Св. прав. отроку Артемию Веркольскому

Dm Gm

1. Ничто не предвещало дождика:

A7 Dm

Жужжали сытые шмели…

BЬ Gm

Отец и сын из храма Божьего

A7 Dm

Домой пшеничным полем шли…

Gm C

Артемию — так звали отрока —

F D7

Пошёл тринадцатый годок,

Gm A7

Мать называла его «золотко»:

Dm BЬ A7

Такой послушный был сынок.

2. Он душою целомудренной

Cтарался Богу угодить,

Брал на себя работу трудную

И втайне мнил монахом быть.

Но вот гроза рукою властною

Вонзила меч в небесный щит,

И на глазах отца несчастного

Был отрок молнией убит.

3. В селе Веркола службы траурной

По нём решили не служить,

И раз Господь так покарал его,

То и в земле не хоронить.

Сие восприняли родители

С печатью скорби на челе:

Артемий их смиренный, дитятко,

Не может предан быть земле…

4. Но делать нечего, и ветками

Отец в лесу накрыл его,

А мать тайком, с двумя соседками,

Псалтирь читала за него.

С тех пор уже лет тридцать минуло…

И вот, едва растаял снег,

В лесу увидел диво дивное

Один достойный человек:

5. Там, где отец оставил отрока

И в руки Божии предал,-

Из света неземного сотканный,

Чудесный ореол сиял!

Когда же в, Божьем провидении,

То место клирик раскопал, —

Увидел тело он нетленное

И в нём Артемия признал!

6. И положили мощи Отрока

В тот храм, где он любил бывать,

И люди с самых дальних округов

Шли исцеленья получать.

И прекратилась эпидемия,

И зренье получил слепой…

А мы молитвами Артемия

Пребудем в Господе с тобой!

11. Петербургская подвижница

В восемнадцатом веке средь вечных ветров

Петербург каменел над Невою…

Жил там певчий придворный - полковник Петров

Со своей молодою женою.

Как любил он её! А лелеял-то как!

Жизнь казалась им сотом медовым…

Но коварная смерть, ухватив за рукав,

Увела его властно из дома.

И осталась вдова двадцати шести лет

Одинёшенька в целой вселенной:

Мужа нет у неё, и детей тоже нет…

В чём теперь ей искать утешенья?

Всё земное забыв, даже имя своё, -

А в народе звалась она Ксенией, -

За спасенье души, дорогой для неё,

Раздавать она стала именье.

Говорили, что Ксенья лишилась ума,

Не оставив ни денег, ни крова,

И холодным дыханьем грозила зима,

Обнажая безжалостно кроны…

Ксенья в мужний костюм облачилась и всем

Заявила без тени смущенья:

Андрей Фёдорыч, мол, и не умер совсем,

То жена умерла его – Ксения…

В самом деле, для мира она умерла,

Во мгновенье став нищей, убогой,

И полвека почти подаяньем жила,

Уповая во всём лишь на Бога.

Горожане вначале смеялись над ней,

А мальчишки камнями бросались,

Но со временем кротость, присущая ей,

Разбудила в гонителях жалость.

Продавцы стали вдруг замечать, что едва

Она пряник брала у них только,

Как в почтённой вниманием лавке товар

Раскупался в мгновение ока.

А извозчики, если кому подфартит

С нею на облучке прокатиться, -

Знали точно: уж нынче им будет везти

С пассажирами царской столицы!

Кто давал ей одежду, кто деньги, кто хлеб,

От души проявляя заботу:

Башмакам её было наверно сто лет,

А костюм превратился в лохмотья.

Ей одних подаяний хватало б вполне,

Но лохмотьев она не меняла,

А из денег брала лишь «царя на коне»,

Да и то, что брала – раздавала.

Благодатная сила была ей дана,

И народ к ней всегда устремлялся:

Коль погладит больного ребёнка она, -

Непременно малыш исцелялся.

А когда над Васильевским островом ночь

Опускалась густою вуалью,

Ксенья словно летела из города прочь,

Увлекаемая звёздной далью…

Простирая ладони обветренных рук,

Возносила молитвы на небо,

Слёзно Бога прося, чтоб спасён был супруг,

Ведь он верующим почти не был…

А ещё по ночам, наложив кирпичей

В полудраный мешок за плечами,

Поднималась Блаженная с ношей своей,

По ступенькам строительным храма.

За ночь целую гору могла натаскать,

Хоть на вид и была худощавой,

Интересно строителям было узнать,

Кто ж так трудится Богу во славу?

Незаметные подвиги скромно неся,

Так жила, и душой возрастала.

И уже не понять было просто нельзя,

Что Блаженная Ксенья - святая.

Предсказаний немало слыхал Петербург,

Но теперь был он словно разбужен:

Временные преграды раздвинулись вдруг,

И пространство увиделось глубже…

Ксенья видела всё, что творилось с людьми,

Даже мысли, казалось, читала,

И порою пугал её красочный мир,

Где тепла и любви не хватало.

Открывалось ей виденье будущих зол

И убийства наследников царских,

- Реки крови кругом! Всюду кровь и позор! –

Так кричала Святая с острасткой.

А могла и напротив спокойно вести

Разговор у знакомых за чаем:

То девице сказала, где мужа найти,

То юродствовала, обличая.

А однажды бездетной знакомой своей

Говорит: «Ну, и что ты сидишь тут?

Там дитя твоё плачет, беги поскорей,

Да смотри, возвращайся с сынишкой!»

Та, всё бросив, скорей поспешила туда,

Где ей место она указала,

И, увидев толпу, поняла без труда,

Что Блаженная духом всё знала.

Там младенец, родившийся только, кричал,

Мать лежала, уже бездыханна…

А извозчик, что сбил её, тут же стоял,

От беды закрываясь руками.

И вернулась с младенчиком новая мать,

Вырос он ей на радость и старость,

Но таких предсказаний и не сосчитать,

Это – капелька, самая малость.

А когда за её отболевшей душой,

Что спасалась земными скорбями,

С неба Ангел в сияющей ризе сошёл, -

Петербург затопило слезами.

И воздвигли часовню над гробом её,

Чтобы каждый мог здесь помолиться,

И к Смоленскому кладбищу горе своё

Понесли и богач, и вдовица…

Панихиды служились одна за другой…

И теперь тот, кто молит усердно,

Получает поддержку и помощь Святой

Петербургской подвижницы Ксении.

12. Присяга

Am E7

1. Я присягу давал - умереть за царя,

Dm E7 Am

И теперь вот лежу, глядя в небо…

Dm Am

А на небе огнём полыхает заря

E7 Am

Над полями несжатого хлеба.

ПРИПЕВ:

Am G Am

Я на штык облака наколю,

A7 Dm

Чтоб они не летели так скоро…

Am

Помолитесь за душу мою

E7 Am

На девятый день и на сорок…

2. Вновь я к сердцу прижму талисман дорогой:

Пять иконок с молитвою в книжке -

Это благословенье царицы самой -

Жаль, что кровью испачкал… так вышло…

ПРИПЕВ:

3. Я присягу давал - умереть за царя,

За Отечество наше родное…

Подо мною всё дальше и дальше земля,

И всё ближе заря предо мною…

ПРИПЕВ:

13. Царская баллада

В некотором Царстве-Государстве

Николай Второй стоял у власти

И с Принцессой Гессенской навечно

Был в любви и верности повенчан.

Александра или просто Аликс —

Так Императрица величалась,

А Царя, отца Княжон Великих,

Аликс называла просто Ники.

Старшая Княжна — их дочерь Ольга —

Красотой блистала, и не только:

Добротой, умом была богата

И имела множество талантов.

Дочь вторая, что звалась Татьяной, —

Не чета сестре на фортепиано,

Но умела покорить любого

И была любимицей Царёвой.

Третья дочь — красавица Мария —

Та любила рисовать Россию…

И глаза её, что синь впитали,

«Мариины блюдца» называли.

Младшая Княжна Анастасия

Вся была в сестёр: умна, красива,

И её, смешливую девчонку,

Во дворце все звали «пострелёнком».

Но Престолу нужен был Наследник,

Кто же знал, что будет Царь последним?

И душой болея за Россию,

Вымолила Аликс Алексия.

Он родился крепким, златовласым,

И за счастьем удалось не сразу

Распознать, что страшною болезнью

Наделён единственный Наследник.

Он терпел мучительные боли,

Для Царицы это было горем,

Ни в одном на свете государстве

От болезни не было лекарства.

За бедой пришла беда другая:

Грянула война тут Мировая.

Царь ушёл на фронт спасать Россию:

Он был смелый, мужественный, сильный…

А Царица, с ей присущим пылом,

В госпиталь дворец преобразила,

И солдат, что кровью истекали,

Бинтовала царскими руками.

Сёстры милосердия — Царевны —

Помогали матери бессменно,

И бойцы о боли забывали,

Даже смерть с улыбкою встречали.

Одолеть Россию невозможно

Во главе с Помазанником Божьим,

И враги, чтоб завладеть державой,

На Монарха выпустили жало.

Так, через предателей-агентов,

Поползли по всей стране легенды:

Дескать, Царь — тиран и кровопийца,

Спаивает, мол, его Царица,

А сама делами управляет

И врагам германским помогает.

И народ, доверчивый до прессы,

Западным поверил интересам.

Царь мешал любителям свободы

Завладеть страной и жить без Бога:

Он был слишком набожным и правильным;

И тогда пошла игра без правил.

Скоро разрушители России

От Царя избавиться решили,

А пока, чтоб было всё пристойно, —

Вынудить его сойти с Престола.

Только Царь был Господом помазан,

Значит, никаким земным указом

Не отнять помазания Христова,

Даже если Царь сойдёт с Престола!

Но закон безбожникам не писан,

И Царю позорный брошен вызов.

Окружённый трусостью и ложью,

Он один в тисках масонской ложи.

Мог ли Царь за царскую монетку

Превратиться вдруг в марионетку?

Потакать антихристовым слугам?

Разве в этом присягал он людям?

За народ он жизнь отдать готов был!

Но народ, врагами сбитый с толку,

Видно предвкушая перемены,

Выбрал молчаливую измену.

Николай отрёкся от Престола,

Но не стал изменником Христовым.

Этот выбор сделала Россия,

Император тут, увы, бессилен.

Флаг кровавый над страной подняли,

Царский флаг ногами затоптали

И в Сибирь Царя со всем Семейством

Выслали немедля под арестом.

Там, стяжав высокое смиренье,

Узники томились в заключении:

Царь с Царицей, дочерьми и сыном

Под охранным оком неусыпным.

Стражники, Царице зубы скаля,

Папиросный дым в лицо пускали

И изображали вдохновенно

Непотребства разные на стенах.

Но иным из жалости к Семейству

Не было знакомо чувство мести,

И они всегда искали случай

Хоть немного облегчить их участь.

Иногда Семья, по Божьей воле,

Церковь посещала под конвоем,

И простой народ в благоговении

Падал перед ними на колени.

И привычным стало заключенье:

Дети продолжали обученье,

Царь колол дрова, а вечерами

Вслух читал им прозу со стихами.

Но однажды, только все уснули

(Это было за полночь, в июле),

Сон нарушив и не дав умыться,

Их в подвал заставили спуститься.

Ноги у Царевича болели,

Царь его взял на руки с постели

И в подвал Ипатьевского дома

Снёс, как обещали, ненадолго.

А внизу, одной минутой позже,

Объявили приговор безбожный:

Нынче, по приказу власти новой,

Расстрелять Семейство всё Царёво.

Государь был главною мишенью…

В страхе обхватив отца за шею,

Алексий прижался хрупким тельцем

К милому, ещё живому сердцу.

Грянул выстрел. И второй, и третий…

Падали, как скошенные, дети,

И свинцом пронзённая Царица

Не успела и перекреститься…

Раздавались стоны Алексия,

И была жива Анастасия…

Их легко «избавили» от боли —

Заживо штыками закололи.

Слуг троих и Царское Семейство,

Да ещё собачку с ними вместе,

Сняв все украшенья, погрузили

И умчали на автомобиле.

Был подвал освобождён от пленных,

Только кровь кругом и дыры в стенах…

На одной из них — четыре кряду

Знака, как в мистическом обряде.

И гласила надпись каббалистов:

В жертву принесён был Царь Российский

Здесь по приказанью тайной силы

И для разрушения России.

А у ямы Ганиной убийцы

Скрыть хотели злостное убийство,

Выбрав место вдалеке от люда,

Позабыв, что Бог увидит всюду.

Долго сладкий дым стоял над лесом,

Весело справляли тризну бесы,

И от зверства страшного такого

В храмах кровью плакали иконы.

А потом за трапезой шакалы

Жжёной кровью яйца посыпали:

Лучше нет в обряде сатанистов,

Чем Царёвой кровью насладиться.

Головы заспиртовали в бочках —

И на поезд под покровом ночи,

Чтоб в столице перед властью новой

Дать отчёт об участи Царёвой.

До сих пор убийца, как ни странно,

В саркофаге возлежит пространном,

И народ к нему на поклоненье

В мавзолей идёт с благоговеньем.

Дом тот, как свидетель страшной смерти,

В ночь был стёрт спустя десятилетья.

И Россию нам за все деянья

Не отмыть теперь без покаянья.

14. Троны

Dm Gm

1. Зал Александровский в Кремле

Dm Gm

И три нетронутые трона,

C F

Теперь на русской на земле

Gm A7

Нет императорской короны.

Gm C

И Русь святую с молотка

F A7

Давно продали иудеи,

Dm C

Но троны царские пока

Gm A7 Dm

Продать, по счастью, не успели

2. Один, побольше, - для царя,

Другой, поменьше, - для царицы

И третий замыкает ряд –

Туда б наследнику садиться.

И новой дорогой парчой,

Стоят обтянутые троны,

Как будто власти ждут иной

Под монархической короной.

3. Ну, а пока они пусты, -

Никто страной никто не управляет,

Народ на грани нищеты,

Что будет дальше – Бог лишь знает.

Но это только до поры,

И троны вновь царя дождутся.

И будут изгнаны воры,

С земли благословенной русской.

15. Святая дочь России Царской

У Людвига Четвёртого, что герцогских кровей,

И дочери Английской королевы,

Его жены Алисы, было семеро детей,

И среди них — отроковица Элла.

Была она возлюбленным созданием Творца,

Казалось, всё в ней было совершенно:

От тонких черт прекрасного и бледного лица

И глаз её бездонно-отрешённых

До певческого голоса предельной чистоты,

Умеющего прямо в душу литься,

И до её какой-то безыскусной простоты,

Которой невозможно научиться.

Мать Эллы слишком рано путь окончила земной,

И память сохранила впечатленья,

Как вместе с ней ходили дети в госпиталь весной,

Нося больным цветы для утешенья.

Алиса за короткий срок земного бытия

Привила детям чувство состраданья,

И сердце Эллы, чуткое ко всем людским скорбям,

Готовилось, казалось, к испытаньям.

А между тем пришла пора девице выйти в свет,

И свет померк: не слишком ли красива?

Таких красавиц, как она, во всей Европе нет,

А может даже, и в самой России!

И полюбил Великий Князь её за кроткий нрав,

И ей он стал дороже всех на свете.

И в Русской Церкви Сам Господь, навеки сочетав,

Венчал Сергея и Елизавету.

Бывает нечто большее, чем плотская любовь.

Когда погибли брат с сестрой у Эллы,

То, видя мать, чей взгляд был — нескончаемая боль,

Она детей иметь не захотела.

И Князь, узнав, что девушка дала обет святой,

Не отклонил о браке предложенья.

«Мы будем перед Богом целомудренны с тобой», —

Сказал Сергей без фальши и смущенья.

Гостеприимно распахнув объятия свои,

С любовью приняла её Россия,

И сердце протестантки преисполнилось любви

К тому, что Князь Сергей любил так сильно:

К простору необъятному нескошенных полей

И синеве пронзительной над ними

И к колокольным звонам белокаменных церквей,

Что ввысь стремились главами златыми.

Религиозность мужа не бывала напоказ,

Но, видя в храме, как он клал поклоны,

Елизавета делала изящный реверанс

И целовала вслед за ним иконы.

И незаметно сердце Православием зажглось,

Соединившись с верою глубокой,

И хоть отцу понять родную дочь не удалось,

Она не стала лгать себе и Богу.

И вот в субботу Лазареву, совершив обряд,

Священник преподнёс Дары Святые,

И новообращённая Небесного Царя

Вслед за супругом приняла Святыню.

Казалось, счастье надолго останется гостить

В семье высоких, чистых отношений,

Но Бог судил иначе, и земного счастья нить

Не выдержала тяжких искушений.

Сергей был губернатором Москвы в те времена,

Народ его любил за помощь бедным…

Но началась позорная японская война,

России не принёсшая победы.

И западных смутьянов революционный пыл

Перевернул сознание народа,

И начался террор по плану сатанинских сил:

«Долой Царя! Да здравствует свобода!»

Великий Князь был дядею Российского Царя

И, как глава военных гарнизонов,

Любовью неподкупною к Отечеству горя,

Пытался террористов урезонить.

Но злоба распустила метастазы далеко,

Дыша угрозой с писем-анонимок,

И колесо, запущенное дьявольской рукой,

Казалось, было неостановимо.

В тот страшный день, с тоскою безотчётною борясь,

Княгиня с мужем не могла расстаться…

«Но долг есть долг, — с улыбкою сказал Великий Князь, —

Предчувствиям не стоит доверяться».

И нежно проведя ладонью по её щеке,

Сергей ушёл. И холодом подуло…

А через пять минут раздался взрыв невдалеке:

Предчувствие, увы, не обмануло.

По виду своему Княгиня будто бы сама

Была мертва: лицо стены белее,

И неподвижный взгляд, казалось, не воспринимал

Того, что стало только что с Сергеем.

Лишь скорбные две складки появились возле губ,

Когда, забыв себя, Елизавета

Кровавые куски на свежевыпавшем снегу

Искала под обломками кареты.

Но даже и в прощальный день, во время похорон,

Их подносили, в гроб кладя неслышно…

И капала на пол церковный княжеская кровь,

А сердце было найдено на крыше.

Убийца Князя пойман был на месте в тот же час

И содержался в камере тюремной,

Когда к нему вдова пришла, не злобою томясь,

Не жаждою отмщения никчемной.

Она смогла простить его, но был приговорён

И не желал преступник снисхожденья.

И, слушая Княгиню, так и не услышал он,

Что нет без покаяния спасенья.

Без Воли Божьей волос с головы не упадёт.

Что делать, если рвётся там, где тонко?

Елизавете было жаль обманутый народ,

Как своего болящего ребёнка.

И в помощи ему она теперь искала смысл,

Предавшись Богу всей своей душою,

И с тайною надеждою вынашивала мысль —

Обитель милосердия построить.

В ларцах её серебряных — камеи и колье —

Подарки мужа и наследство рода…

Всё, чем когда-то радовалось сердце на земле, —

Пожертвовано было для народа.

И на Большой Ордынке засияли купола

Покровской церкви в древнерусском стиле…

И выросла Обитель та, и названа была

Во имя сестер Марфы и Марии.

Насельницы Обители Игуменье своей

С благоговейным трепетом внимали,

И люди, хоть однажды повстречавшиеся с ней,

Святой ещё при жизни называли.

Елизавета Фёдоровна, позабыв про сон,

Несла в больнице кроткое служенье

И тех, кто был врачами навсегда приговорён,

Выхаживала до выздоровленья.

Любовью озарённая, в последнем из людей

Она умела видеть образ Божий

И из трущоб вытаскивала брошенных детей

И тех, кому, казалось, не поможешь.

Под облаченьем инокини был не тонкий лён:

Она всегда носила власяницу,

И слишком уж короткий на дощатом ложе сон

Давал ей время вволю помолиться.

Однажды, незадолго до октябрьских годин,

Наставником духовным Митрофаном

Княгине был рассказан сон из четырёх картин,

Приснившихся ему довольно странно.

На тех картинах пламенем был Божий храм объят,

Царица Александра в чёрной рамке,

Архангел Михаил с мечом, его суровый взгляд

И Серафим, молящийся на камне.

Царица Александра приходилась ей сестрой,

Тем горше было сна истолкованье:

Россия будет в пламени, и с Царскою Семьёй

Её сестру ждёт скорое закланье.

Лишь богоносный старец, преподобный Серафим,

Ещё вселял надежду в Божью милость,

Но скоро над Россией стал сгущаться чёрный дым —

Всё точно по пророчеству случилось.

Свершилась революция, когда Российский Царь

Был вынужден отречься от Престола,

И объявился вождь в лице шпиона, подлеца,

Не верящего ни во что святое.

Он сам, когда Княгиня водрузила дивный Крест

На месте убиения Сергея, —

Он сам валил Распятие и хохотал, как бес,

Надев аркан Спасителю на шею.

И это вот чудовище, власть получив теперь,

На Русь Святую поднимало руку!

Вождь ликовал от вида обезглавленных церквей,

Иконы жёг и ненавидел русских.

Царь Николай Второй с Семьёй был сослан на Урал,

Сомкнулась и над Матушкой пучина,

Но и теперь Игуменья, коль Бог так попускал,

За всё благодарить сестёр учила.

Ей предлагали выехать на Родину отца,

Но Матушка отвергла эту милость.

«Я русская, — ответила, — и буду до конца

С моим народом, что бы ни случилось».

И вот красноармейцы из отряда латышей

На Иверскую, в третий день Пасхальный,

Пришли в Обитель Божию с оружием за ней,

Имея вид развязный и нахальный.

И дав на сборы Матушке каких-то полчаса,

Они курили, сплёвывая на пол,

А за окном Обители звенел весенний сад

И плыл от старых лип щемящий запах.

В далёкий путь Игуменью свою сопроводить

Келейнице Варваре разрешили.

Но как же было сёстрам боль утраты пережить,

Как повели их Матушку к машине?

По-детски горько плача, в миг один осиротев,

Они её никак не отпускали,

Покуда слуги дьявола, совсем не озверев,

Прикладами сестёр не оторвали.

Смиренно и безропотно свой восприняв арест,

Игуменья сестёр благословляла,

А Батюшка, роняя слёзы на наперсный Крест,

Молился, зная, что их ожидало.

В последнем наставлении велела жить она,

Во всём на Волю Божью уповая…

Но вот взревел мотор, и храма белая стена

Качнулась на прощанье, как живая…

Потом был поезд, медленно идущий на Урал,

И встреча там с Великими Князьями.

Всю Царскую Династию в одном краю собрал

Тот, кто хотел расправиться с Царями.

Их было восемь узников, никто из них не знал,

Что где-то близко Царь с Семьёй томились,

Но каждый подсознательно одной развязки ждал

С тех пор, как жизни их соединились.

Келейницу Варвару предлагали отпустить,

Но та хотела дать расписку кровью

В том, что судьбу Игуменьи желает разделить

И с Матушкой останется до гроба.

Но вот и наступила ночь, когда их повезли

(А перед тем все вещи отобрали)

Под Алапаевск, к шахте. Звёзды яркие цвели,

И пел июль, купаясь в разнотравье.

Сначала избивали их и, «душу отведя»,

Вниз головою в шахту побросали,

Засыпали гранатами, а после, уходя,

Ещё камней и брёвен накидали.

Елизавета Фёдоровна, за врагов молясь,

Чтоб Бог простил неведенье им это,

На дне глубокой шахты, где стонал Великий Князь,

Помочь ему старалась перед смертью.

И разорвав апостольник на несколько частей,

Ему перебинтовывала рану…

Он молод был ещё, и в сыновья годился ей,

И звали его Князем Иоанном.

А у неё самой из ран давно сочилась кровь,

Окрашивая лоб и щёку красным…

Но, видно, так сильна была в ней к ближнему любовь,

Что и до самой смерти не погасла.

Дышалось всё трудней, по шахте ползал едкий дым,

Но из последних сил лилась молитва,

Елизавете вспомнился вдруг Иерусалим

И храм святой Марии Магдалины.

И как она стояла, Православьем пленена,

Вдыхая ароматный дым кадильный…

«Ах, как бы я хотела, — вдруг воскликнула она, —

Чтобы меня вот здесь похоронили!»

И как Сергей, обняв её, счастливый и живой,

Смеялся изумрудными глазами…

«Сегодня был день Ангела Серёжи моего», —

Подумала Княгиня, угасая…

Ещё два дня из шахты песнопения лились,

В них слышалось благодаренье Богу

За полную скорбей, но удивительную жизнь,

Окрашенную верою глубокой.

И, волею Господнею, Избранница Его

И верная келейница Варвара

В том храме, в Гефсимании, без боли и тревог,

Нетленными мощами почивают.

16. Богоносная Россия

Em Am

1. Были татары, были поляки, а вот теперь

H7 Em

Иго другое нашу Россию душит, как зверь.

Em Am

Иго другое, да пострашнее, может, оно,

H7 Em

И на колени снова России встать суждено.

ПРИПЕВ:

Am H7 Em C

Босоногая Россия, хоть приходится нам туго, -

Am H7 Em

Мы ещё начнём всё с чистого листа…

Am H7 Em C

Богоносная Россия, не давай бесовским слугам

Am H7 Em

Распинать тебя, как некогда Христа!

2. Где твои косы, где сарафаны?.. Их больше нет…

Пробки, окурки, иглы да маты - с детских-то лет…

В каждой квартире есть свой растлитель - телециклоп

С виду незлобный, ловко берёт он души в залог.

3. Встанем с тобою мы на колени, сердцем горя:

Будем молиться, чтобы Господь наш дал нам царя,

Будем молиться, чтоб наши дети были чисты

И чтобы души всех православных грели кресты…

17. Птица белая

В деревне русской Анемнясево

Жизнь протекала не спеша.

Своих сестёр и братьев нянчила

Матрёша — светлая душа.

Ничем девчушка семилетняя

Не выделялась средь детей:

Быть может, чуточку приветливей,

Быть может, чуточку добрей.

Семья перебивалась в бедности,

Отец всё время водку пил,

И в этой жуткой беспросветности

Никто Матрёшу не любил.

Когда она болела оспою,

Из-за чего лишилась глаз,

Мать даже не молилась Господу

И не давала ей лекарств.

Так, став незрячей, со смирением

Матрёша вновь училась жить…

Вздохнёт, бывало, с сожалением,

Что, мол, нельзя теперь, без зрения,

Как прежде, бабочек ловить…

Спустя три года, как-то вечером,

Матрёша нянчила сестру,

Та перегнулась опрометчиво,

Нечаянно выскользнув из рук.

В испуге девочка захныкала,

С крыльца высокого упав,

Матрёша в страхе следом прыгнула,

В объятья к матери попав.

Та на неё как зверь накинулась, —

Гнев злое сердце ослепил, —

И стала бить, не зная милости,

Слепую дочь за все провинности,

Пока не выбилась из сил.

Претерпевая боль телесную,

Та лишь взмолилась: «Заступи!

Царице Ты моя Небесная!

Дай умереть иль укрепи!»

И вдруг явилась Дева Чистая

На зов страдающей души:

Живая, светлая, лучистая —

С недосягаемых вершин.

Она с такой смотрела жалостью,

Что больно не было почти,

Хоть мать и била с дикой яростью

Матрёшу… Господи, прости!

Наутро (утро было серое)

Матрёша встать уж не могла

И с той поры до часу смертного

К одру прикована была.

Сперва родные ей не верили

И попрекали, что лежит,

Но укреплял её в смирении

Сам Бог, ведя в другую жизнь.

И находила утешение

В молитве скорбная душа:

Её акафистное пение

Лишь сон короткий нарушал.

Увечья получив от матери,

Матрёша больше не росла

И навсегда осталась маленькой,

Такой, как в десять лет была.

Шли годы… Долгим было шествие…

И вот приходит как-то к ней

Крестьянин, пильщик по профессии,

Превозмогая боль в спине:

— Совсем к работе стал негодный я,

Потрогай спину, вдруг пройдёт,

Небось ты Господу угодная,

Смотри, лежишь который год!

Она коснулась ручкой бледною —

И сразу стало хорошо,

И с этих пор со всеми бедами

Народ к Матрёшеньке пошёл

Она, слепая и убогая,

Была поводырём слепых,

Ведя спасительной дорогою

Отчаявшихся и больных.

Но были там и люди низкие,

Из большевистского звена,

Донос — и вот в тюрьму Бутырскую

Матрёшенька заключена.

Но и в тюремном заключении

Она молилась день-деньской:

Неслось акафистное пение,

Подхваченное всей тюрьмой.

И следователь, мать которого

Она сумела исцелить,

Помог освободить Матронушку

И в дом увечных поместить.

И там, измученную, бедную,

Призвал Матрёшеньку Господь:

Её душа, как птица белая,

Взметнула ввысь, под небосвод.

Никто не знает, где схоронена

(Не сохранились письмена),

Но смертью связь не остановлена,

Она в молитвах слышит нас.

Имея к Богу дерзновение,

Матрёша молит за людей:

О наших нуждах, о терпении,

О даровании детей…

Й

Поиск по сайту: