Маркс-гегельянец о праве

5.

Законы против тенденций, законы, не дающие объективных норм, — это террористические законы... Законы, которые делают главным критерием не действия, а образ мысли действующего лица, представляют не что иное, как положительную санкцию беззакония... Лишь постольку, поскольку я проявляю себя, вступаю в область действительности, я вступаю в сферу действий законодателя. Помимо своих поступков я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом... Закон, карающий за образ мысли, не есть закон государственных граждан, — это закон одной партии против другой. Преследующий за тенденцию закон уничтожает равенство граждан перед законом. Это закон не единения, а разъединения, а все законы разъединения реакционны. Это не закон, а привилегия.

(М. Заметки о прусск. нов. цензур. уставе)

6.

Привилегии земских чинов не являются правом провинции. Наоборот, скорее право провинции там именно и кончается, где оно становится привилегией земских чинов. Так, например, сословия в средние века сосредоточили в своем лице все права страны и обратили их как привилегии против страны. Гражданин не желает знать прав в виде привилегии.

(М. Там же)

7.

...нелепое противоречие, когда функция государства, которая преимущественно выражает собой самодеятельность отдельных провинций, совершенно изъята даже из формального содействия, изъята из их сознания; нелепое противоречие, что моя самодеятельность заключается в неизвестной мне деятельности другого.

(М. Там же)

8.

Законы не являются репрессивными мерами против свободы, как закон тяжести не есть репрессивная мера против движения: /16/ если в качестве закона тяготения он управляет вечными движениями мировых тел, то в качестве закона падения он убивает меня, когда я его нарушаю и хочу плясать в воздухе. Законы — это положительные, ясные, общие нормы, в которых свобода приобретает теоретическое, независимое от произвола отдельной личности существование. Свод законов есть библия свободы народов... Нет действительных предупредительных законов. Закон предупреждает только как повеление. Активным он становится лишь тогда, когда его нарушают, т. к. настоящим законом он становится лишь тогда, когда в его лице бессознательный естественный закон свободы воплотился в сознательный государственный закон. Там, где закон является действительным законом, т. е. бытием свободы, он является действительным бытием свободы человека. Законы, таким образом, не могут предупреждать действий человека, так как являются внутренними жизненными законами самих действий его, сознательными отражениями его жизни. Закон, следовательно, отступает перед жизнью человека, как жизнью свободы, и только когда его действительное действие показало, что он перестал подчиняться естественному закону свободы, последний в форме государственного закона принуждает его быть свободным, точно так же, как физические законы только тогда выступают, как нечто чуждое, когда моя жизнь перестала быть жизнью этих законов, когда она отклонилась от нормы. Предупредительный закон есть, следовательно, бессмысленное противоречие.

(М. Заметки о прусск. нов. цензур. уставе)

9.

...Государство надо строить не на основе религии, а на основе разума свободы... Новейшая философия, исходя из более идеальных и основательных взглядов, строит государство из идеи целого. Она рассматривает государство, как великий организм, в котором должны осуществиться правовая, нравственная и политическая свобода, при чем отдельный гражданин, повинуясь законам государства, повинуется только естественным законам своего собственного разума, человеческого разума.

(Там же)

10.

Закон не свободен от общей обязанности говорить правду. Он вдвойне обязан это делать, так как он является общим и истинным судьей относительно правовой природы вещей. Правовая природа вещей не может поэтому сообразоваться с законом, /17/ закон должен сообразоваться с ней... Если всякое нарушение собственности, без различия, без более точного определения, есть кража, то не является ли всякая частная собственность кражей? Разве своей частной собственностью я не исключаю из владения ею всякого другого? Разве я не нарушаю, следовательно, его право собственности? Если вы отрицаете различие существенно различных видов одного и того же преступления, то вы отрицаете самое преступление, как нечто отличное от права, вы уничтожаете самое право, ибо всякое преступление имеет одну общую сторону с правом.

(М. Протоколы шестого рейнского ландтага, Л. Н., т. 1, 25)

11.

Феодализм в самом широком смысле этого слова есть духовное животное царство, мир разрозненного человечества, в противоположность миру дифференцированного человечества, неравенство которого есть не что иное, как преломление равенства... Обычное право привилегированных по своему содержанию противоречит форме закона. Оно не может быть отлито в законы, так как оно представляет олицетворение беззакония. Противореча по своему содержанию форме закона, всеобщности и необходимости его, эти нормы обычного права тем самым являются нормами обычного бесправия и не могут быть выдвигаемы в противовес закона... Разумное обычное право при господстве общих законов есть не что иное, как привычка к законному праву, ибо право не перестало быть обычаем потому, что стало законом, оно перестало быть только обычаем... Право не зависит больше от случайности, разумен или неразумен обычай; обычай, наоборот, становится разумным, потому что право превратилось в закон, потому что обычай стал государственным обычаем. Обычное право, как отдельная область, наряду с законом имеет, поэтому, разумное оправдание лишь там, где право существует наряду и помимо закона, где обычай есть предвосхищение закона... Но если обычное право привилегированных является обычаем, противоречащим понятию разумного права, то обычное право нищеты противоречит только обычаям положительного права... Форма закона не противоречит ему, оно только еще не получило ее.

(М. Протоколы шестого рейнского ландтага, Л. Н., т. I, стр. 252)

12.

Мудрый законодатель воспрепятствует преступлению, чтобы не быть вынужденным наказывать за него. Но он предупредит /18/ его не путем ограничения сферы права, а тем, что он уничтожит в каждом правовом стремлении его отрицательную сторону, предоставив ему положительную сферу деятельности. Он не ограничится только устранением для членов одного класса препятствий, мешающих ему правомерно подняться на более высокую ступень, он предоставит самому этому классу реальную возможность стать сосредоточием права... Преступная сущность действия заключается не в посягательстве на материальное дерево, а в посягательстве на государственный нерв дерева, на право собственности, как таковое, т. е. в осуществлении противозаконного намерения... Публичное наказание есть некоторое соглашение между преступлением и государственным разумом, оно поэтому есть право государства, но такое право, которое государство также не может передать частным лицам, как не может один человек уступить другому свою совесть. Всякое право государства по отношению к преступнику есть вместе с тем государственное право преступника.

(Там же, стр. 259, 275)

13.

Какая нелепая, непрактичная иллюзия вообще — беспартийный судья, когда законодатель партийный? Какое значение может иметь бескорыстное решение, если закон своекорыстен?... Процесс и право так же тесно связаны друг с другом, как, например, формы растений и животных связаны с мясом и кровью животных. Один дух должен одушевлять процесс и законы, ибо процесс есть только форма жизни закона, следовательно, проявление его внутренней жизни.

(Там же, стр. 282)

Поиск по сайту: