СИЗОВ Н.Т.В сущности, замечания, сформулированные киностудией и объединением в заключении (от 24.5), не осуществлены в этом варианте. Взять, к примеру, вашу трактовку будущего фильма, изложенную в сценарии, в отношении победоносного окончания войны. В данном варианте нет ясности в отношении основной темы (победа армии, народа).
Сцена с военруком как была дегенеративной, так и осталась.
Сцена с висящей женщиной как была, так и осталась. Ни к чему в советском фильме такие евангелические тенденции. Перекличка от убийства петуха к вознесению ее на воздух -как это еще можно определить?
Вы вставили новую хронику, но сейчас здесь все перемешалось - Сиваш, атомная война, полуголые солдаты. Надо хотя бы их разбить.
Прояснилась немного ситуация вначале с матерью и героиней, но потом опять все смешалось. У меня ощущение, что, в сущности, все замечания не реализованы, все осталось, по существу, по-прежнему. До срока сдачи (28 июля) надо сделать еще попытку редактирования и перемонтажа картины. Картина в том же состоянии, надо решать, что с ней делать.
Есть ли у Главной редакции свои замечания?
НЕХОРОШЕВ Л.Н.Мне кинокартина сейчас кажется затянутой. Очень затянут, многотемен второй разговор автора с Натальей. Надо найти более мускульный монтаж с хроникой.
ПАВЛЕНОК Б.В.Вопрос: что монтировать и как? Идет стопроцентный пацифистический монтаж, о чем уже говорили и писали. Надо вести разговор по существу.
НЕХОРОШЕВ Л.Н.Если по существу, то, как сложилась уже картина, дать другой монтаж невозможно. Это надо или принимать в основе, или отвергать.
ПАВЛЕНОК Б.В.Никогда это в основе не отвергалось. Но уже говорили, что надо исправить. Непонятная символика, непонятные вещи - это говорилось уже не один раз.
Речь идет о том, можно ли выпускать кинофильм на экран в таком виде? Нельзя. Автор не хочет идти нам навстречу, а фильм по-прежнему понятен только ему. Есть только видимость того, что замечания учтены, а все осталось по-прежнему: и типография, и военрук, и весь военный эпизод (читай, как хочешь, и атомную бомбу и др.), осталась и висящая женщина, и петух.
Поначалу ясно, где сон, где явь, где воспоминания, даже отбиваются цветом, а во второй половине все смешивается, где мать, где жена - не поймешь.
ХУЦИЕВ М.М.Я должен отвести обвинение от Тарковского, что ничего с картиной не делается и что он упрямится. Накануне мы смотрели совершенно другой вариант и поддержали это направление. Другое дело, что это в принципе можно не принимать.
Сейчас сцена с военруком не вызывает, по-нашему, таких возражений, как раньше. То же о хронике. Можно спорить о завершенности этого эпизода, но сам локальный марш через Сиваш, когда стоял один, то вызывал претензии, но сейчас, с новой хроникой - совсем другое дело. Замысел, по крайней мере, был тот, что советский народ на своих плечах вынес огромную тяжесть и продолжает нести новые кризисы. Берлин и победа невозможны без подвига каждодневного, солдатского. Я никак не воспринимаю его пацифистским. Может быть, здесь еще эпизод не до конца расчищен.
Что касается женщины, то в предшествующем варианте она не складывалась, но сейчас, на мой взгляд, в этом ключе она сложилась. Нашла свое место. Она может по вкусу не нравиться, но евангелистских ассоциаций у меня не возникает. Единственный смысл этой сцены для меня - многозначность женщины, приподнятой над кроватью.
Нам казалось, что картина в монтаже сделала большой шаг вперед. Андрей Арсеньевич очень много работал, сделал все, о чем говорили, кроме женщины. Мы решили вынести ее на обсуждение. Раньше я был резко против нее, сейчас она, по-моему, на месте.
КРЕМНЕВ Б.Г.Если быть справедливым, то я должен сказать со всей откровенностью, что работа проведена очень большая, добросовестная, очень мучительная. Все по многу раз переделывалось. К чести Андрея Тарковского, он отнесся к замечаниям очень внимательно. Очень много стало ясно, выстроилось. Например, в художественном и тематическом отношениях стали абсолютно ясны испанцы. Введен новый эпизод со стратостатом, он стоит на месте, верно подчеркивает дух эпохи, времени.
К эпизоду типографии не было предъявлено никаких серьезных требований, но она сильно сокращена. У меня сцена типографии не вызывает никаких возражений, здесь нет никакого криминала.
Сцена с военруком. Мне с самого начала не нравилась эта сцена, в том смысле, как изображен человек, прошедший войну. Но эта сцена снята точно по сценарию, хотя по тексту у меня лично есть много замечаний. Качественно в этом эпизоде сделано очень много. Сейчас ясно, чисто показан подвиг этого человека. Другое дело, что я не принимаю самого человека, но эпизод сложился в минимально приемлемом плане. Ушли те реплики, которые мы требовали убрать. Главная мысль ясна.
ПАВЛЕНОК Б.В.В том-то и дело, что мысль ясна, но принять ее нельзя. Вы что, считаете, что картину можно принять? Мы считаем, что картина не готова.
КРЕМНЕВ Б.Г.Вопрос прояснения: в первой половине фильма ясность достигнута. Что касается второй половины, то там идет болтанка, которую надо устранить. Что касается хроники, то она еще не сложена. Есть здесь некоторая неясность, которую надо устранить. Над хроникой надо думать. Здесь может быть и пацифистская пропаганда.
ПАВЛЕНОК Б.В.Не пацифизм, а бессмысленность подвига нашего народа в войне. И так можно читать.
(...)
ОРЛОВ Д.К.Я думаю, каких-то вещей мы здесь просто недоговариваем. Принимая стилистику этой картины, ее язык и образы, необходимо внести в эту картину идейную ясность
- вот о чем идет речь. Начинаются недоумения с первого кадра-гипноза. Для чего он?
ХУЦИЕВ М.М.Мы пытались это убрать, но это не вышло. Это ввод в стилистику картины.
ОРЛОВ Д.К.Может быть, в стилистику это и вводит, но есть и другие соображения. От этого кадра до эпизода с автором (со словами: есть совесть, память)... Я не понимаю, как это вяжется с началом. Ну, пусть я понять не могу: она моет голову, валится потолок, уйма таких вещей, мне непонятно, но пусть это остается, это язык режиссера. Хотя мне видится в этом натужность, искусственность, надуманность.
Первая половина, по сравнению с предшествующим вариантом, выстроилась, но с момента хроники (наши оборванцы-солдаты, красавцы-американцы) в картине все начинает брезжить. Взгляд автора на этот эпизод нашей истории очень субъективен, для меня лично неприемлемый.
Эпизод с военруком, с ненормальным, дебилом-военруком прямо монтируется с идущими оборванцами. Если мы запустили этот сценарий, то надо добиваться ясности - смысловой и концепционной. Евангелистические моменты - "кому явился ангел в виде горящего куста?" и другие. У нас церковь отделена от государства, и методы доказательства у нас иные - неевангелистические.
ТАРКОВСКИЙ А.А.Вопрос не только к Павленку и Орлову: откуда такое количество ко мне претензий? Как можно заподозрить во мне такое количество мыслей, которые я хочу протащить в фильме? Откуда такое отношение?
Я не считаю картину такой совершенной. Но и не считаю справедливым, что я ничего с ней не сделал. Это несправедливо.
ПАВЛЕНОК Б.В.Мои претензии не вообще к автору, а к фильму. Может быть, следовало бы сначала похвалить, а потом предъявить претензии. Но мы говорили по существу. Главные требования к фильму не были осуществлены. То, что лучше стал фильм, - это так. Речь не идет о том, чтобы переделывать всю картину, ее стилистику, перекраивать Тарковского под Шукшина. Речь идет о трех вмешательствах в картину. Я говорю о кинокартине, а не о режиссере Тарковском. У меня к нему претензий нет.
(...)
СИЗОВ Н.Т.Со всем, что сказали Павленок и Орлов, я целиком согласен. Меня удивляет, почему такое неуважительное, пренебрежительное отношение к нашему мнению? Я в десятый раз прошу: сделайте другую хронику о Советской армии. Бог с ней, со стилистикой, пусть будет, какая есть. Но показать" Красную армию в таком виде - политически неверно. Почему мы видим не тот фильм, который был заявлен в сценарии, а другой? Могу процитировать ваш сценарий: о победоносном завершении войны, о судьбе героини, прошедшей через все испытания...
Ничего не изменилось по существу. Ввели только сцену со стратостатом, сократили немного военрука. Но надо его еще сократить, чтобы не дегероизировать военрука после его подвига. Хроника нуждается в чистке, в перекомпановке. Надо показать, что победа Советской армии спасла мир, это общеизвестно. Есть и соответствующая хроника.
Я категорически возражаю против вознесенной женщины. Вам это кажется хорошо, но это плохо, так как никто не поймет вашего замысла. Нравится вам это или нет - этого в фильме быть не должно. Надо делать поправки в течение оставшегося времени. Надо взять, товарищи Хуциев и Кремнев, заключение, подписанное мною, и внимательно пройтись по замечаниям. То, что требуется, это предельный идеологический минимум. Не максимум, а элементарные требования. То, что непонятно, где кто, бог с ним, но что вываливается за пределы наших требований, должно быть убрано.
Надо, Андрей Арсеньевич, понять ситуацию: если поправки не будут сделаны, картина принята не будет. Надо доводить дело до конца и сделать те минимальные требования, о которых мы здесь говорили. Надо, чтобы к концу той недели, к приезду товарища Ермаша, сделать поправки и показать картину. Если нет, вам придется представлять ее самому.
ПАВЛЕНОК Б.В.А метраж?
СИЗОВ Н.Т.Сколько сейчас? 3100? Как быть с этим? Этот вопрос надо решить в Комитете. (...) Надо, Андрей Арсеньевич, при окончательном монтаже думать и о размерах, о судьбе картины, о прокате. Если не выйдет, то об этом придется говорить с товарищем Ермашом. На одну пленку мы пока переводить не будем. Андрей Арсеньевич, прошу начать работу и до 22-го (до приезда товарища Ермаша) сделать то, о чем мы говорили.
После поправок картину предстояло показать лично товарищу Ермашу. От позиции тогдашнего главначальника советского кино зависело, конечно же, не все, но многое. Сам Ф.Т.Ермаш в уже перестроечные годы описывал свои впечатления с благоговейным восторгом: "В конце июля 1974 года на студии состоялся первый просмотр 'Зеркала". Это был рабочий просмотр еще на двух пленках. Перед нами предстало зрелище необычайное, сотканное из почти неуловимых тончайших нюансов душевных состояний героев на фоне нашей почти уже прошлой жизни. Всех покорила Маргарита Терехова своим трепетным проникновением в хрупкий и мужественный одновременно образ матери. Невиданная до сих пор хроника, особенно измученные войной, но не останавливающиеся солдаты, которые тянут плот с орудием по бесконечной жиже лимана. Это была поразительная правда..."
К сожалению, столь трепетные слова Филипп Тимофеевич почему-то не произнес сразу после просмотра вслух, он высказал тогда совсем иное. По крайней мере, сам Тарковский в тот же день сделал в своем дневнике такую примечательную запись: "29 июля. Снова начинается спектакль со сдачей фильма. В четверг Ермаш не дал разрешения на выпуск фильма: все в нем ему якобы непонятно. "Не могли бы вы сделать немного пояснее?"Некоторые сцены ему вообще не понравились: "Вырежьте их просто-напросто! Зачем они вообще нужны ?" и так далее, и тому подобное.
Это была чрезвычайно противная сцена. Как будто Ермаш хотел сыграть плохо заученную роль или исключительно неловко продемонстрировать свою "верность принципам". Как всегда он производил невероятно смехотворное впечатление - то ли деспота, то ли сверхограниченного человека. В роли Председателя Госкино он являет собой, конечно, весьма убогую фигуру".
Вот тебе на! Кто же из них - киноначальник или режиссер -оказался честнее?Гадать нет необходимости, ибо сохранилась стенограмма того обсуждения.