В основе «старой», позитивистской парадигмы, число сторонников которой еще достаточно велико как в Америке, так и в Европе, лежит убеждение в принципиальной познаваемости внутренних каузальных механизмов, управляющих социальным поведением. Несмотря на кризис, его основополагающие идеи, в частности так называемая «стандартная концепция науки», остаются основной методологической базой неопозитивизма в социальных науках. Основные принципы неопозитивизма в социальных науках заключаются в признании того, что:
1) социальные явления подчиняются законам, общим для всей действительности — природной и социально-исторической (натурализм);
2) методы социального исследования должны быть такими же точными, строгими и объективными, как методы естествознания (сциентизм);
3) «субъективные аспекты» человеческого поведения можно исследовать только через открытое поведение (бихевиоризм);
4) истинность научных понятий и утверждений должна устанавливаться на основе эмпирических процедур (верификация);
5) все социальные явления должны быть описаны и выражены количественно (квантификация);
6) социальная наука должна быть свободна от ценностных суждений и связи с идеологией (методологический объективизм) «…»
«Новая парадигма» в социальной психологии
«…» Сущность изменения приоритетов в социопсихологических исследованиях отражает некоторые общие аспекты развития неопозитивизма. На почве этой эпистемологической неудовлетворенности возникает новое направление в социопсихологических науках. На метатеоретическом уровне большинство исследований конструкционистской ориентации обнаруживают приверженность одной или нескольким гипотезам следующего характера:
Сторонники новой парадигмы, или социальные конструкционисты полагают, что осмысление социопсихологической реальности не равнозначно «физическому знанию» и требует принципиально иной эпистемологической модели. С этой точки зрения, научная истина не тождественна знанию о мире как он есть, которым располагает объективный наблюдатель. Соответственно, научная теория не может быть сведена к описанию этой истины избранными исследователями. Теория и истина представляют собой специфические формы дискурса, которые отражают социально-практическую локализацию своих носителей, побуждая всех членов данного социального сообщества принять вполне определенные формы социальной жизни. Критерием оценки социопсихологической теории служит не степень ее соответствия подлинному миру, а ее социальная интеллигибельность и способность генерировать новые поведенческие феномены, которые утверждают ’истину’, проецируемую теорией. «…»
Термины, в которых происходит осмысление мира , есть социальные артефакты, продукты исторически обусловленного взаимообмена между людьми. С точки зрения конструкционизма, осмысление мира — это не автоматический или природный процесс. Понимание мира есть результат активной совместной деятельности людей, вступающих во взаимные отношения. В связи с этим обращаются к историческим и культурным основаниям различных форм конструирования мира. Ряд исследователей обнаружил широкую историческую вариативность в содержании таких понятий , как ребенок, романтическая и материнская любовь, личностное Я и др. «…»
Степень распространения и уровень влияния той или иной формы понимания мира в тот или иной период времени не зависят от эмпирической обоснованности избранной точки зрения, они связаны с пертурбациями социальных процессов. Включая конфликты, коммуникацию, переговоры, ораторское искусство. Независимо от уровня стабильности или повторяемости каких-либо поведенческих особенностей, те или иные варианты их толкования могут быть отвергнуты, если их интеллигибельность вызывает сомнение у членов коммуникативного сообщества. Правила, предписывающие «что чем считать», изначально лишены определенности; они постоянно эволюционируют и свободно варьируются , следуя за изменениями в пристрастиях тех, кто эти правила применяет. По убеждению ряда исследователей то, что в науке принято считать «упрямыми фактами», как правило, обусловлено почти неуловимым, но весьма мощным влиянием социальных микропроцессов. Здесь наблюдается переход от экспериментальной эпистемологии к эпистемологии социальной.
Формы понимания мира, приобретаемые в ходе социальной коммуникации, обладают чрезвычайно большим значением для социальной жизни в целом, так как они самым тесным образом связаны с массой других типов человеческой деятельности. Описания и объяснения мира сами конструируют формы социального действия и в этом своем качестве сами непосредственно переплетаются с прочими видами деятельности людей во всей ее полноте. Трансформация описания или объяснения создает благоприятные условия для некоторых социальных действий и неблагоприятный — для других. Так, модель личности как изначально греховной предполагает некоторую, вполне конкретную линию ее поведения — и никак не другую. Именно в этой связи многие исследователи заинтересовались теми образами, или метафорами человеческой деятельности, которые доминируют в современной психологии. В частности массу вопросов породили трактовки человека как машины, как самодостаточной системы или как ’торговца’ на рынке социальных отношений.
Значение конструкционизма как движения в современной психологии станет более понятным на фоне исторического развития дисциплины. Целесообразно рассмотреть конструкционизм в соотношении с основными противоборствующими интеллектуальными традициями в психологии. По мнению К.Дж.Джерджена, различие этих традиций связано преимущественно с их базовыми эпистемологическими ориентациями или моделями знания. Такие мыслители, как Локк, Юм, Дж. Ст. Миль, а также современные представители логического позитивизма видели источник знания (трактуемого как ментальное представление) в событиях реального мира. С их точки зрения, знание есть копия мира или должна быть таковой в идеале. Таким образом, данная эпистемологическая перспектива, которую К.Дж.Джерджен назвал экзогенной, стремится интерпретировать знание как заложника природы: достоверное знание воспроизводит или отражает факты реального мира. Данной позиции К.Дж.Джерджен противопоставляет эндогенную трактовку происхождения знания, к которой тяготели Спиноза, Кант, Ницше, представители феноменологии. В их понимании знание обусловлено процессами , которые изначально присущи самому субъекту познания. Мыслители этой ориентации утверждают, что в индивиде от рождения заложены некоторые тенденции, побуждающие его мыслить, оперировать категориями и обрабатывать информацию, и именно эти тенденции (а вовсе не характеристики мира как такового) приобретают первостепенную важность в процессе формирования знания. Антиномия двух эпистемологических перспектив сыграла решающую роль в истории теоретической психологии. Ранние немецкие психологи-теоретики положили немало напрасных усилий в надежде объединить обе позиции. Одним из примеров может служить попытка классического психологического исследования определить точный характер отношений между внешним и внутренним мирами. В США, где развитие психологической теории испытало сильное влияние прагматизма и позитивизма, она приобрела жесткий экзогенный характер. Бихевиоризм (а впоследствии и необихевиоризм) переместил основные детерминанты человеческой деятельности в окружающую среду. Согласно постулатам бихевиоризма, для успешной адаптации к среде организм нуждается в знании, которое адекватно отражает среду или воспроизводит ее. Что же касается эндогенной перспективы, то до недавнего времени она никак не приживалась на американской почве. От полного исчезновения эндогенную позицию буквально спасла горстка гештальтпсихологов, которые акцентировали автохтонные тенденции перцептивной организации человека, да немногочисленная группа феноменологов. На протяжении последних двух десятилетий произошло явное изменение акцентов. Эндогенная перспектива возродилась во всей своей полноте в виде когнитивной психологии. Семена подобной эволюции посеял еще Курт Левин, интерес которого к психологии можно рассматривать как пережиток континентального рационализма. В работах его учеников — Фестингера, Шехтера и др. Эндогенная позиция получила дальнейшее развитие благодаря понятию социальной реальности (противостоящей реальности физической), социального сравнения, мотивированного восприятия, когнитивного диссонанса. Главенствующее положение, которое заняли в социальной психологии исследования подобного рода сделало последующие поколения ученых особо чувствительными к таким явлениям и процессам, как когнитивные схемы, логический вывод, накопление и реализация информации, когнитивная эвристика. Разумеется, подобные изменения в интерпретации и объяснении произошли и в других областях психологического знания. Масштабы «когнитивной революции» чрезвычайно велики. Но тем не менее влияние эндогенной перспективы не стало подавляющим, и не может стать таковым в принципе. Экзогенная позиция составляет метатеоретический фундамент науки. Современная концепция психологической науки является побочным продуктом эмпирической, или экзогенной философии, которая всегда стремилась доказать объективный характер знания. Хотя современные психологи-экспериментаторы и демонстрирует применение методов, удостоверяющих объективность знания о когнитивных процессах, но претендуя на точность представления мира они ставят под удар свою исходную позицию, согласно которой значимым является лишь мир познанный, а не мир как таковой. Таким образом, экзогенный фундамент, на котором покоится вся научная деятельность, лишает обоснованности эндогенные теории, подлежащие проверке. Когнитивизм вряд ли сможет добиться окончательного верховенства и в сфере психологического дискурса. Такой вывод подсказывает, в частности, многочисленные примеры из области философии знания, история которой представляет собой бесконечный и неразрешимый спор между мыслителями экзогенной (в данном случае эмпирической) и эндогенной (рационалистической, идеалистической, феноменологической) ориентации. В сущности, историю эпистемологии можно уподобить непрерывному колебанию маятника. Мы были свидетелями конфликта между Платоном с его чистыми формами познания и Аристотелем, защищавшем приоритет чувственных данных; между авторитетом опыта (Бэкон, Локк, Юм) и авторитетом разума и рациональных способностей (Декарт, Спиноза, Кант); между позицией Шопенгауэра и Ницше, отстаивавшими первенство воли и страсти в процессе генерации знания, и точкой зрения логического позитивизма, стремившихся свести все знание к наблюдаемому. Если в будущем в психологических исследованиях вновь обнаружатся недостатки, свойственные когнитивизму, следует ли ожидать «возвращение к среде» в той или иной более изощренной концептуальной форме? А эти недостатки появятся наверняка. В частности, когнитивизм, доведенный до своего естественного предела, возвращает нас к неприемлемому убогому солипсизму. Он никогда не сможет разрешить такие каверзные проблемы, как происхождение идей и понятий или влияние мышления на поведение. На этом фоне можно в полной мере оценить факт появления социального конструкционизма. Адепты нового движения взяли на себя смелость выйти за пределы традиционного дуализма субъект-объекта со всеми его проблемами и приступили к разработке новой концептуально-аналитической схемы, базирующейся на альтернативной (не эмпирической) теории науки, ее функций и потенциала. Собственно говоря, движение в сторону конструкционизма начинается в тот момент, когда под сомнение ставится теория знания как ментального представления «…»
«…» Для обозначения этого движения иногда применяют термин «конструктивизм». Однако последний используют также применительно к концепции Пиаже, теории восприятия, а кроме того, для характеристики одного из значительных направлений в искусстве ХХ столетия. Понятие «конструкционизм» позволяет избежать путаницы и сохранить связь данной совокупности идей с классической работой Бергера и Лукмана «Социальное конструирование реальности». Рассмотрим некоторые основополагающие положения из этой работы, вышедшей в 1966 году. Социология знания рассматривается как одна из самых «философских» социальных дисциплин, так как ее предметом является возникновение и функционирование различных форм мышления и знания в том или ином социокультурном контексте. Феноменологическоя социология знания ориентирована не столько на изучение специализированных форм знания, вроде науки, а на «повседневное знание», реальность «жизненного мира», предшествующую всем теоретическим системам. Главным идейным источником данной работы является феноменология Э. Гуссерля, переработанная А. Шюцем в феноменологическую социологию. В разработке Бергера и Лукмана обретают органическое соединение традиции американской социологии и социальной психологии с немецкой социологией и философией. Основным постулатом данной работы является утверждение, что реальность социально конструируется и социология знания должна анализировать процессы , посредством которых это происходит. «Реальность» в данном случае определяется как качество присущее феноменам, иметь бытие, независимое от нашей воли и желания , а «знание» можно определить как уверенность в том, что феномены являются реальными и обладают специфическими характеристиками. Обычный человек живет в мире, который является «реальным» для него, хотя и не все аспекты «реальны» для него в равной степени и он «знает», хотя и с разной степенью уверенности, что этот мир обладает такими-то и такими-то характеристиками. Рядовой человек обычно не затрудняет себя вопросами, что для него «реально» и что он «знает», до тех пор, пока не столкнется с проблемой того или иного рода. Он считает свою «реальность» и свое «знание» само собой разумеющимися. Социолог, хотя бы в следствии понимания факта, что в разных обществах рядовые люди считают само собой разумеющимися совершенно различные «реальности», вынужден спрашивать, нельзя ли объяснить разницу между двумя «реальностями» огромными различиями этих двух обществ. Философ стремится к максимальной ясности в отношении предельного статуса того, что обычный человек считает «реальность» и «знанием». То есть он стремится выяснить где кавычки нужны, а где их можно опустить, т.е. отделить обоснованные утверждения о мире от необоснованных. Социологический же интерес к проблемам «реальности» и «знания» характеризуется прежде всего фактом их социальной относительности. Изучая все то, что считается в обществе знанием, не смотря на обоснованность или необоснованность такого «знания», социология знания обращается к процессам развития, хранения и передачи такого «знания», в результате чего оно становится само собой разумеющейся «реальностью» для рядового человека. Иначе говоря — имеет дело с социальным конструированием реальности. Возвращаясь к конструкционизму отметим, что социально-конструкционистский анализ охватывает такие разнообразные явления, как пол, агрессия, разум, причинность, личность, Я, ребенок, мотивация, эмоции, мораль. Как правило, фокус этих исследований составляют принятые в обществе языковые формы, средства достижения социальной договоренности по поводу этих форм, а также значения последних для прочих областей социальной жизнедеятельности. Во всех этих случаях из научного обихода исключается все то, что представители разных ветвей профессиональной психологии считали «фактами, касающимися природы психологического». Психологические понятия «эмоции, мотивы и т.п.» отсекаются от своей онтологической основы в голове индивида и становятся составной частью социального процесса. В соответствии с идеями позднего Витгенштейна ментальные предикаты не рассматриваются более как обладающие синтаксической связью с миром ментальных событий; в след за поствитгенштейнианцами эти понятия регистрируются в терминах тех социальных практик, в которых они функционируют. Работая в этом направлении, социальные психологи начинают сегодня искать точки соприкосновения своей науки с некоторыми социальными дисциплинами нового типа. Вместо того чтобы обращать свои взоры к естествознанию и экспериментальной психологии, представители социальной психологии все явственнее ощущают свое родство с так называемыми «интерпретирующими» дисциплинами. Это науки, занятые преимущественным анализом разных систем значений, используемых человеком. В частности, сфера интересов социального конструкционизма самым непосредственным образом пересекается с занятиями этнометодологов, изучающих методы, посредством которых люди привносят смыслы в окружающий мир. Близок социальному конструкционизму и драматургический анализ «стратегического развертывания» социального поведения. Задачам социального конструкционизма отвечают также те дисциплины (включая историю и социологию науки), которые обращаются к социальной базе научного знания. Особый интерес для психологии приобретают изыскания антропологов, особенно тех из них, которые изучают процесс символического конструирования мира и человека во внеевропейских цивилизациях. Многообещающим выглядит ее обращение к литературной теории (включая анализ метафор и деконструкцию значений),поскольку эта работа дает представление о том, как лингвистические или риторические фигуры (тропы) организуют и направляют наши усилия по «описанию» действительности.
