РОССИЙСКИЙ НАРОД И РЕЦЕПЦИЯ ЗАПАДНОГО ПРАВА 3 страница

Н.С. Токарь выявляет в русской правовой ментальности «как минимум, две особенности»: «Первая особенность связана со спецификой юридического менталитета российского общества, который изначально отличался небрежным, отрицательным отношением к праву. Вторая особенность – этатизм, включающий чрезмерную, неоправданную ориентацию на государственную власть и сопровождающийся бесправностью личности в ее отношениях с государством»[41].

А.В. Куликова пишет, что «правосознание большинства россиян характеризуется доминированием размытых представлений о праве, правовой сфере, недоверием к учреждениям права, в особенности к законодательным и правоохранительным органам»[42].

И.В. Головина считает, что «современное правосознание россиян неустойчиво и эклектично, основным доказательством чему является правовой нигилизм, рассредоточение содержания и объектов права, имеющие исторические корни»[43].

О.Р. Гулина убеждена, что «особенность российского правового нигилизма обусловлена исторически сформировавшимся общинно-соборным образом жизни в противовес либерально-индивидуалистическому на Западе. В России – приоритет общественных интересов, а на Западе – господство индивидуальных прав и свобод»[44].

О.А. Долгополов отмечает, что «в современных российских условиях нигилизм выражается в самых различных формах: неприятие определенными слоями общества курса реформ, нового уклада жизни и ценностей, недовольство переменами, несогласие с теми или иными политическими решениями и акциями, неприязнь или даже вражда по отношению к государственным институтам и структурам власти, их лидерам; отрицание несвойственных российскому менталитету нравственных ориентиров»[45].

Другой достаточно известный в научном мире россиянин, Р.С. Байниязов, в солидном научном журнале пишет следующие строки: «… Российский менталитет неадекватно воспринимает ценности правовой культуры общества, что правовой менталитет дистанцируется от правовой культуры, от ее общечеловеческих ценностей и начал, таких, как неотчуждаемые права человека, правовая автономия индивида в рамках юридического сообщества, доминанта права над государством и т.д. Это происходит, поскольку данные социально-правовые ценности для российской ментальности нетрадиционны. Они не стали “родными” для российского сознания, что объясняется его нерациональностью»[46].

Доктор юридических наук, профессор В.М. Ведяхин, уже опираясь на авторитетное мнение своего коллеги Р.С. Байниязова, «закономерно» приходит к выводу, что, оказывается, «беда российской действительности состоит в отсутствии законоуважающего, правоуважающего сознания. Российская ментальность по своей сути является закононигилистическим образованием. Именно это доминирует в ее юридической традиции»[47].

Н.И. Матузов объявил российской общественности, что именно «правовой нигилизм имеет в нашей стране благодатнейшую почву, которая всегда давала и продолжает давать обильные всходы. Сегодняшняя система российского права просто опутана паутиной политико-правового нигилизма»[48].

В отношении к русскому народу доказывается положение, что «уважение к закону – весьма серьезная вещь. Оно обеспечивает “игру по правилам”, а значит, надежность и предсказуемость самых разных отношений как между гражданами, так и между гражданином и государством. Российский правовой нигилизм всем известен. <…> Неукоснительность исполнения закона должна входить в нашу жизнь, становиться привычкой для всех граждан, вне зависимости от их социального и финансового положения»[49].

Г-н С.Б. Мкртычев в отношении русского народа и российского права рассуждает следующим образом: «Если для Западной Европы гуманизм явился продуктом длительной эволюции ее культуры, создавшим необходимые духовные и интеллектуальные условия для возникновения современного права, то в России гуманизм есть результат внешнего влияния, и долгое время он не оказывал воздействия на нормативно-правовую сферу. Представляется, что такая ситуация во многом характерна и для современной правовой системы страны, которая хотя и признает гуманизм в качестве ведущего принципа ее модернизации, но не опирается на его содержательную интерпретацию, что во многом обусловлено стереотипами российского правосознания и правопонимания, являющимися составной частью правовой системы и ведущими, в складывающихся обстоятельствах, к правовому нигилизму»[50].

Таким образом, российскому правосознанию отказано в гуманизме. Конечно, ведь какой гуманизм может быть у «дикарей»! Гуманизм ведь только для цивилизованного Запада…

Но уже хорошо известно, что древнерусское право, в отличие от восточных и западноевропейских образцов, сравнительно редко предусматривало смертную казнь, устанавливало юридическую ответственность в зависимости от степени вины, охраняло телесную неприкосновенность. Самое существенное в подобном отличии – это главенствующее значение в российском праве вплоть до XVI столетия состязательного процесса, в рамках которого обе стороны – и обвинитель, и обвиняемый – считались «истцами» и имели почти равные права. Даже в более позднее время, когда в царской России по зарубежным образцам вводились «розыск», инквизиционные принципы, сохранял свое значение и исконно русский суд с присущим ему состязательным процессом. Может быть, в этих давних, относительно прогрессивных доимперских правовых традициях России как-то отразилось то, что свойственно ей: спокойная чистота русской природы, мягкость русского характера, благородство духовной жизни ее народа[51].

В чем только не видят истоки российского правового нигилизма! Превзошел всех некий ученый от юриспруденции, мой однофамилец, В.Б. Ткаченко, который чего ведь только не обнаружил в России: «Некомпетентная критика права, юридический фетишизм, правовой идеализм, правовая мифология и правовой инфантилизм, в конечном счете, способствуют формированию и распространению в российском обществе правового нигилизма, выступающего деструктивным фактором для правового сознания российского общества»[52]. Просто диагноз смертельно больного общества!

Этот «диагноз» поддерживается и другими учеными. Так, г-жа А.А. Тамберг в своей диссертации «доказала», что «в современной России наиболее распространенные формы деформации правосознания – это правовой инфантилизм, правовой нигилизм, правовой фетишизм и перерожденное правосознание»[53].

Другие же ученые даже гордятся феноменом русского правового нигилизма, так как это якобы вполне нормальное для российской правовой культуры явление, которое вовсе и не свидетельствует о низком уровне правосознания или о слабости правовых традиций. Скорее наоборот: ситуация массового нормативного юридического нигилизма предполагает весьма высокое морально-правовое сознание общества, жестко верифицирующего культурную и социальную адекватность писанного права[54].

В научной литературе встречаются и другие достаточно любопытные рассуждения-фантазии на тему правового нигилизма. «Ничто, пожалуй – откровенно пишет В.А. Громыко, – не занимает русского человека так, как целенаправленный поиск пробела в законодательстве (а таковых достаточно) и ловкий уход (причем не всегда противоправный благодаря лазейкам в правовых актах) от исполнения нормативного требования»[55].

Г-н А.Н. Зрячкин убежден, что «одним из постоянных источников правового нигилизма можно считать своеобразный российский менталитет, точнее, его отдельные черты. Для него характерно неуважительное отношение к законам, порядку. К сожалению, мы не слывем в мире, в отличие, например, от японцев, англичан, немцев законопослушной нацией. У нас многие считают, что если следовать закону – успеха не добьешься. Указанная точка зрения способна спровоцировать не только правовой нигилизм, но и правовой цинизм, который в своих проявлениях влечет наиболее тяжкие последствия».[56]

Такое специфическое отношение к российскому народу и, соответственно, российскому праву позволяет исследователям разделить цивилизации на два типа: «правовые» (западные) и «неправовые» (русская).

Так, О.В. Орлова характеризует культуры «неправового» типа: «В культуре же неправового типа, или в цивилизациях системо-центристского типа, преобладают неправовые способы и методы регуляции общественных отношений и соответственно доминирует неправовой тип личности, для которого характерно отрицание свободы, ограничение личной инициативы и, наоборот, коллективизм в самых разных его исторических формах (например, сельские общины, артели, колхозы и т.п.). Коллективизм предполагает властную организацию любой социальной деятельности и безусловное подчинение власти, порождает нивелирование отдельных индивидов, уравнительность. Он демонстрирует высокую мобилизационную способность населения в экстремальных (кризисных) ситуациях и дает человеку ощущение стабильности бытия. Но это не свободное бытие, а бытие сытого раба. Неправовая культура воспитывает рабскую покорность в ответ на насилие или угрозу насилия»[57]. Конечно же, она оговаривается, что к России это не имеет никакого отношения…

Как следствие, становится возможным «доказывать» в научной литературе, что только у русских:

– право считается неполноценной и даже ущербной формой регулирования социальной жизни; в нем видят отживающий институт, лишь на время и лишь в силу печальной необходимости заимствованный у иных (западных) обществ;

– отрицается гуманистический смысл правовой нормы; ее непременная (если не прямая, то косвенная) отнесенность к задаче защиты личной независимости: гражданской, трудовой, имущественной, вероисповедной, творческой – объявляется чем-то несущественным;

– широкое распространение получает социальный и политический патернализм, то есть понимание государственной власти как «родной и отеческой», призванной осуществлять авторитарное, а если потребуется, то и принудительное (ни на какое право не оглядывающееся) попечение о гражданах[58].

И.В. Скасырский также приходит к «закономерному» выводу: «В национальном сознании формируется определенный тип мировосприятия, наиболее ярко проявившегося в своеобразном отношении русского народа к праву и правопорядку. В массовом сознании закон воспринимался как неоспоримое проявление высшей власти, но, тем не менее, на индивидуальном уровне он осознавался как некий предел, поставленный свободе воли или действию, и был, таким образом, мерой несвободы. Оспорить его нельзя – он непререкаем, но обойти можно, так как он ставит препятствия для реализации свободы и воли человека, а, следовательно, по утвердившемуся в массовом сознании миропониманию, является бессмысленным»[59].

Встречаются попытки проследить генетическую «правовую отсталость» русского народа изначально, глубже 988 г., основываясь на некоем «характере славянской языческой мифологии». Так, А.П. Семитко считает, что если сравнить древнерусскую мифологию с мифологией некоторых других этносов, известных своей высокой правовой культурой (например, древнегреческой, древнеримской), то можно обнаружить, что древнерусская мифология, языческая религия сосредоточены, главным образом, на осознании и понимании восточными славянами природных явлений и процессов. Славянская мифология носила в основном аграрный, природный характер. Древнерусский человек не выделял, не воспринимал и не осознавал еще с достаточной четкостью социальности своего бытия, его нормативности, упорядоченности и иных характеристик, складывающихся в предправовой комплекс. Он был во многом погружен в природность, натурность, в кровнородственные связи и зависимости. Языческая религия была бедна организационными, нравственными и общественными идеалами[60].

Хотелось бы обратить внимание, что данная статья была опубликована в таком уважаемом юридическом журнале, как «Государство и право», и почему-то прошла незамеченной, не вызвав каких-либо существенных нареканий со стороны специалистов и общественности в целом.

При таком рассмотрении культурно-правовых ценностей русского народа грубо игнорируются, намеренно коверкаются гуманистические ценности русской культуры. Только отдельные исследователи при проведении даже поверхностного сравнительного анализа с недоумением замечают этот факт. Так, Н.Б. Шулевский считает, что при сравнении древнеславянской мифологии с древнегреческой, прежде всего, бросается в глаза отсутствие жестокости, страха, злобы, половой распущенности и извращенности не только среди высших богов древнеславянского пантеона – здесь даже демоны, духи соблюдают какую-то неписанную мораль. Нет бесконечных войн среди богов за бесконечный (!) мир, родители не пожирают своих детей (Кронос) и не заточают их в Аид, дети не калечат своих родителей (Зевс). Нет попыток перехитрить богов (Сизиф), проверить их мудрость (Тантал убил своего сына и приготовил из него блюдо для богов); нет сдирания шкур со смертных (Аполлон обесшкурил Марсия); нет уничтожения рода человеческого. Мир беспределен, места хватит всем, зачем воевать и мучить друг друга, – таков неявный лейтмотив всей древнеславянской мифологии. Из 163 персонажей в словаре «Персонажи славянской мифологии» в 21 злое начало преобладает над добрым, в 60 злое начало подчинено добру, а в остальных добро безусловно доминирует над злом. Все это, несомненно, свидетельствует о неразвитости древнеславянской культуры и мифологии. Что это за культура, в которой не убивают, не расчленяют, не поедают своих детей, не устраивают инцестов и других подобного рода развлечений![61]

Яркий представитель российской интеллигенции, режиссер А. Кончаловский также определяет правовой нигилизм как генетическую наследственность российского народа правовой нигилизм: «Способность или неспособность нарушить закон – это вопрос моральных принципов. Русскому человеку его тысячелетняя культура и традиции позволяли нарушать любой закон в контексте православной этики – «Бог простит», вспомните золотые кресты на бычьих шеях «пацанов»».[62] Он же выделил в российской правовой ментальности такую особенную черту как «русская зависть», обусловленная «первобытным общественно-родовым строем» и, соответственно, православием. Он ведет свои рассуждения издалека: «Разделение христианства на восточное и западное определило разные пути исторического развития. Латинская церковь не боялась богословских дискуссий, а, следовательно, позволяла интеллектуальное осмысление Бога. В то же время понятие денег в католичестве утверждалось как эквивалент труда и достоинства, что создавало предпосылки для развития капитализма. В Восточной же церкви господствовал догмат «богатство-грех», что, естественно, не создавало морального стимула для накопления денег. На мой взгляд, именно поэтому воровство в России не вызывает у преступника чувства неискупленной вины – ведь «лихой человек» крадет у богатого, т.е. грешника. … Действительно, в России и по сей день общинно-родовое сознание проявляет себя со всех сторон, начиная отзагаженного подъезда и заканчивая «классовой солидарностью» олигархов, которые готовы сдать или сожрать друг друга при первой же возможности. От себя могу с горечью утверждать, что не знаю другой нации, которая была бы более зложелательна к успешным людям и жалостлива к падшим неудачникам…»[63]

Конечно, ну как же интеллигенции еще любить свой нищий народ? Любить можно только западный. Либо вообще никого не любить. А свой, российский любить можно осторожно, только через презрение. Это основная черта российской интеллигенции. Тем более что российский народ в принципе не нуждается в любовных извращениях.

«Генетический» правовой нигилизм русского народа является бесспорным фактом российской научной литературы.

Так, госпожа В.А. Громыко выявляет якобы врожденный, «генетический» правовой нигилизм российского общества: «Явление правового нигилизма в российской правовой действительности является результатом исторически сложившихся духовно-нравственных элементов мировоззрения, передаваемых из поколения в поколение, что позволяет рассматривать его как категорию культуры с определяющим признаком традиционности»[64].

О генетическом правовом нигилизме пишет и О.В. Довлекаева, которая убеждена, что «в России всегда существовал правовой нигилизм. Общество редко выражает законопослушание, не воспринимает законы как высшую ценность. Несмотря на то, что государством за последние годы приняты новые законы и учреждены новые правовые институты, в целом позволяющие защищать права людей и разрешать конфликты, граждане и организации относятся к этим новациям со скепсисом и не проявляют желания пользоваться предоставленными им возможностями, по-прежнему предпочитая официальным (законным) способам обеспечения своих прав и интересов незаконные, вплоть до силового и финансового давления на структуры власти»[65].

Ей вторит и авторитетный российский ученый В.А. Туманов, считающий, что формирование национального сознания в России в течение длительного времени шло в таких условиях, которые не могли не породить широкомасштабного юридического нигилизма. Они – естественное следствие способов правления, которыми пользовалось русское самодержавие, многовекового крепостничества, лишавшего массу людей правосубъектности, репрессивного законодательства, несовершенства правосудия[66]. Иными словами, исторический путь России закономерно привел к правовому нигилизму русских.

Л.Г. Кумыкова доказывает, что российская цивилизация предполагает наличие правового нигилизма. Она пишет: «В отличие от Европы, где идеи прав человека получили развитие со времен буржуазных революций, в России исторические особенности развития идеологического, социального, экономического и иного характера (имперская государственность, крепостничество, идеология отвержения или непризнания права, пропагандируемая многими направлениями общественно-политической мысли России XIX-XX вв., общинный коллективизм, командно-административная система, феномен советского права, «перестройка» и т.п.) отодвигали институт права на периферию, обусловив современное состояние проблемы правового нигилизма[67].

Данную позицию разделяет и М.Б. Смоленский, считающий, что нигилистическое отношение к праву как тенденция «укоренено» в специфике правового менталитета россиян, составляя одну из характеристик отечественной культурной традиции[68].

Российская исследовательница И.И. Глебова считает, что нигилизм составляет основную черту характера русского народа: «В ситуации мгновенной утраты жизненных координат и ориентиров, скрепляющих различные образы действительности, свободы от нравственных ограничений, от партии – власти как “всесоюзного педагога” человек массы очень быстро утратил тонкую оболочку цивилизованности. Наружу вырвались ранее подавляющиеся инстинкты, ничем и никем не сдерживаемое естество. Поэтому в массе такие “человеки” составили нечто, мало похожее на современное западное открытое общество. <…> В нашем социуме скрылась “здоровая” неокультуренная основа, те стихийные силы, понятия, стремления, нравы, которые не принуждали когда-то скрывать “веселое” славянское язычество. Они столетиями перерабатывались под влиянием нравственных идеалов христианства, научного рационализма, затем были скованы насилием и верой-идеей большевиков. Но выжили, сохранились – быть может, потому, что сама русская жизнь постоянно “взывала” к ним. В 90-е годы общественную атмосферу определяли культ физической и материальной силы, поддерживавшие одна другую, требовавшие хитрости, коварства, цинизма. В общественной жизни восторжествовал эгоизм и асоциальность. Кажется, совершенно утратили свое значение понятие “нравственной силы” (напротив, утвердилась демонстративная безнравственность; из обихода, языка практически исчезли определения стыда, порока, не говоря уже о грехе), идеи самоценности человека (вне богатства и внешней силы), милосердия (отношения к “убогим” определяет презрение в языческом смысле слова, а не призрение – забота – в христианском)»[69].

Аналогично о российском народе рассуждает и И.Ю. Новичкова: «Отсутствие правовой культуры, навыков цивилизованной жизни и правил ведения политической деятельности, разрешения различных социально-политических и межнациональных конфликтов является одной из главных причин предельного обострения криминогенной обстановки в стране. Большинство проблем решается зачастую самым примитивным и варварским методом – путем насилий, преступлений, войны, экстремизма и оголтелого национализма. Налицо правовой беспредел в обществе»[70].

Философ П.А. Горохов также убежден в нигилистическом архетипе россиянина: «Но уже начинают оказывать влияние определенные качества нации, сложившиеся в веках такого существования: холопская униженность, разрушительное отношение к миру, всеохватывающий нигилизм (мир предстает как бы чужим, враждебным – ведь у крепостного все отнято, нет ничего своего, даже жизнью распоряжается всецело его господин), культ твердой руки, хозяина, сознание правомерности жизни под насилием и в насилии, нетерпимость…»[71].

Даже представитель философской науки С.Ф. Палинчак на почве обвинений русского народа в правовом нигилизме совершил научное открытие: «Правовой нигилизм в сознании народа исторически складывается стихийно. Из поколения в поколение передавались представления людей о том, что на Руси всегда правили люди, а не законы. Отсюда скептическое и негативное отношение к закону, как свойство натуры русского обывателя»[72]. Далее он продолжает: «К сожалению, исторически сложилось так, что русский народ имеет довольно низкий уровень правового сознания»[73].

В.Б. Ткаченко также считает, что высокий уровень правового нигилизма в российском обществе является результатом исторического наследия, связанного с антидемократическими формами осуществления государственной власти, низким уровнем правовой культуры, своеобразием национальной ментальности. Он расшифровывает это так: «Дефицит права и правосознания в нашем государстве имеет отдаленные корни, которые уходят в историю Российского государства. Формирование национального сознания в России отмечено наличием правового нигилизма у широких масс населения страны. Это – естественное следствие управленческой практики русского самодержавия, многовекового бесправия крепостничества, лишившего массу людей правосубъектности, разгула во все эпохи репрессивного законодательства, несовершенства правосудия, обусловленных своеобразным укладом жизни общества, экономическими, политическими и другими условиями. Сыграло свою роль и отсутствие значимого внимания к праву со стороны православной церкви (в отличие от католической, роль которой в рецепции римского права весьма значительна)»[74].

Современные учебные пособия «пестрят» тезисами о природном, историческом правовом нигилизме русских, т.е. о нашей принципиальной неспособности к цивилизации.

Так, самое «свежее» произведение принадлежит г-ну И.Б. Орлову. Вчитаемся в его строки: «Обращение к истории развития российского государства позволяет выделить в нем особенности, наглядно отраженные в политической культуре. Фактически весь исторический процесс древнерусского государства «работал» на своеобразие русской политической культуры. Длительное существование самоуправляющихся республик на севере страны и складывание свободного казачества на юге формировало анархические наклонности, нигилистическое отношение к власти и праву. Одновременно, продолжительное угнетение населения со стороны золотоордынских князей, неоднократные «смуты» и связанный с ними социальный и политический хаос сориентировали, в конце концов, народ на поддержку государства. За три столетия господства ордынцев население привыкло к жестокости как к неизбежному следствию властвования, а возможность облобызать стопы царя нередко вызывала умиление и рабский восторг. Это качество униженного послушания проявилось и в ХХ веке».[75]

И, конечно, данная тенденция находит свою реализацию в таких безапелляционных утверждениях, как, например, у г-на Д.В. Меняйло: «Такое явление, как взяточничество, столетиями существовало в политико-правовой жизни нашего народа и закрепилось в нем как традиция. Взяточничество не собирается отмирать само собой, оно воспроизводится в большей или меньшей степени в каждом новом поколении людей»[76].

Итак, взяточничество – генетический порок российской цивилизации. А на Западе и на Востоке, видимо, взяточничества и нет вообще… Нет нужды говорить, что такие русофобские тезисы не имеют под собой никакой действительной исторической основы.

Г-н Г.Н. Утенков, исходя из посылок генетического правового нигилизма, к основным источникам политико-правового нигилизма относит:

– исторические корни, ставшие естественным следствием многовекового самодержавно-крепостнического правления, репрессивного законодательства, несовершенства правосудия;

– распространенные в советские годы теорию и практику понимания и признания диктатуры пролетариата как власти, не связанной и не ограниченной законами;

– советскую правовую систему, в которой господствовали административно-командные методы, подзаконные нормативно-правовые акты, а конституции и немногочисленные демократические законы в значительной степени декларировали права и свободы личности; имел место и низкий престиж права;

– количественную и качественную корректировку политико-правовой системы прошлого в современный переходный период; кризис законности и неотлаженность механизма приведения в действие принимаемых законов, длительность процесса осуществления всех реформ, социальная цена которых оказывается слишком великой[77].

Соответственно, выделяется и такая тенденция: положительные достижения тысячелетней истории российского права (а нам, россиянам, русским по духу, есть чем гордиться) в рамках данного мифа подвергать осмеянию или забвению. Огромная армия «исследователей», «пятая колонна» интеллигенции трудится над созданием убедительных доказательств исторической правовой отсталости, никчемности русского народа, бесперспективности совместной жизни с другими народами. Основной девиз – «возрождению Империи – нет!» Почему-то это очень точно совпадает с лозунгами Запада.

Так, печально известный идеолог переустройства России известный российский ученый Е.Т. Гайдар так рассматривает историю России: «Россия попала в плен, в “колонию”, в заложники к военно-имперской системе, которая выступала перед коленопреклоненной страной как ее вечный благодетель и спаситель от внешней угрозы, как гарант существования нации. Монгольское иго сменилось игом бюрократическим. А чтобы протест населения, вечно платящего непосильную дань государству, не принимал слишком острых форм, постоянно культивировалось “оборонное сознание” – ксенофобия, великодержавный комплекс. Все, что касалось государства, объявлялось священным. Само государство выступало как категория духовная, объект тщательно поддерживавшегося культа – государственничества. В сущности, российское государство всегда насаждало единственную религию – нарциссический культ самого себя, культ “священного государства”»[78]. Вот и весь путь российской цивилизации в видении одного из идеологов российской современности! Конечно, о каком тут укреплении государственности могла идти речь?

Утвердилась, как следствие, тенденция не рассматривать вообще российскую государственность как цивилизацию:«Россия не является самостоятельной цивилизацией и не относится ни к одному из типов цивилизаций», так как народы, населяющие Россию, «проповедуют ценности, которые не способны к сращиванию, синтезу, интеграции… татаро-мусульманские, монголо-ламаистские, православные, католические, протестантские, языческие и другие ценности нельзя свести воедино»[79].

А.Л. Янов пишет достаточно ядовитые строки: «Я не знаю, подозревают ли авторы многочисленных современных книг о «русской цивилизации», откуда именно заимствовали они свое вдохновение. А также о том, что в первоначальной ее версии суть этой цивилизации состояла, между прочим, в увековечивании крепостного права, поскольку «осеняло оно», как мы только что слышали, «и церковь, и престол». Причем, в отличие от современной им Америки, где привезенные из Африки рабы принадлежали, по крайней мере, к другой расе, «русская цивилизация» освящала порабощение миллионов соотечественников, не отличавшихся от господ ни цветом кожи, ни языком, ни верованиями».[80]

Е. Басина, в ключе рассматриваемой тенденции, «обоснованно» утверждает, что «Россия – это всего лишь “кривое зеркало Европы”… восточно-европейская культура, тщетно притязающая быть самостоятельной цивилизацией»[81].

Для Н.Г. Козина же Россия – это «вечно переходное общество, потому что являемся цивилизационно не закрепленным обществом, а потому вечно переходим к нечто иному, до конца не реализовав потенциал развития наличной социально-экономической реальности»[82]. Л.И. Семеникова пишет, что Россию можно назвать не иначе как «дрейфующим обществом на перекрестке цивилизационных магнитных полей»[83].

В научной литературе также существует убеждение, что в принципе России вообще нечем гордиться. Эта страна извечно была населена диким, ленивым, безкультурным народом, не способным создать ничего положительного, а только одно вредоносное для всего мира.

В.А. Грузинов приходит к мнению, что «характер политических отношений в период централизации русских земель вокруг Москвы в значительной мере был подвержен византийскому и восточному влиянию, которое по своей силе было настолько мощным, что генетически стало неотъемлемой частью образа правления будущих московских государей, обеспечив и питая на протяжении всей последующей истории России авторитарные, деспотические традиции в политической культуре правящих элит».[84]

Д.И. Авдеев констатирует, что «Русское государство, берущее свои истоки от Монгольской империи, быстро обрело свою форму, сочетающее в себе три различные тенденции: московскую сеньориальную систему, монгольский деспотизм и византийский цезаропапизм. Таким образом, составилась самодержавная система, достигшая своего полного развития к середине XVI века, и очень многие ее черты сохранились вплоть до революции 1917 года»[85].

Поиск по сайту: