Советское, только советское 10 страница

— Кто тебе дал приказ, тварь?! — заорал я. — Брынза?

Она пыталась сопротивляться, ползти вперед, к невидимому мне пистолету, вцепилась ногтями в мою ногу и отчаянно старалась укусить за руку. Я вдруг почувствовал эрекцию, крепкую такую, хорошую — и это несмотря на то, что кончил лишь несколько минут назад. Член покоился прямо между ягодиц, судорожное дыхание и непокорность подмятой самки необыкновенно возбуждали, мне даже захотелось войти в нее.

Я сжал руку крепче, так, что под ней раздался хруст шейных позвонков — Кислая перестала дергаться и затихла. Я чуть ослабил хватку.

— Я не хочу убивать тебя, дура! — шептал я ей в ухо. — Скажи мне, кто тебя заставил? Это Брынза?

— Не знаю никакого Брынзу, — хрипло и сдавленно, что было естественно в ее положении, отозвалась она. — Ты предатель, ты против коммунизма. Трибунал принял решение, и я его исполню. Приказы не обсуждаются.

Она рванулась вперед и почти ускользнула из-под моих объятий. Я навалился на нее всей силой, прижал к полу, снова сумел зафиксировать непокорную шею в согнутой руке и со всей дури сжал ее. В эти мгновения я не чувствовал ничего, кроме бешенства. С жутким отчаянием накатило горькое осознание, что самый близкий мне человек оказался первейшим врагом. Я сжимал ее шею, что-то вопил и уже не пытался контролировать себя — мне хотелось раздавить ее, сломать напополам, скомкать в кровавую бесформенность и вышвырнуть из жизни на веки вечные…

Когда я разжал руки и приподнялся над ней, она не пошевелилась. Какое-то время я ждал от нее сюрпризов и был готов вновь обвиться вокруг ее шеи, но Кислая лежала без движений. Даже дыхания не было слышно.

Я поднялся на ноги, перевернул ее на спину и подергал Наталью из стороны в сторону за подбородок. Потом залепил ей пощечину. Кислая смотрела застывшими глазницами куда-то сквозь меня и признаков жизни не подавала. Я понял наконец, что она мертва.

Пистолет валялся буквально в полуметре от нас — видимо, она потеряла его из виду, потому что дотянуться до него труда не составляло. Я сходил в ванную, умылся, попытался успокоиться и привести мысли в порядок. Сделать это получалось непросто: меня испепеляло горькое и бессильное сожаление. Самым сложным было смириться с простым, но абсолютно удручающим пониманием: все, что было раньше, перечеркнуто, ты один наедине с агрессивным миром, никакой теплоты, никакой поддержки, никакой любви, реальной и желаемой. Словно у меня отрубили ногу или вырезали легкое.

Как же ты могла так запутаться, глупое и безвольное существо?

Вместо успокоения на меня накатила волна злобы и мщения. Я схватил сотовый, нашел в списке контактов Брынзу и нажал на кнопку дозвона. Механический женский голос обломал: “Абонент отсутствует или временно недоступен”.

Гнида. Трусливый пидор. Номер успел сменить! Все равно я тебя достану, где бы ты ни был, мерзкое нэпманское отродье.

Лишь вылив в себя остатки вина и пива, я смог немного успокоиться. Стоило подумать о том, куда девать тело Кислой. Во-первых, с минуты на минуту могла заявиться Наташина мать. Хорошо, если она уехала куда с ночевкой, а что если лишь отправилась к подруге на пару-тройку часов, чтобы дать возможность дочери провести романтическое свидание?

Впрочем, нет. Кислая настраивалась на мокрое дело, значит, не могла отослать мать лишь на пару часов. Она отправила ее на всю ночь.

Но, во-вторых, и это самое главное, заявиться сюда могли мои кореша по Комитету. Вот это уже без сомнений. Им же надо как-то избавиться от моего трупа. Они должны были это продумать, так всегда делается, Кислую не оставили бы одну. Значит, что получается? Кто-то пасет сейчас на улице эту хату. Кто? Вероятнее всего, Пятачок с Белоснежкой. Пятачок уж точно в деле, его недавний визит ко мне это подтверждает. Белоснежка как бы еще под сомнением, но если пораскинуть мозгами, то куда она могла соскочить? Это же обыкновенная практика: если один из Звездочки облажался (а я, по их недоразвитым понятиям, видите ли, облажался), то остальные подчищают территорию и искупают вину. Я же сам подобным занимался.

Итак, двое: Пятачок и Белоснежка. Может присутствовать еще кто-то? Теоретически да, но целую кодлу в засаде держать накладно. Кто-то из звеньевых с ними на связи, это, возможно, и сам Брынза — в случае, если дело пойдет по незапланированному сценарию, они могут прислать еще народ, но пока исполнять праведную месть должны только бойцы из Звездочки. Так что, думаю, только эти двое. Даже уверен. Ну, это еще куда ни шло. Это я еще повоюю.

Я сидел на кровати и напряженно обдумывал план дальнейших действий. Как она должна передать им сигнал? Выставить герань на подоконник, гы? Или просто позвонить? Пожалуй, звонка было бы достаточно. Алло, привет. Индюк в духовке, приходите на именины. Так, допустим, она должна позвонить им до девяти вечера, девять — это дэдлайн. До девяти должно быть все сделано. Если нет звонка, то что дальше? Они звонят сами или просто поднимаются сюда со стволами?

Я бросил взгляд на круглый циферблат часов, что висели на стене над кроватью: они показывали четыре минуты десятого.

В это мгновение в квартире заиграл гимн Советского Союза. “Союз нерушимый республик свободных…” — вот так величественно, пафосно, проникновенно. Телефон. Телефон Натальи — у нее звонком установлен советский гимн. Откуда музыка, где он?

Музыка доносилась из кухни. Я метнулся туда, схватил, пригибаясь, чтобы моя тень не отразилась на занавесках, телефон и глянул на дисплей. “Боря” — горело на нем имя. Ага, значит, исполнительный Пятачок решил разведать обстановку. Он, дурачок, надеется, что Наталья просто потеряла счет времени и забыла сделать ему дозвон. Ну, давай, архаровец, порадуй меня!

Я нажал на кнопку соединения.

— Алло! — раздался в ухе напряженный голос Бориса. — Наташа, все в порядке?

Я молчал.

— Алло! — голос сделался беспокойнее. — Ты чего молчишь? Ранена, что ли?

Я не торопился разочаровать его.

— Кислая, в чем дело! — почти закричал он. Потом вдруг словно спохватился чего-то и замолчал. — Так, — произнес несколько секунд спустя. — По-моему, это наш славный революционер Шайтан. Виталик, это ты! Отзовись, будь добр.

Я хохотнул.

— Я, братэла, я. Не ждал? Извини, что расстроил тебя. Не хотел.

— Что с Наташей?

— Она не может подойти.

— Она жива?

— К сожалению, нет.

— Ты убил ее? — он был искренне изумлен. — Поверить не могу, она же твоя девушка.

— Ну, знаешь. Надо что-то выбирать — любовь или коммунизм. А что, если бы она убила своего парня, это бы тебя нисколько не удивило?

Черт, вот что значит полная и безоговорочная потеря бдительности! В открытом телефонном разговоре несем все как есть, открытым текстом. Да нас только за это расстреливать надо.

— Я и не подозревал, — как-то скорбно выдохнул Борис, — что ты настолько жесток.

— Э-э, друг, да ты прям как Басаев о Путине говоришь! Скользкая печаль, не замечаешь?

— А что, ты Путина вдруг полюбил?

— Знаешь, у него можно многому поучиться. Сколько врагов его передохло, а он все рулит.

— Да, неспроста трибунал за тебя взялся. Я ведь сомневался поначалу во всем этом. Да что поначалу, до последнего момента сомневался. Ну какой ты контрреволюционер, думал. Ты же наш, ты же свой парень. А сейчас, слушая тебя, понимаю, что руководство — оно все же мудрее. Сразу чувствует, где гниль вызревает. Симпатия к Путину все объясняет.

— Это ты сейчас так успокаиваешь себя, олигофрен? Что делать-то собрался? Тебе же не взять меня. Ты лох по сравнению со мной. Я плюну — и ты рассыплешься.

— Я не возьму — другие придут. Ты же понимаешь, что приговор трибунала обратной силы не имеет. Ты вычеркнут из жизни. Тебя больше нет. Я сейчас с трупом разговариваю.

— Ну, успокаивай себя, деточка, успокаивай. Только что это у тебя голос так задрожал?

— Выходи наружу и прими смерть как мужчина!

Вот тут я уже не сдержался и заржал во всю глотку. Пятачок, видать, от моей выходки расстроился и почти сразу отрубился.

Разговор с ним взбодрил меня. Я понял одно: преимущество на моей стороне. Пусть я здесь в мышеловке, пусть незамеченным не выбраться, но я спокойнее и увереннее. Я готов на все, я даже к смерти готов. А он — нет.

Не прошло и десяти минут, как он перезвонил. На этот раз уже на мой сотовый.

— Виталик, не отключайся, это очень важно! — начал он взволнованным голосом. — Я сейчас связался со звеньевым, и он объяснил, что насчет тебя вышло недоразумение. В общем, трибунал не принимал решение о твоей смертной казни. Просто Политбюро высказало озабоченность твоим поведением. Они готовы собраться еще раз и выслушать твои объяснения. Понимаешь? Давай спускайся, и я отвезу тебя домой. А завтра с утра поедем к ним. Я уверен, там все разъяснится. Ну не могут же они тебя, заслуженного человека, просто так списать! Ты извини меня за мои слова и намерения, я же просто солдат революции. Я выполняю приказы. А приказ был неточным, кривой какой-то приказ вышел. Мне сказали, что будет проведено специальное расследование — не провокация ли это против тебя? Они во всем разберутся, я не сомневаюсь.

— Ты сам эту чушь придумал или Брынза нашептал?

— Кто такой Брынза?.. Подожди, подожди, не воспринимай это так агрессивно, я же серьезно. Я правду говорю! Ты нужен организации. Она во всем разберется.

— Если это правда, то поднимайся ко мне сам. Без оружия.

Я отключился. Подполз к занавеске. Выглянул, стоя на корточках, в окно. Окончательно стемнело. Во дворе, в подъездных карманах и на газонах в изобилии стояли автомобили. Пятачок, насколько я помнил, ездил на подержанном “Мерседесе” цвета мокрого асфальта, но определить вот так, из окна четвертого этажа, да еще с ограниченным обзором, имелась ли среди этих машин его, было затруднительно. Да и потом, он ведь запросто мог приехать на другой тачке. И поставить ее не здесь. Нет, так я его местоположение не вычислю.

В подъезд никто не заходил. Я приподнимался время от времени, чтобы разглядеть площадку перед подъездными дверями — там не происходило никакого движения. Да и высовываться так было опасно. Сам Пятачок стрелок никудышный, и даже если предположить, что он расположился в удобной позиции и рассматривает меня сейчас в глазок оптического прицела, можно было не сомневаться, что он промахнется. Но нельзя было исключать, что вместе с ним прислали настоящего снайпера. Ничего нельзя было исключать.

Я отошел вглубь квартиры, уселся на кровать — прямо рядом с телом Кислой, которую перетащил сюда с пола, — и, обхватив ствол, стал ждать. Чего — и сам до конца не представлял. В принципе, чего мне этих клоунов бояться? Если их двое, а возможно, Пятачок и вовсе в однеху здесь кукует, то я вполне могу с ними разобраться. Выйти из подъезда, двигаться перебежками, стрелять, если придется — бабушка надвое сказала, кто тут в лучшей позиции. Другое дело, если их не двое, а больше, и они только того и ждут, чтобы я вышел. Да и темно уже. Темнота не за меня: они знают, откуда я выйду, а я понятия не имею, где они засели. Что же, ждать, пока рассветет? Не заснуть бы только.

Было почти одиннадцать, когда телефон зазвонил снова. Дисплей высветил: “Вика”. Ага, вот и с другой стороны заход. Ну давай послушаем, что ты мне тут тереть будешь.

— Виталик, алло! Виталик, ты живой? Это Вика, ты слышишь меня?

— Слышу, солнышко, слышу.

— Ты где находишься? С тобой все в порядке?

— Да, красавица, все в порядке. Спроси у Пятачка. Он расскажет, что у меня все замечательно.

— Я не с Борисом. Виталик… У меня нехорошие новости. Тебя хотят убить.

— Да что ты! Действительно нехорошие.

— Я серьезно! Мне только что звонил какой-то человек, сказал, что он из руководства, и стал меня запугивать. Говорил, что я должна принять участие в твоей ликвидации. Ты можешь себе такое представить?! Якобы трибунал принял решение о твоей казни. Я поверить в это не могу! Как они опустились до такого?!

— О времена! О нравы!

— Виталик, я не могу, когда ты так шутишь! Все предельно серьезно. По-моему, они уже завербовали Бориса. То есть я хочу сказать — завербовали для твоего убийства. Ты извини, что я все это говорю открытым текстом, времени нет шифроваться.

— Ничего. Сегодня можно, — я был великодушен.

— А кроме Бориса… Я, конечно, не уверена до конца, но вполне возможно, что они и Наташу подчинили. Я понимаю, тебе тяжело это слышать, но ради бога, будь с ней осторожнее! Она слабый человек, она на все способна. Ты случайно не у нее?

Белоснежке надо было идти в актрисы. Она звучала очень убедительно. Не будь я таким тертым калачом и не разбирайся так хорошо в людях, я бы непременно ей поверил.

— Виталик, если ты у нее, то быстро уходи! — она так естественна, так искренна, подумать только! — Я приеду за тобой! Я сейчас в центре, мне нужно минут двадцать. Может, меньше. Я заберу тебя!

— Нет, в этом нет надобности. Она уже не опасна. Да ты же знаешь все.

— Виталик, перестань шутить! Что там у вас произошло? Она напала на тебя, ты ранен?

— Нет, нет, все в порядке. Нам очень хорошо вдвоем.

— Я скоро буду. Жди меня!

Разговор этот вызвал во мне нехороший всплеск сомнений. Еще пару минут назад я был абсолютно уверен, что Белоснежка с ними, но ее взволнованные фразы поколебали эту уверенность. Неужели эта тупая девка могла так талантливо сыграть роль? Я не помнил за ней таких талантов.

Нет, нет, к черту сомнения! Давили на нее, а она отказалась… Ага, откажешься у нас! Это все равно, что подписать себе приговор. Тем организация и сильна, что она не терпит инакомыслия. Она — единый орган, сжатый кулак. Она подчиняет себе все и всех. Досадно, что Комитет во мне не разобрался, но это не показатель. Все равно я верю в организацию.

Впрочем, Белоснежка в Комитете недавно, ее могли и пожалеть…

Минута бежала за минутой, ничего не происходило. Лишь машины, бросая на окна огни фар, проезжали перед домом. Пятачок не поднимался, Белоснежка тоже не приезжала меня спасать. Время от времени я выглядывал в окна и подходил к входной двери, чтобы заглянуть в глазок. Все было тихо.

Минут через сорок Белоснежка позвонила снова.

— Виталик, я уложила Пятачка.

— Что-что ты сделала?

— Он готов. Я пришила его.

— Очень оригинально!

— Оказывается, он сидел в засаде у дома Кислой. Караулил тебя. Я позвонила ему, сказала, что готова помочь. Он так обрадовался, бедолага! Он у меня в машине, лежит рядышком. Давай спускайся! Поедем отсюда. Пока у меня перекантуемся, потом рванем за границу. Я попрошу родителей, они помогут.

— Знаешь, ты необычайно талантлива. Я даже и представить не мог, какой скрытый потенциал таится в тебе.

— Подожди-ка, так Кислая ведь все еще там, с тобой! Насколько я тебя знаю, она уже не жива. Надо избавиться от тела, да? Мы сможем вынести ее вдвоем, как ты думаешь? Похороним вместе с Пятачком. Я подгоню тачку к самому подъезду, никто не заметит. Я сейчас поднимусь, жди.

— Вика! — осадил я ее. Раздосадованный, злой — на себя, несмотря на все удары, не потерявшего глупую доверчивость и готового поверить во все эти бредни, готового принять такой вариант, при котором все могло бы разрешиться так легко и изящно. — Поднимайся без оружия.

— Зачем? А вдруг в подъезде еще кто-то.

— Без оружия, я сказал! Так надо.

— Хорошо, — ответила она смиренно.

Спустя минуту я услышал, как подъездная дверь стукнулась о косяк, по бетонным ступенькам раздались шаги, а еще минуту спустя их обладательница остановилась перед дверью Наташиной квартиры и негромко постучалась.

Что делать? Я опять пребывал в странном смятении. Впустить ее, связать, взять в заложники? А, да им на нее наплевать… Ради нее они меня не выпустят. А что если она действительно завалила Пятачка?

Я посмотрел в глазок. Белоснежка стояла прямо перед дверью, одна. Рук не видно. Я присел на корточки — если выстрелит, то пуля пройдет выше — и повернул ручку замка. Дверь приоткрылась.

— Ты где? — ступила она за порог.

Я схватил ее за руку, рывком развернул к стене, быстро обшарил. Тут же захлопнул дверь.

— Ложись на пол! — приказал.

— Зачем? — изумленно пыталась она повернуть голову. — Виталик, я своя!

— Ложись!

Она послушно улеглась в коридоре. Я заставил ее положить руки на голову и обыскал тщательнее. Оружия при ней не было. Странное дело: я вновь испытал эрекцию. Признаться, и раньше в каких-то отчаянных и смелых фантазиях мне порой хотелось трахнуть Вику. Она была сладкой штучкой. Но две эрекции при таких нестандартных обстоятельствах — не слишком ли это много? Либо я извращенец, либо это реакция на опасность.

— Можно встать? — спросила она наконец.

— Нельзя.

— Почему?

Я уселся к ней на спину и приложил дуло пистолета к затылку.

— Колись, сука! Пятачок внизу?

— Виталик, что с тобой? Я же все рассказала — он мертв. Убери пистолет, я за тебя.

— Тебе меня не провести! Ты думаешь, я поверил тебе? Я тертый калач, крепкий орешек. Я слишком хорошо разбираюсь в людях и знаю, что такое организация. Прежде чем я продырявлю тебе черепушку, хочу услышать, как ты расколешься. Скажи: “Я тебя обманула”.

— Виталий! Шайтан! Как еще с тобой разговаривать? Приди в себя! У тебя крыша поехала. Я за тебя, я приехала помочь.

— Не ври мне, п...да с ушами! Я и не таких ломал!

— Господи, что мне, голову Пятачка надо было принести, чтобы убедить тебя? Ну почему ты мне не веришь, почему?

— Ты лживая, гнойная сука! Я тебя насквозь вижу. Вам не обмануть меня, двуличные люди, я все про вас знаю. Из-за таких, как вы, наши отцы и деды не смогли построить коммунизм. В вас нет стержня. Вы мусор, грязь. Сдохни, тупая мразь!

Я выстрелил ей в голову. Четыре раза. Перед глазами взметались кровавые брызги. Белоснежка не шевелилась. Я схватил ее за окровавленные волосы, развернул голову и заглянул в лицо — все пули прошли навылет, выйдя наружу из глазниц, изо рта, из щеки и застряли в линолеуме. Она сразу же сделалась безобразной. Они все безобразные, эти скользкие суки, если приглядеться к ним пристальнее.

После убийства Вики я потерял спокойствие и осторожность. Не знаю, что опустилось на меня — непоколебимая уверенность в собственной неуязвимости или какое другое наваждение, — но я стал собираться наружу. Чего сидеть, говорил себе, кого ждать? Меня и при свете дня запросто завалят, если уж на то пошлю. Вылезу лучше, пошмаляю в Пятачка — посмотрим, у кого яйца круче.

Ради интереса я все же рискнул позвонить ему с сотового Белоснежки. Он ответит, а я ему: цап-царап! Что, лох вшивый, накололся?! Живой-здоровенький, думал вокруг пальца меня обвести, а в итоге сам облажался? А все потому, что человеческую природу плохо знаешь. Вроде и умный, и статьи с деепричастными оборотами пишешь, а человека-то не понимаешь!

Борис упорно молчал. Молчал — и все. Ладно, не лох. Ладно, полулох. Дозрел до того, что отвечать нельзя в такой ситуации, но это все, на что ты способен. Я же по-любому лучше.

Я добавил в магазин отсутствовавшие пули: вдруг придется стреляться с ним долго. Не в самом же разгаре карнавала перезаряжать. Натянул ботинки, которые оказались забрызганы кровью, достал из кармана Викиного пиджачка связку ключей, перешагнул через нее и выбрался из квартиры в подъезд.

Спускался без особых предосторожностей. Даже ствол из кармана не доставал. Не верил, что меня могут ждать в подъезде. Никто меня и не ждал.

Выйдя из подъезда, присел на корточки и принялся высматривать автомобиль Вики. Массивный джип “Гранд Чероки” сразу бросился в глаза: он был припаркован метрах в пятидесяти от подъезда, в кармане у поворота, где витиеватый Наташин дом делал изгиб и превращался в славную русскую букву “Г”. Такая была в нем архитектурная задумка. “Мерседес” Пятачка определению не поддавался. То ли машина не слишком броская на фоне остальных, то ли его и вовсе здесь не было. Как ни странно, несмотря на теплую ночь, на скамейках перед подъездом не значилось ни одной живой души. Для этого беспокойного гопнического двора — просто удивительно.

Перебежками, от машины к машине, я перебирался к джипу. Высматривал отсутствующий “Мерседес”, но так и не находил.

Стекла на джипе были затонированы, заглядывать в них бесполезно. Я выставил ствол, достал ключи, повозился какое-то время с замком, а потом рывком распахнул дверцу. Салон осветился.

На переднем сиденье, справа от водительского места, лежал человек. Лежал и не шевелился. Я протянул к нему руку, снял с головы знакомую красную бейсболку: он находился ко мне вниз головой, но обмануться в чертах лица было невозможно — это Боря. Пятачок. На груди его виднелось темное пятно.

В эти мгновения я испытал короткий, но всеобъемлющий шок. Это была какая-то лавина липкого страха, жуткого непонимания самого себя и окружающего мира, страшная черная пустота, разом захватившая все пространство внутри. Объяснение всего происходящего ужасало: Вика взаправду, на самом деле приехала меня спасать, завалила Пятачка, а я, дурной и тупой клоун, в благодарность за это отправил ее на тот свет. Более жестоко ошибиться было невозможно.

Я стоял, схватившись за голову, и раскачивался из стороны в сторону. Что же теперь делать? — бежали мысли. Как жить? Уроды гнойные, все вы уроды, все до одного, все поганое человечество, что ввело меня в это помутнение.

Но мог ли я поступить иначе? Был ли у меня шанс разобраться во всем? Кто-нибудь на моем месте сумел бы?

Я чувствовал себя в этот момент самым несчастным и нелепым существом во вселенной… Не было мне ни прощения, ни пощады. Я сел на ступеньку тачки и погрузил лицо в ладони…

“Да не может этого быть!!!” — четко и звучно пронеслось вдруг в голове, а затем так же четко было произнесено мной вслух:

— Не может, и все!

— Это просто развод! — я уже приподнимался на ноги.

— Это испытание на прочность! — разворачивался я и нажимал на курок, уже видя, уже различая лицо Пятачка, привставшего на кресле и целящегося в меня из своего ствола.

Он выстрелил первым, но с расстояния в один метр, а пожалуй и меньше, промахнулся. Я понял это чуть позже: что я едва не позволил окончательно и бесповоротно провести меня за какие-то гребаные быстротечные минуты во второй раз. Вероятнее всего, он промахнулся, увидев, что я смеюсь. Дело вовсе не в том, что он плохой стрелок. С такого расстояния попадают даже малыши. О да, я стремительно погружался в хохот — в сладостный смех освобождения и осознания собственной правоты: люди такие, какие есть, я знаю, что они собой представляют, я знаю, что такое организация, я понимаю принципы, на которые она насаживает этих неизменчивых людей. Я буду побеждать вас всегда, потому что проще и тупее, потому что не допускаю иносказания и варианты трактовок, потому что целен и устремлен к главному, в отличие от вас, дешевых артистов. Вот тебе мой смех и мои злые пули!

Черт, я высадил в него всю обойму! Это неправильно, с него хватило бы и двух пуль. Максимум трех. Я был все же перевозбужден, убивать непросто, а одного за другим собственных товарищей, пусть бывших — еще сложнее. В будущем надо поработать над этим, научиться контролировать себя от и до, потому что подчинять себя эмоциям нельзя. Они испепелят.

Прежде чем затихнуть, Борис еще с минуту корячился на сиденье. Я даже хотел нагнуться и шепнуть ему на ухо что-нибудь проникновенное. Многозначное и эффектное, что окончательно отберет у него силы перед путешествием в страну теней, но не смог придумать ничего путного. Он умер без моих напутствий.

О том, чтобы выбираться отсюда на джипе, не могло быть и речи. Хватит с меня мертвецов по соседству. Я просто захлопнул дверь, зашвырнул подальше связку ключей, спрятал за пояс пистолет и зашагал вдаль от этого проклятого места.

Здания мелькали перед взором, я зачем-то высматривал таксеров, хотя понимал, что ехать домой нельзя, и, лишь заметив светящуюся, но при этом какую-то необыкновенно аляповатую вывеску “Интернет-кафе”, сообразил, что провести здесь время до утра было бы идеальным вариантом. Интернет-салон встретил меня полусонным парнем-смотрителем и тремя подростками, рубившимися в какую-то сетевую игру с выстрелами и рычанием. Время было два часа ночи: я заплатил за четыре часа вперед, уселся на свободное место и погрузился в прелести Интернета.

Должен сказать, что это самое лучшее успокоительное в мире. Я полазил по всем любимым киносайтам, проверил френдленты двух своих блогов, которые не вел уже года три, потому что дело это жутко мне надоело, посмотрел несколько музыкальных роликов — и жизнь показалась проще и веселее.

В шесть отчаливать не стал, потому что еще не определился, куда мне двигать. Продлил еще на два часа, снова погрузился в чужой и такой необычайно милый поток нелепых мыслей, взглядов и суждений, стал даже проходить какой-то идиотский тест, чего никогда не делал раньше, и оказался вполне доволен результатами. Около семи пацаны-геймеры свалили, и я остался в салоне один-одинешенек. Где-то через полчаса к парню-администратору пришла смена — девчушка неформальной внешности. Она, к моему неудовольствию, принялась усердно коситься на меня и даже, как мне показалось, хотела заговорить. Я не дождался до окончания оплаченного срока и покинул интернет-кафе без десяти минут восемь.

Едва вышел наружу, раздался звонок. Номер был городским и абсолютно незнакомым. Я смотрел на дисплей сотового и решал, отвечать ли на этот вызов, который, чувствовалось, ничего хорошего не принесет, или же выбросить телефон прямо сейчас в кусты. Однако ответил. Что я, лох, в конце концов, чтобы пугаться телефонных звонков?

— Виталий Валерьевич? — поинтересовался приятный женский, этакий позитивно-офисный голос. — Я не ошиблась?

— Да, я, — отозвался я довольно резко. — Чего хотели?

— Вас беспокоят из “Центра “П”. Вам ничего не говорит это название?

Ее конспиративный заход мне жутко не понравился.

— Ничего. Я разгадывать твои загадки не собираюсь. Передай Брынзе, что он в любом случае не жилец. Всего хорошего.

— Подождите, подождите! — поспешила успокоить меня девушка. — Я извиняюсь, может быть, я неправильно начала. “Центр “П” — это научное подразделение миграционной службы Российской Федерации. Я звоню, чтобы обрадовать вас. Ваша заявка на эмиграцию в Советский Союз удовлетворена.

— Заявка… — я был растерян от такого поворота. — То есть вы те, кто отправляет людей в СССР?

— Совершенно верно. Мы занимается переправкой эмигрантов в параллельную реальность. Должна вам сказать, что удовлетворяется лишь малый процент заявок. Вы — один из счастливчиков. Главным аргументом для положительного решения послужило то обстоятельство, что ваши родственники на той стороне дали согласие вас принять.

— Мои родственники? Они у меня там есть?

— Ну, не совсем ваши… Родственники того человека, который является вами в советской действительности. Вы же наверняка знакомы с теорией параллельных вселенных. В общем, они дали согласие и даже ускорили процесс со своей стороны. От вас требуется в течение сегодняшнего дня подготовить деньги, двенадцать миллионов, если помните, за оплату наших услуг. Завтра утром, а именно в семь часов, вам следует явиться на Пушкинскую площадь к памятнику Пушкину — наверняка знаете, где он находится, — там вас будет ждать наш сотрудник. Вы проследуете с ним непосредственно в наш центр, там в течение двух дней мы будем готовить вас к перемещению в Советский Союз и за это же время завершим финансовые дела. Способов передачи денег много, так что не волнуйтесь и не пытайтесь собирать эту сумму наличными. Нас вполне устраивает безналичный расчет. После того, как деньги будут перечислены на наш счет, мы пожелаем вам доброго пути, и вы отправитесь на постоянное место жительства в СССР. Вы можете взять с собой личные вещи, но не больше трех килограммов. Что-то очень важное. Не берите продукты питания и одежду. Надеюсь, я все доступно объяснила. Вопросы есть?

Вопросов у меня было множество, но я пребывал сейчас не в том состоянии, чтобы внятно их сформулировать. В голове вертелся сонм мыслей: ведущая среди них заключалась в том, что это просто дьявольский обман моих бывших товарищей, пытающихся достать меня и замочить. Затем она сменилась робким пониманием, что, похоже, все это на самом деле. Понимание это несло с собой еще более тугой сгусток разнообразных эмоций. Откуда я, на минуточку, достану эти двенадцать миллионов, а? Эта долбаная заявка была с моей стороны просто жестом отчаяния, мрачным приколом. Я никогда всерьез не рассчитывал, что действительно смогу эмигрировать в Союз таким способом.

Денег нет — над чем же тогда грузиться?

— Хорошо, девушка, — ответил я бодро. — Вы принесли мне чрезвычайно радостное известие. Я непременно буду ждать вашего сотрудника завтра утром у памятника Пушкину.

— То есть вы подтверждаете свое участие в миграционных мероприятиях? — спросила она.

— Да-да, конечно!

— Дело в том, что многие в последний момент меняют решение. Кроме этого, бывают проблемы с деньгами. Я спрашиваю вас обо всем этом потому, что мы должны начать готовить оборудование, это трудоемкий процесс, и мы должны быть уверены в вашем выборе.

— Он тверд как никогда! — заверил я ее.

Девушка пожелала мне хорошего дня и отключилась. Я остался наедине с собой, сбитый с панталыку и совершенно потерянный. Умом понимал, что это просто прикосновение к неосуществимой сказке, нелепое, случайное, совершенно дикое, но сердце готово было разорваться от горчайшего сожаления. Быть в шаге от заветной цели и лишиться ее лишь по банальной причине отсутствия денег — что может быть тяжелее!

Поиск по сайту: