Доистория западноевропейской этнологии. Накопление этнографических знаний

В античную эпоху стремление познать окружающий мир достигло наибольшего расцвета у древних римлян, которые, будучи рачительными наследниками древнегреческой культуры, оставили наибольшее число ценных для современной науки данных.

Первое обстоятельное этногеографическое описание народов Восточной Европы - скифов и их соседей - оставил Геродот. Тысячу лет спустя подобное описание, гораздо более короткое, но не менее ценное, сделал безымянный сирийский автор — продолжатель хроники Захарии Ритора, известный под именем Псевдо-Захарии. Еще через шесть веков этническую географию Восточной Европы составил Нестор-летописец, уделив главное внимание восточнославянским племенам.

Исследователи, как правило, смотрят на эти описания только как на этногеографические очерки, данные которых нужно увязать с географическими и археологическими картами и современными этнолингвистическими классификациями. Лишь немногие историки обращают внимание на то, что Геродот и Псевдо-Захария, как и многие другие древние и средневековые авторы, рассматривали описываемые ими народы и страны сквозь призму мифологической картины мира.

Мифологическое (в основе своей первобытное, родоплеменное) мировоззрение делит мир и его обитателей на «свой» центр и «чужую» периферию, «своих» (соплеменников) и «чужих» («инородцев»). При этом «свои» рассматриваются как «настоящие люди», а «чужие» в той или иной степени наделяются чертами обитателей иного (потустороннего) мира, населенного богами, демонами, чудовищами и духами предков. С развитием общества круг «своих» расширяется, охватывая народность, конфессию, расу, этнокультурную общность. «Чужими» же остаются народы, отделенные от «своих» большими расстояниями и (или) культурными, языковыми, социальными барьерами. Такие представления свойственны и первобытным, и цивилизованным обществам, и фольклорной, и книжной традиции (вплоть до современной). Они лежат в основе «баснословных» описаний далеких народов и всякого рода шовинистических и расистских мифов.

В таких традициях грань между реальным миром людей и миром мифических образов оказывается очень зыбкой. Так, описание пути на северо-восток Европы у Геродота (IV, 20-36) начинается со вполне реальных скифов и кончается мифическими гипербореями, грифами и аримаспами, для которых находятся четкие соответствия в индоиранской мифологии, а сам путь незаметно превращается из торгового маршрута в шаманский полет. Но если народу приписываются мифологические черты (даже фантастические), это еще не значит, что он реально не существовал. Так, киммерийцы - вполне реальное население Северного Причерноморья, но они же у Гомера и его схолиастов - мифологические обитатели загробного (нижнего) мира или его преддверия, прямо отождествляемые с умершими. Пигмеи, поныне живущие в лесах Центральной Африки, в античной традиции имеют черты хтонических демонов и долгое время считались «баснословным» народом.

Мифологизация «инородцев» обычно идет в двух направлениях. Как и подобает обитателям «иного» мира, где «все наоборот», они либо «блаженные», «священные», либо «проклятые», «нечистые». В первом случае они прекрасны и морально совершенны, свободны от социальных пороков и природных тягот. Во втором - порочны, уродливы, жестоки и враждебны «настоящим» людям. Их страны носят соответственно черты загробного рая или ада, размещаясь на мифологической периферии реального мира, а то и прямо в ином (нижнем) мире, как киммерийцы у схолиастов Гомера (Schol. Horn. II. XI, 14). Образы «благородных» народов и «кровожадных» варваров (дикарей) сосуществуют в книжной традиции от античности до наших дней.

В 148 г. до н. э. Македония стала римской провинцией, в 146 г. до н. э. в результате Третьей пунической войны был разгромлен Карфаген — главный противник Рима. Древнеримская империя стала ведущей державой в Европе, Северной Африке и Малой Азии. Римские легионеры появились на туманных островах Альбиона — современной Англии. Они стояли военными лагерями в Галлии, вели длительные войны с германскими племенами.

В 100 г. до н. э. родился Гай Юлий Цезарь. Он был не только выдающимся политическим деятелем Римской империи, но и автором двух исторических трудов: «Записки о Галльской войне» и «Гражданская война». В период, когда власть в Риме принадлежала трем лицам — триумвирату, правление римскими владениями было разделено между Цезарем, Помпеем и Крассом. Цезарь правил Галлией, Помпей — Римом и Испанией, Красс — Сирией. В то время классовая дифференциация в Южной Галлии была значительно большей, чем в Северной, где племена, опиравшиеся на помощь германских племен и их вождя Ариовиста. противоборствовали Риму. Начав войну с Ариовистом, Цезарь выступал от имени всех галлов, хотя опирался по существу только на галльскую знать. Дважды войска Цезаря переходили Рейн и в конце концов разгромили Ариовисту. Северная Галлия также была подчинена Риму, и легионы Цезаря появились в Британии. Объяснению политических целей и их оправданию служат «Записки о Галльской войне», содержащие важные сведения очевидца о жизни галльских, германских и британских племен. По сей день эти сведения используются этнографами для решения проблем первобытной и этнической историй.

10 января 49 г. до н. э. Цезарь переходит реку Рубикон, отделявшую Галлию от Италии, и начинает гражданскую войну с Помпеем. Она увенчалась установлением диктатуры Юлия Цезаря в Римской империи. Своеобразным оправдательным документом для истории служат его записки «Гражданская война», которые носят сугубо политический, полемический характер.

В I и II вв. н. э. Римская империя достигает своего наибольшего могущества, владения ее простираются значительно дальше, чем прежде, что способствует появлению историко-географических сочинений, получающих значительный общественный резонанс. Почти вслед за записками Цезаря появляется гигантский труд Страбона «География», состоящий из 17 книг, в которых описано или упомянуто достаточно достоверно о восьмистах народах, населявших территорию, ограниченную на северо-западе Британскими островами, на северо-востоке Балтийским морем, на юго-востоке Индией, на юго-западе Северной Африкой. Страбон родился около 63 г. до н, э. и умер в 24 г. н. э. Он принадлежал к той древнегреческой аристократии, которая после завоевания Греции Римом сохранила свои привилегии и активно сотрудничала с римской администрацией. Подобно историку VI в. н. э. Полибию — автору «Всеобщей истории», Страбон способствовал обогащению римской культурной традиции достижениями великих древних греков.

Не мог в своем сочинении Страбон обойти вниманием и скифов, о которых писал Геродот, названный Страбоном первым географом мира. «На Иберийской равнине,— пишет Страбон,— обитает население более склонное к земледелию и миру, которое одевается на армянский и индийский лад; горную страну, напротив, занимают простолюдины и воины, живущие по обычаям скифов и сарматов, соседями и родственниками которых они являются…».

В копилку этнографических знаний внес вклад Плиний Старший (23—79 гг. н. э.), автор «Естественной истории». В его 37 томов вошли многие данные по географии, этнографии, истории, космографии, биологии, медицине, минералогии, искусству и другим отраслям знаний из Геродота, Страбона, Цезаря и других ранних авторов.

Особое место в истории этнографических знаний занимают труды Корнелия Тацита. Только за последние десятилетия литературное наследие этого политика, философа и историка переиздано на разных языках. Его «Германию» изучал и использовал в своих историко-этнографических исследованиях о древних германцах Фридрих Энгельс.

Современник жестокой диктатуры римских рабовладельцев так называемого периода принципата, Тацит родился в 55 г. н. э. и скончался около 117 г. Он был, по выражению Пушкина, «бичом тиранов». Литературное творчество Тацита чаще всего называют обвинительной речью человека, не удовлетворенного положением дел в государстве и возмущенного монаршей несправедливостью по отношению к близким ему людям. Тацит был заметной фигурой в римском государственном аппарате — наместником одной из галльских областей Рима. Свои сочинения он обращал непосредственно к сильным мира — племяннику Тиберия, ведущему борьбу с германскими племенами, или Цезарю Траяну. Когда Цезарем была несправедливо задета честь его тестя — наместника Британии Юлия Агриколы, он разразился блистательным панегириком «Юлий Агрикола».

«Истории» (описание истории Римской империи от смерти Нерона до смерти Домициана), «Анналы» (18 книг об исторических событиях, очевидцем которых был Тацит, и особенно о германском походе племянника Тиберия) и «О происхождении, местожительстве и правах германских племен, или Германия» — таковы главные исторические и этнографические труды Тацита. Несомненно, им было написано больше, но и из этих главных трудов не все дошло до наших дней. Очень мало сохранилось от «Истории»; из 18 книг «Анналов» уцелели первые четыре, начало пятой, часть шестой и книги с 11-й по 16-ю. Зато пережили свой век и своего создателя и панегирик тестю, и небольшая по объему, но удивительно емкая по содержанию «Германия».

В сочинении «Юлий Агрикола», посвященном жизнеописанию знаменитого римского полководца и его походам на Британские острова, в главах с 10-й по 14-ю дан очерк географии и этнографии Британии по различным письменным источникам и, главное, по рассказам многократно бывавшего там Агриколы.

«Кто населял Британию в древнейшие времена, исконные ли ее уроженцы или прибывшие сюда чужестранцы, как обычно у варваров,— никому не известно. Внешность же у британцев самая разнообразная, и отсюда обилие всевозможных догадок... Взвесив все это, можно считать вероятным, что в целом именно галлы заняли и заселили ближайший к ним остров. Из-за приверженности к тем же религиозным верованиям здесь можно увидеть такие же священнодействия, как и у галлов; да и языки тех и других мало чем отличаются...»

Эта краткая и точная справка Тацита звучит как вступление к современной этнографической статье о древней Британии.

Панегирик в честь Агриколы был не только проявлением родственных чувств Тацита, но и строгим документальным описанием военных возможностей островитян, их нравов и обычаев. Во всех своих сочинениях Тацит оставался расчетливым римлянином, недовольным действиями тех или иных власть предержащих, но стремившимся к укреплению Римской империи.

Современные историки и этнографы, обращаясь к знаменитой «Германии», вели длительную дискуссию о ее достоверности и самом смысле написания. Высказывалось мнение, что Тацит написал сатиру на нравы Рима (противопоставляя положительных германцев развращенным римлянам). Обращалось внимание на особое отношение Тацита к Траяну, избранному Цезарем. И «Германия» считалась прокламационным памфлетом, призывающим двинуть легионы через Рейн на германцев. В обоих случаях считалось маловероятным, что Тацит, описывая «происхождение, местожительство и нравы германских племен», дает истинное описание. Забыта была при этом и сама личность выдающегося римлянина, и его социальное положение.

Нет, Тацит не мог создавать иллюзорную картину. Поскольку для Рима германские племена были актуальной проблемой, знание подлинных обстоятельств которой означало жизнь или смерть империи, «Германия» Тацита, по меткому замечанию советского историка И. В. Гревса,— «этюд делового характера».

Источниками для «Германии» послужили личные наблюдения Тацита, бывшего наместником в соседней с Рейном области, рассказы отца и Агриколы, ходивших войной на германцев, а также сочинения Юлия Цезаря, Страбона. Плиния Старшего. Последний долго служил в рейнской армии и написал о войнах с германцами 20 книг, которые не дошли до наших дней, но которыми мог пользоваться и пользовался Тацит.

«Германия» — небольшое, в 40 книжных страниц, сочинение — имеет две части: общую, состоящую из 27 глав, где дается описание общественного устройства, быта и культуры германцев, и специальную — из 19 глав, которые посвящены анализу конкретных культурно-бытовых особенностей отдельных племен, живущих вдоль правого берега Рейна на восток и северо-восток вплоть до устья Эльбы, Датского полуострова и Балтийского моря.

В седьмой главе общей части мы читаем у Тацита следующее: «Царей они выбирают из наиболее знатных, вождей — из наиболее доблестных. Но и цари не обладают у них безграничным и безраздельным могуществом, и вожди начальствуют над ними, скорее увлекая примером и вызывая их восхищение, если они решительны, если выдаются достоинствами, если сражаются всегда впереди, чем наделенные подлинной властью. Впрочем, ни карать смертью, ни налагать оковы, ни даже подвергать бичеванию не дозволено никому, кроме жрецов, да и они делают это как бы в наказание и не по распоряжению вождя, а якобы по повелению бога, который, как они верят, присутствует среди сражающихся. И они берут с собою в битву некоторые извлеченные из священных рощ изображения и святыни; но больше всего побуждает их к храбрости то, что конные отряды и боевые клинья составляют у них не по прихоти обстоятельств и не представляют собою случайных скопищ, но состоят из связанных семейными узами и кровным родством; к тому же их близкие находятся рядом с ними, так что им слышны вопли женщин и плач младенцев, и для каждого эти свидетели — самое святое, что у него есть, и их похвала дороже всякой другой; к матерям, к женам несут они свои раны, и те не страшатся считать и осматривать их, и они же доставляют им, дерущимся с неприятелем, пищу и ободрение». Поразительна осведомленность и наблюдательность Тацита. Почти две тысячи лет назад своим сочинением он закладывал фундамент будущей этнографической науки. Тацит рассуждает о происхождении германских племен и называет их «туземной расой», сохраняющей чистоту запрещением смешения с другими; описывает брачные церемонии и воспитание детей, наследственное право и кровную месть, общинные формы хозяйствования и пережитки родовой организации. «Германия» построена по традиционным канонам современного этнографического описания отдельных народов. И как многие современные монографии часто заканчиваются описанием похоронной церемонии — «Германия» Тита Корнелия Тацита в общей части заканчивается погребальным обрядом и культом умерших.

Римские географы и историки, философы и поэты были, как уже говорилось, рачительными наследниками древнегреческой культуры. Знания о мире, о народах, населяющих землю в древней Европе и в древней Азии, были и поразительно точными, и фантастически-сказочными, но эти знания, различая людей по цвету кожи, языку и культуре, не разделяли человеческий род на представителей «высших» и «низших» рас. В сочинениях древних авторов нет расистских суждений.

Таким образом, концу эпохи Римской империи, в первые века новой эры, цивилизованный греко-римский мир располагал уже вполне реальной информацией о народах обширного круга земель Европы, Передней Азии и Северной Африки: от Британских островов до Индостана. И эта информация не оставалась мертвым балластом: мыслящие люди античности — философы, писатели, ученые — .размышляли о различиях и сходствах между народами, пытались найти им объяснения: ссылались то на действие географической среды (Гиппократ, Аристотель, Посидоний), то на взаимные культурные влияния (Геродот, Страбон), то на ступени «культурного развития (Демокрит, Лукреций). Порой ставились вопросы (происхождения самих народов, родства между ними (Геродот, Тацит и др.). У некоторых авторов изложение этнографических данных служило даже морально-назидательным целям (Тацит).

Средние века

Крушение античной цивилизации, варварские нашествия, хозяйственный и культурный упадок — все это привело в V—VI вв. к резкому сужению географического и этнографического кругозора. Политическое раздробление феодализирующейся Европы ограничило культурный горизонт рамками мелких графств и княжеств. Не только научный интерес, но и простая любознательность пропали даже у правящей верхушки, не говоря уже о массе населения. Остатки образованности сохранились только у христианского духовенства, но оно по самому духу христианского вероучения негативно относилось к светским, земным знаниям.

Неудивительно поэтому, что вся первая половина средневековья была эпохой крайнего падания и этнографических знаний. Только в восточной половине бывшей Римской империи, в Византии, удерживались еще крохи античных традиций. У византийских авторов (в VI в. — Прокопий, Иордан, в IX в. — Маврикий, в X в.— Константин и др.) мы находим некоторые более или менее достоверные этнографические сведения; но они по большей части имеют лишь практическое назначение — это как бы военные и коммерческие справочники. В западной же части Европы ни походы скандинавских викингов (IX—X вв.), ни крестовые походы (XII—XIII вв.) не пробудили даже у образованной части европейского общества желания узнать что-то об окружающих народах. Лишь у церковных историков XI—XII вв. (Адам, Титмар, Гельмольд) есть сведения о народах Северо-Восточной Европы, особенно о прибалтийских славянах: интерес к ним был вызван миссионерскими устремлениями.

Пример «ученой» мифологической этнографии Западной Европы дают византийские авторы Георгий Амартол (IX в.), чей труд использовал Нестор, а также Псевдо-Кесарии (VI в.), впервые упоминающий славян под их собственным именем. Приведем полностью этнографический пассаж Амартола (в славянском переводе, цитируемом Нестором): «Ибо комуждо языку овтмъ исписанъ законъ есть, другим же обычая, зане законъ беззаконъникомъ отечъствие мниться. От них же первие сирии, живуще на конець земля, законъ имуть отець своих обычаи: не любодъяти и предюбодъяти, ни красти, ни оклеветати, ли убити, ли зло дъяти весьма. Закон же и у вактриянъ, глаголемии врахманеи островьници, еже от прадъдъ показаньемъ и благочестьемь мяс не ядуще, ни вина пьюще, ни блуда творяще, никакоя же злобы творяще, страха ради многа божия ибо таче прилежащимъ к нимъ индиом - убийстводтици сквернотворяще гнъвливи и паче естьства; ли внутрьнъиши странт ихъ человъкъ ядуще и страньствующихъ убиваху, паче же ядять яко пси. Етеръ же законъ хялдъемъ и вавилонямь: матери поимати, съ братними чады блудъ дъяти, и убиваху. И всякое бо студное дъянье яко добродътелье мнятся дъюще, любо далече страны своея будуть. Инъ же законъ гилиомь: жены в них орють, зижють храми, и мужьская дъла творять, но любы творять елико хощеть, не въздержаеми от мужий своихъ весьма, ли зазрять, в нихъ же суть храбрыя жены ловити звърь кръпкыи. Владъють же жены мужн своими и добляють ими. Во Врътаньи же мнози мужи с единою женою спять, и многы жены с единымъ мужемъ похотьствують: безаконьная яко законъ отець нёзавистьно ни въздержаньно. Амазоне же мужа не имуть, но и аки скотъ бесловесныи единою лътомъ к вешнимъ днемъ оземьствени будут; и сочтаются с окрестными мужи, яко нъкоторое имъ торжьство и велико праздньство время то мнять. От них заченшимъ въ чревъ паки розбъгнутся отсюду вси. Во время же хотящимъ родити, аще родится отроча, погубять; аще же дъвическъ полъ, то въздоять и прилъжнъ въспитають».

В этом пассаже народы делятся на «блаженных» и «нечистых». Первые (сиры, бактриане-брахманы) идеально добродетельны. Вторые (индийцы, халдеи-вавилоняне, британцы) наделены лишь пороками; особенно подчеркиваются их жестокость (вплоть до людоедства) и сексуальная распущенность. Это скорее не люди, а какие-то чудовища, лишенные всяких законов и морали. В обоих случаях «все наоборот»: либо абсолютная добродетель, отсутствующая или редкая в реальном обществе, либо столь же абсолютное бесчеловечие и «антимораль». По принципу «все наоборот».

Практическими же побуждениями были непосредственно обусловлены путешествия на далекий Восток европейских монахов— Плано Карпини, Рубрука (XIII в.), пытавшихся разведать что-либо о возможности военного союза с татаро-монголами против мусульман, а также длительное путешествие венецианского купца Марко Поло (XIII в.), связанное с торговыми интересами.

Поиск по сайту: