Родители, идиоты и некомпетентные люди 9 страница

— Непохоже, чтобы кто-то здесь появлялся в последнее время, — заметил я. На снегу не было никаких следов ног. Не нашлось и следов звериных лап.

Мы стали с трудом пробираться сквозь лес, пока не натолкнулись на старую дымовую трубу, торчавшую из снега. Она сильно потрескалась и обломилась сверху, но в целом оказалась в удивительно хорошем состоянии. Анна смахнула снег с нижней части трубы и обнаружила каменный очаг. Она расчистила его весь, достала из корзины одеяло, расстелила его на очаге и села.

— Неплохое местечко, — сказала она.

— Тебе не холодно?

— Конечно, холодно, но что делать?

— Я мог бы развести огонь, — предложил я.

— Кто-нибудь увидит дым и решит, что загорелся весь лес, — заявила Анна. — Кроме того, у нас есть чем согреться.

Она сделала глоток коньяка и протянула мне бутылку.

Я сел рядом с ней, мы потягивали коньяк мелкими глотками и ели то, что она взяла с собой. Анна очистила апельсин и протянула мне половинку. Он казался очень ярким на фоне белого снега. Все цвета обострились, как и запахи. Я особенно ощущал сильный запах коньяка. Мороз заворачивал. Я мог бы оставаться там вечно.

* * *

Начало темнеть. Небо приобрело темно-синий оттенок, стали появляться звезды. Было время полнолуния.

— Давай подождем призраков, — сказала Анна и подвинулась поближе ко мне. Мы сидели, прижавшись друг к другу в темноте и холоде, — и ждали.

— Ты веришь в призраков? — спросил я у нее.

— Мне хотелось бы верить, — ответила Анна. — Мне хотелось бы думать, что после этой жизни нас что-то ждет и нас что-то связывает. Такой мир стал бы более интересным.

— Ты считаешь, что здесь живут призраки и все, что мы читали про Мамлер, — правда?

— Сомневаюсь, — ответила она. — Проблема в том, что множество людей исказило истину, придумав всякие легенды, розыгрыши и просто добавив всякого вранья.

Она рассказала мне про Гудини.

* * *

— Один из трюков, который он придумал и даже запатентовал, но никогда не исполнял, заключался в замораживании его в куске льда, или, по крайней мере, в том, что представлялось бы льдом зрителям. Он должен был оттуда сбежать — выйти изо льда, совсем его не повредив. Еще у него была Пытка в Водяной Камере. Нечто вроде кабины телефона-автомата наполнялось 250 галлонами воды. Гуди ни запирали внутри, вниз головой, а затем закрывали занавеской, отгораживая от зрителей. Его помощники оставались видны — по крайней мере, один из них держал топор, чтобы при необходимости разбить стеклянную кабину и слить воду. Зрители ждали и ждали. Гудини просил их задержать дыхание вместе с ним.

Можно было слышать, как люди резко выдыхают воздух, не в силах больше сдерживаться. Все равно ничего не происходило. Говорят, что некоторые зрители начинали сильно беспокоиться. Люди кричали помощникам, чтобы освободили Гудини, спасли его от утопления. Потом, как раз когда зрители были уже на грани нервного срыва, когда никто уже просто не мог сдерживать дыхание, Гудини появлялся из-за занавески.

— Вот это трюк! — восхитился я.

— Да, это трюк, — кивнула она. — Гудини мог выбраться из Камеры, когда хотел. Некоторые заявляли, что он обычно сидел за занавеской и читал газету, поджидая подходящего момента, чтобы появиться перед зрителями. Самое удивительное заключается в том, что это представление, на котором ничего не происходит. Зрители просто смотрят на занавеску и пару человек, стоящих рядом. Они приходят в возбуждение, беспокоятся и нервничают оттого, что представляют в своих мыслях. Потом, в конце концов, они испытывают облегчение и удивление. Трюк заключался не в том, как выбраться из Камеры, а в том, как манипулировать толпой. Как выбраться, Гудини придумал задолго до того, как стал выступать перед зрителями. Он знал, как управлять толпой, а заодно понимал, что тем же самым занимаются фальшивые медиумы и экстрасенсы.

Его друг, сэр Артур Конан Дойл легко поддавался на подобные уловки. Он верил самым дешевым трюкам. Дойл лишился сына во время Первой Мировой войны и отчаянно хотел верить в спиритические сеансы и медиумам, — сообщила мне Анна. — Гудини считал подобный вид отчаяния опасным и не хотел, чтобы кто-то использовал горе и желания Конан Дойла. Гудини пытался убедить Дойла, что медиумы на самом деле — это только более умелые фокусники. Он писал сэру Артуру Конан Дойлу письмо за письмом, развенчивая медиумов, в которых тот верил. Гудини рассказывал, как именно они проводят свои трюки. Конан Дойл отказывался верить и сказал Гудини, что проблем в том, что фокусник смотрит на медиумов предубежденно, не сохраняя объективности в подходе к вопросу. Дружба переросла во вражду, и Гудини изменил свое представление, включив развенчивание трюков, используемых медиумами. Самое смешное заключается в том, что они оба хотели верить в то, что существует жизнь после смерти, — продолжала Анна. — Конан Дойл так сильно хотел верить, что принимал любого медиума за истинного, только бы услышать от сына. А Гудини желал пообщаться со своей умершей матерью, и отказывался принимать обманщиков и ложных медиумов. Ему очень хотелось найти истинного.

— Поэтому он и придумал шифр?

— Да. Он пытался связаться с матерью и хотел, чтобы медиум подтвердил, что она вступила в контакт. Гудини желал знать, что она говорит. «Со мной в порядке. Наконец со всеми мучениями покончено», — заявил ему один медиум. Мать Гудини не говорила по-английски, поэтому он знал, что это не так, и придумал шифр для них с женой.

Несколько минут мы сидели молча, давая лесу возможность оправдать свою репутацию. Ничего не происходило. Просто темнело. Луна не вышла, и я видел не более чем на десять футов вокруг. Ближайшие деревья напоминали огромные колонны, а все за ними представляло собой сплошную черную стену.

— Хочешь подождать луну? — спросила Анна.

— Нет, — ответил я. Мне было очень холодно. Анна вручила мне фонарик.

— Ты считаешь, что он нам нужен? — спросил я и отступил от нее на несколько шагов.

Она почти исчезла во тьме, я мог рассмотреть только ее светлые волосы, которые тускло светились во тьме. Она подошла ко мне и взяла за руку.

— Прислушайся, — быстро прошептала Анна и сжала мою руку. Несколько секунд мы стояли в полной тишине.

— Что? — наконец прошептал я.

— Почти слышна песня группы «The Сurе», которую я записала на первый компакт-диск, — сказала она и рассмеялась.

В лесную черноту всмотрись, Поди поближе и вглядись, — И там подругу отыщи, Коль сможешь ты ее найти…[30]

Анна пропела эти слова вслед за «Тhе Сurе». Я включил фонарик, и мы медленно пошли из Мамлера.

— Теперь мы прокляты, — сказала Анна, когда мы вышли из-под деревьев, а за нашими спинами остались темнота и песня.

— Я к этому готов, — ответил я. — Я чувствую, что уже давно проклят.

— Так нехорошо говорить, — заявила она, быстро подошла ко мне, поцеловала меня, а потом побежала вперед по дороге.

Я бросился за ней, держа луч фонарика у нее на спине, на черной одежде. Она сбежала с дороги в снег, и понеслась по сугробам к реке.

— Давай перейдем по льду, — предложила Анна.

— Я не думаю, что стоит это делать, — ответил я. — Я имею в виду: после того, как на нас было наложено проклятие.

— Ты считаешь, что нам следует подождать полчаса?

— Это вроде как не плавать полчаса после еды? — простонал я.

— Это ты хочешь ждать, — Анна шагнула вперед и ступила на замерзшую реку.

— Давай, по крайней мере, сделаем это днем, — предложил я.

— Все тут ходят, — ответила она и сделала еще несколько шагов.

Я шагнул на лед и провел лучом фонарика по поверхности. Лед был покрыт тонким слоем снега. Я не увидел ни полыньи, ни просверленных рыбаками лунок, ни каких-то трещин, — но это не означало, что их там нет. И нас вполне мог ждать какой-то участок тонкого льда. Анна ушла вперед примерно на двадцать футов. Она повернулась в луче фонарика и посмотрела на меня. Она подняла руку в черной рукавичке к лицу и закрыла глаза от света.

— Давай, — сказала она, увидев, что я все еще остаюсь на берегу. — Пошли.

Я взял корзину для пикника, завел ее на спину, а затем бросил вперед на лед. Я думал проверить таким образом лед между нами, хотя корзина весила во много раз меньше меня. Корзина не заскользила по льду, как я ожидал, а остановилась в нескольких футах от меня. Она застряла в снегу.

— Ты определенно проклят, — сказала Анна.

Она ждала меня, но я сказал ей, чтобы шла вперед. Нам не стоило удваивать вес на небольшом участке льда. Я знал эту реку. Я катался на ней на коньках и переходил ее сотни раз, — но всегда в дневное время. Анна вела себя так, будто была хозяйкой реки. Она уверенно шла по поверхности, словно занималась подобным каждый вечер, я же ступал более осторожно, обследуя каждый фут льда между нами и другим берегом. Сердце судорожно билось у меня в груди при мысли о том, как мы оба провалимся сквозь лед в быструю реку.

Наконец мы добрались до снежного берега, я выбрался на твердую землю и рухнул. Даже хотя я шел медленно и осторожно, я чувствовал себя так, словно пробежал 100 ярдов, сдавая нормативы. Я тяжело дышал и вспотел. Я перевел луч фонарика на Анну, которая встала на колени рядом со мной. Она широко улыбалась, ее лицо словно бы отражало и свет фонарика, и свет звезд, появившихся на темном небе.

— Ну, как развлечение?

Она была права. Даже если я испугался до полусмерти во время перехода через реку, я давно не испытывал таких эмоций.

Февраля

— Я закончила некрологи, — сообщила Анна.

— На весь город?

— На всех. Хочешь посмотреть последний? — она схватила тетради и стала листать страницы, потом протянула мне нужную. — Я знаю, что этот человек тебе нравится, поэтому я потратила на посвященный ему некролог столько времени.

Некролог был на смерть мистера Девона.

«Уильям Девон, бывший учитель изобразительного искусства и тренер в средней школе, был обнаружен мертвым в своем доме после пожара, который начался сегодня утром около четырех часов. Девушка и бывшая ученица мистера Девона, Джейн Чепмен, спаслась, выпрыгнув со второго этажа из окна спальни. Но пожарные не смогли спасти мистера Девона, который спал на кушетке внизу, где и начался пожар. До сих пор непонятно, как он начался, и полиция Хилликера расследует случившееся на Эддоус-стрит, 32. „Версия случайного возникновения пожара весьма сомнительна. Много несоответствий, — заявил Джордж Годли, детектив их Хилликера. — Мы продолжаем работать вместе с пожарными и будем расследовать это дело, пока не определим точную причину возникновения пожара“.

Уильям-Девон родился 3 июня 1969 года в Такоме, Вашингтон. Его отец был странствующим плотником, и семья часто переезжала с места на место, жила в Ныо-Мек-сико, Аризоне, Техасе, Арканзасе, Флориде до того, как Уильям пошел в среднюю школу. В школе Форт-Келли он занимался тремя видами спорта — футболом, легкой атлетикой и бейсболом, — и добился самых больших успехов в футболе. Два последних года учебы в школе он входил в команду штата в роли полузащитника. Он установил рекорд школы по проходу с мячом — 1 283 ярда в сезоне 1983 года. В том сезоне он заработал 130 очков и прошел с мячом 307 ярдов только в одной игре против „Страйда“. В этой игре Девон лишился четырех зубов в первом периоде. Он потерял шлем в потасовке, когда игроки сгрудились вокруг мяча, но смог пробежать с ним почти пятнадцать ярдов перед тем, как его остановили. По зубам его ударил шлемом один из игроков „Страйда“. Несмотря на травму, Девон продолжал играть.

Закончив школу дизайна в Род-Айленде в 1992 году, он провел следующие два года в Европе, где путешествовал и учился. После этого он вернулся в США и начал преподавать в 1996 году.

Мистер Девон был вынужден уйти с должности преподавателя после нескольких скандалов на занятиях. Спортивная команда также приносила много проблем школьному совету. Он путешествовал несколько месяцев перед тем, как вернуться в город и стал жить вместе с мисс Чепмен в доме на Эддоус-стрит».

— Немного злобно, не правда ли?

— Не все, — заявила Анна и забрала у меня тетрадь. — Я не собираюсь ничего менять. Все некрологи закончены.

Я не знал, что сказать. Я смотрел на стопку тетрадей.

— И сколько их набралось? — спросил я.

— 1 516, — ответила она. — Это все жители городка, плюс все связанные со школой люди, включая водителей автобусов, и все, кто здесь работает, но не живет.

— И что теперь?

— Не знаю. Я закончила работу быстрее, чем думала. В последний раз мне потребовалось много времени, но и людей было больше, и не было никого вроде тебя, чтобы мне помогать.

— И что произошло в последний раз, когда ты этим занималась?

— Все стали умирать — точно так, как я о том сказала. Ее глаза казались темными и неподвижными. Я не мог определить, шутит она или нет. Я не знал, хочет ли она, чтобы я засмеялся, или нет, поэтому просто сидел там с тетрадями на коленях. Я вручил их ей, и тут она стала хохотать.

— Я их не убивала, — заявила Анна. — Люди умирают, без этого никак. А когда они умирают, требуется некролог.

* * *

Я ушел через дверь в подвале незадолго до полуночи. Анна поцеловала меня на прощание.

— С этим поцелуем я передаю тебе ключ, — сказала она.

— Что это значит?

— Так некоторые фокусники, может, даже Гудини, получали ключ или какую-нибудь пилку для открывания замков в своих трюках. Помощники передавали ключ с последним поцелуем.

— Я ничего не получил, — заметил я.

— Может, в следующий раз, — ответила Анна.

Снова пошел снег. Мелкий, сухой порошок летел по улицам и тротуарам, как песок, образовывая небольшие дюны у колес автомобилей, стоявших у края тротуара и у домов. Я воспользовался своей обычной дорогой, срезав путь дворами. Мне также хотелось сократить время пребывания на пронизывающем холоде. После меня остался след. Если снег будет идти всю ночь, мои следы заметет. Я бросил салфетку с завернутым в нее кондомом в мусорный бак у дома миссис Оуэне, что стало в некотором роде ритуалом.

* * *

Я внезапно проснулся ночью. Я подумал, что звонит мой телефон, но когда проверил звонки, новых не обнаружилось. Никто не звонил. Я спустился вниз в кухню и выпил стакан воды. Было начало пятого, и мне совсем не хотелось спать. Я вернулся к себе в комнату, несколько минут читал, пока не устал. Потом снова заснул.

* * *

Зашел мой отец и сказал, чтобы я просыпался. Я оторвал голову от подушки и посмотрел на часы.

— Еще рано, — ответил я. — Я могу спать еще час.

— У нас мистер и миссис Кайн, — сообщил отец. — Они беспокоятся об Анне.

Я протер глаза и увидел, что в моей комнате стоят трое, отец впереди, а мистер и миссис Кайн сзади.

— Что происходит? — спросил я.

— Анны не оказалось дома сегодня утром, — сообщил мистер Кайн. — Мы хотели бы знать, чем вы занимались вчера вечером.

Миссис Кайн взяла стул, стоявший у моего письменного стола, и придвинула его к кровати. Мой отец снял вещи с другого стула и поставил его рядом со стулом, выбранным миссис Кайн. Ее муж сел на него, и они оба посмотрели на меня. Я знаю, что в такие моменты нельзя думать о том, о чем думал я. Ситуация вполне могла оказаться серьезной. Вероятно, мне не стоило бы вам такого рассказывать, — эта история представляет меня не в лучшем свете. Но когда они уселись передо мной — миссис Кайн с растрепанными волосами, разлетающимися во все стороны, и абсолютно лишенный волос на голове мистер Кайн, — я ничего не мог с собой поделать. Я попытался представить, как мистер Кайн выглядел бы с волосами своей жены. Мне пришлось отвернуться, чтобы не расхохотаться вслух. Я уверен, что они подумали, будто я что-то скрываю и усмехаюсь, зная кое-что про их дочь. Но я вообще не понимал, о чем они говорят.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказал я. — Вчера вечером мы были у вас дома. Когда я ушел, она оставалась там.

— В какое время ты ушел? — спросил мистер Кайн.

— Наверное, где-то около десяти.

— Она не ушла с тобой? Не проводила тебя на улицу, не прошлась с тобой часть пути?

— Нет, — покачал головой я. — Я уходил через подвал, а она осталась внутри.

— Она не говорила тебе, что куда-то собирается? — спросила миссис Кайн.

— Ничего не говорила.

— Ты знаешь, почему ее не оказалась в ее комнате сегодня утром?

— Нет.

— Чем вы вчера занимались?

— Ничем, — сказал я. — Мы просто болтались в подвале. Слушали коротковолновый радиоприемник, поиграли в пул, выпили немного содовой.

— Вы не поссорились? Ее ничто не расстроило?

— Нет, — заявил я. — Мы никогда не ссоримся.

— Случилось что-то еще, — сказала миссис Кайн. — Что?

— Ничего, — ответил я.

Я почувствовал, как краснота поднимается по моему телу вверх, от живота. Я попытался незаметно сделать глубокий вдох, чтобы на лице не отразился стыд из-за вранья.

— Вы занимались сексом с Анной? — продолжала миссис Кайн.

— Нет, — сказал я.

Я думал, что лишусь сознания, рухну с кровати на пол и буду там лежать без чувств. Я почти желал этого. Так было бы лучше.

Я видел, что миссис Кайн разозлилась. Она была спокойна, учитывая все обстоятельства. Она, конечно, беспокоилась и нервничала из-за исчезновения дочери, но не орала, не несла чушь, не делала ничего подобного. Однако теперь она пришла в ярость.

— Тогда вот это что такое? — спросила она, и мистер Кайн извлек из кармана порванную пустую упаковку от презерватива.

— Мы нашли это рядом с кушеткой в подвале. Сегодня утром, — сообщил он.

Мой мозг словно заморозило. Он завис, как компьютер от перегрузки. С моим мозгом произошло то же, что происходит на экране во время зависания компьютера. Вероятно, мое лицо представляло собой красный, замерший экран. Я понимал, что отец и Каины видят, как я краснею, а мое сознание металось кругами и не поддавалось контролю. Как они могли найти упаковку из-под кондома? Я забрал ее и выбросил. Я проверил. Я видел, как она летела в мусорный бак. Часть меня хотела выбежать из комнаты, из дома и нестись прямо к дому миссис Оуэне, открывать мусорный бак и подтверждать то, в чем я был уверен. Но что это значит? Они следили за мной? У Анны кто-то был после меня? Она специально оставила упаковку, чтобы ее наши родители? Они блефуют? Ничего не имело смысла.

Миссис Кайн сидела на стуле и смотрела прямо на меня. Мистер Кайн и мой отец стояли рядом и смотрели на меня сверху вниз. Они не были счастливы. И я не радовался.

— Ну, сын? — спросил мой отец голосом, который означал: «Мы все знаем, что произошло, поэтому будь мужчиной, и признай это».

— Мы были осторожны, — глядя на миссис Кайн, сказал я.

Она ударила меня по губам правой рукой, затем начала орать.

Я знал, что сказал не то, но никак не ожидал, что меня за это ударят. Я не могу припомнить ни одного другого случая, когда бы меня били. Я уверен, что мои родители меня шлепали в детстве, но я даже этого не помню. Я никогда не дрался в школе, и я никогда не делал ничего, что спровоцировало бы кого-то меня ударить, в особенности — взрослую женщину. А тут миссис Кайн со всей силы ударила меня по лицу, и никто ничего не предпринимал по этому поводу. Я просто сидел на кровати, и поднес холодную, покрытую потом руку к горящему лицу. Болели и рука, и лицо. Мой отец ничего не сказал. Мистер Кайн ничего не сказал. Они все просто смотрели на меня, сидящего на кровати, красного и пристыженного.

Наконец заговорил мистер Кайн.

— Тебе есть что еще сказать нам? Что-нибудь насчет того, куда могла отправиться Анна?

— Я ничего не знаю, — заявил я. — Мне бы очень хотелось знать, но я сам теряюсь. Она мне совсем ничего не сказала.

— А раньше она уходила? — спросил мой отец.

— Никогда, — ответила миссис Кайн.

— Исчезло ее пальто, но все остальное, похоже, на месте. Может, еще ее мобильник, но она не отвечает на звонки, — добавил мистер Кайн.

— Или не может ответить, — сказала миссис Кайн. — Наверное, нам следует обратиться в полицию.

— Вероятно, они предложат вам немого подождать, — заявил мой отец. — По крайней мере, сегодня. Посмотреть, не вернется ли она.

— Я все равно хочу позвонить, — сказала миссис Кайн. Мой отец вышел вместе с ними из комнаты и показал им, где находится телефон. Вернулся он один.

— Ты не знаешь, где она? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Мне хотелось бы это знать самому.

— Я слышал, как ты прошлой ночью ходил по дому. Около четырех. Что ты делал?

— Я выпил стакан воды.

— Внизу?

— Я не мог спать.

— Здесь ее не было? Ты лучше прямо сейчас скажи мне, что знаешь! Это не шутка и не игра, это серьезно. В дело вовлечена полиция. Если ты ее покрываешь или что-то утаиваешь, прекращай это немедленно.

— Я говорю тебе правду, папа. Я ничего об этом не знаю.

Он стоял в дверном проеме и гневно смотрел на меня, пытаясь выяснить, говорю ли я правду.

— Ну, тогда ладно, вставай и готовься к школе, — он развернулся и вышел.

Я протянул руку за мобильником и позвони Анне. Ответа не последовало. Я проверил поступившие звонки. Вдруг я пропустил ее звонок? Но никто не звонил.

* * *

Мне пришлось идти в школу и пытаться высидеть все уроки. На самом деле, на меня никто не обращал внимания. Мы все ждали, что директор что-то объявит, или кто-то вбежит и сообщит, что ее нашли. Какая-то часть моего сознания считала, что Анна в любую минуту вой-‹ дет в класс и всех удивит. Разговоров было много, высказывалась масса предположений, но никто со мной не разговаривал, кроме Карла. Он ничего не знал, но по его словам, большинство думало, что Анна просто убежала из дома. Другие считали, что ее похитили. Кое-кто говорил, что ее забрали инопланетяне. Карл сказал, что они не шутят. Некоторые полагали, что я как-то связан с этим делом и не должен был появляться в школе — мне следовало бы находиться в полицейском участке, запертым в камере. Такое не приходило мне в голову, пока о том не сказал Карл.

— Кто несет эту чушь? — спросил я. — Мелисса?

Это была не Мелисса. Она вообще ничего не говорила.

Занятия закончились, и народ стал расходиться по домам. Новостей не поступало. Я прошел к кабинету мистера Девона. Он заправлял пленку в фотоаппараты. Я сел и какое-то время наблюдал за ним. Он ничего не говорил, я тоже молчал. Именно это мне нравится в мистере Девоне.

— Разве этим не должны заниматься ученики? — спросил я наконец.

— Это для начинающих, — ответил он. — Я просто хочу, чтобы они сейчас сконцентрировались на фотографировании, а не тратили время на изучение устройства фотоаппарата.

Мы еще какое-то время молчали.

— Что я могу сделать? — спросил я.

Он знал, что я имею в виду, и покачал головой.

— Подожди, — сказал он. — Хотя сейчас это самое трудное для всех.

— Что говорят учителя?

— Мы все надеемся, что все закончится хорошо.

Я посмотрел на него, надеясь, что он скажет что-то еще, кроме официальной, вежливой, правильной чуши. Но он ничего не добавил.

— Вы во всем виноваты.

— Как так?

— Я познакомился с ней в библиотеке.

Мы оба немного посмеялись над этим. Затем я ушел.

— Если что-нибудь услышите, дайте мне знать, — сказал я уже у дверей. — Я чувствую, что последним узнаю все новости.

— Я позвоню тебе, как только что-то услышу, — пообещал мистер Девон.

* * *

На улице было почти темно, и я отправился домой пешком. Я находился в паре кварталов от школы, когда рядом со мной резко затормозила машина, и стекло у водительского места поползло вниз. За рулем сидел Кевин Хермансон из выпускного класса.

— Они нашли твою девчонку у реки, — сообщил он. — Мертвую.

Он был возбужден, практически кричал на всю улицу, потом быстро засунул голову назад в машину и уехал. А я стоял на месте и смотрел туда, где только что находилась голова Кевина Хермансона.

Я побежал назад в школу. Дверь, из которой я вышел несколько минут назад, уже заперли, поэтому я обежал здание к двери, находившейся недалеко от класса мистера Девона. У него все еще горел свет, и я стал стучать ему в окно. Он подошел к нему и увидел меня, потом жестами показал в сторону главного входа, я побежал туда и стал его ждать.

— Кевин Хермансон только что сказал мне, что ее нашли у реки, — сообщил я.

Мистер Девон обнял меня и прижал к себе. Это было одно из тех объятий, когда я не знал, обнимает ли он меня, или ему самому требуется, чтобы его обняли.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он.

— Отвезите меня туда, — попросил я.

— Это не очень хорошая мысль.

— Тогда я пойду сам.

Он не хотел туда ехать, но также не хотел, чтобы я отправлялся туда один. Мистер Девон медленно надел пальто, думая, как бы выпутаться из этой ситуации.

— Может, вначале мне следует все-таки отвезти тебя домой, — заметил он.

Я покачал головой.

— Хорошо, — сказал мистер Девон и поехал к реке.

* * *

Когда мы туда добрались, там ничего не было. Наверное, я ожидал увидеть машины «скорой помощи» и полиции, и толпу людей, наблюдающих за тем, как тело Анны вытаскивают из воды, но там была только река. Стемнело, и мистер Девон ехал, пока не увидел одну единственную полицейскую машину, припаркованную у дороги, прямо над водой. Мистер Девон остановил машину и велел мне сидеть внутри. Сам он отправился к полицейским и поговорил с кем-то из патрульной машины. Он вернулся и сказал одно слово:

— Пошли!

Он оставил фары включенными и еще взял фонарик. Мы спустились вниз к пологому берегу. Между несколькими деревьями была протянута желтая оградительная лента, которую использует полиция. Она преградила нам путь к краю замерзшей реки. Мистер Девон провел лучом фонарика по поверхности льда, и мы увидели полынью, примерно на середине реки. Лед был запорошен снегом, и на нем осталось множество следов и отметок. Похоже, что на участке от нас до полыньи наблюдалась большая активность.

Через несколько минут я услышал, как кто-то к нам приближается, на нас упал луч еще одного фонарика, потом осветил реку. Это был полицейский.

— Давай я отвезу тебя домой, — сказал он мне.

* * *

Я рассказал полиции все. Они мне почти ничего не сказали. Я рассказал, как мы один раз переходили реку в темноте. Я рассказал про нас с Анной, про вечер, который мы провели вместе перед тем, как ее нашли. Я рассказал про кондом и про то, как мистер Кайн вытаскивал из кармана упаковку, словно демонстрировал трюк фокусника. Мы сидели в нашей гостиной, мама варила кофе полицейскому и отложила ужин на потом. И я рассказывал все. Почти. Я не сказал про тетради Анны с некрологами, и не сказал про наш шифр.

Мой отец хотел пригласить адвоката и сделать все официальным, но я не видел смысла.

— После того, как ты расскажешь все полиции, дело сделано, — заявил отец. — Это официальная версия. Позднее ты не сможешь ее изменить. Ты знаешь про то, что «все, что вы скажете, может в дальнейшем быть использовано против вас»? Вот об этом и речь.

Была только одна версия — правда. Зачем мне ее менять? Я хотел помочь. Я думал, что рассказанное мной может помочь.

* * *

Я рассказал про ее тетради, про то, что она постоянно писала некрологи. Кажется, полицию это заинтересовало. Меня спросили, как они выглядели, сколько их было и все прочее про них. Они их не нашли. Я задумался, не взяла ли их Анна с собой. Может, она их уничтожила или спрятала.

Я рассказал про странные метки на теле Анны, синяки и царапины. Я не рассказал о порезах на руках. Может, они уже про них знали, может, они их видели на ее мертвом теле. Вероятно, они посчитали, что это свидетельства склонности к суициду. Я не хотел это подтверждать. Это не имело смысла. Анна была страшно любопытна, ненасытно любознательна. Она постоянно читала, слушала музыку, смотрела фильмы, лазала по Интернету. Она читала о том, что бы еще прочитать, что бы еще послушать, что бы еще посмотреть. Не было ничего, что бы она не хотела знать. Я не мог представить, что человек, так интересующийся миром, хочет его покинуть. Это не укладывалось в схему.

Моя мать посмотрела на полицейского.

— Что вы об этом думаете? Он не ответил.

— Может, вам следует сходить к Каинам и их поспрашивать?

— Мы беседуем со всеми, — ответил он.

Мама собиралась сказать что-то еще, но отец положил руку ей на плечо, и она промолчала.

— Что вы мне можете рассказать? — спросил я. Полицейский что-то писал в небольшом блокноте, листки которого скреплялись спиральной проволокой. Он не поднял головы и продолжил писать. Затем он закрыл ручку и вставил ее в спираль, после этого убрал блокнот в карман кожаной куртки. Я понял, что тоже не снял верхнюю одежду. Мне не было жарко, на самом деле я ощущал холод. Мне хотелось выпить кофе, хотя я никогда не пил его раньше, и я не мог заставить себя попросить его. Мне требовалось дождаться ответа полицейского. Он положил правую руку на стол и оперся об нее. Он смотрел на нее так, слово думал, выдержит ли она вес его тела. Затем он посмотрел на меня, потом на моих родителей.

Поиск по сайту: