Внутрикультурная динамика

Основные проблемы внутрикультурной динамики – это проблемы реконструирования схемы развития, конструирования образа внутрикультурной динамики. Для реляционного моделирования, которое изоморфно культурно-исторической реальности, существующей в виде сосуществования отдельных качественно своеобразных и целостных культурно-исторических типов, изоморфно релятивности современного философствования – это проблема выявления, реконструкции динамики определенной целостности, т.е. культурно-исторического типа. Реконструкция динамического развития культурно-исторического типа предполагает экспликацию направленности, механизма внутрикультурной динамики, предполагает выявление возможности сохранения или потери своей идентичности, т.е. возможности темпорально безграничной динамики или «смерти» культурно-исторического типа.

Культурно-цивилизационная модификация философского эссенциализма как базис нашего реляционного концептуального моделирования позволяет решить данные проблемы. Действительно, любой культурно-исторический тип это культурно-цивилизационное образование. При этом немыслима культура, в которой существовали бы только культурные, либо только цивилизационные ценности. Другое дело, когда требуется определить форму, уровень и степень воздействия и тех, и других на явления культуры и их обусловленность друг другом. В выявлении всех возможных вариантов взаимосвязи мы будем исходить из двух предпосылок. Во-первых, из представления о трех уровнях в иерархии ценностных систем: высшем, т.е. уровне, соответствующем общему, который представлен ментальными, парадигмальными ценностями какой-либо культуры; следующем – представленным частными ценностными системами; нижнем уровне – представленном индивидуальными ценностными системами.

Во-вторых, из представления о структуре культуры, являющегося воплощением деятельностной модификации философского эссенциализма. В этой модификации структура культуры рассматривается как система секторов. Каждый сектор определяется специфическим типом деятельности или поведения, также включающимся в тело культуры. Тогда мир культуры можно представить как круг, разделенный на неопределенное число геометрических секторов – таких как земледелие, строительство, воспитание и образование, искусство, философия и т.п. Каждый сектор представляет единство трех элементов: а) деятельности, поведения, б) институтов, в рамках которых осуществляется эта деятельность, поведение, в) результатов деятельности, которые могут носить как идеально-нормативный, так и предметный характер. А также совокупности знаний, норм, целей и т.п., которые являются имманетно присущими всякой деятельности, всякому поведению и образуют их целеполагающий фундамент.

Каждая ценностная система представляет собой совокупность цивилизационных и культурных детерминант, представленных различными пропорциями, разной степенью выраженности и тех, и других. Крайние логически возможные варианты – это, когда из ценностной системы элиминированы либо культурные, либо цивилизационные компоненты. Историческая реконструкция единичных, индивидуальных и частных ценностных систем показывает невозможность реального существования таких систем. Например, для литературного персонажа, художника Стринберга из романа С. Моэма «Луна и грош» и его возможного прототипа Поля Гогена жизнь, прежде всего, служение Красоте, поиск своего стиля, своего образа Красоты, но признание им было также важно, но не первостепенно. А вот Россини, если верить биографу, музыка захватывала полностью достаточно редко, и после того как ему удалось женить на оперной диве и добиться права распоряжения её имуществом, после достижения высокого статуса маэстро, великого композитора и обеспеченного гражданина, он почти оставил сочинительство. Он заявлял, что ненавидит музыку и больше не умеет сочинять её, но страсть к музыке рождала пусть небольшие и немного, но новые произведений, новые инструментовки старых мелодий, хотя зачастую них звучали цитаты из старых произведений [249].

В рамках той или иной научной школы служение Истине всегда связано с утверждением и борьбой за признание своей парадигмы, исследовательской программы в рамках науки, образования, с институциализацией своей научной школы в обществе, идентификацией и самоопределением научного коллектива.

Высшую ступень в трехступенчатой иерархии ценностных систем согласно диалектике единичного частного и общего занимает общая в рамках той или иной культуры система ценностей, представляющая собой наиболее типическое, что входит в пересечение и индивидуальных, и частных ценностных систем. Именно общие ценности составляют ментальное, парадигмальное ядро того или иного культурно-исторического типа. Из ценностных систем данного уровня могут быть элиминированы цивилизационные ценности как в античной культуре, буддистской тибетской культуре, культурные ценности как в римской культуре. В подавляющем большинстве культур и те, и другие ценности представлены в системе ментальных доминант.

Культурно-исторические типы, в парадигмальном ядре которых представлены и культурные, и цивилизационные ценности мы называем гармоническими или культурами с гармоническим парадигмальным ядром. Их динамика – это постоянное взаимодействие культурных парадигмальных ценностей и цивилизационных парадигмальных ценностей в стремлении и тех, и других к превалированию, к утверждению, к экспансии. При этом каждый полюс – культурный или цивилизационный в ментальном ядре является своеобразной границей, в том аспекте, что как только превалирование переходит некоторую критическую грань, становится слишком большим, так тотчас начинается наступление, утверждение противоположных ментальных доминант, соответственно, культурных или цивилизационных. Это качание между цивилизационным и культурным полюсами в их взаимном самоутверждении, экспансии обеспечивают темпорально безграничную динамику культуры как постоянную смену эпох, в которых превалируют либо цивилизационные, либо культурные ценности. При этом нет строгой попеременности, т.е. обязательной смены эпохи с доминированием определенных цивилизационных ценностей эпохой с доминированием определенных культурных ценностей. Цивилизационные ценности могут модифицироваться в своей направленности к экспансии, которая оказывается ограниченной законом культурной детерминации.

Ярким примером культур с гармоническим парадигмальным ядром являются китайский культурно-исторический тип с его цивилизационной составляющей, освященной окончательно конфуцианством и западноевропейская культура. Например, западноевропейский культурно-исторический тип это утверждение, развертывание, актуализация христианских ментальных ценностей. Парадигмальное ядро данной культуры представляет собой гармоническое сочетание культурных идеалов, смыслов и цивилизационных ценностей. Культурные идеалы – интеллигибельные сущности – Бог, Царство Божье, Добро и Милосердие, Истина, Красота, существующие как атрибуты Бога и потому являющиеся теми пределами, теми гранями Абсолюта, которые принципиально недостижимы в земной жизни, но которые остаются незыблемыми ориентирами в вечном процессе совершенствования человека и человечества. Само совершенствование имманентно присуще человеческой природе по определению человека как образа и подобия Бога. Человек – образ Бога, т.е. существо мыслящее, самосознающее, способное к Добру. Человек как подобие Бога есть подобие Совершенства, или вечный процесс совершенствования, самосовершенствования в своем стремлении к Совершенству, Абсолюту, Богу. Таким образом, понятое совершенствование имманентно присуще человечеству в рамках христианской культуры, оно есть «перерождение человечества и мира в духе Христовом, превращение мирского царства в Царство Божье (которое не от мира сего)» [221, с. 339]. Тем самым совершенствование предполагает духовные искания, горение, служение Добру, Красоте, Истине, осуществляемые в отечестве Духа, Культуры.

Само духовное отечество является актуализацией человеческой природы с присущим ей понятием смысла. Именно поэтому человек восстает против абсурдности бытия, замечает и остро переживает бессмысленность мира. Достаточно вспомнить А. Камю с его отождествлением абсурдности и безбожия. «Этот абсурдный и безбожный мир населен утратившими надежду и ясно мыслящими людьми» [111, c. 74]. При этом для человека оказывается практически тождественными понятия бессмысленности, абсурда, безбожия. Если бессмысленность и безбожие одно и то же, понятна жажда человека в союзе с Богом, необходимость заключения соглашения, завета с Богом, Абсолютом, той границей, тем пределом, к которому устремлена культурная сущность человеческой природы. Тем самым образуется отечество культуры, представляющее множество путей, трансценденций, устремлений к миру идеальных, абсолютных сущностей – Добра, Красоты, Истины. Иисус Христос представляется той идеей, фигурой, в которой воплощена связь человека и Абсолюта, который своим бытием акцентирует необходимость существования в поле трансценденции.

Второе отечество в западноевропейском культурно-историческом типе – земное. Это отечество является актуализацией цивилизационного аспекта человеческой природы с присущим человеку стремлением к обустройству. Это предполагает освоение жизненного пространства, ведение и хозяйства, становление социальной и политической организации. Потому центром этого мира-цивилизации становится Человек, человек как совокупность цивилизационных потребностей, целей, объективация которых очерчивается системой земных, цивилизационных ценностей: семья, любовь, честность, справедливость, согласие, мир, здоровье, равенство перед законом, благополучие, благоденствие, взаимопонимание, терпимость, труд и т.п.

Труд представляется главнейшей цивилизационной компонентой любого культурно-исторического типа. Однако во многих культурах труд не был возведен в ранг ценности, тем более парадигмальной ценности. В античной культуре в атмосфере культа совершенной человеческой телесности и интеллектуальных занятий он считался презренным занятием. В культурах Двуречья труд был жестокой необходимостью. Миф повествует, что в отдаленные времена боги были вынуждены трудиться, чтобы заработать на жизнь, но они терпеть не могли это делать. Тогда самый мудрый бог Энки придумал сотворить человечество. Люди стали работать, а боги праздновать свое освобождение от необходимости трудиться [251, с.153]. Кардинально другое отношение к физическому труду в христианской традиции. Труд становится парадигмальной цивилизационной ценностью, необходимой составной частью жизни. Эта цивилизационная ценность детерминируема любовью к Богу, любовью к ближнему как образу и подобию Бога. Трудиться следует «чтоб было из чего уделить нуждающемуся» [205, c. 1282].

Западноевропейское христианство в наибольшей степени обращено к человеческому в Человеке, объявляя Человека ценностью и возводя в ранг универсальных, общечеловеческих ценностей цивилизационные устремления к благоденствию, земному процветанию, выстаивая самую полную и всеохватывающую систему цивилизационных ценностей. Для сравнения – в православной культуре цивилизационные устремления к комфорту, уюту не являются ценностно окрашенными, не включены в парадигмальное ядро русской культуры, они существуют, если можно так сказать, имплицитно, в потенции. Причина необычайно уважительного отношения к Человеку в его цивилизационной составляющей в самой сути христианства и восточного, и западного, в фигуре (идее) Иисуса Христа, Богочеловека, Боговоплощения, в равноценности и единстве в нем божественной и человеческой природы. Иисус Христос представляется человеческим обликом Бога, называется человеческим именем, несет вместе с каждым все тяготы жизни. Христоцентричность придает ценность цивилизационному существованию, находит земные аналоги Абсолютному. Добро существует, в частности, как уважение человека к человеку. Более того, Человек наряду с Иисусом объявляется мерой уважения. «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» [96, c. 1019]. Даже отношение к Богу оказывается возможным понимать как модификацию, продолжение земного уважения. «И тогда мне приоткрылась одна сторона жизни, которая для меня очень много значит. Это то, что нашего Бога, христианского Бога, можно не только любить, но можно уважать; не только поклоняться Ему, потому что Он – Бог, а поклоняться Ему по чувству глубокого уважения, другого слова я не найду» [12, с. 224-225].

Тем самым отечество цивилизации представляется множеством путей – видов деятельности, направленных на благоденствие, земное обустройство Человека и направляемых цивилизационными ценностями, такими как социальное равенство, благополучие и т.п. Оба этих отечества равновелики, объединены Христом, Богочеловеком, Богом-Человеком, принадлежащим одновременно двум мирам – нашему и запредельному, который стоит и над миром и в мире.

Итак, парадигмальное ядро западноевропейской культуры составляют две равноценные системы: культурные ценности, объединенные со стремлением к Абсолюту, и цивилизационные ценности, объединенные устремлением к Человеку. Один полюс, одна грань притяжения – Бог, другой полюс, другая грань притяжения – Человек. Подобная модель позволяет представить себе каждую эпоху в развитии западноевропейской культуры как момент качания маятника между двумя крайними полюсами. Каждый такой момент есть пространственно-временная культурно-историческая данность, ментальное ядро которой составляют и культурные, и цивилизационные ценности в соответствующей пропорции. Оба типа парадигмальных доминант связаны законами когерентной и культурной детерминации. Последние предполагают качественную культурную окрашенность цивилизационных ценностей, второстепенность и вторичность цивилизационных установок по отношению к культурным ценностям. Так, уважение к человеку зиждется на том, что человек есть образ Бога, прежде всего. Земное обустройство значительно менее существенно, чем «обустройство» души. «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» [96, c. 1037].

Пропорция культурных и цивилизационных ценностей определяет культурную эпоху во внутренней динамике западноевропейского культурно-исторического типа, тот временной промежуток, который характеризуется постепенностью трансформаций, представляющих единство преемственности и преобразования с перевесом первого. Преемственность и возможность преобразований являются импликациями целостности культурно-исторического типа.

Целостность культуры – это похожесть всех форм культуры в том аспекте, что все культурные феномены являются воплощением парадигмальных ценностей аналогично тому, как поступки человека, в значительной степени, являются объективациями его характера, мировоззренческих установок. Закон когерентной детерминации в его качественном, количественном и генетическом аспектах конкретизирует те пространственно-временные границы, в рамках которых разворачивается та или иная культура. Не только культурно-исторический тип, но и отдельная культурная эпоха в развитии культурно-исторического типа составляет целостность.

Сама смена эпох усматривается апостериори, когда становится заметным, накапливается превышающее некоторое критическое значение количество новых культурных форм, преобразований, представляющих собой объективации новой пропорции культурных и цивилизационных ценностей. Появление преобразований означает смещение маятника по траектории, во множестве цивилизационных и культурных ценностей, появление новой пропорции тех и других ценностей. Тем самым, выстраивается новая культурная эпоха как целостность, когерентная иному парадигмальному ядру, новой пропорции культурных и цивилизационных ценностей. Данная модель внутренней динамики описывает и объясняет смену культурных эпох в культурно-исторических типах с гармоническим парадигмальным ядром, в частности в западноевропейской культуре, как изменение пропорции культурных и цивилизационных парадигмальных ценностей, означающее смещение маятника по шкале ментальных доминант, которое влечет образование новой целостности культурных форм, т.е. новой культурной эпохи.

Стремление сохранить самоидентичность при взаимодействии с другими культурно-историческими типами приводит к необходимости вобрать и трансформировать заимствования. Сами заимствования, с одной стороны, возможны, если отвечают парадигмальным ценностям культуры, вступающей в межкультурное взаимодействие. С другой, - они могут способствовать изменению пропорции культурных и цивилизационных доминант. Такую роль во внутренней динамике западноевропейской культуры сыграли заимствования из китайской культуры бумаги, пороха, компаса, которые, наряду с внутренними факторами, «взорвали» средневековье, «вынудили» маятник к качанию в сторону более широкого охвата цивилизационных ценностей, к Человеку, к формированию нового парадигмального ядра и новой культурной целостности, которая получила имя – Возрождение. Внутренние факторы – те культурные формы, которые, несомненно, связаны с парадигмальным ядром сменяемой эпохи законом когерентной детерминации, но которые несут потенцию преобразования. Эта потенция актуализируется в становлении некоторого множества культурных феноменов – преобразований, или становлении новой культурно-исторической реальности. Новая культурно-историческая реальность, являющаяся воплощением потенциального изменения парадигмального ядра, активизирует актуализацию потенциального сдвига маятника и приводит к утверждению объективаций новой пропорции культурных и цивилизационных доминант, к новой культурной эпохе. Тем самым механизм внутрикультурной динамики таков: гармоническому парадигмальному ядру присуща потенция изменения; потенция сдвига по шкале парадигмальных ценностей Человек - Бог актуализируется в становлении культурных форм – преобразований; преобразования активизируют превращение потенции в действительность – новое парадигмальное ядро, представляющее новую пропорцию культурных и цивилизационных доминант.

В качестве подобного внутреннего фактора можно рассматривать теорию двух истин. Её появление естественно в атмосфере крайнего дуализма, противопоставления Разума и Веры, свойственного средневековому мышлению. Как воплощение идеи Бога теория двух истин утверждает, что Разум – могучее оружие, но ему не дано познать Бога. С другой стороны, из теории двух истин следует, что при познании природы достаточно опираться на Разум и Опыт, не привлекая авторитет Бога и Библии. Этот вывод активизирует познание природы в аспекте свободы от авторитета признанных церковью истин, от поиска символического смысла своих открытий. Освобожденный Разум, признание ценности которого имманентно присуще христианской ментальности, достигает значительных успехов в раскрытии природных закономерностей. Но если Бог создал природу, придав ей определенные свойства, а человек раскрыл его замысел, то он начинает себя чувствовать равным Богу по силе разума. Тем самым активизируется существующая в потенции самоценность Человеческого Разума, действительной ценностью становится Человек, происходит качание маятника в сторону Человека, происходит его возвышение до уровня Бога, утверждается новый парадигмальный принцип – принцип гуманизма. Действительностью становится пропорция культурных и цивилизационных ценностей, в которой превалируют цивилизационные ценности – ценности индивидуальности и возрожденческого гуманизма как оправдания земных страстей, земной жизни, стремления к материальным благам, к славе.

Если темпорально безграничная внутренняя динамика присуща культурам с гармоническим парадигмальным ядром, то качественная специфика ментальных доминант определяет скорость динамических процессов, которая может быть различной: от крайне высокой до крайне замедленной. Соответственно, культурно-исторические типы с замедленной внутренней динамикой эксплицируются как традиционные, с быстрой динамикой – как динамические. К первому типу относится, например, китайская культура, ко второму – западноевропейская.

Динамизм западноевропейской культуры обусловлен превалированием такой цивилизационной ценности как труд. Первоначально труд рассматривался как средство реализации любви к Богу, любви к ближнему. Главной была забота о душе. «Посему говорю Вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться» [96, c. 1018].Забота о духовном в сочетании с высокой оценкой труда становится побудительным мотивом к изобретательству. Этот процесс начинается в средневековье. Он был столь заметен, что был назван «средневековой технологической революцией» [54, с.38]. В последующем со становлением протестантизма, в системе ценностей которого успехи в хозяйственной деятельности весьма значимы, эта тенденция к изменению, совершенствованию производственного комплекса усиливается, охватывает другие сферы культуры. Это стремление к изменению природы, культурно-исторической действительности эксплицирует западноевропейскую куль туру как динамическую.

Традиционализм китайской культуры является следствием равнодушного и даже отрицательного отношения к научно-техническому прогрессу. Три тысячелетия тому назад китайцы были одним из самых образованнейших и культурных народов. Они умели вырабатывать шелк, ткать бумажные и шерстяные материи, производить орудия труда и военные орудия. При этом технологический уровень прядения, выработки шелка и т.д. оставался почти неизменным в течение трех тысячелетий, до времени экспансии европейских цивилизационных ценностей на все мировое пространство. В последующем Китай стал родиной значительных научно-технических открытий и изобретений. В летописях III в. до н.э. упоминается о применении компаса. В 105 году начинают изготавливать бумагу. В III-Y веках появляются фарфоровые изделия. В Y веке получено приближение числа «пи», дающее семь верных знаков. В YII веке появляются первые печатные тексты. В X веке стали применять порох сначала для фейерверков, потом для стрельбы.

Эти изобретения, попав на почву европейской ментальности, кардинально изменили облик Европы, но они не затронули традиционных основ общественного устройства Китая, не изменили законов и техники классической китайской живописи, не привели к религиозным революциям, не способствовали быстрому прогрессу в области военной техники. Причина в специфике древнекитайской ментальности, характерной ценностью которой, наряду с принципом единства человека и природы, - культ прошлого. Этой доминантой объясняется успех учения Конфуция, которое окончательно утвердило почитание предков, уважение к традициям, веру в незыблемость законов, установленных небом, закрепив все это системой ритуалов. Ритуал, обряд становятся ценностями, необходимыми сами по себе. Строгое соблюдение обрядов консервирует общество, гарантирует незыблемость строя и существующего порядка. Свой вклад в консервацию китайской культуры вносит и даосизм. Главное понятие даосизма – дао. Дао – первоначало и завершение всего сущего, всеобъемлющий закон мироздания. Различают два дао. Первое – безымянно, пусто, неисчерпаемо, бестелесно, оно повсюду. Второе – имеющее имя, содержащее в себе образы – вещи, т.е. мать всех вещей. Оба дао переходят друг в друга. Естественно. Смысл жизни в познании дао, в растворении в нем, т.е. пустоте, вечности, неподвижности. Поэтому идеал человека – совершенно мудрый человек, главное качество которого победоносное недеяние. Примером такого недеяния является природа, «легкое дыхание дао». Каждый человек должен стремиться к слиянию с природой. Культурный и технический рост не имеют смысла, они отход от дао. В системе буддизма, ещё одного религиозного учения, аккумулирующего ментальные ценности также нет места идеалам прогресса, предприимчивости, изменяющим культурно-историческую действительность. В современной китайской культуре естественным образом сочетаются традиционализм как незыблемость культурных доминант, обеспечивающих самоидентификацию, отделенность культурно-исторического типа и динамическое развитие научно-технического комплекса. Последнее отвечает актуализации цивилизационных ценностей китайской культуры, которые всегда были ей присущи. Катализатором бурного превращения потенции цивилизационных ценностей в действительность являются современные инкультурационные процессы межкультурной динамики. Условием же инкультурации является комплиментарность китайской и западноевропейской культур в аспекте яркой выраженности цивилизационной составляющей у той и другой.

Иллюстрацией темпорально безграничного развития, имманентно присущего гармоническим культурно-историческим типам, может служить внутренняя динамика западноевропейской культуры. Становление западноевропейской культуры это генезис и утверждение системы христианских парадигмальных ценностей, утверждение христианства как базиса данного культурно-исторического типа. Становление религии – это, прежде всего, утверждение идеи христианского Бога как высшей ценности. Ментальный фундамент нарождающегося культурно-исторического типа тем самым оказывается в высшей степени религиозно окрашенным. Поэтому специфика первой эпохи в развитии западноевропейской культуры определяется спецификой первой модификации западноевропейского христианства, которое в силу ряда причин оказывается догматическим, т.е. отождествляющим веру в Иисуса Христа с верой в догматы Священного Писания и считающим, что вера в догматы ведет к спасению души.

Действительно, Иисусу Христу современники верили безоговорочно, все его слова, пророчества сбывались. Очень сильно было убеждение в его скором втором пришествии, в Страшном Суде. К нему готовились: не выдавали дочерей замуж, исполняли все предписанные обряды и т.п. Однако время шло, а пришествия не было. Огонь, поддерживающий веру – личность Иисуса – уходил в прошлое, воспоминания о нем слабели. Как человек начинает мерзнуть и терять тепло, отходя от костра, так и люди начали терять веру. Тогда ближайшие соратники Иисуса стали создавать Евангелия. Их целью было укрепление веры. Но каким путем? Путем культивирования веры в каждое написанное слово. Поэтому вера в Христа перевоплотилась в веру в догмы. Ещё на одну причину указывает В. Соловьев [221, с.339-350]. Он пишет, что если принять определение истинного христианства как воплощение в мире Духа Христа, т.е. воцарения христианского нравственного идеала, то следует отметить, что достижение высокой нравственности требует значительных усилий от человека. Это естественно, поскольку нравственное совершенствование сопряжено с размышлениями над мотивами поступков, сравнением их с идеалом, внутренней борьбой с недостойными жизненными принципами. Люди, населявшие римскую империю, по своему уровню не были готовы к философской рефлексии. Они были слишком дики, слишком дети. Это очень хорошо понимали стоики, ограничивая вход в свои ряды избранным. Поэтому ничего удивительного, что возобладала сначала вера в Христа как вера в факт, в его сверхъестественность. И первые христиане верили в это истово, искренне, что помогло им устоять в период преследования приверженцев новой веры. Потом начались юридические преследования не христиан, тогда в христианство собралось множество людей, принимающих веру из-за страха. Эти последние, чтобы уберечь свою жизнь ходили молиться, читали Священные тексты и вынужденно приходили к вере в Христа с исполнением обрядов, чтением текстов. Опять догматы становятся базисом веры.

Утверждение идеи Бога, Иисуса Христа через догматы предопределило высокую ценность догм как воплощений Абсолюта. Догматизм стал основной доминантой средневековой ментальности. Он определил особый, свойственный этой эпохе стиль доказательства, когда христианский догмат становится самым весомыми окончательным аргументом, подтверждающим истинность любого высказывания, например, истинность положения Августина Блаженного, что время не связано с движением планет, а воплощается в течении событий. В соответствии с законом когерентной детерминации определяющими культурными формами средневековья становятся книжная наука, ибо только высказывания, освященные церковью, могут быть предметом исследования, аргументом доказательства; каноны поведения; литературные, живописные каноны (живописец считался не художником-творцом, а ремесленником наподобие шорника, который следует абсолютно точным нормам).

Догматы о едином Боге, о творении приводят к такой парадигмальной доминанте как универсализм. Универсализм исходит из идеи единого Бога и воплощается, во-первых, в принципе единства и общности мира как творения Бога, что актуализируется в алхимии, делая последнюю ведущей отраслью познания; во-вторых, в приоритете общей христианской морали, что воплощается, в частности, в представлении Августина Блаженного о человеке как душе, владеющей телом, человеке, способным подчинить свои чувства долгу, служению Богу, принципам добра и милосердия; в-третьих, в приоритете общего в целом, когда всякое проявление индивидуальности расценивалось как измена Богу, как грех (грехом была гордыня; денежное богатство, нажитое индивидуальными стараниями, - нечистым; женщина, подчеркивающая свою красоту орудием дьявола и т.п.)

Догматизм и универсализм влекут символизм, как признание того, что все есть символ Божьей воли. Соответственно, эпоха в лице ученых богословов и философов ищет символическое толкование библейских сюжетов и любых знаний. И. Босх через символы изображает мир до грехопадения, современную культурно-историческую действительность и ад. Поэтому на его полотнах фрукты – символы плотских наслаждений, рыбы – символы лжепророков и распутства и т.п. Архитектура создает романский стиль, потом готику, полнее воплощающую, символизирующую идею Бога в камне, образ Царства Божьего.

Абсолютно высокая ценность Бога, духовности, стремления к Богу, к спасению души, воплощенных в догмах, делает ментальной доминантой крайний дуализм как признание противоположности божественного, духовного природному, телесному, противоположности культурных компонент цивилизационным. Соответственно, тело считали омерзительным одеянием души, что влекло флагелланство, повсеместное изображение Плясок Смерти, аскетизм, отсутствие комфортабельного жилья, минимум ванных процедур.

Ряд перечисленных парадигмальных доминант этим не ограничивается. Из цивилизационных ценностей сюда следует отнести труд, изобретательство. Однако очевидно явное превалирование культурных ценностей, что постоянно актуализировала проблему приведения в соответствие идеи бедности, нестяжательства с фактами монастырского обогащения, изобретательской деятельности, рационализации хозяйства. В «Завещании святого Франциска» (сам феномен святого Франциска, цистерианского ордена можно рассматривать как реакцию на обмирщание, усиление цивилизационной составляющей в целом бенедиктинского монашества) говорится о необходимости монахам трудиться, но оговаривается, что труд не должен вести к обогащению. «Руками своими трудился я, и буду трудиться, и желаю, чтобы и остальные братья трудились всячески согласно заповеди. Кто же не умеет, пусть научится, не ради алчности и мзды, а доброго примера ради и для преодоления праздности [224, c. 93].

Итак, средневековье как первая эпоха в развитии западноевропейской культуры характеризуется явным превалированием идеи Бога. Бог на всем протяжении эпохи оставался единственным смыслом, идеалом, к которому были направлены все жизненные, научные, философские и другие устремления. Цивилизационные ценности дополняли ряд парадигмальных доминант по большей части потенциально, нежели актуально. Однако их воплощения – торговый капитал, материальные богатства, изобретения, оправдание человеческого разума как самостоятельной сущности, направленной на познание природы, в теории двух истин активизируют актуализацию, утверждение цивилизационных доминант. Начинается смещение маятника в сторону Человека. Утверждается новая система парадигмальных доминант, в которой Бог существует наряду с ценностями человеческой индивидуальности и гуманизма, придавая сакральный оттенок этим ценностям. Духовная атмосфера, пронизанная культом Абсолюта, Бога вбирает в себя цивилизационные ценности гуманизма и индивидуальности, придает им культурный смысл в соответствии с законом культурной детерминации.

Поэтому, с одной стороны, средневековое утверждение ценности Бога, приведшее к крайнему дуализму духа и плоти человека, уступает место гуманизму как единству духа и плоти, возвышению земной жизни, потребностей в материальных благах, земных радостях, славе. Отстаивая принцип гуманизма Ф. Петрарка в диалоге с Августином Блаженным заявляет, что то, что Вы называете алчностью есть привязанность к земным благам, честолюбие – стремление к земной славе, сладострастие – желание земной любви [195, с. 140-145].

С другой, - Человек возвышается до уровня Бога, М. Фичино подчеркивает, что он прекраснейшее из творений Бога, «мощь человека почти подобна божественной природе», он «есть как бы некий бог» [Цит. по 64, с 89]. Эразм Роттердамский убеждает, что человек самое благое и прекрасное из творений Бога. Подвиг Христа состоит именно в пробуждении изначально высоконравственной природы человека. «Это - желание всем добра, помощь друзьям достойными средствами, ненависть к порокам, радость от благочестивых речей» [211, с. 136]. При этом он подчеркивает вторичность цивилизационной составляющей человеческой природы, утверждая, что есть «срединные, как, например, здоровье, … красноречивость, просвещенность и тому подобное. Из этого последнего рода вещей ничего не следует желать самого по себе, надо обращаться к ним больше или меньше в зависимости от того, насколько ведут они к высшей цели. Ведь и для философов существуют неполные и срединные цели, на которых не надо задерживаться; ими подобает пользоваться, но не наслаждаться» [211, с. 136]. Тем самым возрожденческий гуманизм не может быть эксплицирован как в большей степени цивилизационная ценность. Он актуализируется как христианский гуманизм. Возвышение человека до уровня Бога, превращение «человека» в «Человека» коррелирует с возвышением природы до Бога. Дуализм Бога и природы уступает место пантеизму, мистической растворенности Бога в вещах.

Другая ментальная доминанта новой культурной эпохи – ценность индивидуальности – также выступает как единство культурного и цивилизационного аспектов. С одной стороны, индивидуальность – это признание качеств своеобразия и неповторимости каждого «Я». Человек рассматривается как носитель разнообразных качеств. Он сравнивается с пчелой, которая на пестром лугу собирает пыльцу с тем, чтобы выработать свой собственный ни на что не похожий мед [19, с. 34]. Аналогично Человек должен подчеркнуть свою непохожесть в своих мыслях и творениях. С другой стороны, - индивидуальность включается в систему высших ценностей – Бог, Вселенная. «Я не просто один из многих, Я один наряду со Вселенной» – утверждает эпоха.

Соответственно, устанавливается новая культурно-историческая действительность, когерентно обусловленная парадигмальными ценностями гуманизма и индивидуальности, выступающих в единстве культурного и цивилизационного аспектов. В этом цивилизационно-культурном потоке естественно появление нового идеала прекрасного и искусства как воплощения этого идеала. Прекрасное не просто отблеск божественного, а единство божественного и природного в её гармоничности, соразмерности. Последние атрибуты прекрасного свойственны античности. Однако Возрождение- это возрождение античной культуры, которое когерентно детерминируемо утверждением ценности Человека в его разумности, в его стремлении к цивилизационному успеху, и ценностями Абсолюта. Неудивительно, что ценности Человека заставляют искать «родственную душу» и находят её в античности с её культом человеческого интеллекта, совершенной телесности. Однако для Возрождения красота не тождественна телесной. «Сущностью красоты не может быть тело, ибо, если красота была бы телесной, он не имела ничего общего с добродетелями души» - рассуждал М. Фичино [107, с. 400]. Соответственно, символами искусства Возрождения становятся портреты как воплощение индивидуальности и гуманизма, на которых и Богоматерь изображена как земная женщина в её идеальной, совершенной земной красоте; сонеты; каччо; пейзажи; автобиографии и т.п.

Высокая степень культурной детерминации цивилизационных компонент парадигмального ядра не отменяет стремление к утверждению и расширению ареала актуализации цивилизационных ценностей, направленных на обустройство человека в этом мире. Возвышение природы до уровня Бога, признание ценности Природы сделало её самостоятельным, самодостаточным объектом познания. В связи с этим происходит переориентация науки на исследование природы с целью выявления её закономерностей, становление таких методов получения знаний и их проверки на истинность как эксперимент, наблюдение, математическое доказательство. В целом цивилизационный процесс затрагивает все стороны культурно-исторической реальности. Появляется множество культурных форм, воплощений культа индивидуальности и гуманизма в их цивилизационной составляющей. Возвышаются в своей ценности торговый капитал, купечество, зарождается мануфактурное производство (бумажные мельницы, ткацкие мастерские и т.п.), призванные сделать наш мир более удобным. Архитектура поворачивается к Человеку: не только храмы, но и удобные виллы становятся символами новой эпохи, подтверждением чему является творчество Леона Баттиста Альберти [9]. Рационализации, объяснению с позиций человеческого разума подвергается богословие. Открывается интеллектуализирующая сторона понятия Бога. Акцентируется внимание не на всемогущей и неисповедимой воле Бога, а на действии Бога в соответствии с идеями ума, что соответствует характеру научного познания этой эпохи. Подчеркивается необходимость знания арифметики, геометрии и астрономии, углубление в природу вообще для понимания Священного Писания, изобилующего названиями животных, трав, минералов [211, c. 26-27].

Католическая церковь в реализации своих цивилизационных устремлений к политическому господству, богатству, удобству, роскоши расширила практику продажи индульгенций. Собственно непосредственным поводом для начала Реформации послужила попытка папы Льва Х финансировать строительство и художественные росписи собора в Риме за счет продажи индульгенций, которые освобождали от загробного наказания, от пребывания в чистилище. В сущности, Реформация была вызвана необходимостью приведения христианства в соответствие с новыми парадигмальными ценностями. Мартин Лютер был убежден, что каждый человек должен добиваться славы и денег, должен сочетать мирскую деятельность с личной верой в Христа, в его искупительную миссию. Ценность индивидуальности актуализировалась в идее, что каждый человек должен прийти к Богу сам путем самосовершенствования, путем личного общения с Богом через Священное Писание. Отсюда тезис о том, что Священное Писание – единственный авторитет. Конечно, Реформация явилась и реакцией на положение в католической церкви, увлекшейся своей цивилизационной ролью, что, в частности, привело к нарушению норм христианской нравственности.

Движение Реформации и Контрреформации подняло волну догматизма. В Реформации утверждался протестантизм, а становление новой религии – это становление её догматики. Контрреформационное движение своей главной целью видело укрепление догматики католицизма. Об эту волну разбились идеи гуманизма и индивидуальности в своей целостности в Северной Европе. На своей родине в Италии они были «сожжены» на кострах инквизиции.

Тем не менее, качание маятника в сторону цивилизационных ценностей, раз оно началось, остановить человеческой активности в лице своих ярчайших представителей было невозможно. И каждая последующая культурно-историческая эпоха представляет собой актуализацию соответствующего парадигмального ядра как новой пропорции культурных и цивилизационных ценностей в аспекте расширения множества цивилизационных доминант, усиления их ценностного содержания для культурной эпохи в целом, какой-либо её сферы.

Следующее смещение маятника, установление новой пропорции цивилизационных и культурных доминант означает новую эпоху в развитии западноевропейского культурно-исторического типа. В этой новой культурно-исторической реальности, в которой сильно противоборство реформационного и контрреформационного движений, Человеческий Разум и Опыт сохраняют свою ценность, в большей степени, только в области познания природы, утверждаются в ней, привлекая в союзники признанную церковью теорию двух истин. Эта доминанта «заставила» сыграть теорию двух истин роль стены, оградившей науку, окончательно утвердившееся в ней критическое мышление от усиливающейся Контрреформации, от догматизма протестантских религий. Поэтому наука как когерентная актуализация ценности Человеческого Разума превращается в авангардную культурно-цивилизационную сферу культуры семнадцатого столетия. Происходит цивилизационное упрощение, дальнейшая интеллектуализация, рационализация и механизация «Бога», «Человека». В соответствии со вторым законом теоретической механики Бог превращается в перводвигатель, в первосилу. Мистический пантеизм, рассматривающий Бога как Совершенство, Красоту, пронизывающую природу, уступает место рационализированному пантеизму, в котором Бог выступает как закономерность, присущая природе. Человек из совершеннейшего и прекраснейшего творения превращается в машину. «Другая причина плача – печаль… Печаль здесь необходима по той причине, что, охлаждая всю кровь, она суживает поры глаз. Но поскольку, по мере того как она их суживает, она уменьшает также количество паров, которые эти поры должны пропустить, этого недостаточно, чтобы вызвать слезы …» [77, с. 536]. Если Человек – машина, то его руки рычаги, сердце – насос и т.п. Такой механистический взгляд на кровеносные сосуды как трубопроводы, по которым течет жидкость по законам механики, помог Ч. Гарвею открыть законы кровообращения. Механистической становится картина мира и общества. Эпоха, смотревшая на мир сквозь призму законов механики, исходила из того, что если любое явление природы – воплощение законов механики, то любое общественное явление – актуализация законов человеческой природы. Само общество, все его институты, например, государство, есть несомненное воплощение законов человеческой природы, главный из которых инстинкт самосохранения по Т. Гоббсу. Философия становится, преимущественно, гносеологией, решая проблему источника познания (Д. Юм, Дж. Локк и т.д.) и занимаясь поисками метода, с помощью которого можно получить истинное знание, что привело к формулированию рационально-дедуктивной методологии Р. Декартом и индуктивно-эмпирической – Ф. Бэконом.

Несомненна религиозная детерминированность понимания Прекрасного как парадигмальной ценности христианской культуры, одного из аспектов идеи Бога. Однако в данной культурно-исторической эпохе эта ценность трансформируется, приводится в соответствие с доминированностью Человеческого Разума, науки. В соответствии с убеждением в неизменности законов природы П. Николь приходит к выводу о неизменности и вечности идеала красоты «Одно из главных преимуществ истинной красоты в том, что она не изменчива и не преходяща, а постоянна, явна и по вкусу всем временам…» [Цит. по 153, с. 106]. Вместе с тем, Красота уже не влитое в человека божественное сияние, а единство субъективного и объективного, трансцендентального и человеческого. «Чтобы вещь была прекрасна, недостаточно, чтобы она соответствовала своей природе, необходимо, чтобы она имела связь с нашей природой» [Цит. по 153, с. 107]. Поскольку человеческая природа неизменна, то и идеал красоты неизменен. Тем самым актуализируется эстетика классицизма. В частности классицизм утверждает, что произведение искусства должно говорить с разумом. Герой в классицизме – это человек долга. Постоянный рефрен множества произведений в частности драмы П. Корнеля «Сид» – «Но жить нельзя, коли задета честь». В когерентном соответствии с культом Человеческого Разума утверждается идея правдоподобия, которая уточняется в правилах трех единств в драматическом произведении (единство действия, места и времени) [137]. Классицизм в целом оказывается не только качественно и количественно когерентно детерминируемым новым парадигмальным ядром, но и связанным с приоритетом Человеческого Разума законом генетической когерентной детерминации. Культ Человеческого Разума находит «родственную душу», аналогичную ментальную доминанту в парадигмальном ядре классической эпохи в развитии античной культуры, что приводит к имени «классицизм», возрождению культурных форм этой эпохи (архитектурных ордеров, античных сюжетов и т.п.).

В соответствии с метафизическим, механистическим стилем мышления как последовательной импликации культа Человеческого Разума, приоритета механики и как опытной науки в качестве оппозиции классицизму возникает барокко с его чувственностью, фантазийностью, драматизмом, великолепием дворцовых ансамблей, впоследствии барочный классицизм. Следует согласиться с О. Шпенглером, отмечавшим связь опытного естествознания, идей функциональности, силы, массы, бесконечного пространства с барокко [277, c.388-475]. Когерентная детерминированность культом Человеческого Разума, наукой видится и в очевидной корреляции сущности и противоположности барокко и классицизма сущности и противопоставлению индуктивно-эмпирической и дедуктивно-рационалистической методологий. Становление барочного классицизма, классицизма с элементами барокко коррелирует с признанием И. Ньютоном равновеликости и равноценности названных методологий.

Ставшая культурно-историческая реальность утверждает ценность Человеческого Разума в области науки и активизирует расширение этой ценности на все поле культуры. Тем самым оказываются созданными условия, освобождающие потенциал Человеческого Разума, актуализируется возрастание в ценности этой доминанты. Если семнадцатый век – это столетие освобождения Человеческого Разума от власти Бога в области науки, то последующая культурно-историческая эпоха – это время освобождения Человека от власти Бога во всех сферах культуры, что коррелирует с экспликацией Человека как носителя разума, знаний. Высочайшая ценность данной парадигмальной доминанты имплицировала вывод, что разумность – определяющее качество человека. Дж. Вико формулирует аксиому: «Человек, вследствие бесконечной природы человеческого ума, делает самого себя правилом вселенной» [46, с. 73].

Соответственно, культурно-историческая реальность есть воплощение Человеческого Разума. Тогда, если «вложить» человеку в голову разумные идеи, то он сделает разумной свою жизнь, а государь – жизнь подданных. Поэтому целью эпохи становится образование, просвещение, что актуализируется в имени эпохи – Просвещение; в предпринятом Д. Дидро и другими выдающимися просветителями издании энциклопедии; в переписке Д. Дидро, М. Вольтера с Екатериной II. В духовной атмосфере общества утверждается идея естественности демократических нравов и негодования против сословного неравенства (действительно, если люди равны в главном, в своей разумности, то они должны быть равны и перед законом); идея естественности прав человека- прав на собственность, на продукты своего труда, на свободу, на равенство перед законом. Эти права люди утратили «только по трусости и по глупости» [51, с. 16], и к ним следует вернуться путем просвещения, убеждения государей. Тем более, что государство возникло по разумному соглашению людей (ср.: по Т. Гоббсу государство – результат объективации закона самосохранения, имманентно присущего человеческой природе). В целом для этой эпохи характерны теории естественности права, морали, религии в силу того, что все эти феномены актуализации человеческой разумности или неразумности. Например, «идея единобожия … медленно созревший плод человеческих размышлений» [63, с. 388].

Приоритет Человеческого Разума воплотился в идею прогресса, который стали связывать с неуклонным ростом науки, техники, индустриализации, возрастанием демократии. Для философии истории возрастает как никогда роль личности, её влияние на исторический процесс. Если философия обосновывает и предлагает активно воплощать в жизнь идеи прогресса, господства Человеческого Разума, то остальные сферы культуры актуализируют этот призыв, в частности эстетика Просвещения «приземляет» идею прекрасного, акцентируя внимание на проблеме эстетического вкуса как естественной способности человека, на распространении художественной критики и обоснования просветительской роли искусства. Само искусство посредством художественных образов актуализирует культ Человеческого Разума (Робинзон Крузо, Гулливер, Кандид, Микромегас и т.д.). Ведущим направлением становится интеллектуализм, продолжает господствовать классицизм. Измельчается в соответствии с демократизацией нравов и, следовательно, желанием обустроить свой дом с изыском, свойственным аристократии, барокко, превращаясь в рококо. Рококо, в большей степени, стиль интерьера, характеризующийся множеством изящных маленьких подобий фасадных скульптур, скульптурных групп барокко, картин – аналогов дворцовых, но весьма небольшого размера. Например, таковой является картина Антуана Ватто «Актеры французского театра», размером 20 на 25 см.

С одной стороны, эпохальный интерес к человеку актуализирует акцентирование на других сторонах человеческой природы, в первую очередь, на чувственном аспекте. Утверждение ценности собственно Человека приводит к иному, не столь возвышенному, глубинно драматическому, титаническому, героическому как в Возрождение, а более интимному углублению в мир человеческих чувств. С другой стороны, объяснение исторических событий, генезиса государства, морали права и т.п. сквозь призму приоритета Человеческого Разума должно было привести и привело многих к сомнению во всесилии человеческого разума. Ж.-Ж. Руссо замечает, что, увы, разуму не дано исправить человеческую природу, победить, например, алчность. С развитием науки, техники, искусств несправедливость, гнет и неравенство только усиливаются. Разум нас часто обманывает, вводит в заблуждение, поэтому надо доверяться чувству. Тем самым, утверждается сентиментализм, предромантизм, направление, воспевающее чувствительность, сердечность, нежность, кротость, любовь, не знающую сословных преград.

Очередной сдвиг маятника в аспекте углубления в сущность Человека активизируется Великой французской революцией. С одной стороны, революция окончательно разрушила упования Просвещения на всесилие человеческого разума, она показала, как мало результат субъективной активности зависит от разума. Так, Робеспьеру не удалось осуществить идею эгалитаризма. На первый план выходит проблема о сущностных основаниях человеческой природы, места и роли человека в историческом процессе. С другой стороны, революция выдвинула в авангард истории людей сильной воли, тем самым, активизировав актуализацию в парадигмальном ядре ценности Человеческой Воли. Именно поэтому начало новой культурно-исторической эпохи характеризуется решением проблемы о роли человека в обществе сквозь призму ценности, призму культа Человеческой Воли, что не отменяет, но дополняет высокую ценность и включенность в парадигмальное ядро эпохи Человеческого Разума.

Соответственно, господствующим направлением в культуре становится романтизм. В центре искусства оказывается Человек чувствующий, добивающийся, волевой. Романтический герой – это, прежде всего, субъективность, совокупность желаний, чувств, но необыкновенных по глубине, доведенных до экзальтации. Он испытывает «шквал страстей», «бурю чувств», без чувства для него жизнь немыслима (Ф. Шопен перестает писать музыку и через год умирает после разрыва с Жорж Санд). Для романтизма человек – индивидуальность и самоценность. Он углублен в свои чувства, в свои мысли, поэтому романтический герой эгоцентричен, он замкнут на себя, обречен на одиночество, он глух к чужим страданиям, его интересы ограничены сферой личных переживаний (Чайлд Гарольд, Демон, Манфред). Романтик немыслим без идеала. Его идеал – свобода в её цивилизационном аспекте, отсюда вечный конфликт романтического героя с обществом. Вся эпоха в целом оказывается наэлектризованной страстями, любое проявление чувств оказывается естественным. Берлиоз так описывает реакцию зала на исполнение Симфонии до-минор Бетховена: «Не было такого случая, … чтобы на четвертом такте вступления финала весь партер не вставал как один человек, и не покрывал своими криками громовой голос оркестра. … В ложах бенуара немало прелестных юных лиц скрывалось в глубине, чтобы подавить подступавшие к горлу судорожные рыдания, некоторые молодые люди громко хохотали, другие рвали на себе волосы,… а какой-то старый военный воздевая руки к небу восклицал: «Император! Это император!...»» [209, с. 256].

В политике романтизм актуализируется в культе императора Наполеона; в архитектуре – в стиле ампир, императорском стиле; в философии - в практической философии Фихте, провозгласившем человеческое «Я» всемогущей творческой силой, утвердившей принцип деятельности [244], в доказательстве А. Шопенгауэром того, что онтологическим основанием мира является Воля, все есть объективация Воли; в убеждении Ф. Ницше, что сущность человека определяется Волей к власти. А.В. Гулыга приводит примеры феноменов науки как актуализаций романтических ценностей, что позволяет ему говорить о «романтическом естествознании» [68, с. 165]. Сквозь призму культа индивидуальности, субъективности этой эпохой в лице истинных социалистов решается проблема цены революции и прогресса, который стоит затормозить ради обеспечения блага отдельного индивида.

Другая парадигмальная ценность этой эпохи – Человеческий Разум, объективированная в теориях прогресса, приводит к реализму, утверждению приоритета в культурно-историческом развитии актуализаций определенных состояний развития науки, техники и индустриализации, т.е. объективированных, или объективных условий. Когеренциями данной ментальной доминанты становятся социалистические теории, в первую очередь, марксизм; реализм как направление в искусстве; архитектура, ориентирующаяся на новые материалы и технологии.

Очередной сдвиг маятника по шкале культурно-цивилизационных ценностей, шкале Бог – Человек происходит в конце Х1Х века. Великая французская революция приоткрыла дверь в мир иррационального, в мир чувств, страстей и воли. Естественно дальнейшее углубление во внерациональное: инстинктивное, рефлекторное, бессознательное. Открытие и объяснение этих глубинных слоев человеческой целостности – прерогатива конца ХIХ – первой половины ХХ века. С одной стороны, сложившаяся в ХIХ веке культурно-историческая реальность как объективация приоритета Человеческой Воли, несомненно, активизирует интерес к внерациональному. С другой стороны, это продолжающееся качание в сторону возвышения в ценности цивилизационных доминант вполне закономерно и происходит в соответствии с сопряженностью субъективного и объективного, или сопряженностью человеческой активности и диалектической закономерности познания от явления к сущности. Действительно, сначала человек познает себя как существо рациональное, как носителя разума (мышления и моральных принципов), поскольку в этом он ярче всего видит свое отличие от окружающего мира. Это состояние по-разному воплощается в культурных эпохах от Средневековья до Просвещения. Потом человек углубляется в свою иррациональность, вначале – в свои чувства, что находит свое отражение в приоритете Человеческой Воли и воплощается в романтизме ХIХ века. Заглянув в мир иррационального. Человек открывает все новые и новые его слои и проявления: чувственность, бессознательное, инстинктивное и т.д. Поэтому и в соответствии с закономерностями познавательного процесса конец ХIХ – первая половина ХХ вв. характеризуется приоритетом иррационального. Акцентирование на иррациональном влечет акцентирование на субъективности, субъективности понимания, субъективности видения и т.п.

В атмосфере приоритета иррационального, субъективного когерентно закономерно появление теории условных рефлексов И. Павлова, учения З. Фрейда об определяющей роли бессознательного, импрессионизма, философии жизни, герменевтики, феноменологии с её принципом интенциональности, архитектуры модерна, в которой и материал, и конструкция служат для создания подчеркнуто индивидуализированных сооружений, и т.п.

Вместе с тем остается высоким темп рационализации, технологизации, научно-технического развития в целом как объективаций доминирования, парадигмальности Человеческого Разума, направленного на цивилизационное обустройство человека. В частности, это актуализируется в становлении новой рациональной архитектуры, провозглашающей устами своего лидера Ле Корбюзье, что «Дом – машина для жилья» и потому, более всего, занятой строительством функционально удобного жилья, сооружений, необходимых для нормального функционирования цивилизации, т.е. всех воплощений приоритета цивилизационных ценностей. Доминирование Человеческого Разума оказывается столь существенным, что сначала имплицитно, а затем явно культурно-цивилизационные феномены как актуализации иррационального, субъективного подвергаются рационализации, внедрению научного познания в сферу иррациональности, субъективности. Рационализации подвергаются все сферы культуры, в частности, самая далекая от науки – искусство.

Действительно, впервые импрессионизм утверждает право художника изображать не объект, а его зрительный образ, первое впечатление, ощущение, затем эмоциональное переживание виденного. Соответствующей становится живописная техника с её пастозностью, отсутствием переднего плана, четких линий. Дальнейшая история живописи адекватна логике познания иррационального: от его фиксации в разных формах – к их объяснению. Постимпрессионизм в лице П. Сезанна акцентирует внимание на дальнейшие поиски техники, адекватной изображению именно зрительного образа. Так, появляются предметы, очерченные яркой сине-черной линией, фрукты, у которых одна половина больше другой, поскольку видящему кажется освещенная часть предмета больше и т.п. В процессе художественного творчества фиксируется, что зрительные образы различны в разное время. Последнее актуализирует поиски техники, отвечающей механизму формирования зрительного образа. Данная задача заставляет Ж. Сёра знакомиться с достижениями в области оптики, опытами Гельмгольца, Максвелла. Так появляется пуантилизм. Дальнейшему процессу познания механизма формирования зрительного образа соответствую кубизм и аналитическое искусство П. Филонова. Аналитический кубизм – это, прежде всего, техника, отражающая механизм воспроизведения изменчивого, динамичного мира (конечно, и направление, воплощающее радость городского бытия, наслаждение от современных форм, заводским образом изготовленных вещей). Этому же этапу углубления в познание механизма создания движущегося зрительного образа соответствуют поиски и нахождение другой техники – аналитического искусства – Павлом Филоновым. Его техника адекватна способу видения изменяющегося, развивающегося мира, растущего как дерева.

Рационализации подвергается не только процесс художественного видения, но и содержание зрительного образа, эмоционального впечатления. В поисках более точного воплощения субъективности создаются фовизм, акцентирующий внимание на радостном спокойном переживании, экспрессионизм, для которого характерно изображение беспокойства, трагического мироощущения, футуризм, передающий восприятие динамического мира, абстракционизм, утверждающий, что «элементарные чувства – страх, радость, печаль и т.п. - …мало привлекательны для художника» [112, с. 11] и который посредством красок и линий должен передавать более тонкие духовные и душевные состояния.

В целом доминирование Человека, цивилизационных ценностей оказывается столь велико, что Ф. Ницше эксплицируя эту эпоху и предсказывая сущность новой культурно-исторической реальности – «ближайших двух столетий» (Цит. по 257, с. 11], трагически восклицает: «Бог умер». Это означает смерть сверхчувственного идеала, того Абсолюта, с которым человек с необходимостью, а не по возможности соизмеряет свои поступки и оценивает их. Человек вне Бога, вне духовности, вне культуры превращается в винтик в хорошо отлаженном механизме общества. Функционирующий, массовый человек – герой данной культурно-исторической эпохи и будущей эпохи постмодернистской культуры.

В предыдущие культурно-исторические эпохи качание маятника в сторону Человека всегда оставляло в парадигмальном ядре идею Бога, хотя при этом происходило расшатывание самой идеи, уменьшение её ценности для большинства людей и, поэтому, воздействия на человека, культурно-историческую действительность в целом. Наступление новой культурной эпохи знаменует такое продолжение движения маятника по шкале парадигмальных ценностей Бог – Человек, когда идея Бога исчезает из парадигмального ядра как актуальность культурно-исторической реальности в целом, но сохраняется имплицитно в своей потенции. Поэтому оценка Ф. Ницше, М. Хайдеггера оказывается не вполне адекватной, слишком трагической. А именно Ф. Ницше утверждал, что происходит «переоценка ценностей». По выражению М. Хайдеггера исчезает «именно «место» для прежних ценностей». «В эту перемену входит то, что не просто прежние ценности падают жертвой обесценивания, но и что, прежде всего, лишается корней сама потребность в ценностях прежнего рода на их прежнем месте, а именно в сверхчувственном» [257, с. 65].

Верно то, что идеи идеала, духовности, служения для подавляющего большинства исчезают из духовной атмосферы наступившей и наступающей постмодернистской культурных эпох, они обесцениваются, перестают быть доминантными. Представляется, что именно об этом говорили А.А. Ухтомский, К. Субири и многие выдающиеся мыслители. «Имя Бога перестает обозначать какую-то определенную конкретную реальность, оно обозначает некую бесконечно удаленную от нас туманность, размытую в своих очертаниях и находящуюся где-то на переферии нашей жизни» [228, с.101]. Все меньшее количество культурно-цивилизационных форм оказывается когерентно качественно, количественно или генетически детерминируемо культурными ценностями, идеалами, служением им.

Основной ценностью становится Человек как собственно человеческое, цивилизационное существо. Базисной доминантой новой постмодернистской культурной эпохи становится принцип максимальной приближенности к каждому отдельному человеку, ко всем аспектам его существования – к его телесному бытию [202], к его субъективности, индивидуальности. Человек становится единственной ценностью, мерой добра, красоты, правды. Адепты постмодернизма противопоставляют признанные обществом посюсторонние ценности вечным, трансцендентальным, утверждая необходимость и приоритет первых, на что указывают и многие исследователи [175, 78, 79 и т.д.]. Этот принцип, означающий очередное качание маятника в сторону Человека, теперь каждого отдельного Человека, появляется в духовной атмосфере западноевропейской культуры почти с начала ХХ века. Постепенно утверждаясь, он актуализируется во множестве культурных феноменов, образующих некоторое единство, целостность, или постмодернистскую культурную эпоху.

Следует отметить появление приставки «пост» в ряде сфер культуры многими авторами, независимо друг от друга. В архитектурном контексте использование термина «постмодернизм» восходит к 1949 году и принадлежит Дж. Хаднату [85, с. 13]. Ч. Дженкс, употребивший термин «постмодернизм» в 1975 году, настаивает на том, что он впервые придал ему концептуальное звучание для осознающих архитектуру как язык [85, с. 11]. А. Тойнби вводит эту приставку для обозначения кризиса новоевропейской модернистской ментальности, сформировавшейся в эпоху Просвещения, с её убеждением в существовании единой цивилизации, единого закона развития общества, человечества, культуры. Иначе говоря, для обозначения ситуации осознания европоцентричности историко-философских построений и отказа от них. Д. Белл грядущее постиндустриальное общество определяет как «состояние игры между людьми», т.е. как общество, в котором главный элемент – человек, которое есть постоянный процесс утверждения индивидуальности, и которому присуще многовариантное развитие [23]. Появляетсяпостструктурализм, в полосу которого Р. Барт вступает в 70-е годы акцентирующий внимание на сопряженности контекста и субъективности при восприятии текста, иначе говоря, начинается «эпоха Текста» [18, c. 44]. Представляется, что данная ситуация когерентно детерминируема утверждением нового парадигмального ядра с главной доминантой – принципом максимальной приближенности к каждому отдельному человеку.

Так, его воплощением также является превращение обыденных житейских действий и жизненных ситуаций обыкновенного человека Леопольда Блума в повествовании Д. Джойса в нечто существенное, достойное и важное как подвиги Одиссея. Некоторые авторы уже Ш. Бодлера считают создателем «стратегии культуры постмодерна» [270, с. 53-57], видимо вследствие глубокого погружения в субъективность, что представляется не вполне соответствующим парадигме постмодерна.

В философии, в мышлении принцип максимальной приближенности к каждому отдельному человеку, принцип индивидуализации находит свое выражени

Поиск по сайту: