Ты пришла в мою жизнь в тот момент, когда уже казалось, что ничего хорошего в ней просто больше не может случиться. Ты была рядом в самые трудные дни, и в самые тяжелые ночи. Благодаря тебе я не опустила руки в том аду, куда мы попали. Благодаря тебе я поняла многое из того, о чём даже не догадывалась. Ты открыла мне путь к Вере, к Надежде, к Любви. Многое из того, что мы прошли вместе, очень хотелось забыть. Забыть не потому, что это было связано с тобой, а потому, что воспоминания до сих пор причиняют такую острую боль. Но и эти воспоминания, даже сейчас, я делю с тобой. Твоя боль – моя боль, твоя душа – моя душа. Как бы там ни было. Я помню.
Москва, декабрь 1999 года.
-Девушка, ну, может, всё-таки познакомимся, а?, - какой-то парень в спортивном костюме уже полчаса не оставлял Женю в покое. Лежал на соседней полке вагона и улыбался, поблескивая черными зрачками. -Не стоит, - в сотый раз отказывалась девушка и не отрывала взгляда от пробегающих в окне деревьев, покрытых белыми шапками пушистого снега. -А почему? -Потому что не стоит и всё. Женя поплотнее закуталась в одеяло и отвернулась к стене. Ей не хотелось ни с кем разговаривать. Всё сознание заполняло смешанное ощущение счастья и безотчетной тревоги. -Всё будет хорошо, - как молитву прошептала и закрыла глаза. Уже почти сутки поезд нес Женьку в сторону Москвы. Вдаль – от Лёки к Илье. И было немного жутковато от того, что уже ничего нельзя изменить – назад пути не было. Только вперед. За часы, проведенные в дороге, Женя успела пересмотреть и проанализировать всю свою жизнь. И понимала, что поступает правильно, что в Таганроге её уже ничего не держит, но всё равно было страшно осознавать, что отныне Лёка, Кристина, Шурик, Толик – все они остались в прошлом. А в будущем пока только неизвестность. Хотя почему неизвестность? Еще вчера они разговаривали по телефону с Ильей и захлебывались от счастья, обсуждая свадьбу и то, как будут жить вместе. Москва показалась в окне ранним утром. Как ребенок, Женька приникла к стеклу и с улыбкой рассматривала подмосковные станции, трубы заводов и вот уже – Пролетарку, дома, людей, и, наконец, - Курский вокзал, ставший точкой отсчета новой жизни. Выскочив из вагона, Женя пытливым взглядом обвела перрон. И что-то ёкнуло в душе, что-то противное и колючее: Ильи не было. Пришлось перетаскивать сумки к скамейке и стоять, завернувшись покрепче в синтетическую шубку и шарфик. Перед самым отъездом Женька перекрасила волосы в светлый цвет и теперь выглядела совсем молоденькой, юной девушкой, смущенной и чуточку испуганной. Илья появился только через полчаса, когда мороз уже основательно обосновался под Жениной одеждой. Проскочил мимо, не заметив, и растерянно оглянулся. -Илюша, я здесь, - осипшим от холода голосом позвала Женя и тут же утонула в крепких объятиях. -Прости, малыш, я опоздал, - виновато прошептал на ухо и поцеловал в ледяные губы, - Идём скорее. Ого! Это всё твоё? -Ну да, - Женька смущенно посмотрела на три огромные клетчатые сумки, вместившие в себя её так называемое «приданное», большей частью состоящее из вещей, которые просто было жаль выбросить, - А что, это много? -Не знаю, - Илья замялся и подхватил две сумки, - Только третью придётся тебе нести, я все не утащу. -Конечно! Мы на метро? И домой, да? -Давай лучше кофе пойдем выпьем. У меня сестра ночевала, в девять она на работу уедет. Я бы хотел без неё приехать. -Ладно, - удивленно улыбнулась Женя, - Как хочешь. Они с трудом разместили сумки под пластмассовым столом маленькой кафешки. Илья сразу побежал за кофе и начал настойчиво уговаривать Женьку что-нибудь съесть. -Как у сестры дела?, - спросила, согревая пальцы горячим стаканчиком. -Что? А… Нормально всё. Работает. -Она не сильно ругалась, когда узнала, что я переезжаю? -Не очень. Да и не её это дело, в принципе. Они говорили вроде бы о привычных вещах, но оба чувствовали: не о том надо бы сказать, не то обсудить… И – замолкали смущенно. Женя чувствовала: что-то не так, что-то изменилось. Она боялась этого нового, бегающего взгляда, смущенной улыбки, даже новое Илюшино пальто пугало и настораживало. Через полтора часа они, наконец, были дома. Со смешанным чувством ностальгии и радости Женька вдохнула знакомый запах и сразу же кинулась к балкону. Ей казалось, что как только она коснется знакомого бортика, ступит на знакомый палас – всё вернется. Лето, счастье, любовь… Дверь была наглухо закрыта. И пол оказался заваленным снегом. -Жень, ты есть хочешь?, - раздался с кухни родной голос. -Хочу, - хитро улыбнулась, вспоминая летние угощения. -Там в морозилке пельмени есть. Сваришь? А я пока в душ. Вот это встреча… Женька обалдело похлопала глазами. И вышла из комнаты. -Илюш, что с тобой?, - спросила, растерянно глядя прямо в любимые глаза. -Всё нормально. А что? -Ты какой-то странный. -Просто всю ночь не спал, - засмеялся, - Боялся проспать поезд, вдруг бы будильник не услышал. -Ааа, - облегчение ясно читалось на Женином лице, - Знаешь, я, наверное, есть не буду. Иди в душ, потом я тоже выкупаюсь. Ладно? Илья согласился, и через полчаса Женя вышла из ванной в любимом халате, влажная, поблескивающая карими глазами. Она знала, что как минимум до вечера им будет не до разговоров, – какие уж тут беседы, когда так долго не виделись… Зашла в комнату, прилегла на кровать, обняла Илюшу, уткнувшегося носом в стенку и услышала тихое бормотание: -Жень, давай поспим? Что-то я устал немного. Это было что-то новенькое. Настолько необычное, что даже слёзы выступили на глазах от обиды. Но она не стала настаивать… Закрыла глаза и, вжавшись лицом в теплую спину, быстро заснула. Проснулись поздно. Пока сонный Илья готовил ужин, Женька пыталась разместить в шкафу свои сумки. -Илюш, - улыбнулась девушка, выходя, наконец, на кухню, - Ты выспался? -Угу. А что? -А давай погуляем пойдем после ужина? На улице столько совершенно удивительного снега! -Ты что, Жень, - Илья недовольно смел ресницами восторженный Женькин взгляд, - Там холодно, да и устал я немножко. Давай лучше посидим, пива попьем, поедим. -Ну ладно… За столом разговор не клеился. Илья быстро подбирал с тарелки картошку и параллельно одну за другой курил сигареты. -Мне не стоило приезжать, да, Илюш? Мужчина подавился от неожиданного вопроса. Закашлялся. И пристально посмотрел на Женьку. -Дело не в тебе, Жень… Дело во мне. -Да что случилось? Скажи мне. -Я… Потом скажу. Не могу сейчас. -Илюх… Когда люди вместе – они всё делят пополам, не только радость, понимаешь? Расскажи мне и тебе обязательно станет легче. -Дело в Маше, - выпалил Илья и зажмурился, - Кажется, я в неё влюбился. Бах! Разорвалась внутри крепко натянутая струна и разлилась едкой желчью. -Женька! Ты послушай… Это не то, не то… У меня такое бывает!, - Илья заволновался, заговорил быстро-быстро, глядя в онемевшее Женино лицо, - Я тебя люблю. А к ней – это детский сад всё… Это пройдет. Мне так плохо сейчас, Жень. -Илюх…, - выдохнула. Боль внутри поднялась к вискам, - Бедный ты мой… Всё будет хорошо, слышишь? Мы вместе, вместе с любой бедой справимся. Конечно, это пройдет. Долго-долго сидели они на кухне, крепко обнявшись. Но потом, уже в постели, Женька не смогла ответить на Илюшины ласки. И вот тогда пришел страх.
Зимняя Москва произвела на Женю огромное впечатление. Разговаривая с Кристиной по телефону, девушка восторженно описывала огромные ёлки, по-европейски красочные витрины магазинов, скрипучий белый снег на кустарниках. Не всё шло гладко. Тяжело было привыкать к неутомимому ритму московской жизни, метро по-прежнему пугало и завораживало одновременно. С работой тоже пока не очень-то клеилось: Женька решила в предновогодний период подработать массовиком-затейником на ёлках и проводила целые дни, репетируя с другими ребятами. Это выматывало. Часто Женю охватывала огромная, и вполне объяснимая тоска по дому. Отревевшись в поезде, девушка запретила себе вспоминать о Лёке. Но не всегда получалось. Ведь именно с зимой были связаны их самые потрясающие совместные воспоминания. Илья тоже беспокоил Женьку. Он настолько отдалился от неё, что это пугало с каждым днем всё сильнее. Только в постели возвращался прежний, трепетный и нежный Илюша, но почему-то с каждым днем Жене было всё труднее принимать его ласки. Все их разговоры сводились теперь только к одному человеку: к Маше. Илья мог целыми днями рассказывать, как они познакомились, какая тяжелая у Маши судьба, какая Маша замечательная и чудесная, какие у Маши потрясающие родители. -Знаешь, Илья, - не выдержала однажды Женька посреди такого монолога, - Раз она такая хорошая – может, вам судьба быть вместе? Развернулась и кинулась в туалет. В последнее время от постоянных напоминаний о Маше Женьке делалось плохо. В прямом смысле этого слова. Её рвало, выворачивало наизнанку, и непонятно было – почему такая реакция на надоевшие, но в целом невинные рассказы? Всё стало еще хуже. Однажды, заметив взъерошенный Илюшин взгляд, Женька спросила, что с его глазами. -Ты заболел? -Нет, - засмеялся Илья, - Просто пью тайские таблетки для похудения. А в них амфетамина немного. Поэтому зрачки расширены. -Что?, - Женька испуганно вскочила со стула, - Ты с ума сошел, чтоли? Какие еще таблетки? -Тайские. С их помощью Лариса Долина похудела. Не переживай ты так, всё нормально. Там в основном мочегонное и слабительное. -И наркота. -Да какая это наркота? Амфетамином, кстати, многие болезни лечат. -Илюш, я категорически требую, чтобы ты прекратил издеваться над своим здоровьем. Я тебе сто раз говорила, что ты не толстый. И я люблю тебя именно в нынешнем варианте. -Жень, этот вопрос не обсуждается. Мне до окончания курса осталось пять дней всего. -Я их найду и выкину в унитаз, - мрачно пробормотала Женя. -А я новые куплю. Кстати, это дорогое удовольствие, так что не вздумай. -Илья! -Жень, пойдем лучше спать. В постели Илья вопреки обыкновению не кинулся на Женьку, не утопил её в ласковых объятиях, а просто холодно поцеловал и отвернулся к стене. -Илюш, я что-то совсем ничего не понимаю… Что происходит? -Жень…, - Илья повернулся, наконец, лицом и обнял Женьку, - Не нервничай, всё будет нормально. Ну не могу я сейчас об этом говорить. Ладно? -Ну… Ладно… -Погладь меня лучше по спинке… А? Женя вздохнула тяжело и забралась ладошкой под Илюшину майку. Погладила нежно. И улыбнулась, услышав тихое сопение где-то рядом со своей щекой. Это было так ласково и уютно до слёз – чувствовать тёплое дыхание, гладить расслабленные мышцы и целовать макушку, покрытую шапкой свежевымытых волос. *** Женька с тоской посмотрела на календарь. Тридцатое декабря. Завтра новый год. А в квартире совершенно не пахнет праздником. Ни елки, ни каких-либо приготовлений. Ни-че-го. Илья еще два дня назад уехал отмечать праздники со своими бывшими сокурсниками. Уехал куда-то в Подмосковье и позвонил лишь один раз – сказал, что всё хорошо и чтобы не волновались. А Женя… Женя всё равно нервничала. Кидалась к телефону из-за малейшего шума, перебирала летние фотографии и успокаивала себя: всё будет хорошо, всё будет хорошо. Звонок в дверь прозвучал как будто вестник нежданной грозы – быстро и пронзительно. Женька кинулась в прихожую, открыла и с разбега прижала к себе Илью – красного от мороза, улыбающегося и такого родного в этой дурацкой широкой дубленке. -Я так соскучилась по тебе, - пробормотала, целуя ледяные уши, - Ты почему без шапки? -Там тепло, - беспечно ответил Илья и отстранил Женю, - Дай разденусь хоть. -Конечно! Кушать хочешь? Там пельмени есть. -Опять пельмени…, - поморщился, но согласился, - Ну, давай пельмени. Я в душ только сначала, а потом уж есть буду. -Хорошо!, - Женьку как ветром сдуло. Загремели кастрюли за кухне, зашипела вода, - Илюш, как отметили-то? -Нормально! Ничего особенного, конечно, но сойдет. -Много народа было? -Много. Жень, дай мне помыться спокойно. Потом поговорим. Вот так. И снова сжалось сердце от предчувствия какой-то страшной, надвигающейся беды. Женька быстро сварила пельмени, выложила их в миску и… оставила на кухонном столе. А сама прошла в комнату и забралась с ногами в кресло. Задумалась и не заметила даже, как стало мокро глазам. -Ты чего тут?, - Илья с тарелкой в руках остановился рядом. Заглянул в лицо, - Чего грустишь? -Я ничего не понимаю, - прошептала Женя, - Завтра новый год. Мы с тобой так и не купили ни елку, ни игрушки, ни украшения. Завтра я работаю с утра и до упора – на это просто не будет времени. А тебе, похоже, всё равно. -Женик, но ведь не в ёлке же дело, да? Купим мы эту елку. Завтра сам если что куплю. -Сам… Знаешь, ты прав – дело не в елке. Дело в твоем отношении. Тебе ведь всё равно, правда? Я здесь уже больше двух недель, а ты по-прежнему холоден и отстранен. А ведь это ты настаивал на том, чтобы я навсегда переехала к тебе. Помнишь еще об этом? Помнишь, как мы мечтали жить вместе? Я ведь всё бросила – друзей, дом, всю свою прошлую жизнь оставила за бортом. И что? Я словно не существую для тебя. А ты знаешь, как много значит для меня новый год. Единственный праздник, который… который для меня – праздник с большой буквы. И я не понимаю… Я просто не понимаю тебя. -Послушай, дорогая, у меня были очень сложные дни. Не дави на меня, ладно? -Чем они были сложные, Илюш?, - Женька подняла глаза и быстро заморгала, пряча слезы, - Расскажи мне. -Маша звонила, - нехотя проронил Илья и присел на кровать. Он не заметил, как сжались Женины пальцы. Не почувствовал напряжения, стеной повисшего в комнате. -И что?, - трудно было сохранить голос спокойным, но Женька очень старалась. И – сумела. -Ничего… Мы с ней очень плохо поговорили. А… Да какое это имеет значение! Илья раздраженно опустил тарелку на стол и улегся, быстро устраиваясь под одеялом. -Забудь, Жень. Купим завтра елку, не переживай. И игрушки, и всё остальное. Ложись спать. Я устал очень. -Ладно. Даже самой себе Женька никогда не призналась бы, что боится ложиться рядом с любимым. Но это было действительно так. Пугало его безразличие, холодность. Если бы были силы, если бы она умела – Женя вела бы себя совсем по-другому. Но она не могла… Халат аккуратно опустился на кресло. Туда же отправились трусики. И Женька скользнула под одеяло обнаженная, теплая и готовая к тому, чтобы самой попытаться соблазнить – а там… будь что будет. Илья почувствовал её жар. Обнял и провел рукой от груди – вниз. -Ты чего раздетая?, - прошептал. -Жарко… Поцелуй… Женька страстно прижалась к Илюше, обдавая его такой волной нежности, что заскулило сердце. Скользнула руками по спине к ягодицам. И – неловко – опустила ладошку на пах… -Подожди, - Илья отстранился. Лег на спину. И уставился в потолок, - Я устал, Жень. Давай не будем… сегодня? -Илюшенька… Ну что с тобой такое?, - слезы навернулись на глаза. Женька прижала любимого к себе, крепко-крепко и сжалась, чувствуя горячее дыхание на своей шее. -Я потом тебе скажу, ладно? Не сегодня. Завтра будет новый год. Даже сегодня уже. А потом… Потом я тебе скажу. Мне просто очень плохо, малыш. Так плохо. -Я люблю тебя, котенок. Скажи мне, что с тобой? И тебе станет легче – обязательно. Мы справимся с любой бедой, я обещаю тебе. -Нет, не сегодня, - шепот Ильи был еле слышен, - Потом. -Родной ты мой… Ну не мучай себя… Скажи сейчас, - Женькины руки мягко гладили Илюшину спину, - Всё будет хорошо. Мы справимся. Мы же с тобой целую жизнь собирались прожить вместе – помнишь? -Да не будет никакой жизни… Вместе – не будет, - надрывно прошептал и тут же мир остановился. В тишине комнаты было слышно только тиканье больших настенных часов. Женька зажмурила глаза от боли, сжавшей грудь и лишь крепче прижала любимого к себе. -Ты больше не любишь меня, да?, - спросила, как в омут бросилась. И сжалась еще сильнее в ожидании ответа. -Люблю… Отпустило… Снова появилось дыхание. -Но как друга. Как близкого человека. Бум-бум… Бум-бум… Часы отбивали четкий ритм, не задумываясь, не останавливаясь ни на секунду. -Ты любишь её, да? Так, как раньше любил меня? -Да. Остановились часы. Перестали доноситься звуки. И, кажется, остановилось сердце. Женька отпустила руки. Она боялась открыть глаза, боялась, что откроет – и окажется, что это не сон, реальность. Она не почувствовала, как Илья отодвинулся. Даже не шелохнулась, когда он перелез через неё и хлопнул дверью в ванную. Она лишь лежала, вытянувшись в струну и ощущала всем своим обнаженным телом ставшее неожиданно жутко тяжелым одеяло. Через несколько минут – смогла подняться. Одела халат. Завязала пояс. Подошла к окну. Посмотрела на засыпанный снегом балкон. И – заплакала. Тихо, горько. Как скулит собачонка, получившая незаслуженный пинок от хозяина. «С новым годом», - пронеслась в голове мысль, - «С новым счастьем». Слезы текли по подбородку, попадали на губы, делая их солеными и горькими одновременно, и так сильно болело сердце, что не оставалось сил даже думать. Сжав зубы, Женька развернулась и подошла к шкафу. Выудила джинсы. Черный свитер. И начала одеваться – прямо на голое тело, содрогаясь от холода одежды. Ей хотелось только одного – исчезнуть. Раствориться. Чтобы – не было. Никогда. И ничего. -Ты что делаешь?, - Илья стоял в проходе и смотрел влажными глазами, - Я никуда тебя не выпущу. Женька не ответила. Вытерла рукавом свитера слезы и покрепче сжала зубы. Знала, что разожмет – и будет беда. Знала. И потому – молча достала сумку и начала рыться в вещах. Футболка… Шорты… Куртка… Всё это было как будто приветом из старой, другой жизни. Чужим и незнакомым. С каким-то остервенением Женя затолкала сумку обратно и пошла к выходу. Остановилась перед замершим Ильей и рукой попыталась отодвинуть. Не вышло. Он молчал, но не сделал и шага в сторону. -Пусти, - сквозь зубы прошипела Женька и Илья содрогнулся от жуткой смеси боли и ярости, прозвучавшей в её голосе. Содрогнулся, но не отступил. -Пусти… Я хочу уйти… -Куда ты пойдешь?, - с презрением выговорил. -Домой. Я хочу домой. -А у тебя он есть – дом? -Я пойду к Кристине. Пусти. -Какая Кристина!, - Илья раздраженно схватил Женю за плечи и силком усадил в кресло, - Два часа ночи на дворе. Не сходи с ума. Не стоило ему этого говорить. И – уж тем более – не стоило прикасаться. Потому что сами собой разжались губы, и кулаки сдавили ногти в пыль. Как будто взрывная волна ухнула от горла вниз – к желудку и Женька потеряла над собой контроль. -Не трогай меня!, - закричала, вскакивая и отбегая на середину комнаты, - Не смей ко мне прикасаться! Я хочу уйти! Я хочу к Кристе! -Успокойся, - Илья растерялся от этого взрыва, - Утром пойдешь куда хочешь. Не надо только истерик. -Истерик? Истерик?, - Женя задыхалась, пронзая взглядом всё вокруг. Оглядывалась словно зверь, загнанный в ловушку и не могла удержать всё льющихся и льющихся слез. -Господи…, - выкрикнула на одном дыхании и упала на колени, - Боже, ну за что мне это, за что? Илья зажал ладонями свои губы. Через него как будто насквозь прошел Женькин порыв, и он понял, что она сейчас чувствует. -Ну, за что, Господи? Неужели мало я страдала в своей жизни? Неужели опять? Да неужели я не могу хотя бы немножко побыть счастливой?!! Сорвалась на скрип и – умолкла. Закрыла ладонями лицо, скулила, не находя в себе сил сказать что-то. А потом подняла красные, горящие глаза и, задыхаясь, прорыдала: -Я ненавижу тебя… Я… Тебя… Ненавижу… Вскочила на ноги и кинулась в прихожую. Наткнулась на запертую дверь. -Дай ключ, - почти спокойно сказала. Высохли слезы. И только слепая ярость и боль по-прежнему распирали грудь, - Я хочу уйти. Дай ключ. -Не дам. Ты никуда не пойдешь в таком состоянии. -Кто ты такой, чтобы это решать?, - выплюнула, - Я могу идти куда хочу и когда хочу. Дай ключ. -Да куда ты пойдешь, дура? Ночь на дворе! -Не твое дело, - прошипела и двинулась в комнату, сжимая кулаки, - Дай мне ключ. -Успокойся, Жень. Я тебя прошу – не надо истерик. Ты же знаешь, как я их не люблю. -Ах, ты не любишь? Ты не любишь истерик? А что мне теперь делать, а? Как мне жить теперь? Как? -Ты… Ты можешь жить здесь…, - пробормотал Илья, смущенно отводя взгляд, - Сколько понадобится. Я же не выгоняю тебя. -А вот это ты видел?, - Женькины пальцы сами собой сложились в «фак» и уткнулись прямо в Илюшино лицо, - Видел? Мне не нужны твои подачки. Дай мне ключ. -Да не дам я тебе ключ!, - заорал, не сдержавшись и упал на кресло, - Я ведь говорил – потом скажу. Ты сама настояла на том, чтобы сейчас. -Ты спал с ней?, - Женя с трудом сдерживала дыхание, - Ты с ней спал? -Спал. Это слово прозвучало как будто приговором. Отсекающим последнюю надежду. И оно же внезапно помогло успокоиться. На Женьку как будто волной опустилось безразличие. В полном молчании она тяжело дышала, восстанавливая пульс, а несколько минут спустя спокойно подняла руки, сняла с шеи цепочку – летний подарок - и с силой швырнула в Илью. Взяла в руку трубку телефона. Набрала номер. И – на последней цифре – передумала. -Значит, не выпустишь?, - спросила спокойно. -Нет. -Окей. Помолчала еще немного. И вдруг – кинулась со всех ног к туалету. Едва успела склониться над унитазом, как содрогнулся желудок. Кружилась голова, отказывались подчиняться ноги, а Женька всё стояла, согнувшись и смотрела, как струи рвоты ударяют в белый фаянс. Она вспомнила, как реагировал её организм на одно имя Маша в последнее время. И – горько пожалела, что не задумалась еще тогда. Было смешно. Смешно вспоминать все шутки Кристины на счёт Маши и Илюшиной верности. Смешно вспоминать о своих словах – что, мол, справимся вместе... И еще смешнее осознавать, что всё это время над ней просто смеялись. Когда Женька вышла из туалета, её сердце уже успокоилось. Давила только пустота – без чувств, без эмоций – всё растворилось в желчи и боли. Илья сидел на кровати. Курил и задумчиво вертел в руках золотую цепочку. Он казался таким чужим в этом спортивном костюме и в этой футболке. Чужим… Совсем чужим. -Твоя сестра знала?, - безразлично спросила Женя, усаживаясь в кресло и поджимая под себя озябшие ноги. -Знала. -Ты лгал мне всё это время. Зачем я здесь? Почему ты не бросил меня еще когда я не уехала? -Так вышло. Я… Мы оказались с ней в одной постели в ту ночь, когда ты ехала сюда. И я пропал. Полюбил. Так бывает, Жень. -Да. Так бывает, - сжать кулаки. Всё тело сжать, только спокойно. Спокойно, - На что ты надеялся, Илюша? -Я думал, что это пройдет. Думал, что это только влюбленность. Я эти дни с ума сходил. Рвался на части. Ездил к ней в обеденный перерыв, садился напротив и смотрел. И так горько было и в то же время сладко. Я ведь так сильно её люблю, Жень… Илья говорил что-то еще. Рассказывал, как они с Машей все эти дни встречались и горевали о невозможности дальнейших отношений. Рассказывал, что встреча выпускников была наполовину обманом – он уехал раньше, чтобы провести ночь в гостинице со своей любимой. Рассказывал, как мучился и горевал и совершенно не обращал внимания на белую, сжавшуюся в кресле Женьку. А когда заметил, наконец, - опомнился и кинулся вперед. Сел на подлокотник и поцеловал в макушку. -Прости, прости… Что я говорю? Боже мой, что я говорю? Жень… Илья быстро нашел ледяные Женькины руки, сжал их в своих и скорее почувствовал, чем увидел слезы девушки. А потом вдруг – рывок – Женя выдернула ладони и ошарашено посмотрела на них: -Не трогай мои руки. Не смей касаться моих рук. Они… Не доверяют… Они больше не доверяют тебе. Давно перестали доверять. Боже, и почему я только сейчас заметила? Ведь как только приехала – они уже всё поняли. -Давай спать, Жень, - Илья посмотрел устало, - Давай поспим, а завтра… Завтра всё будет… Казаться в другом свете. -Я ненавижу тебя… Ты убил меня… Убил… Женька с трудом поднялась на ноги и, покачиваясь, двинулась в сторону выхода. Она не могла даже закрыть рта – нижняя губа налилась тяжестью и тянула вниз. Кружилась голова, давила боль в груди и хотелось лишь одного – покоя. Просто покоя. -Отпусти меня, - уже натянув ботинки, попросила с трудом, - Просто отпусти. Я не могу здесь быть. Мне плохо… Отпусти… Илья молча смотрел на бледно-зеленую Женю и не делал никаких движений. И пропустил момент, когда Женькины глаза расширились, и она медленно сползла вниз по стенке. Упала, ударившись головой о край тумбочки, и как в бреду продолжала повторять: -Господи, сделай так, чтобы это был сон… Страшный сон… Чтобы я проснулась завтра – и ничего этого не было. Умоляю тебя, Господи… Соверши хотя бы одно маленькое чудо… Умоляю… Она бормотала, не обращая внимания на Илью, который испуганно понес её в комнату, раздел, уложил в кровать и, прижав к себе, зашептал на ухо: «Всё будет хорошо, Жень. Это сон. Всего лишь сон. Ничего не было… Всё будет хорошо». Женька отталкивала от себя эти теплые руки, пыталась уползти, уйти, но не было сил. И с последним вздохом: «Я прошу тебя, Господи», - закрыла глаза. *** Будильник начал пищать около семи утра. Но Женя открыла глаза раньше. Ничего не исчезло. Она помнила каждое мгновение этой ночи. И только боль в сердце как будто немножко уменьшилась, уступив частичку места безразличию. Нужно было идти на работу. Нужно было одеваться, чистить зубы и приводить себя в порядок. -С новым годом, - пробормотала Женька и перелезла через спящего Илью. Одеться оказалось сложным делом – вещи были разбросаны по комнате как будто после жаркой схватки. Но всё же – оделась. Умылась. Вытащила сумку. И задумчиво начала перебирать вещи. Первыми на пол полетели книги Коэльо – летний Илюшин подарок. Потом – футболка и черные джинсы. Затем – тетрадка со стихами, посвященными ему – единственному. Стало легче. Или не легче… А так… Спокойнее как-то. И тут же вспомнилось: нужно позвонить Кристине. Потому что позже звонить будет просто неоткуда. Ведь Женя сама не знала, где она будет теперь и – как будет. Карточка зеленого цвета. Пин-код. Ошиблась… Еще раз… Еще… -Чёрт!, - выругалась в голос и вдруг – получилось. Гудки… Медленные, тихие… Женя так ясно представила себе сонную Кристину, что слезы снова навернулись на глаза. -Какого черта в такую рань?, - голос в трубке прорезался так неожиданно, что Женька не сумела собраться. Снова сжалась в кулак душа. -Кристь, привет!, - радостно получилось. Хорошо. ТАМ не должны догадаться. Никогда. -Жееекаа?, - Кристина быстро сбросила с себя остатки сна, - Ты чего так рано? Как вы там? Свадьба скоро? -Скоро, Кристь. С новым годом тебя, родная. С новым счастьем. -И тебя тоже. Ты как там? -Всё просто здорово! Мы купили елку. И игрушки. Будем встречать новый год вместе. Он… Мы очень любим друг друга. Еще сильнее, чем раньше, - один Бог знает, как тяжело дались Женьке эти слова. Один Бог знает, сколько усилий она приложила, чтобы звучать правильно – на уровне. И сумела. Получилось. -Женечка, вам тоже счастья. Много-много. Мы когда будем праздновать с Толиком и мелким – выпьем за вас, чтоб вы долго-долго вместе жили. Всю жизнь. -Кристя…, - слезы застыли в горле и мешали говорить дальше, - У меня времени на карточке мало… Я через несколько дней еще позвоню… я люблю тебя, Кристя… Бухнула трубку на телефон и – разревелась. Громко, отчаянно. Все силы ушли на этот разговор, абсолютно – все. И больше просто не осталось. -Доброе утро, - внимательные глаза Ильи синели в глубине комнаты, - С кем ты говорила? -С… Кристиной…, - выдавила и пошла застегивать сумку, - Открой мне дверь. -Куда ты? -На работу. -Так рано? -Мы в девять начинаем. Много заказов… сегодня. Илья вылез из постели и потянулся к брюкам. И тут же его взгляд упал на книги и вещи, противной кучей лежащие на полу. -Что это?, - спросил жестко, отрывисто. -Мне от тебя ничего не нужно. Всё это барахло можешь выкинуть или подарить своей Маше. -Ты не справедлива…, - Илья зевнул и одел, наконец, штаны. -Да, - выплюнула, - Один ты у нас справедливый, правильный и сильный. Открой мне дверь. -Давай позавтракаем. Потом пойдешь. -Твою мать, ты что, издеваешься?, - не выдержала Женька, сорвалась на крик, - Ты меня бросил, предал, уничтожил! У меня в этой долбаной Москве даже друзей нет! Ты заставил меня уехать от привычного, уютного места сюда. Зачем? Ради того, чтобы выкинуть на улицу? И теперь ты еще командуешь? Может, еще захочешь, чтобы мы друзьями остались? -Не ори на меня, - Илья почесал живот и пошел в ванную, - Всё равно ключа у тебя нет и никуда ты не уйдешь пока не отпущу. -Чего ты хочешь?, - Женя, задыхаясь, смотрела в его затылок, - Чего тебе еще от меня надо? Добить хочешь? Ну, добивай! -Не ори, сказал! Хватит истерик. Тебя это не красит. -Да пошел ты… Женька присела на корточки у входной двери, прижимая к себе сумку. Остальные вещи по-прежнему лежали в кровати. Но она не хотела их забирать – ведь неизвестно, куда идти и что делать… Звук льющейся воды отдалился. Затих. И вот – Илья уже садится рядом, смотрит участливо и спрашивает тихо, и как-то по-родственному: -Куда ты пойдешь? -На работу…, - прошептала Женька, - А потом – на Красную площадь. Куплю себе веточку от ёлки. И мандарины. И буду вдыхать запах хвои, и запах цитрусов. И будет у меня новый год… Всё равно будет… -А я поеду домой, наверное. На Сахалин. К первому числу прилечу уже. -Я бы тоже поехала. Да вот некуда ехать… Илья содрогнулся от горечи, прозвучавшей в Женькиных словах. Поднялся на ноги и молча открыл дверь. Так же молча вышел на площадку и остановился напротив лифта. Женя нажала кнопку. Разомкнула губы, чтобы сказать, попрощаться, оскорбить… И промолчала, глядя, как медленно-медленно смыкается дверь, отсекая её от всего, что имело значение в этой жизни.
Сказать, что канун нового года обернулся для Женьки трагедией – это значило бы не сказать ничего. Как во сне она ехала в метро. Как во сне добиралась до офиса. Как во сне одевала костюм. Позже пришлось взять себя в руки. Дети ждали Деда Мороза и Снегурочку, у детей был праздник, и было невозможно огорчить их. Как назло, именно тридцать первого декабря было очень много заказов. Женька и парень, играющий Деда Мороза, вымотались уже к пяти часам, а работы было еще немало. Улыбающиеся детские лица, счастливые глаза их родителей – ничего не радовало сегодня Женю. Новый год как будто существовал в стороне от неё. И рефреном в голове стояли по очереди то Лёка, то Илья. -Зачем я уехала?, - думала Женька, с тоской глядя на праздничный город из окна автомобиля, - Зачем? Там, у нас, сейчас тоже праздник. Там Лёка… Кристя… Шурик… Зачем я уехала, дура? И зарыдала, спрятав нос в воротник шубы. -Жень, давай я тебе мобильный дам?, - в очередной раз предложил водитель , - Позвони ты ему. Может, он уже того… перебесился? -Ты думаешь?, - в глазах поневоле заблестела надежда, - Ну… Давай. Сжав губы, Женька набрала номер. В глубине души она уже ни на что не надеялась. Но звенело колокольчиком в ушах что-то отчаянно-детское, может быть, вера в чудо? И застарелый страх разжал свои щупальца, дал возможность вздохнуть. -Привет, Илюш, - хорошо сказала, молодец, и даже голос почти не дрожал. -Привет. -Как ты? -Нормально. -Как новый год будешь… встречать? -Да не знаю. На Сахалин рейсов нет сегодня. А Маша с родными встречает. -Илюш…, - голос зазвенел, сорвалась, - А может, мы вместе встретим? Пожалуйста… -Жень, я не знаю, - вздохнул, - Может, Маша… Хотя нет. Нет. Ты… приезжай. Встретим. Женька отключила связь. Какая-то отчаянная улыбка появилась на её губах. Это была не надежда, это было что-то больное и горькое, но теперь ей, по крайней мере, не придется встречать праздник на улице. А это было уже что-то. Вечер длился словно резиновый. В половине одиннадцатого Женька, наконец, получила из рук водителя свой заработок и кинулась к такси. Она очень надеялась успеть вовремя. И – еще одно – у неё не было подарка… Тот, который был приготовлен заранее, девушка еще утром выбросила в мусорную корзину метро. Сумасшедший восторг появился в душе девушки, когда такси лихо тронулось с места. -А вдруг это всё было неправдой? Вдруг это был плод моего больного воображения?, - пронеслась мысль, - А вдруг я приеду, и он будет… моим. Тем же, Илюшкой, Илюшенькой… Остановка. Сигаретный ларёк. Разные по форме и цвету зажигалки. Давайте любую, только поскорее – ведь уже двенадцатый час, еще чуть-чуть – и новый год ускользнет, и останется в старом. Визг тормозов. Подъезд. Лифт. Запахнуть полы шубы, сжать в ладони цветы и… опустив глаза, тихонько зайти в квартиру. Квартиру, которая еще вчера была теплой и своей. К человеку, который еще вчера был любимым. Илья всё-таки купил елку. И стол был накрыт – салатами из «Лейпцига». И шампанское было приготовлено, и запах цитрусов витал в комнате. Вот только праздника не было. Посмотрели телевизор, поковыряли салаты, при бое курантов чокнулись бокалами. Даже любовью попытались заняться напоследок. Вот только не отпускала в душе цепкая боль. Скручивала нервы в клубки и прерывала дыхание. И всё было так, словно смотришь со стороны – немного удивляясь, зачем всё? Почему? Ради чего? С этого дня Женька потеряла последний праздник, в который верила. С этой ночи она возненавидела новый год. -Можно я останусь? Только на сегодня. Один день. Я прошу тебя. -Маша придёт сегодня. -Понятно. Женька улыбнулась жалко и слезла с кровати. Илья лежал лицом к стенке, по уши завернутый в одеяло. Теплый после сна и такой родной… Как быстро всё изменилось. Одного разговора хватило на то, чтобы они стали чужими. Почему так? Почему так глупо и нелепо заканчивается любовь? И почему когда одна любит, другой – уже нет? Не было ответов на эти вопросы, да и в глубине души Женя понимала, что спрашивать что-то бессмысленно. Всё теперь стало пустым. И холодным. На кухне из крана тонкой струйкой текла вода. Ударялась о раковину и отзывалась в сердце тоскливыми всхлипами. Медленно-медленно присела Женька на табуретку и подвинула к себе пепельницу. Взгляд упал на телефон. Задержался. Побуравил немножко. И – остыл. -Не стоит, - сама себе усмехнулась, - А впрочем… Почему нет? Впоследствии Женя так и не смогла понять, какая сила заставила её набрать номер. И какое провидение позволило Маше взять трубку. -Привет, - эх, хрипло получилось, не так бы надо, не так… -Привет… А кто это? -Не узнала? -Нет. -Ну что, в угадайки поиграем?, - вернулось самообладание, перестали дрожать колени и только пепел уж слишком часто падал с сигареты. Женя до ломоты в пальцах сжала трубку. Спокойно. Только – спокойно. -Ира? Ты? -Нет. -Света? -Нет. -Катя? -Нет. Маша засмеялась. И Женька в очередной раз поразилась – насколько то, что раньше было добрым и привлекательным теперь стало мерзким и противным. -Чего смеешься? Не получается? -У меня очень много знакомых. Так можно и до вечера угадывать. -А ты куда-то торопишься? -Вообще-то да. -Окей. Это Женя. Такое имя тебе о чём-нибудь говорит? Вот так. Женька физически ощутила недоумение и растерянность на другом конце провода. Смех и веселье сошли на «нет» мгновенно, уступив место смущенному дыханию. -Ну чего молчишь? Или сказать нечего? -Жень… Что тебе нужно? -Я хочу знать, - выговорила с трудом, - Я хочу знать, почему именно он? Почему именно я? За что, Маша? -Что – за что? -За что ты уничтожила мою жизнь? Зачем он тебе? Ведь ты не любишь его. Он тебе не нужен. Почему – он? -Это Илья тебе сказал, что я его не люблю?, - в Машином голосе появились нотки изумления и интереса. Интереса? -Это я говорю. Потому что знаю. И он знает. И ты. За что, Маш? -Женя, я не хочу с тобой об этом разговаривать. -Вот как? По-твоему, я не заслужила? -Чего ты хочешь? -У тебя бывало – так? Тебя бросали вот так?, - задрожал всё-таки голос, не смогла Женька справиться со своими чувствами. -Бросали. Это жизнь. Уходит одно чувство, приходит другое. -Дай мне день, - прохрипела, уже не в силах сдержать слезы, - Один день. Я хочу побыть с ним еще немножко. Я прошу тебя. Не приезжай сегодня. -Это Илюшина идея?, - Машин голос стал еще холоднее. -Нет… Он спит. Он не знает, что я тебе звоню. Если в тебе есть хоть капелька… Хоть немножко человеческого… Подари мне этот день… -Пусть он скажет, чтобы я не приезжала. И я так сделаю. Если он попросит. Женя задышала тяжело. Она физически чувствовала торжество на том конце провода. Ощущала Машино чувство победы и вседозволенности. -Я прошу тебя…, - прошептала из последних сил, - Я умоляю… -Нет. Только если он попросит. Вдохнула… Выдохнула… И плавно опустила трубку на рычаг. Дыхание билось пульсом, и категорически отказывалось подчиняться. Как молоточками по вискам била боль. Страшное чувство… Очень страшное. Следующий час Женька просидела на кухне, поджав по себя ноги и выкуривая одну сигарету за другой. Она понимала, что сейчас лучше всего отступиться, уйти, исчезнуть, но… куда уйти? Вернуться в Таганрог? К Лёке, к Кристине? Признать своё поражение? А если нет – то куда? Москва пугала. Женя смотрела в окно на заснеженные деревья и понимала, что боится даже просто выйти на улицу. Потому что не к кому было идти. А как хотелось вот прямо сейчас позвонить кому-нибудь родному и близкому, а потом приехать – и уткнуться в теплое плечо. И просто поплакать тихо, чувствуя ласковые пальцы на своем затылке… -Ты чего тут сидишь? Илья появился так неожиданно, что Женька даже не успела придать лицу соответствующее выражение – она лишь подняла резко огромные, полные боли глаза и – тут же опустила. А Илюша спокойно поставил чайник, достал с полки еще одну пачку сигарет и тоже закурил, примостившись напротив Жени. Они курили молча, избегая пересечься взглядами. Но если одна думала лишь о том, что же теперь делать с уничтоженной и разбитой жизнью, то другой размышлял – сейчас позвонить Маше или всё-таки чуть позже. -Я разговаривала с ней сейчас, - неожиданно выдавила из себя Женька, - Я умоляю тебя, позвони ей… Пусть не приезжает… Один день. Только один день. И я исчезну из твой жизни раз и навсегда, клянусь. -Как это ты с ней разговаривала?, - Илья аж на стуле подскочил от изумления. -По телефону. Она сказала, что если ты попросишь – она не приедет. Я прошу тебя… -Ты с ума сошла, чтоли? Машка теперь подумает чёрт знает что… Ну, блин… Он не договорил. Схватил со стола телефон и убежал в комнату, громко хлопнув дверью. Женька осталась одна. Медленно потушила сигарету, посмотрела на свои синие от холода ноги и… равнодушно начала заваривать чай. Слез не было. По-видимому, организм устал реагировать на боль рыданиями и взамен предложил холод и ледяное спокойствие. Илья вернулся через пятнадцать минут. Устало взглянул на Женьку и потянулся за сигаретами. -Езжай домой, Жень, - в его голосе поневоле прозвучало недовольство, - Возвращайся в Таганрог. Так будет проще. -Кому проще?, - сдержалась, сжалась в комок, но не заплакала. -Всем. Я теперь с Машей, Жень. У тебя никого тут нет. Москва – жестокий город. Ты не выживешь в Москве. Что-то перевернулось в Женькиной голове. Перед глазами появилась вдруг Лёка – та Лёка, на памятной июльской игре, которая не вступила в схватку, а показала эльфам, что они её недостойны. -Я не Лёка, - прошептала Женя и вдруг взяла себя в руки. Что-то новое появилось на её лице – выражение жестокого упрямства, может быть. -Не тебе решать, выживу я тут или нет, - Женька посмотрела в Илюшины глаза и сжала кулаки, - Ты ублюдок. Но это останется на твоей совести. И мы еще посмотрим, что я могу одна. В чужом городе. Не выживу, говоришь? Увидимся в Москве.
-Ну и что?, - спросил Гриша, когда Женя исчерпала весь запас больных и слезливо-приторных слов, - Дальше-то что? -А дальше – всё. Сам видишь – сижу на улице, в холоде. Идти некуда. Да и незачем. -Помирать собралась?, - зевнул и поплотнее завернулся в грязную куртку. -Пока нет. Еще не решила. -А водки хочешь? -Хочу. Пальцы замерзли, поэтому Гришка не сразу смог вытащить откуда-то из-за пазухи пластиковую бутылку. Женька с сомнением посмотрела на переливающуюся в отблесках снега жидкость и вздохнула. -А стакана нет? -Нет. И закуски тоже нет. Будешь? -Буду, - сосредоточенно открутила пробку и сделала глоток из горла. Как будто воды попила. Но зато стало теплее. -Давай и мне тоже, - Гриша повторил Женькин маневр и удовлетворенно спрятал бутылку назад в куртку, - Хороша! Помолчали. Потом Женя вытащила пачку с остатками сигарет и закурила. Спохватилась: -Угощайся! -Я не курю. Уже давно бросил, лет пять назад. Или шесть. -А что так? -Деньги жалко на такое барахло выбрасывать. -А на водку не жалко? -Ну ты даешь!, - засмеялся и тут же забился в кашле, - Водка мне мать заменила. И отца. И жену. И всех на свете. -А что, родители живы твои?, - вяло поинтересовалась Женька. -Может, и живы. Не знаю. А твои? -У меня только тетя. Но она далеко. -А лет тебе сколько? -Двадцать три. -А мне уже за пятьдесят, - Гриша вздохнул и спрятал нос в воротник. -Точно не помнишь? -Нет. Снова замолчали. Женя пристально смотрела на укрытую в снежную шапку детскую площадку. И думала почему-то о том, как красиво и весело здесь летом. Как малыши под любящим взглядом мам и пап взбираются на горку и несутся вниз, крича от счастья. А потом бегут к качелям и раскачиваются… Раз-раз… Раз-раз… К небу… К солнцу… Солнце уже давно село. Закончился этот безумный день, наполненный мотаниями по городу и поисками работы. Женя пыталась найти работу, где бы предоставляли общежитие, но на стройку её не взяли, а в проститутки она сама не пошла. Ближе к вечеру Женька приехала на Курский вокзал. Но в зал ожидания её не пустили, и пришлось идти снова на улицу. На детской площадке, куда Женя добрела в итоге, к ней и подсел Гриша. -Гриш, что мне делать?, - внезапно девушка выпрыгнула из своих видений и спросила яростно, как будто требуя обязательного ответа. -А у тебя что, куча вариантов?, - Гришка почесал бороду и сплюнул куда-то в сторону, - Либо помирать, либо послать всё на хрен и жить дальше. -Но как жить? И где? И на что? Я одна в этом чертовом городе. Я никого здесь не знаю. У меня нет толком ни денег, ни одежды, ни жилья – ничего. Куда я пойду? -А голова на плечах у тебя есть? Руки-ноги работают? -Да. -Значит, голова придумает, куда идти и что делать. Ноги пойдут. А руки будут работать. -Легко тебе говорить, - прошептала и снова уставилась на площадку. -Конечно, легко. Я же всю жизнь бомж. Родился им. -Я ненавижу Москву, Гриш. Этот город украл у меня счастье. И, знаешь… Они не будут вместе долго. Потому что на осколках чужой жизни не построишь собственного счастья. А они украли у меня мою жизнь. -И чего? -Возвращаться мне некуда – вот чего. Я порвала ради Ильи с прошлым. А теперь он – порвал со мной. И всё… -Тогда помирай, - хмыкнул Гриша и снова достал бутылку, - Только смотри чтоб документы были с собой, когда помирать начнешь. А то потом и тетке твоей не сообщат – похоронят в общей могиле и всё. -Что ты такое говоришь?, - с ужасом переспросила Женя, - Зачем ты так? -А как надо? Помолчали. Наконец, спрятав бутылку, Гриша покряхтел и спрыгнул с лавочки. -Пошли, чтоли? -Куда? -А тебе есть разница, куда? Разницы действительно не было. И Женя, вздохнув, поплелась вслед за мужчиной. Шли долго. Водка плескалась в желудке, впитываясь в кровь и давая хоть какое-то, но всё же тепло внутри. Навстречу им постоянно попадались какие-то люди. И Женька удивилась – никто из них даже взгляда не кинул на прилично одетую девушку, идущую в компании с бомжом. Гриша привёл Женьку к каким-то серым строениям. Пробрался сквозь сугробы к подвалу, приподнял проволочную сетку и скомандовал: «Залазь». На коленках Женя проползла вперед и, спрыгнув, огляделась. В подвале было темно. Воняло грязным телом и протухшей едой. Зато кожа перестала съеживаться от мороза. Они прошли еще немного вглубь подвала, и вдруг тусклый свет залил Женькины глаза. В небольшом помещении было на удивление много людей. Некоторые спали, остальные сидели вокруг самодельного очага и по очереди прикладывались к пластиковой бутылке. Гриша молча вынул из куртки свою, недопитую, и присел к этой компании. Женька пристроилась рядом с ним. Её ноздри всё никак не могли привыкнуть к острой вони, исходящей от окружающих. Все пили молча. Потом один из присутствующих мужчин – на вид лет сорока, потрепанный и побитый какой-то, расстелил газету и вывалил на неё какие-то свертки. Свертки оказались едой. Чего там только не было – и колбаса, и паштет, и майонез, и йогурты. Женька обалдела. -Гриш, откуда?, - шепотом спросила она. -Оттуда, - засмеялся, - Что, хорошо у нас бомжи живут, а? Это всё просроченное. Как достаем – не спрашивай. Есть можно. Выбирать не приходилось. Женя выхватила из кучи еды большой кусок криво отрезанной колбасы и начала есть. Не получилось. Прошло несколько минут - и девушка едва успела отбежать в сторону. Её желудок вывернулся наизнанку. Это длилось не первый день – с нового года Женька не могла ничего есть: всё, что попадало внутрь, тут же начинало рваться наружу. Только жидкость задерживалась. Особенно алкоголь. -Как тебя звать?, - спросил один из бомжей, когда девушка вытерла рот и вернулась к остальным. -Женькой. -Я тебе вот как скажу, Женька… Какой бы ни был козел твой мужик, помирать из-за него не годится. Ты молодая, у тебя есть возможность наладить свою жизнь. И не одна возможность, а много. Если ты сейчас опустишь руки – плохо кончишь, это уж точно. -Я устала. Я больше не могу бороться, - прошептала Женя. -Сколько лет тебе? -Двадцать три. Компания расхохоталась. Смеялись долго, прокашливаясь и давясь собственной слюной. -Да, ты уже старая, и сил у тебя нет, - отсмеявшись, произнес Гриша, - Ну нету сил – оставайся тут, хочешь? -Не знаю, - прошептала Женька, - Я не знаю. Пили долго. Женя сидела, прислонившись к холодной стене, и грела руки у очага. Ей очень хотелось заплакать, но мешала нереальность всего происходящего. -Ничего, - подумала Женька, - Сейчас тепло. Нормально. Переночую тут. А дальше – будь как будет. Наконец, девушка задремала, закутавшись в шубку и потихоньку зажимая нос ладошками. Проснулась от того, что кто-то касался её ноги. Вскинулась, дернулась, но руки держали крепко. -Не бойся, - острая вонь, смешанная с запахом алкоголя, ударила в ноздри, и руки внизу завозились быстрее, - Давай… Я тебе помогу потом. Денег дам. У меня есть деньги, слышишь? Мыслей не осталось. Только инстинкт самосохранения заставил дернуться, вырваться из цепких рук и вскочить на ноги. Женька бросилась бежать. Никто за ней не гнался, но страх заставлял бежать быстрее и быстрее. Девушка шарахалась от любого шороха, несколько раз спотыкалась и однажды успела заметить огромную крысу, метнувшуюся в сторону. Выбравшись из подвала, Женя засмеялась. Она умывалась грязным снегом, широко открытым ртом вдыхала чистый воздух и радовалась, как ребенок. Посмотрела на часы, вздохнула и пошла искать метро. *** Подняла глаза. Опустила. Еще раз подняла. Ничего нового. Просто – ничего. Небо, заполненное удушающими тучами, сизые верхушки деревьев, и везде – снег, снег, снег… -Блядство какое-то, - равнодушно пробормотала Женя и поплотнее закутала лицо в шарф. Она сидела на спинке лавочки перед Илюшиным подъездом и водила глазами вверх-вниз. Больно не было. Плохо – тоже не было. Да что там говорить о чувствах, если даже холода Женька не ощущала. А ведь термометр уже давно упал ниже минус тридцати. Бутылка обжигала пальцы, казалось, что она даже холоднее, чем плескающееся в ней пиво. Глоток. Еще глоток. Вытереть губы, и прикурить новую сигарету… Время от времени Женя смотрела на часы. Она специально пришла сегодня раньше, чем было договорено. Специально. Потому что больше идти было некуда. Вчерашняя ночь фактически выпала из памяти и растворилась где-то в глубине подсознания. Эти опустившиеся люди, эта самогонка в пластиковых бутылках, буржуйка в подвале… До сих пор Женька чувствовала от самой себя этот запах. Она не могла подобрать ему определения, не могла назвать или как-то объяснить, что это. На ум лезло только одно, очень грубое и отвратительное слово: «бомжатина». Пахло именно «бомжатиной», и никак иначе. -А я и не знал, что любовь может быть жестокой, - прошипела вдруг Женя сквозь обветренные, потрескавшиеся на морозе губы и вскочила на ноги. Со стороны гаражей к подъезду приближался Илья. Шел, как обычно, своей псевдомолодежной походкой – вразвалочку, так, что руки словно обгоняли тело. Ёкнуло сердце. Всё-таки ёкнуло. Женя попыталась улыбнуться, но не сумела и только еще крепче сжала в руке бутылку. -Привет! Ты чего так рано?, - Илюша обдал девушку запахом такого знакомого и родного «Хьюго Босс» и взлетел на ступеньки, - Пошли скорей, ну и погода, окоченеть можно. Женька не сказала ни слова пока они не оказались в лифте. А там на неё вдруг напала странная тоска вперемешку с ненавистью. Она смотрела на Илью, красивого, розового с мороза, такого элегантного в этой своей зеленой «как-бы-дубленке» и ненавидела. Ненавидела за свою замерзшую кожу, за распухшие от мороза руки, красные, похожие на обваренные клешни, за спутанные в ком волосы под тонкой шапкой, за промерзшие насквозь ноги, и, главное – за скулящее желание вот прямо сейчас уткнуться носом в плечо и разреветься. А потом – в ванную, смыть с себя все запахи подвала и помойки, одеть чистую майку и пить чай на кухне, зная, что сегодня, чёрт побери всё на свете, тебе просто есть где переночевать. -Ты чего?, - Илья испуганно отвел взгляд от озверелых Женькиных глаз, - Что случилось? -Всё нормально, - пробормотала, быстро приводя свои чувства в порядок, - Задумалась. -А… Тогда ладно. Заходи. Распахнулась дверь и Женя снова почувствовала то, что упорно гнала от себя все эти дни – жалость. Огромную жалость к себе. Всё было на своих местах: тумбочка, забитая косметикой, вешалка с верхней одеждой, и даже дурацкий плакат с водопадом всё так же висел напротив входной двери. И только Женька здесь была уже – гостьей. И не больше. Весь следующий час они пили чай. Потом – пиво. Потом – снова чай. И разговаривали. Женя на ходу придумывала, как у неё дела – говорила, что всё в порядке, что появились наметки с работой и жильем, а пока что она перекантуется у Димы. Рассказывала смешные истории из студенческой – прошлой – жизни. И даже смеялась. И ни к чему Илье было знать, что работы – нет. Жилья – тоже нет. А Дима… Димы никогда и не было. Конечно, согревали немножко деньги в кармане джинсов – всё-таки за две недели работы Женя сумела кое-что скопить. И когда она думала об этом «кое-что», её снова охватывала ненависть. Странное чувство. Пугающее. Иначе не скажешь. -Жень, я рад, что у нас с тобой всё нормализовалось, - Илья улыбался мило, - Мне бы очень хотелось, чтобы мы остались друзьями. -Да… Я… Мне тоже… , - пробормотала с трудом, - Солнце… Я хочу тебя попросить… Можно я сегодня… У тебя… Переночую? А? -Зачем?, - недовольство прямо-таки расцвело на Илюшином лице, - Ты же у Димы сейчас. -Сегодня у него нельзя. Родители… приехали. Тяжело давались слова, еще тяжелее было просить, и уж совсем больно – унижаться. Ведь хорошо помнились еще слова, сказанные несколько дней назад: «Ты можешь жить здесь сколько захочешь». Тогда она отказалась. Сейчас – согласилась бы. Илья молчал, любуясь на холодильник в углу кухни. Затягивался нарочито медленными движениями и нервно стряхивал пепел. А потом вдруг резко затушил сигарету и ухватился за телефон. -Посиди здесь… Я позвоню и приду. Ладно? Не дождавшись ответа, он понесся в комнату и закрыл дверь. Женька опустила голову на ладони. Только сейчас она почувствовала, как устала. И стало плевать на любовь, на обиду, на всё на свете – лишь бы искупаться в горячей воде и забраться по теплое одеяло. Чтобы было спокойно и уютно. И чтобы, наконец, хоть ненадолго почувствовать, что ты – в безопасности. Следующий час Женя не отрываясь смотрела на стрелки, бегущие по замкнутому кругу. Минута, десять, тридцать… Час… И с каждой секундой усиливались боль и ставшая уже почти родной ненависть. Женька не хотела подогревать её в себе, она боялась этого, но – ничего не могла с собой поделать. Сердце отстукивало ритм в один такт с часами и нагнетало, нагнетало… Тут же вспомнилась вся Илюшина ложь, эти две недели – когда он врал, что идет на работу и уходил к Маше. Расставание – мерзкое, липкое и противное – когда он был уверен, что во всём прав и всё сделал правильно. Ледяной холод на лавочке в сквере, водка из пластиковой бутылки, Глеб, бомжи в подвале, огонь в железной печке и запах, запах, запах… Отвратительный, мерзкий, проникающий через ноздри во все уголки тела и сознания и разлагающий, разрывающий на кусочки… -Ну хватит! Участилось дыхание. Загорелись глаза. Женька вскочила на ноги и рывком распахнула дверь в комнату. -Илья, я ухожу, - прокричала, - За час, по-моему, уже можно было ей всё объяснить. -Не надо только истерик, - Илья прикрыл мембрану телефона ладонью и посмотрел на всклокоченную Женю, - Посиди на кухне. Я договорю и приду. Шаг вперед. Сжатые зубы. Женька резко дернула рукой и нажала кнопку громкой связи на телефоне. И тут же комнату заполнил истерически-громкий Машин голос: -…надо прекратить это, наконец… сколько можно? В голове у Жени что-то взорвалось. И раздался крик, заметавшийся по мозгу: «ААаааААаааААаааааАаааа». Это был не визг, не вопль – именно крик. Яростный. И сильный. -Жень, посиди на кухне, - Илья быстро отключил громкую связь и злобно глянул на Женьку, - Я же сказал. -Ты сказал? Ты – сказал? А я тебе вот что скажу, ублюдок. Ты скотина. Нет, ты не просто скотина. Ты – мразь, которая недостойна даже называться человеком. И пошел ты к черту, урод. Рывок, разворот через плечо, удар дверью – и вперед, вперед, по ступенькам вниз, куда-нибудь, лишь бы подальше, подальше от них, от всех, ведь неправильно так, несправедливо – за что? за что? за что? Женька выскочила из подъезда, споткнулась и упала ладонями в снег. Только теперь она заметила, что выбежала на мороз в джинсах, майке и домашних тапочках. Миллионы иголок тут же вонзились в голые руки, но это было уже всё равно. -Они друг друга стоят, - прошипела, поднимаясь и отряхивая снег с коленей, - Он – козел. И она – сука. Мир и любовь вам. Слышите? Мир и любовь! Спотыкаясь, Женя зашагала в сторону дороги. Она не знала, куда пойдет и что будет делать. И чувство было лишь одно – она словно стала маленьким ребенком, потерявшимся в огромном, чужом городе. Отчасти так оно и было. -Мамочка… Мама…, - сквозь слезы шептала Женька, печатая шаг за шагом, - Мамочка… Где ты? Забери меня отсюда… Я прошу тебя… Мне больно… Мне холодно… Мамочка… Выхода не было. Надежды – тоже. Даже ярость и ненависть не приходили на помощь – боль заполнила собой всё. И сил – почти не осталось. -Господи, ну за что мне это? Ну за что, Господи? Да что же такого я успела страшного нагрешить в свои двадцать лет? За что ты меня наказываешь? Она спотыкалась, падала, поднималась на ноги и снова пыталась идти вперед, не обращая внимания на пораженные взгляды редких прохожих – еще бы, ведь нечасто в Москве поздним зимним вечером можно встретить пьяную девчонку без верхней одежды и обуви. Добрела до скамейки. Села. Зажала подмышками ледяные ладони. И задышала тяжело, стараясь привести себя в чувство. Не вышло… Вся горечь и боль привычно сжали желудок и выплеснулись наружу. -Сука…, - ощерилась Женька, сплевывая на кристально-белый снег, - Сука… Ты не будешь с ним счастлива… Ты заплатишь… Заплатишь за то, что сделала… Вы оба заплатите… Камень внутри немножко уменьшился. Женя развернулась, напрягла глаза, пытаясь понять – где она – и пошла наугад. По тротуару. Брела, раскачиваясь, поминутно сплевывая и шипела сквозь зубы: -Сука… Сука… Какая-то машина взвизгнула тормозами и остановилась в двух шагах от девушки. Кто-то коричневый вылетел оттуда и дернулся вперед… -Сука…, - из последний сил прошептала Женька и вдруг увидела перед собой лицо. Красивое, ухоженное, обрамленное кокетливой белой шапкой, оно смотрело участливо, и шевелились губы, и удивленно смотрели глаза… И вдруг – картинка остановилась. Женя узнала. Взрыв прошел от низа живота вверх – к горлу. В этот плевок Женька вложила всю свою боль, всю ненависть и страх: -Сукааа…! Маша не отступила. Вытерла лицо и схватила Женины руки: -Жень, хватит. Пошли домой. Иди. Я уеду сейчас. Вы с Ильей одни останетесь. Пошли. -Ты мразь… Мразь… Вам нравится? Поиграли с девочкой, да? Приезжай, дорогая, в Москву, я тебя люблю и жду… А ни хрена… Думаете, добьете? Не на ту напали… Сука… Сука… Непонятно откуда взялись силы, но нашлись – и Женя резко оттолкнула Машины руки и пошла куда-то в сторону, ссутуленная, красная и дрожащая на морозе. Маша кинулась следом. Что-то кричала про то, что уйдет, предлагала свою дубленку, взывала к благоразумию… Но Женька не слышала уже ничего. В мозгу билась одна-единственная мысль: «К Лёке… К Кристине… Пешком, на поезде – как угодно… Домой…». Через полчаса её остановил участковый милиционер. Попросил документы. Попросил назвать адрес. И поморщился в ответ на горячие Женькины просьбы: «У меня нет паспорта, я бомж. Заберите меня в отделение… Пожалуйста…». Остальное было делом техники. Милиционер привел девушку в какой-то подъезд и начал заговаривать зубы. И она рассказала – всё. Про Илью, про Машу, про то, как с ней поступили. Говорила, выливая из себя слова, словно надеясь хоть чуточку облегчить душу, чтобы хоть немножечко меньше было больно. Не стало. Милиционер настойчиво требовал назвать адрес «этого козла», чтобы пойти и «показать ему, где раки зимуют». Женя не отвечала. Плакала. Курила. Снова плакала. Еще через полчаса мужчина взбесился. И, схватив Женьку за руку, потащил по каждому этажу каждого подъезда. Она старалась не смотреть, когда проходили мимо Илюшиной квартиры. Но всё же невольно упал взгляд. И по гримасе ненависти, отразившейся в этом взгляде, и дурак бы догадался – вот оно. Дверь была открыта. Участковый насильно втолкнул Женьку в квартиру и она осела беспомощным комком вдоль стены…
Женька проснулась от громкого писка дешевого китайского будильника. Поджала под себя ноги и с головой залезла под одеяло. Еще минутку. Еще одну минутку – и она встанет. Обязательно встанет. -Ковалева!, - кто-то заорал прямо над ухом, и Женя быстро сбросила с себя одеяло. Перед ней стояла женщина лет сорока, очень толстая – из-за двух курток, одетых одна на другую, - Жень, тебя ждать или как? -Иду, иду, - Женька выругалась сквозь зубы и села на кровати. Выдохнула из себя воздух и зачарованно посмотрела на вырвавшееся изо рта облачко пара. -Какой козел газету от окна отклеил?, - спросила, натягивая шерстяные гамаши и джинсы поверх, - Как будто на улице спали. -Не знаю. Давай живее, если опоздаем на первую электричку – машины пропустим. -Да погоди, Кать, дай одеться… Замерзну опять как зараза сегодня. Через пять минут Женька была готова. Вместе с Катей они шли по темной Москве. Сейчас, в пять утра, темень стояла такая, словно была еще ночь. Но это было всё равно. Женя тяжело переваливалась с ноги на ногу – на ней было столько одежды, что хватило бы и троим. Двое штанов, шуба поверх куртки, теплый платок, повязанный на голову. Вот только ноги подкачали – кроме старых кроссовок Женьке было совершенно нечего обуть. Но газеты, обернутые вокруг ступней, давали хотя бы иллюзию тепла. Общежитие, в котором последние два месяца жила Женя, находилось на станции Новослободская. «Можно сказать, в центре живем», - шутила иногда девушка. Спустившись в метро, Женька и Катя с радостью запрыгнули в первую электричку и прикрыли глаза. Можно было поспать еще минут тридцать – пока поезд идет до Медведково. Обе они прекрасно знали, что в столь ранний час в вагонах обязательно орудуют воры. Но они знали также, что брать у них нечего, да и любой грабитель попросту запутается в многочисленных карманах многочисленной одежды, одетой на женщинах. В Медведково их пути разошлись. Женька поднялась наверх и поспешила к своему рабочему месту. Катя пошла по другому выходу из метро. -Твою мать, - прошептала Женя, увидев на морозной улице сваленные в кучу ящики с газетами, - На первом же приехали, и чего им неймется? Выругавшись, девушка озябшими руками подняла положенный поверх ящиков стенд и принялась расставлять его на обычном месте – метрах в четырех от входа в метро. Ноздри привычно сжались от знакомого запаха бомжей. -Опять здесь сортир устроили, уроды. Через час стенд был собран, газеты и журналы разложены по ячейкам, а ящики собраны один в один. Было около семи утра. Народ разрозненными группами спешил в метро, останавливаясь, чтобы прикупить на дорогу газету. В ход шли привычные кроссворды, «Спорт-экспресс», лидер продаж «МК» и, конечно же, любимое чтиво всех окрестных бабушек – «ЗОЖ». Женька с ног сбилась, успевая обслуживать покупателей и параллельно заканчивать раскладку газет и журналов на стенд. Около восьми часов суматоха стихла. -Начался рабочий день, - прокомментировала Женя, усаживаясь на сложенные ящики и ловя языком редкие снежинки, - Как бы окончательно не околеть сегодня… Ну что за козлы эти водители? Вот привез товар, бросил и свалил. А я на первой электричке ехала. Что ж мне теперь, такси ловить в четыре утра, чтобы к разгрузке поспеть? Еще, небось, полтинник запросит за то, что сам разгружал… Да полтинник-то дам, фиг бы с ним, еще бы быть уверенной, что утра тут у меня половину не разворовали… А то фиг его знает. -Девушка, мне «МК», пожалуйста, - прохожий, завернутый с ног до головы в пальто, быстро сунул Жене деньги. Он даже не догадывался, как тяжело было заставить себя подняться с ящиков и заледенелыми пальцами пытаться достать из стопки нужную газету. -Пожалуйста, - Женька всё-таки справилась с задачей. Через перчатки работать было тяжело. Но обрезать на них пальцы Женя не решалась – боялась, что совсем отморозит, и тогда уж точно конец. В «Витязе» Женька работала с середины января. Это была не самая лучшая работа, но зато предоставляли общежитие. И плевать, что общежитие было банальным бараком, что в Женькиной комнате жили восемь человек – мужчины и женщины. Плевать, что помещение не отапливалось, плевать, что по полу ночами бегали крысы и грызли тапочки. Это было какое-никакое, но жилье. Какая-никакая, но своя кровать. Женя была счастлива и этим. Её рабочий день начинался около шести утра. В пять нужно было встать и на первой электричке добраться на точку. Сюда водители на «Газелях» подвозили инвентарь: ящики с товаром и железные конструкции стендов. Затем нужно было разгрузить машину, собрать стенд и разложить газеты и журналы по ячейкам. Конечно же, накладные при этом никто не проверял – не до того было. Дальше был рабочий день. Длинный в своей безнадежности. Узкий стенд, покрытый тентом, прикрывал только товар. На долю продавца оставался ледяной зимний воздух, холодный ветер в лицо и коченеющие до одеревенения ноги. Сидеть было нельзя. Запрещалось правилами. Но Женька всё равно складывала пустые ящики друг на друга и, присев, прятала ладони под многочисленные слои одежды. Иначе было совсем тяжело. Иначе было совсем холодно. Около восьми вечера проходил последний поток покупателей, и девушка начинала собираться. Газеты и журналы нужно было сложить по наименованиям, аккуратно подписав ящики. В темноте это было сложно. Тяжелые стопки оттягивали руки, маркер выскользал из оледеневших пальцев. Но сложнее всего было собрать стенд. Покрытые инеем крепления не поддавались, тент рвался из рук, и металлические конструкции часто падали, накрывая собой Женьку. Однако, и к этому девушка постепенно привыкла. Напрягая руки, забрасывала ящики и стенд в газель и лезла в кузов. Там, на время пути на базу, можно было отдохнуть. Ящики тряслись на ухабах, полотнище кузова дергалось от порывов ветра и Женя частенько воображала, что вот сейчас она едет в колхоз, на картошку. И на следующей остановке в кузов заберутся смешные ребята с гитарой, и понесется над дорогами лихая комсомольская песня. Но ребята не забирались. Да и остановок почти не было – только на светофорах. Машина торопилась прибыть на склад. А там – прямо на улице – снова разгрузка. Один на другой составля
