XXVI. Ведуны, ведьмы, упыри и оборотни 1 страница

Народные предания ставят ведуна и ведьму в весьма близкое и несомнен­ное сродство с теми мифическими существами, которыми фантазия издревле на­селяла воздушные области. Но есть и существенное между ними различие: все сти­хийные духи более или менее удалены от человека, более или менее представляют­ся ему в таинственной недоступности; напротив, ведуны и ведьмы живут между людьми и с виду ничем не отличаются от обыкновенных смертных, кроме неболь­шого, тщательно скрываемого хвостика. Простолюдин ищет их в собственной сре­де; он даже укажет на известные лица своей деревни, как на ведуна или ведьму, и посоветует их остерегаться. Еще недавно почти всякая местность имела своего кол­дуна, и на Украйне до сих пор убеждены, что нет деревни, в которой не бьшо б ведь­мы¹. К ним прибегают в нужде, просят их помощи и советов; на них же обращается и ответственность за все общественные и частные бедствия.

Ведун и ведьма (ведунья, вещица) от корня вед, вещ, как объяснено выше (1, 205—7), означают вещих людей, наделенных духом предвидения и пророчества, поэтическим даром и искусством целить болезни. Названия эти совершенно тож­дественны с словами: знахарь и знахарка, указывающими на то же высшее веде­ние². Областные говоры, летописи и другие старинные памятники предлагают не­сколько синонимов для обозначения ведуна и ведуньи, называют их колдунами, чародеями, кудесниками и волхвами, вещими женками, колдуньями, чаровница­ми, бабами-кудесницами и волхвитками. Чары — это те суеверные, таинственные обряды, какие совершаются, с одной стороны, для отклонения различных напа­стей, для изгнания нечистой силы, врачевания болезней, водворения семейного счастия и довольства, а с другой — для того, чтобы наслать на своих врагов всевоз­можные беды и предать их во власть злобных, мучительных демонов. Чаровник,

¹ Иллюстр. 1845, 415; Москв. 1846, XI-XII, 149.

² Нем. hexe Я. Гримм объясняет скандинавским hagr — dexter, artificiosus; следовательно, hexe — то же, что лат. saga, т. е. хитрая, мудрая = вещая жена (D. Myth., 992).

чародеец^1—тот, кто умеет совершать подобные обряды, кому ведомы и доступны заклятия, свойства трав, корений и различных снадобий; очарованный — закля­тый, заколдованный, сделавшийся жертвою волшебных чар. Кудесник — по объяс­нению Памвы Берынды: чаровник; в Рязанской губ. окýдник — колдун²; кудесить — колдовать, ворожить, кудеса — в Новгород. и Вологод. губерниях: святочные игри­ща и гадания³, а в Тульской — чара, совершаемая колдуном с целию умилостивить разгневанного домового и состоящая в обрядовом заклании петуха (= остаток древ­ней жертвы пенатам, см. II, 56). Стоглав замечает, что когда соперники выходят на судебный поединок, «и в те поры волхвы и чародейники от бесовских научений по­собие им творят, кудесы бьют» (II, 142). В основе приведенных слов лежит корень куд = чуд; старочешск. cúditi — очищать, zuatocudna — вода, т. е. очистительная, cudar — судья (по связи древнего суда с религиозными очистительными обряда­ми). Профес. Срезневский указывает, что глагол кудити употребляется чехами в смысле: заговаривать; у нас прокуда — хитрый, лукавый человек⁴. Корень чуд вполне совпадает по значению с див (светить, сиять); как от последнего образова­лись слова: диво, дивный, дивиться, так от первого — чудо (множ. чудеса = кудеса), чудный, чудесный (в Новгор. губ. кудесный)⁵, чудиться, как с словом кудеса соеди­няется понятие о чародействе, так тот же самый смысл присваивают древние па­мятники и речению дивы. В Святославовом Изборнике (1073 г. ) читаем: «да не будеть влхвуяй влшьбы, или вражай и чяродеиць, или баяй⁶ и дивы творяй и тробьный влхв»⁷; Кормчая книга запрещает творить коби⁸ и дивы⁹. Сверх того, дивами издревле назывались облачные духи = великаны и лешие (дивии люди и дивожены); согласно с этим, и слову чудо, чудо-вище давалось и дается значение исполи­на, владыки небесных источников и лесов (II, 312—3). Таким образом, язык ясно свидетельствует о древнейшей связи чародеев и кудесников с тученосными демона­ми = великанами и лешими; связь эта подтверждается и сканд. troll, которое служит общим названием и для тех, и для других¹⁰. Слово «колдун» в коренном его значе­нии доселе остается неразъясненным. По мнению г. Срезневского, колдуном (сла­вянский корень клъд = колд или калд = клуд = куд) в старое время называли того, кто совершал жертвенные приношения; в хорутанском наречии калдовати — прино­сить жертву, калдованц — жрец, калдовница и калдовише — жертвенник¹¹. В слова­ре Даля колдовать истолковано: ворожить, гадать, творить чары («чем он колдует? снадобьями, наговорами»)¹². Наконец волхв — название, известное из древних ру­кописей и доныне уцелевшее в лубочных сказках и областных говорах: у Нестора слова волхв и кудесник употребляются, как однозначащие¹³, в переводе Евангелия:

¹ Слово, встречающееся в Святославовом Изборнике и у митрополита Кирилла. — Рус. Дост., I, 111.

² Обл. Сл., 140.

³ Рус. прост. празд., II, 34.

⁴ Срезнев., 60; Обл. Сл., 180; Доп. обл. сл., 173; Поэт. Воз., II, 167: прокудливая береза = чтимая язычниками.

⁵ Доп. обл. сл., 94.

⁶ От баяти — заговаривать.

⁷ Матер, для истор. письмен, ст. Бусл., 7.

⁸ Кобь — в старинных рукописях: волшебство, а в современном языке (в Пермск. губ. ): худое дело, зло.

⁹ Рус. Дост., III, 38; Обл. Сл., 85.

¹⁰ D. Myth., 993.

¹¹ Срезнев., 59—60.

¹² Толк. Слов., I, 747.

¹³ Смотри рассказ о смерти Олега.

«се волсви от восток приидоше во Иерусалим» (Матф. II, 1); в троянской истории о Колхасе сказано: «влхов и кобник хитр»¹, в Вологод. губ. волхат (волхит) — колдун, волхатка (волхвитка) — ворожея, в Новгор. волх — колдун, угадчик, прорицатель, в Калуж. валхвйть — предугадывать, предузнавать, малорус. волшити — хитрить; производные волшебный, волшебство пользуются гражданством и в литературной речи; болгар, волхв, вохв — прорицатель, волшина — брань, хорв. вухвец, вуховец — python и вухвица — pythonissa², у Вацерада: «phytones, sagapetae = wlchwec, wlchwice». Сверх дара прорицаний волхвам приписывается и врачебное искусство (I, 208). Ря­дом с мужскою формою волхв встречаем женскую влхва³, которой в скандинавском соответствует völva (valva, völa, vala) — колдунья, пророчица и притом, по свиде­тельству древней Эдды (см. Völuspâ), существо вполне мифическое. Г. Буслаев сближает с этими речениями и финское völho, velho — колдун; «как сканд. völva (го­ворит он) является в сжатой форме völa, так и финн. volho изменяется в völlo. По свойству славянского языка гласный звук перед плавным переходит по другую сто­рону плавного, напр., helm — шлем; потому völva, völho является в Остром. ев. в древнеславян. форме влхв, а русский язык ставит гласный звук и перед плавным и после, напр., шелом: следовательно, волхв или волхов (у Нестора: волсви), собст­венно, русская форма». Корень для слова волхв г. Буслаев указывает в санскр. валг — светить, блистать, подобно тому, как жрец происходит от жреть, гореть⁴, и старинное поучительное слово принимает имена «волхв» и «жрец» за тождествен­ные по значению (II, 34).

Итак, обзор названий, присвоявшихся ведунам и ведьмам, наводит нас на поня­тия: высшей, сверхъестественной мудрости, предведения, поэтического творчества, знания священных заклятий, жертвенных и очистительных обрядов, уменья совер­шать гадания, давать предвещания и врачевать недуги. Все исчисленные дарования исстари признавались за существенные, необходимые признаки божественных и демонических существ, управлявших дождевыми тучами, ветрами и грозою. Как возжигатель молниеносного пламени, как устроитель семейного очага, бог-громовник почитался верховным жрецом (см. гл. XV); с тем же жреческим характером должны были представляться и сопутствующие ему духи и нимфы. Как обладатели небесных источников, духи эти и нимфы пили «живую воду» и в ней обретали силу поэтического вдохновения, мудрости, пророчества и целений, словом, становились вещими = ведунами и ведьмами. Но те же самые прозвания были приличны и лю­дям, одаренным особенными талантами и сведениями в деле вероучения и культа; таковы — служители богов, гадатели, ворожеи, врачи, лекарки и поэты, как храни­тели мифических сказаний. В отдаленную эпоху язычества ведение понималось, как чудесный дар, ниспосылаемый человеку свыше; оно по преимуществу заключа­лось в уменье понимать таинственный язык обожествленной природы, наблюдать и истолковывать ее явления и приметы, молить и заклинать ее стихийных деяте­лей; на всех знаниях, доступных язычнику, лежало религиозное освящение: и древ­ний суд, и медицина, и поэзия — все это принадлежало религии и вместе с нею со­ставляло единое целое. «Волсви и еретицы и богомерские бабы-кудесницы и иная множайшая волшебствуют», замечает одна старинная рукопись, исчислив разнооб-

¹ Иоанн, экз. болг., 182.

² Срезнев., 61; Обл. Сл., 27; Ч. О. И. и Д., год 2, VII, 24 (словотолковник Макарова).

³ Летоп. переяслав., 43.

⁴ О влиян. хр. на сл. яз., 22—23. Связь колдовства с жертвоприношениями подтверждается и свиде­тельствами немецкого языка: fornaeskja — колдовство и fôrn — жертва; zoupar, др.-в.-нем. zëpar, анг-лос. teafor и tifer роднят оба эти понятия. — D. Myth., 984—5.

разные суеверия¹. Колдуны и колдуньи, знахари и знахарки до сих пор еще занима­ются по деревням и селам врачеваниями. Болезнь рассматривается народом, как злой дух, который после очищения огнем и водою покидает свою добычу и спешит удалиться. Народное лечение главнейшим образом основывается на окуриванье, сбрызгиванье и умыванье, с произнесением на болезнь страшных заклятий². По общему убеждению, знахари и знахарки заживляют раны, останавливают кровь, выгоняют червей, помогают от укушения змеи и бешеной собаки, вылечивают ушибы, вывихи, переломы костей и всякие другие недуги³; они знают свойства как спасительных, так и зловредных (ядовитых) трав и кореньев, умеют приготовлять целебные мази и снадобья, почему в церковном уставе Ярослава⁴ наряду с чаро­дейками поставлена зеленица (от зелье — злак, трава, лекарство, озелить — обворо­жить, околдовать, стар. зелейничество — волшебство)⁵; в областном словаре: траво-вед — колдун (Калужск. губ. ), травница и кореныцица — знахарка, колдунья (Нижегор. губ. )⁶. В травах, по народному поверью, скрывается могучая сила, ведомая только чародеям; травы и цветы могут говорить, но понимать их дано одним знаха­рям, которым и открывают они: на что бывают пригодны и против каких болезней обладают целебными свойствами. Колдуны и ведьмы бродят по полям и лесам, со­бирают травы, копают коренья и потом употребляют их частию на лекарства, частию для иных целей; некоторые зелья помогают им при розыске кладов, другие на­деляют их способностью предведения, третьи необходимы для совершения вол­шебных чар⁷. Сбор трав и корений главным образом совершается в средине лета, на Ивановскую ночь, когда невидимо зреют в них целебные и ядовитые свойства. Гра­мота игумена Памфила 1505 года восстает против этого обычая в следующих вы­ражениях: «исходят обавници, мужи и жены-чаровници по лугам и по болотам, в пути же и в дубравы, ищуще смертные травы и привета чревоотравного зелиа, на пагубу человечеству и скотом; ту же и дивиа копают корениа на потворение и на бе­зумие мужем; сиа вся творят с приговоры действом дияволим»⁸. Заговоры и закля­тия, эти обломки древнеязыческих молитвенных возношений, доныне составляют тайную науку колдунов, знахарей и знахарок; силою заповедного слова они насыла­ют и прогоняют болезни, соделывают тело неуязвимым для неприятельского ору­жия, изменяют злобу врагов на кроткое чувство любви, умиряют сердечную тоску, ревность и гнев, и наоборот — разжигают самые пылкие страсти, словом, овладева­ют всем нравственным миром человека⁹. Лечебные заговоры большею частью про­износятся над болящим шепотом, почему глагол шептать получил значение: кол­довать; шептун — колдун, наговорщик, шептунья или шептуха — колдунья¹⁰, у юж­ных славян лекарь называется мумлавец от мумлати — нашептывать!¹; в некото­рых деревнях на Руси слово ворожея употребляется в смысле лекарки, ворожиться — лечиться, приворóжа — таинственные заклятия, произносимые знахарями,

¹ Оп. Румян. Муз., 551.

² Записки Авдеев., 134—6, 139; Сахаров., II, 23—24; Малор. и червонорус. думы и песни, 99.

³ Во многих местах коновалы считаются за колдунов.

⁴ Летописец Переяслав., 43.

⁵ Обл. Сл„ 70, 139.

⁶ Сравни D. Myth., 1016.

⁷ Сахаров., I, 42-44; Москв. 1846, XI-XII, 153. « Доп. кАк. Ист., 1, 22.

⁹ Малор. и червонор. думы, 100; Поэт. Воз., I, 205 и далее; D. Myth., 996.

¹⁰ Обл. Сл., 265-8.

¹¹ О. 3. 1853, VIII, иностр. литер., 78.

ворожбит — колдун, знахарь¹. В народной медицине и волшебных чарах играют значительную роль наузы, узлы, навязки — амулеты. Старинный проповедник, ис­числяя мытарства, по которым шествует грешная душа по смерти, говорит: «13-е мытарство — волхование, потворы, наузы»². Софийская летопись под 1044 годом рассказывает о Всеславе: «матери бо родивши его, бе ему на главе знамя язвено — яма на главе его; рекоша волсви матери его: се язвено, навяжи нань, да носить é (наузу) до живота своего на себе»³. По свидетельству Святославова Изборника: «проклят бо имей надеждж на человека: егда бо ти детищь болить, то ты чародеиць иштеши и облишьная писания на выя детьм налагавши»⁴. В вопросах Кирика, об­ращенных к новгородскому епископу Нифонту, упоминается о женах, которые приносили больных детей к волхвам, «а не к попови на молитву»⁵. В слове о злых дусех, приписанном св. Кириллу, читаем: «а мы суще истинные християне прель­щены есмы скверными бабами... оны прокляты и скверны и злокозньны (бабы) на­узы (наузами) много верные прельщают: начнеть на дети наузы класти, смеривати, плююще на землю, рекше — беса проклинаеть, а она его боле призываеть творится, дети врачующе», и несколько ниже: «а мы ныня хотя мало поболим, или жена, или детя, то оставльше Бога — ищем проклятых баб-чародеиць, наузов и слов прелест­ных слушаем»⁶. В Азбуковнике или Алфавите сказано: «а бесовска нарицания тол­кованы сего ради, понеже мнози от человек приходящи к волхвам и чародеем, и приемлют от них некакая бесовская обояния наюзы и носят их на собе; а иная бе­совская имена призываху волхвы и чародеи над ествою и над питием и дают вкушати простой чади, и тем губят душа человеческая; и того ради та зде писаны, да всякому православному християнину яве будет имя волчье, да нехто неведы имя волчие вместо агнечя приимет неразумием, мня то агнечье быти»⁷. Митрополит Фотий в послании своем к новгородцам (1410 г. ) дает такое наставление церков­ным властям: «учите (прихожан), чтобы басней не слушали, лихих баб не приимали, ни узлов, ни примовленья, ни зелиа, ни вороженья»⁸. Но обычай был сильнее этих запретов, и долго еще «мнози от человек, приходящи к волхвам и чародеям, принимали от них некая бесовская наюзы и носили их на себе»⁹. В рукописных сборниках поучительных слов XVI столетия встречаем упреки: «немощ волшбою лечат и назы чаровании и бесом требы приносят, и беса, глаголемаго трясцю (ли­хорадку) творят(ся) отгоняющи... Се есть проклято. Того деля многи казни от Бога

¹ Обл. Сл., 28, 176. У чехов лечением недугов заведовали vĕštci, hovoriĉi, zaklinaĉi, ĉarodĕjnici, hadaĉi. — Громанн, 148—9.

² Рукописи гр. Уварова, 112.

³ П. С. Р. Л., V, 138.

⁴ Истор. Христомат. Бусл., 274.

⁵ Памят. XII в., 202.

⁶ Москв. 1844, 1, 243—5.

⁷ По другим спискам это место читается так: «отпадшая же, рекша бесовская имена на обличение волхвом и чародеем зде написахом толковании; повеже чародеи и волхвы, написующе бесовская име­на, дают их простым людям, повелевающе им тая имена носити; иногда же и на ядь какову написующе или над питием именующе — дают та снедати простой чади. Сего ради зде объявихом имена сатанин­ская, да никто же от простой чади волчье имя приимет, и вместо света тму удержав, неразумия ради ду­шу свою погубит». — «Понеже бо злочестивии волхвы и чародеи в различных их мнимых заговорных молитвах пишут иностранною речью бесовская имена, тако же творят и над питием, шепчюще призы­вают та злая имена и дают ту ядь и питие болным вкушати, овем же с теми злыми имены наюзы на персех дают носити». — Архив ист.-юрид. свед., I, ст. Бусл., 2; Сахаров., II, 140; Ч. О.. И. и Д. 1858, IV, стат. Лавровского, 54.

⁸ Ак. Арх. Экс, I, 243.

⁹ Щапов, 71; Времен., I, 38 («Домострой»).

за неправды наши находят; не рече бо Бог лечитися чаровании и наузы, ни в стречу, ни в полаз, ни в чех веровати: то есть поганско дело»¹. Царская окружная грамо­та 1648 года замечает: «а иные люди тех чародеев и волхвов и богомерских баб в дом к себе призывают и к малым детем, и те волхвы над больными и над младенцы чинят всякое бесовское волхование»². Болгарская рукопись позднейшего письма осуждает жен, «кои завезують зверове (вар. скоти) и мечки, и гледать на воду, и завезують деца малечки» (детей)³. Знахарям, занимавшимся навязыванием таких амулетов, давались названия наузника⁴ и узольника, как видно из одной рукописи с.-петербургской публичной библиотеки, где признаны достойными отлучения от св. причастия: обавник, чародей, скоморох и узольник⁵. Наузы состояли из различ­ных привязок, надеваемых на шею: большею частию это были травы, коренья и иные снадобья (уголь, соль, сера, засушенное крыло летучей мыши, змеиные голо­вки, змеиная или ужовая кожа и проч. ), которым суеверие приписывало целебную силу от той или другой болезни; смотря по роду немощи, могли меняться и самые снадобья⁶. Иногда, вместо всяких целительных средств, зашивалась в лоскут бу­мажка с написанным на ней заговором и привешивалась к шейному кресту. У гер­манских племен привязывались на шею, руку или другую часть тела руны (тайные письмена) для излечения от болезни и противодействия злому колдовству, и аму­леты эти назывались ligaturae (в средние века) и angehenke⁷. В христианскую эпоху употребление в наузах ладона (который получил особенно важное значение, потому что возжигается в храмах) до того усилилось, что все привязки стали называться ладонками — даже и тогда, когда в них не было ладону. Ладонки до сих пор играют важную роль в простонародьи: отправляясь в дальнюю дорогу, путники надевают их на шею в предохранение от бед и порчи. В XVII веке был приведен в приказную избу и наказан батогами крестьянин Игнашка за то, что имел при себе «корешок невелик, да травки немного завязано в узлишки у (шейного) креста» (см. гл. XXVII). Навешивая на себя лекарственные снадобья или клятвенные, заговорные письмена, силою которых прогоняются нечистые духи болезней, предки наши бы­ли убеждены, что в этих наузах они обретали предохранительный талисман против сглаза, порчи и влияния демонов и тем самым привязывали, прикрепляли к себе здравие. Подобными же наузами девы судьбы привязывали новорожденным мла­денцам дары счастия = телесные и душевные совершенства, здоровье, долголетие, жизненные радости и проч. Народные сказания смешивают дев судьбы с вещими чародейками и возлагают на тех и других одинаковые обязанности; так, скандинав­ские вёльвы отождествляются с норнами: присутствуют и помогают при родах и предсказывают будущую судьбу младенца (стр. 175, 178). В той же роли выступали у славян вещие женки, волхвицы; на это указывают: с одной стороны, обычай при-

¹ Вариант «жертву приносить бесом, недуги лечат чарами и наузы, немощного беса, глаголемого трясцю, мняться прогоняюще некими ложными писмяны». — Архив ист.-юрид. свед., II, полов. I, стр. XXVII, полов. 2, смесь, 48—49.

² Ак. Ист., IV, 35; Описание архива старых дел, 296—8. В житие Зосимы и Савватия занесен рас­сказ о новгородском госте Алексее Курнекове, который обращался к волхвам, испрашивая у них помо­щи своему болящему сыну «и ничтожеуспеше». — Щапов, 43.

³ Архив ист.-юрид. свед., II, полов. 2, 41.

⁴ Пам. стар. рус. литер., IV, 202: поучение митрополита Даниила; Обл. Сл., 125.

⁵ Архив ист.-юрид. свед., II, ст. А. Попова, 37—38.

⁶ Пузин., 162; Этн. Сб., II, 29. Наузы (чешск. navusi, navasy; navasovati — колдовать) в употреблении и между другими славянскими племенами. — Зап. морск. офицера, I, 278; О. 3. 1853, VIII, отдел ино­стр. литер., 86.

⁷ D. Myth., 1125—6.

носить детей к волхвам, которые и налагали на них наузы, а с другой стороны — об­ластной словарь, в котором повитуха, помощница при родах, называется бабка, глагол же бабкать означает: нашептывать, ворожить¹.

Но приведенное нами объяснение далеко не исчерпывает всех поводов и побуж­дений, какими руководствовались в старину при наложении науз. Речения связы­вать, делать узлы, опутывать могут служить для указания различных оттенков мысли, и смотря по применению — получают в народных преданиях и обрядах разнообразное значение. В заговорах на неприятельское оружие выражения эти оз­начают то же, что запереть, забить вражеские ружья и тулы, чтоб они не могли вре­дить ратнику: «завяжу я раб божий по пяти узлов всякому стрельцу немирному, не­верному, на пищалях, луках и всяком ратном оружии. Вы, узлы, заградите стрель­цам все пути и дороги, замкните все пищали, опутайте все луки, повяжите все рат­ные оружия; и стрельцы бы из пищалей меня не били, стрелы бы их до меня не до­летали, все ратные оружия меня не побивали. В моих узлах сила могуча змеиная сокрыта — от змея двунадесятьглавого»². По сходству ползучей, извивающейся змеи и ужа с веревкою и поясом, сходству, отразившемуся в языке (ужище — ве­ревка = гуж и уж; в народной загадке пояс метафорически назван ужом), чародей­ным узлам заговора дается та же могучая сила, какая приписывается мифическому многоглавому змею. В старину верили, что некоторые из ратных людей умели так «завязывать» чужое оружие, что их не брали ни сабли, ни стрелы, ни пули. Такое мнение имели современники о Стеньке Разине. Увидевши первый цвет на огурцах, тыквах, арбузах или дынях, хозяйка перевязывает огудину красною ниткою из поя­са и произносит: «як густо сей пояс вязався, щоб так и мои огурочкы густо вяза­лись у пупянкы в огудини»³. Здесь высказывается желание, чтобы не было пусто­цвету; цвет, зарождающий плод, называется завязью, и на этом слове создался са­мый заговор и сопровождающий его обряд. Того, кто сажал в печь свадебный кара­вай, подвязывают утиральником и сажают на покутье, чтоб каравай не разошелся, не расплылся⁴. — Чтобы ребенок стал скорее ходить, для этого на Руси разрезывают ножом промеж его ног те невидимые путы, которые задерживают его ходу⁵. Подо­бных поверий и обрядов много обращается в среде поселян. Относительно болез­ней и вообще всякого зловредного влияния нечистой силы речение связывать ста­ло употребляться: во-1-х, в значении заповедного слова, связывающего мучитель­ных демонов и тем самым подчиняющего их — воле заклинателя. Апокрифическое слово о кресте честне (по болгарской рукописи) заставляет Соломона заклинать де­монов принести ему третье древо этой формулой: «заве(я)зую вас аз печатию гос­поднею»⁶. Припомним, что печать в старину привешивалась на завязанном шну­ре⁷. Тою же формулой действует заговор и против злых колдунов и ведьм: «завяжи, Господи, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье и упирцу (уста и язык) — на раба божия (имярек) зла не мыслити»⁸. Завязать получило в устах народа смысл: восп-

¹ Обл. Сл., 4.

² Сахаров., I, 27.

³ Номис, 5.

⁴ Эта. Сб., 1, 353.

⁵ Абев., 235.

⁶ Ист. очер. рус. слов., I, 490.

⁷ Печать — эмблема налагаемых уз: запечатать кому уста все равно что «завязать кому рот», т. е. за­ставить молчать. Особенно важную роль играет это слово в заговорах на остановление крови («запеча­тать рану»), вследствие сродства его с выражением: кровь или рана запеклась (см. заговор, приведен­ный г. Буслаевым в Архиве ист.-юрид. свед., II, пол. 2, 40).

⁸ Архив ист.-юрид. свед., II, пол. 2, 53—54.

репятствовать, не допустить: «мини як завязано» (малорос. ) — мне ничто не удает­ся. Заговорные слова, означавшие победу заклинателя над нечистыми духами бо­лезней и смерти, опутывание их, словно пленников, цепями и узами (по необходи­мому закону древнейшего развития, когда все воплощалось в наглядный обряд) вызвали действительное завязывание узлов; узлы эти завязывались на теле больно­го, так как, по древнему воззрению, демон болезни вселялся в самого человека. До сих пор еще наузы нередко состоят из простой нитки или бечевки с узлами; так от лихорадки носят на руках и ногах повязки из красной шерсти или тесьмы; девять ниток такой шерсти, навязанные на шею ребенка, предохраняют его от скарлати­ны = краснухи; от глистов употребляют то же навязывание пряжи на детей¹. Крас­ный цвет нити указывает в ней символическое представление молнии, прогоняю­щей всякую демонскую силу. В Тверской губ. для охраны стада от зверей вешают на шею передовой² коровы сумку с каким-то снадобьем; сумка эта называется вязло³, и значение чары состоит в том, что она связывает пасть дикого зверя. При весен­нем выгоне лошадей в поле крестьяне берут висячий замок и, то запирая его, то от­мыкая, обходят трижды кругом стада и причитывают: «замыкаю я сим булатным замком серым волкам уста от моего табуна». За третьим обходом запирают замок окончательно и кладут его в воротах, через которые выгоняют лошадей; после того подымают замок и прячут где-нибудь, оставляя замкнутым до поздней осени, пока табун гуляет в поле. Крепкое слово заговора, словно ключом, замыкает уста волков⁴. Подобным образом болгары думают сберечь свои стада суеверным обрядом, осно­ванным на выражении зашить волчьи уши, очи и уста. Вечером баба берет иголку с ниткою и начинает зашивать полу своей одежды, а какой-нибудь мальчик ее спра­шивает: «что шиеш, бабо?» — Зашивам, сынко, на влъцы-те уши-те, да не чуят ов-це-те, козы-те, свине-те и теленца-та. Мальчик повторяет свой вопрос и получает ответ: «зашивам, сынко, на влъцы-те очи-те, да не видят овце-те» и т. д. В третий раз баба говорит: «зашивам на влъцы-те уста-те, да не едят» овец, коз, свиней и те-лят⁵. Во-2-х, науза рассматривалась как крепкий запор, налагаемый на человека с целию преградить (= замкнуть, завязать) доступ к его телу. Нить или бечева с на­глухо затянутыми узлами, или еще лучше — сеть (потому что нигде нет столько уз­лов, как на ней), почитаются охранительными средствами против нечистой силы, колдунов и ведьм. Чтобы поймать ведьму, должно спрятаться под осиновую борону и ловить ее уздою; под бороною она не может повредить человеку, так как верхняя часть бороны делается из свитых (сплетенных) вместе лоз. В некоторых местах, на­ряжая невесту к венцу, накидывают на нее бредень (рыболовную сеть) или, навязав на длинной нитке, как можно — более, узелков, подвязывают ею невесту; делается это с намерением противодействовать порче. Точно так же и жених и самые поез­жане опоясываются сеткою или вязаным поясом — в том убеждении, что колдун ничего злого не в силах сделать до тех пор, пока не распутает бесчисленных узлов

¹ Иллюстр. 1845, 565; Пузин., 160; Neues Lausitz. Magazin 1843, III—IV, 322; Громанн, 112: красная повязка оберегает ребенка от порчи.

² Корова, которая ходит впереди стада.

³ Обл. Сл., 34.

⁴ Библ. для Чт. 1848, IX, ст. Гуляева, 55—56.

⁵ Черниг. Г. В. 1861, 6. В Смоленской губ., выгоняя скот на Юрьев день в поле, читают следующее заклятие: «глухой, глухой! ци слышишь? — Не слышу! — Когда б дал Бог, чтоб волк не слыхал нашего скота. Хромой, хромой! ци дойдзешь? — Не дойду! — Когда б дал Бог — не дошел волк до нашего ско­та. Слепой, слепой! ци видзишь? — Не вижу! — Дай Бог, чтоб волк не видал нашего скота» (Цебрик., 273).

сети или пока не удастся ему снять с человека его пояс¹. Некоторые крестьяне ду­мают, что ходить без пояса грешно². В-З-х, с наузою соединялось понятие целебно­го средства, связующего и скрепляющего разбитые члены больного. Если разовьет­ся рука, т. е. заболит связка ручной кистиз, то на Руси принято обвязывать ее крас­ною пряжею. Такое симпатическое лечение известно и у немцев. Кроме того, на Vogelsberg'e от лома в костях носят железные кольца, выкованные из такого гвоздя или крюка, на котором кто-нибудь повесился⁴. Чтобы избавиться от головной бо­ли, немцы обвязывают виски веревкою, на которой был повешен преступник; во Франции же такую веревку носят для отвращения зубной боли: эта повязка должна закрепить и череп, и зубы⁵. В случае вывиха или перелома и у нас и в Германии по­селяне отыскивают дерево, которое, разделившись на две ветви, потом снова срос­лосьв один ствол, и в образовавшееся оттого отверстие протаскивают больных де­тей; иногда нарочно раскалывают молодое зеленое дерево (преимущественно дуб) надвое, протаскивают больного сквозь расщепленные половины и потом связыва­ют их веревкою: пусть так же срастется поломанная кость, как срастается связанное дерево (II, 157—8). Наконец, есть еще обычай, в силу которого снимают с больного пояс и бросают на дороге; кто его подымет и наденет на себя, тот и заболеет, т. е. к тому болезнь и привяжется, а хворый выздоровеет⁶.

Поиск по сайту: