Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

А.С. Протопопов, В.М, Козъменко, Н.С. Елманова



История между­народных отношений и внешней политики России (1648-2000) Глава 4 «Холодная война» (извлечения)

Значительное место в истории международных отношений второй поло­вины XX в. занимает период, известный как «холодная война». Этот термин характеризует враждебную политику в отношении Советского Союза и дру­гих стран, входивших в социалистическую систему. «Холодная воина» пред­ставляла собой резкое противоборство двух систем на мировой арене. Осо­бую остроту она приобрела в конце 40-х - 60-е годы. Было время, когда ост­рота несколько спадала, а затем вновь усиливалась. Холодная война охваты­вала все сферы международных отношений: политическую, экономическую, военную и идеологическую. Точное даты ее начала практически нет, да и ее невозможно установить. Тем не менее многие считают, что сигналом к раз­вертыванию «холодной воины» послужила известная речь Черчилля в Фултоне весной 1946 г.

Пролог «холодной войны» можно отнести еще к заключительному этапу второй мировой войны. По нашему мнению, не последнюю роль в ее зарож­дении сыграло решение руководства США и Англии не информировать СССР о работах по созданию атомного оружия. К этому можно добавить стремление Черчилля открыть второй фронт не во Франции, а на Балканах и продвигаться не с Запада на Восток, а с юга на север, чтобы преградить путь Красной Армии. Затем н 1945 г. появились планы оттеснения советских войск с центра Европы к довоенным границам. И наконец в 1946 г. речь в Фултоне.

В советской историографии считалось общепризнанным, что «холодную войну» развязали США и их союзники, а СССР был вынужден принимать ответные, чаще всего адекватные, меры. Но в самом конце 80-х и в 90-е годы в освещении «холодной войны» обнаружились и иные подходы. Одни авторы стали утверждать, что вообще нельзя определить ее хронологические рамки и установить, кто ее начал. Другие называют виновниками возникновения «хо­лодной войны» обе стороны - США и СССР. Некоторые обвиняют Советский Союз во внешнеполитических ошибках, приведших если не к прямому развя­зыванию, то к расширению, обострению и длительному продолжению проти­востояния двух держав.

Конечно, во внешнеполитической деятельности СССР были просчеты, ошибочные ходы и несвоевременное реагирование на действия США и их союзников. Но если спокойно, без перегибов в одну и другую сторону, объек­тивно посмотреть на послевоенную историю, то можно убедиться, что в по­давляющем большинстве случаев обострение обстановки и доведение кон­фликтов до критического состояния исходили от США.

«Холодная воина» развернулась и велась между двумя сверхдержавами, США и СССР, к которым примыкали и которых поддерживали их союзники. Однако первыми выступали Соединенные Штаты. Советский Союз отвечал на предпринимаемые США активные меры, хотя в ряде случаев пытался опе­редить противоположную сторону.

В годы «холодной войны» стало правилом применение силы или его уг­розы. Стремление к установлению своего господства, к диктату со стороны США стало проявляться давно. После второй мировой войны Соединенные Штаты использовали для достижения своей цели все средства - от перегово­ров на конференциях, в Организации Объединенных Наций до политическо­го, экономического и даже военного давления в Латинской Америке, в Запад­ной Европе, а затем на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. Главным идео­логическим прикрытием их внешнеполитической доктрины служила борьба против коммунизма. Характерными в этом отношении являлись лозунги: «от­брасывание коммунизма», «политика на острие ножа», «балансирование на грани войны»...Задача американской внешней политики состояла в «ускоре­нии разложения советской системы».

Источник: История международных отношений и внешней политики России (1648-2000). Учебник для вузов /Под ред. А.С. Протопопова - М.: Аспект Пресс. 2003. С. 294-296.

Эннио Ди Нольфо. История международных отношений (т. 2) Часть 3. Холодная война (извлечения)

Известный американский историк Джон Гэддис, описывая в 1997 г. исто­рию холодной войны на основе ранее недоступных советских источников, назвал свою кнгу "WE NOW KNOW" («Теперь мы знаем»), подразумевая, что прежде мы не знали правды и, наконец, нам стала известна истина. Высо­копарность у него превалирует над критическим отношением. Сегодня мы знаем несколько больше о происхождении холодной войны. Трудно утвер­ждать, что стали известны подлинные объяснения. Это, впрочем, не оправды­вает незнания того, что известно из архивов советского времени в той мере, в какой они ныне доступны.

В период между сентябрем 1945 г. и весной 1946 г. рассеялась как дым надежда, что институциональный путь в политико-юридической области и многополюсный подход в финансово-экономической сфере станут базой для реконструкции новой международной системы. Вместо многополюсности возникла биполярность. Это означало, что существовал не один-единственный способ реконструкции международной системы в глобальном масштабе; родилась биполярная система, поскольку были две державы-победительницы и формы их реконструкции наполнялись различным содер­жанием: сложились две модели или два лагеря, как позже сказал Сталин. Тео­ретическое обоснование разделению на два лагеря было дано в учредительном документе Коминформа; эти два полюса стремились объединить вокруг себя все свободное пространство, но со временем образовался и третий лагерь - неприсоединившиеся страны. Сразу после окончания войны причины, по­родившие трудности и разногласия, требовали доброй воли для поиска ком­промиссных решений, но они переросли в открытые столкновения, которые, постепенно обостряясь, сделали ситуацию необратимой. В эти месяцы стало ясно, что разгром Германии и закат европейской гегемонии не смогли элими­нировать силовую политику, они только привели к смене векторов.

Анализировать эти проблемы означает рассматривать причины будущей холодной войны, как стали называть обострение отношений между Соеди­ненными Штатами и Советским Союзом в период с начала 1947 г. по крайней мере до 1955 г. (при ограничительной трактовке этого понятия) или до 1989 г. (в таком случае за этой метафорой скрывалась очень сложная и фрагментар­ная картина). Подойти к анализу этого конфликта по его сути - не позволяя превалировать бесчисленному количеству эпизодов или предвзятой интер­претации событий, или бесконечной критике, обусловленной уже самой про­блемой, в особенности в историографии, свободной обсуждать прошлое с использованием источников и применять в политике выводы из своих иссле­дований, - означает заняться трудными исследованиями в документальном и в концептуальном плане.

Советские источники стали доступными для историков только после 1990-1991 гг., а до этого времени большая часть советской историографии находилась под влиянием политической пропаганды; все эти моменты созда­ют ограничения для работы историка, которые можно будет преодолеть лишь постепенно. Поэтому приходится ограничиться взглядом извне, хотя и учи­тывая события в советской системе между 1985 и 1991 гг., что не может не повлиять на анализ послевоенных событий. Этот взгляд извне приобретает определенную упорядоченность, если представить его в виде четырех перио­дов различной интенсивности и продолжительности, включающих различные проблемы, впрочем, эти периоды связаны между собой развитием истори­ческой ситуации:

а) период до конца 1945 г., когда Соединенные Штаты изменили воспри­ятие Советского Союза: от ненадежного союзника вначале, затем как против­ника и, наконец, как врага и в Европе, и в Азии;

б) этот пересмотр образа СССР был вызван закрытыми дебатами, проис­ходившими в американской администрации в первые месяцы 1946 г., которые привели к существенному изменению отношения Соединенных Штатов к Советскому Союзу. Развеялись надежды на достижение компромисса и ис­чезли иллюзии осуществить, несмотря ни на что, универсальный «большой проект», оставленный в наследство Рузвельтом и пересмотренный Трумэном. Последний был убежден, что по отношению к Советам нужно проводить по­литику дистанцирования и противостояния, которая подпитывалась глубоким недоверием к стратегическим планам Сталина и уверенностью в способности Запада противостоять этим замыслам и сорвать их. дождавшись соответст­вующего момента;

в) в конце 1946 и весной 1947 г. поворот в отношениях, назревавший в предыдущие месяцы, открыто выразился в заявлениях и акциях в политико-дипломатической и экономической сфере, так что смысл новых намерений стал очевидным. Эти намерения заключались в решимости дать понять Сове­там, что Соединенные Штаты и часть Западной Европы, безусловно, будут развивать собственную политику реконструкции, которая принимала как не­избежный факт наличие другого субъекта, во многих отношениях враждебно­го;

г) в 1948-1950 гг. к политическим проблемам добавились события воен­ного характера в Европе и Азии. Политическое разделение мира с тех нор стало расколом мира на противостоящие друг другу военные блоки, нацелен­ные на достижение военного превосходства.

Итальянский дипломат Пьетро Кварони, обладавший необычайным да­ром наблюдения, будучи послом в Москве, писал в мае 1945 г.: «В настоящее время здесь господствует чрезвычайно эгоцентристское представление о соб­ственной значимости и собственной силе, которое должно привести к умо­заключению, что ради дружбы с русскими никакие уступки не будут слиш­ком большими».

СТАЛИНСКАЯ ИМПЕРИЯ.Сталин стоял во главе огромной державы, добившейся победы в войне, но еще связанной со своим недавним революци­онным прошлым, и естественно испытывал недоверие ко всему, что не отно­силось к миру «реального социализма», как позже стали называть советскую систему. В победе он обрел обоснование для консолидации личной власти, возвысившись так, что оказался вне какого-либо контроля и мог подавить даже малейшее несогласие. Он использовал эту власть для достижения двух целей в международном плане: защищать безопасность СССР от любой угро­зы и наращивать усиление СССР как мощной мировой державы. Ничто не могло остановить его устремления к достижению внешних целей, даже усло­вия существования советских южан. Поэтому, согласно пятилетним планам восстановления реконструкции народного хозяйства, ресурсы распределялись им образом, что потребности государства превалировали над необходимо­стью повысить уровень жизни советских людей. Императив этой политики состоял в устранении всяческой, даже самой отдаленной угрозы.

Ощущение опасности, присущее Сталину, заставляло его делать упор на восстановление советского военного потенциала, ценой колоссальных усилий со стороны советских людей, выражалось в его стремлении препятствовать любыми средствами возможному снижению авторитета Советского Союза на международной арене либо из-за его внутренней отсталости, либо из-за разо­рения, которое страна претерпела вследствие германской агрессии. Именно националистическое чувство обостряло державную политику Сталина и тол­кало его к действиям во всех направлениях. Несмотря на то, что фактически СССР стал геополитическим колоссом, доминирующим в Евразии, Сталин не упускал из виду имевшиеся, как ему казалось, возможности. Преследуя гео­политические цели, Сталин еще до окончания войны предпринял ряд инициа­тив, направленных на преодоление вековых барьеров и достижение макси­мально возможного расширения сферы советского контроля. Территориаль­ное продвижение в сердце Европы привело Советы в Кенигсберг (переимено­ванный в Калининград), а оккупация Восточной Германии, контроль над Польшей и Финляндией привели к превращению Балтийского моря почти в советское озеро, хотя и не давали выхода в Северное море, открытое для лег­ко доступных с моря территорий.

Для отношений с Польшей и странами Дунайско-Балканского региона был характерен переходный период. Он был обусловлен отчасти переговора­ми о мирных договорах и дискуссиями с западными союзниками о роли со­юзных контрольных комиссий, отчасти протестами западных государств в связи со спорной реализацией ялтинской Декларации об освобожденной Ев­ропе, отчасти в связи с очень специфической ситуацией, сложившейся в Че­хословакии и Венгрии, где оставались коалиционные правительства с участи­ем буржуазных политических партий. Но благодаря соглашению с Югослави­ей и с Албанией, которое тогда не оспаривалось. Советы полагали, что обош­ли вопрос о закрытии проливов в Средиземное море. К этому следует доба­вить антиправительственную войну у северных границ Греции, которую вели прокоммунистически настроенные партизаны. Все эти события ставили во­прос о том, как далеко хотели бы Советы распространить свой контроль на Балканах, несмотря на соглашения, подписанные в Москве в октябре 1944 г.

Советы были заинтересованы в обсуждении вопроса о режиме судоходст­ва в проливах и в обсуждении своих отношений с Турцией непосредственно с Анкарой. После того как на конференции в Тегеране Сталин отверг предло­жение о включении Турции в войну, советская пропаганда обвинила прави­тельство Анкары в намерении продлить войну и в оказании немцам поддерж­ки на Балканах. Только в конце января 1945 г. турецкое правительство заяви­ло об открытии проливов для союзнического флота, который осуществлял поставки Советскому Союзу, и лишь 23 февраля объявило войну Германии.

Эта рассчитанная медлительность (в значительной мере согласованная с англо-американцами) дала Москве повод начать против Турции предупреж­дающие дипломатические выступления по всем направлениям. Во-первых, 21 марта 1945 г. Советы денонсировали договор о дружбе и нейтралитете, кото­рый связывал обе страны с 1925 г. (в иной форме, чем договор от 1921 г.); во-вторых, они стали предъявлять территориальные претензии, касающиеся воз­врата Советскому Союзу армянских городов Каре и Ардаган, которые по до­говору 1921 г. отходили к Турции, а также претензии относительно пересмот­ра границы с Болгарией в пользу последней.

Еще более значительными были требования по вопросу о режиме судо­ходства через проливы, в отношении которого выдвигалось требование изменения конвенции Монтре от 1936 г. и появления СССР военных баз в Босфо­ре и Дарданеллах. Это только начало давления, которое продолжалось в тече­ние почти всего 1946 г., что не могло не вызвать опасений у турецкой сторо­ны. Но что гораздо важнее, весь комплекс советских требований демонстри­ровал, что в зоне Восточного Средиземноморья не намерен больше ограничи­ваться ролью пассивного наблюдателя. Следует учесть, что с самого начала переговоров о мирном договоре с Италией советские делегаты добивались, чтобы СССР был предоставлен мандат на управление территорией или, по крайней мере, Триполитании. Эти домогательства наряду с давлением на Турцию и изменениями, которые происходили в это время в районе Адриати­ки, где просоветские силы захватили господствующие позиции, а также наря­ду с тем фактом, что в августе 1945 г. СССР добился права на участие в меж­дународном управлении Танжером, - все вместе создавало мощный фронт советского продвижения. Складывалось впечатление, что Советы собираются заявить о своих интересах в Средиземноморье; конечно, не таких, как на Бал­тике, но достаточных для того, чтобы радикально изменить соотношение стратегических сил в регионе.

Англичане при поддержке французов и при относительном равнодушии американцев должны были противостоять новой ситуации, когда впервые после 1833 г. Россия предстала как потенциальный соперник английской ге­гемонии в Средиземноморье. В 1945-1946 гг. речь шла лишь о выдвижении Советами своих требований (за исключением Адриатического моря), но именно эти требования отражали намерение играть новую, отнюдь не маргинальную роль, как это было в прошлом, что угрожало английским стратеги­ческим интересам; их защита вызывала много противоречий между Англией и Италией вплоть до 1940 г.

Характеристику новой советской позиции дополняет иранский вопрос. Опасения, высказанные в Организации Объединенных Наций относительно соблюдения сроков вывода советских войск - в течение шести месяцев с мо­мента окончания войны, - были небезосновательны. После окончания войны в Иранском Азербайджане, который входил в советскую зону оккупации, на­чались антиправительственные демонстрации, советские войска воздержа­лись от их подавления, но даже англичане и американцы не заняли по отно­шению к ним жесткой позиции. Вдохновленные этим представители демо­кратической партии Азербайджана, т.е. компартии этой провинции, как и коммунистической партии, действовавшей во всем Иране (партии Туде) в декабре 1945 г. при поддержке нескольких тысяч выходцев из соседнего со­ветского Азербайджана, свергли иранского правителя в Тебризе и провозгла­сили автономную республику. Началось осуществление социальных преобра­зований по советской модели. Более того, из Азербайджана волнения переки­нулись в курдские провинции Ирана.

Потрясенное этими событиями иранское правительство запросило вме­шательство ООН, но не добилось реального результата. Вследствие этого в апреле 1946 г. правительство Тегерана было вынуждено заключить соглаше­ние непосредственно с правительством Москвы, согласно которому в обмен на обещание вывода советских войск (которое произошло до 9 мая, на два месяца позже изначально предусмотренного срока) учреждалась компания со смешанным капиталом (51% акций принадлежал Советам и 49% - иранцам) для эксплуатации нефтяных ресурсов региона, при этом признавались особые интересы СССР в этой зоне. Кроме того, шахское правительство предложило коммунистической партии три министерских портфеля в правительстве Теге­рана. Все эти соглашения и концессии были подписаны под давлением небла­гоприятных обстоятельств в ситуации изоляции, в которой оказались иранцы. Возможно, Сталин раскаивался в своих поспешных действиях, когда спустя несколько месяцев восстание в Азербайджане вспыхнуло с новой силой, а позже меджлис - иранский парламент отказался ратифицировать соглашения по нефтяным концессиям. С тех пор отношения между Ираном и Советским Союзом ухудшились на длительное время. В цепи геополитических событий, которую мы здесь пытаемся восстановить и очевидную для политических деятелей той эпохи, этот эпизод, ставший поражением для Сталина, добавлял еще одно звено, подтверждавшее стремление Советов отодвинуть границу их сферы влияния, установленную войной в регионе Персидского залива, бога­того нефтью.

Теперь обратимся к Азии. Мощное коммунистическое проникновение на­блюдалось в Бирме, Таиланде и Вьетнаме: в первых двух странах отряды пар­тизан вели войну в джунглях, во Вьетнаме организованные силы коммуни­стов доставляли много хлопот французам. Эти территории граничили не с Советским Союзом, а с Китаем; то, что происходило в Китае, не могло не вызывать тревоги. Поскольку Сталин продолжал признавать националистиче­ское правительство Чан Кайши, то обострение гражданской войны и замет­ные успехи коммунистов в условиях, когда у власти находилась коррумпиро­ванная, слабая в военном отношении и неспособная консолидироваться пар­тия Гоминьдан, позволяли предвидеть грядущие серьезные перемены. Кроме территорий, переданных, согласно Ялтинским договоренностям, Советскому Союзу за счет Японии, сохранялись проблемы в Северной Корее, где складывалась ситуация, похожая на германскую, но где Советы меньше испытывали давление международного контроля и сумели поставить у власти администрацию коммунистического образца.

Таким образом, в целом впечатление, что Советский Союз из войны очень ослабленным и должен полностью сосредоточиться на вопросах внут­ренней реконструкции, следует скорректировать, так как Сталин стремился удовлетворить свои амбиции в достижении абсолютной безопасности. Амби­ции в достижении абсолютной безопасности или в дальнейшей экспансии советской державы? Существовала агрессивная политика СССР или сущест­вовала только необходимость консолидировать то, что уже было достигнуто? В таких случаях важно, прежде всего, знать, как подобная деятельность принималась бывшими союзниками: им не отводилось много времени, чтобы из­менить свою оценку намерений советского диктатора. Уже через несколько месяцев они увидели в его действиях стремление к мировому господству, которое опиралось на деятельность во всем мире коммунистических партий, связанных с Москвой и активно выступавших в защиту политики, осуществ­лявшейся кремлевским лидером. Даже самые одержанные аналитики из аме­риканского Генерального штаба уже в феврале 1946 г. пришли к заключению, что целью Советов было не революционное социальное восстание, а безопас­ность СССР.

Советская концепция предполагала обеспечение высокого уровня безо­пасности: достижение защиты СССР, как писал Даниэль Ергин «от любого вызова объединенных западных держав».

Весь этот геополитический аспект представлен нами здесь несколько ис­кусственно с целью показать, что одновременно происходило в достаточно далеких областях, и объяснить, как параллельно формировался ответ Запада. Этот ответ, изначально интуитивный и скорее в форме нескоординированных реакций, которые плюралистические демократии противопоставляли целост­ному плану единоличного правителя, сконцентрировался на критических проблемах, вызванных акциями Советов в разных регионах. Все это затем переплелось с важной темой борьбы с колониальной системой: значение этой проблемы Советы поняли не сразу и, возможно, позже американцев, но эта проблема в значительной мере повлияла на принятие решений как западными правительствами, так и правительством Москвы.

В Европе показательным стал казус Германии, а в Азии - казус Кореи, у границ которой происходили грандиозные преобразования в Китае. Именно вокруг этих двух важных проблем развернулись события мирового значения, которые в обстановке растущего напряжения заставили говорить о холодной войне и способствовали перерастанию гонки атомных вооружений в соревно­вание за такое ядерное превосходство, что конфликт все больше приобретал характер военного противостояния. Дальнейшее распространение советского влияния заставляло американцев задуматься, как преобразовать атомное пре­восходство в инструмент достижения немедленных результатов, т.е. необхо­димо было выяснить, можно ли использовать против Советов «атомную ди­пломатию», чтобы поставить их в затруднительное положение...

К ИСТОКАМ ПЛАНА МАРШАЛЛА.Государственный секретарь США Джордж Маршалл 5 июня 1947 выступил в Гарвардском университете с ре­чью, в которой объявил о намерении Соединенных Штатов разработать и осуществить обширный план помощи Европе. В этой речи он впервые объя­вил о «плане Маршалла», это событие стало одной из доминант в послевоен­ной международной жизни. После 1947 г. всякий раз, когда хотели отметить потребность многолетней помощи, направленной на решение структурных экономических проблем международного сообщества, стало обычным заявлять о необходимости «своего рода плана Маршалла» как оптимальной фор­мулы для подобного экономического содействия. Так же. как название «Мюнхен» стало символом несправедливости и отступления перед превосхо­дящей силой агрессора, так и выражение «план Маршалла» стало обозначе­нием позитивной и эффективной деятельности, направленной на разрешение структурных кризисов.

Более спокойный исторический подход и изменившаяся ныне междуна­родная система позволяют выделить в плане, предложенном американским госсекретарем, не только форму изложения проекта, но и содержание, соот­ветствующее планам реконструкции. В итоге этот документ можно считать основным вкладом как в политико-экономическую жизнь послевоенной Ев­ропы, так и в историю конфликта между Советским Союзом и Соединенными Штатами. План Маршалла, значительно более совершенный и убедительный, чем доктрина Трумэна, исходил из мотиваций и характеристик различного рода, которые были сведены в единое предложение по разрешению кризис­ной ситуации.

Конечно, вышеизложенное не должно создать представление о проекте как о совершенной конструкции, рожденной американскими инициаторами плана; не следует считать, что это был сказочно-оптимистический план, вдохновленный благородством великой нации, которая задумала возглавить западный блок. Ведущие американские политические деятели десятилетиями прилагали немало усилий, чтобы придать Соединенным Штатам домини­рующую роль в мире, используя разделение экономических и политических обязательств, надеясь создать глобальные системы, связанные с американ­скими идеологическими оценками международной жизни, а также с утвер­ждением экономической мощи Соединенных Штатов в мире. Наконец, они пришли к определению реалистичного пути для реконструкции той части международной системы, которая могла быть связана с Соединенными Шта­тами общностью политических институтов и экономических интересов. Итак, отказ от осуществления глобального проекта привел к более ограниченным акциям, но при этом к более консолидированным, а потому и к более эффек­тивным.

В первом полугодии 1947 г. ситуация становилась абсолютно критиче­ской, что толкало американскую администрацию безотлагательно выдвинуть политико-экономическую инициативу. Она имела четыре направления: эво­люция германского вопроса; политико-экономический кризис и инфляция, которые сжимали в тисках европейские страны в очень неустойчивый момент их реконструкции; проблемы международной торговли и риски, связанные с серьезным дисбалансом между наличием долларов и потребностью в них решение этой проблемы было важно для экономических отношений между Европой и Соединенными Штатами: политический выбор, сделанный тогда американским правительством в тесном сотрудничестве с британским, чтобы уяснить международную ситуацию, в которой превалировала тенденция к ухудшению. Все эти элементы, сливаясь, порождали процесс формирования новых решений, который начался в первой половине 1947 г., с конца апреля до начала июня приобрел бешеный ритм, продолжался накануне выступления Маршалла и не прекратился с изложением его программы. Это было не что иное, как заявление о намерениях, поскольку отсутствовало конкретное со­держание, которое должно было быть определено всеми «пересованными сторонами.

В историографии к плану Маршалла был проявлен значительный интерес и были высказаны различные его оценки. Остро негативные суждения поли­тических противников Соединенных Штатов и всей историографии советско­го режима не принимаются во внимание, потому что они строились на анали­зе преданного Сталину экономиста Евгения Варги. Историки этой школы описывали план Маршалла как проект, функционально отвечавший потреб­ностям американской системы производства, которая «на полных парах» осуществляла переход от военной к мирной экономике, сталкиваясь со скры­тыми рисками реконверсии и перепроизводства, навязывая странам-сателлитам подчинение американскому рынку. Время показало, насколько были справедливы эти критические замечания: реализация плана не привела к торговой колонизации Европы со стороны Соединенных Штатов, хотя и соз­дала тесную взаимозависимость между экономическими системами, для ко­торых были характерны быстрые темпы роста и расширение торговли.

Некоторые историки, напротив, выделили одну из основных причин, ко­торые привели к принятию американской программы, сделав проблему Гер­мании единственным объяснением разработки проекта. Этот анализ пред­ставляется сильно искаженным, поскольку позволяет лишь частично объяс­нить, почему германскому вопросу отводилось столь много места в подгото­вительных разработках, а это превратило его в главное, если не исключитель­ное, объяснение решений, принятых в Вашингтоне. В других исследованиях не учитывается специфика американского процесса принятия решений (дос­таточно вспомнить сложное прохождение закона о ленд-лизе в конгрессе), подчеркивается приблизительный или слишком общий характер предложе­ний Государственного секретаря, чтобы сделать вывод, что настоящего плана и не существовало. Прийти к правильному заключению совсем непросто, по­тому что в июне 1947 г. план еще не мог быть подготовлен полностью, по­скольку для его формирования необходимо было участие тех европейских держав, которые были приглашены разрабатывать его вместе с Соединенны­ми Штатами. Все это необходимо учитывать, чтобы помнить, что ради упро­щения не следует забывать о сложности ситуации. План Маршалла был ре­зультатом сложной ситуации и как таковой может быть понят, только если одновременно учитываются все генерирующие его элементы, даже если для анализа требуется их расчленить.

Источник: Эннино Ди Нольфо. История международных отношений (1918-1999 гг.):

В 2 т. - М.: Логос, 2003. Т. П. С. 46-106.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.