Субъект права как правовая воля

Именно воля позволяет разграничить субъекта от объекта права, правовое лицо от юридического мопса и именно воля обеспечивает лицу возможность участвовать в правоотношениях. Отсюда нельзя согласиться с тем, что «искание воли, как наличной основы для всякой правоспособности, составляет задачу, поставленную совершенно врозь с задачами собственно цивилистических построений»⁴⁶. Один из главных аргументов противников признания воли в качестве атрибута, неотъемлемого свойства субъекта права состоит в том, что, по их мнению, юридические лица, а также малолетние индивиды не обладают ею, что у этих субъектов права воля как таковая отсутствует. При этом, однако, и юридические лица, и малолетние признаются ими в качестве участников правоотношений. Здесь, на наш взгляд, существует очевидное противоречие. Если признавать юридических лиц и малолетних в качестве участников правоотношений, то нельзя отрицать наличие у них воли, так как и договорные и деликтные отношения предполагают волю участвующих в них сторон. Сама свобода договора исторически связывается с теорией «автономии воли», где связь договора с волей четко, однозначно установлена⁴⁷. Для деликтных правоотношений важнейшим условием, предпосылкой их наступления признается вина. Принцип вины, сформулированный Гроцием и Дома, в настоящее время нашел свое воплощение в кодексах многих европейских стран⁴⁸. Но вина, традиционно понимаемая как психическое отношение лица к своему противоправному поведению⁴⁹, является выражением воли субъекта. Цвайгерт и Кетц по этому поводу пишут: «"Виновно" действует тот, кто преднамеренно, то есть сознательно, по собственной воле (подчеркнуто нами. — С. А.) нарушает защищаемые законом блага или

⁴⁶ Там же. С. 259.

⁴⁷ См.: Цвайгерт К., Кетц X. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 т. М., 2000. Т. 2. С. 8.

⁴⁸ Там же. С. 361-362.

⁴⁹ См.: Юридический энциклопедический словарь. С. 39.

по неосторожности»⁵⁰. Гегель отмечал неразрывную связь вины с волей, говорил о вине воли: «Деяние может быть вменено лишь как вина воли; это — право знания»⁵¹. Отсюда если признавать юридических лиц и малолетних индивидов участниками правоотношений, в частности, договорных и деликтных, то необходимо также признавать наличие у них воли.

К числу наиболее влиятельных критиков волевой теории права также относится Р. Иеринг, который полагал, что «право существует не для того, чтобы осуществить идею абстрактной "правовой воли", а для того, чтобы служить интересам, потребностям, целям оборота»⁵². О.С. Иоффе, анализируя доводы представителей волевой теории и теории интереса, сделал вывод, что сторонники нового воззрения (теории интереса), воспользовавшись известными пороками волевой теории, «нанесли ей такой удар, от которого она никогда уже не могла оправиться»⁵³. Он, в частности, столкновение этих теорий рассматривал применительно к понятию субъективного права. Главный аргумент в этом споре, как и у Дювернуа, заключается в том, что волеспособность не является необходимой предпосылкой права, поскольку в качестве носителей прав могут выступать лица, лишенные воли. Кроме тех возражений, которые ранее уже были высказаны нами применительно к замечанию Н.Л. Дювернуа, можно добавить следующее. Во-первых, вывод О. С. Иоффе о том, что по волевой теории нанесен удар, от которого она никогда уже не оправится, представляется явно преждевременным. В качестве философского основания волевой теории О.С. Иоффе называет идеи Гегеля, а главным объектом критики оказываются взгляды Виндшейда (в качестве продолжателя идей Виндшейда в России О.С. Иоффе называет Е. Трубецкого). Приведем дословно высказывание Виндшейда по данному вопросу: «Постановляя, что известное

⁵⁰ Цвайгерт К., Кетц X. Введение в сравнительное правоведение... Т. 2. С. 364. В приведенном высказывании авторы используют термин «воля» применительно к понятию вины очень узко, связывая ее только с умыслом, однако в традиционном понимании вины воля охватывает как умысел, так и неосторожность. Если рассматривать неосторожное поведение как не относящееся к волевому, то его следует исключать из сферы права, правового регулирования и, следовательно, из сферы юридической ответственности.

⁵¹ Гегель. Философия права. М., 1990. С. 161.

⁵² R. Jhering. Geist des romischen Rechts. Т. З. 1906. С. 338. Цит. по: Иоффе О. С. Избранные труды по гражданскому праву. С. 552.

⁵³ Иоффе О. С. Избранные труды по гражданскому праву.

содержание воли, в конкретном случае, может быть осуществляемо лицом независимо от воли других лиц, и что все остальные воли должны подчиниться ему, юридический порядок создает известное право (так называемое право в субъективном смысле, управомочие). Стало быть, право (управомочие) есть установленная юридическим порядком дозволенность воли (Wollen-Durfen), есть предоставленная юридическим порядком власть или господство»⁵⁴. Если оставить в стороне метафорическую характеристику субъективного права как власти и как господства воли, а акцентировать внимание собственно на правовом содержании, то субъективное право, по Виндшейду, предстает как свобода дозволенного поведения, прежде всего свобода управомоченного лица на собственные действия. Едва ли эту основную идею Виндшейда можно считать отвергнутой теорией и практикой юриспруденции. С. С. Алексеев по этому поводу отмечает: «Если раньше субъективное право в целом сводилось к праву требования, а его содержание отождествлялось с содержанием юридической обязанности, то в настоящее время советские ученые-юристы единодушно рассматривают субъективное право как право на действия самого управомоченного»⁵⁵. При этом заслуга в разработке этого положительного содержания субъективного права, по мнению С. С. Алексеева, принадлежит С. Н. Братусю (который впервые в советской литературе определил субъективное право как меру возможного или дозволенного поведения самого управомоченного лица), с которым как раз и полемизирует О. С. Иоффе далее в своей работе⁵⁶. Во-вторых, представления Виндшейда о волевом содержании права не следует рассматривать как единственно возможную версию волевой теории права; те же гегелевские идеи о воле в праве положены в качестве философских оснований и для других ее интерпретаций (например, автора теории сделок Цительмана). Кроме того, существуют иные волевые теории права, отличные от гегелевской. В частности, Л. И. Петражицкий считает волевую теорию одной из древнейших и отсылает к римским юристам (Папиниану, Юлиану и др.), обращая внимание на ошибочность представлений Р. Иеринга, связывающего ее появление с Гегелем (напомним, что именно это ошибочное представление Иеринга воспроизводит Иоф-

⁵⁴ Виндшейд. Учебник пандектного права. Т. 1. С. 82.

⁵⁵ Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 117.

⁵⁶ См.: Иоффе О. С. Избранные труды по гражданскому праву. С. 554-557.

фе)⁵⁷. В-третьих, попытки лишить право волевого содержания несут серьезную опасность прежде всего для самого гражданского права, многие институты которого (представительства, обязательственного права, гражданской правосубъектности и т. д.) да и сами принципы, основные начала (свободы договора, недопустимости произвольного вмешательства в частные дела и др.) предполагают это волевое содержание. Такие попытки освободить гражданское право от его волевого содержания равносильны разрушению всей его системы. В-четвертых, Р. Иеринг и О. С. Иоффе правы в том, что интерес должен быть защищен правом, но это не означает, что интерес должен составлять содержание субъективного или объективного права, т. е. право должно каждый раз выяснять: зачем покупатель покупает товар, продавец его продает, арендатор приобретает в аренду имущество, а арендодатель это имущество ему в аренду сдает и т. д.⁵⁸ Материя произвола или то, что преследует каждый в отношении желаемого объекта, не образует содержания права (Кант). В-пятых, тезис о том, что волеспособность не есть необходимая предпосылка права, поскольку в качестве носителей прав могут выступать лица, лишенные воли, является некорректным, так как здесь происходит отождествление абстрактной способности иметь волю (в будущем, с наступлением дееспособности) как условие правосубъектности и реальности обладания волей (что для признания лица субъектом права формально не требуется).

С иных позиций критиковал волевую теорию права Л. И. Петражицкий, который не без иронии замечал, что у юристов имеется своя «домашняя психология, ничего общего с научною не имеющая и состоящая главным образом в применении разных выражений, имеющих психологический вид, но означающих нечто другое, нежели в научной психологии, по большей части — вообще не психи-

⁵⁷ См.: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. 1. С. 292.

⁵⁸ Н. А. Шайкенов выделял три качественно разных уровня правового обеспечения интересов личности: «прав человека», «законных интересов» и «юридических интересов». (См.: Шайкенов Н. А. Правовое обеспечение интересов личности. Свердловск, 1990. С. 157.) На то обстоятельство, что интерес не входит в содержание субъективного права, но необходим для самого существования этого права, что управомоченному лицу предоставляется мера дозволенного поведения для удовлетворения его интересов, обращает внимание С. С. Алексеев. (См.: Алексеев С. С. Общая теория права. Т. 2. С. 116.)

ческие, а разные другие явления (например, «воля» — приказания по чьему-либо адресу) или вообще не существующие вещи (воля государства, как особой личности, общая воля, общее признание и т. п.)»⁵⁹. В частности, применительно к работам Савиньи и Пухты он отмечает наличие в них не строгого понятия, а лишь некоторых смутных представлений о воле (общей воле) или общем убеждении, имеющих мистический характер. В этих работах воля существует в форме народного (национального) духа, отличного от духа индивидов, составляющих народ. Также в работах Бирлинга и других авторов он усматривает различные заблуждения, непоследовательности и т. д. Замечания Л. И. Петражицкого, на наш взгляд, верны, но лишь отчасти. Он прав, когда говорит о том, что воля, понимаемая в правовом смысле, вовсе не тождественна воле в психологическом отношении. Также он прав относительно существующих различий у представителей разных подходов к пониманию правовой воли. Но он не прав, когда, обобщая, переносит недостатки, непоследовательности и заблуждения отдельных авторов на все теории воли. Очевидно, не случайно он не вступает в прямую полемику с Гегелем, отмечая лишь то, что его понятие воли (общей воли) имеет особый метафизический смысл⁶⁰.

В своей «Философии права» Гегель писал о том, что воля свободна, «так что свобода составляет ее субстанцию и определение...»⁶¹, что свобода есть такое же основное определение воли, как тяжесть — основное определение тела, а «воля без свободы — пустое слово, так же как свобода действительна лишь как воля, как субъект (подчеркнуто нами. — С. А.)»⁶². Воля как субъект — это не случайное словоупотребление Гегеля. В указанной работе он неоднократно называл волю субъектом. «Здесь можно еще заметить лишь то, что когда говорят: воля всеобща, воля определяет себя, — то этим уже выражают, что воля есть предполагаемый субъект...», — писал он в другой части работы⁶³. И далее: «Для себя сущая, или абстрактная, воля есть лицо. Высшее в человеке есть то,

⁵⁹ Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. 1. С. 295.

⁶⁰ См.: Там же. С. 291.

⁶¹ Гегель Г. Философия права. С. 67.

⁶² Там же. С. 68.

⁶³ Там же. С. 74.

что он — лицо, и, тем не менее, уже в самой этой голой абстракции лицо есть нечто презрительное. Лицо существенно отлично от субъекта, ибо субъект — лишь возможность личности, поскольку каждое живое существо есть субъект. Следовательно, лицо есть субъект, для которого эта субъективность есть, ибо в качестве лица я всецело для себя: оно есть единичность свободы в чистом для-себя-бытии»⁶⁴. Таким образом, воля (абстрактная воля) для Гегеля — это субъект, в котором присутствует субъективность, субъект как личность, которая содержит вообще правоспособность и составляет понятие и саму абстрактную основу абстрактного права. Также, по мнению Б. Н. Чичерина, свободная воля составляет основное определение человека как разумного существа, и «именно вследствие этого он признается лицом и ему присваиваются права»⁶⁵.

Воля, с нашей точки зрения, заключает в себе главный, ключевой момент, характеризующий субъект права. В правовой воле выражается идея деятельной, рациональной свободы в праве, свободного самовыражения и самоопределения лица. Она не раскрывает всех свойств, качеств правовой личности (следовательно, не исключает иных аспектов понимания субъекта права), но дает представление о самом главном, что есть в ней, а именно о том, что правовая личность есть решающая инстанция в праве. В этом плане понятие воли можно считать объединительным, интегративным для других понятий, раскрывающих различные аспекты, стороны явления, именуемого «субъектом права». Данному понятию, правда, еще недостает определенности, конкретности, на что обращал внимание Л. И. Петражицкий. Оно еще, как представляется, не вполне оформилось, не получило необходимой завершенности, но по этой причине, на наш взгляд, вовсе не следует отказываться от него, заменять его другим понятием. Возможно, исследуя феномен субъекта права, постигая его сущность, удастся окончательно определиться с тем, что есть правовая воля.

В. Виндельбандт рассматривал волю в качестве видового понятия, объединяющего в себе отдельные желания (хотения), эти хотения, по его мнению, лишь элементы, из которых слагается жизнь воли. Он утверждал, что сформировалось такое воззрение, согласно

⁶⁴ Там же. С. 97.

⁶⁵ Чичерин Б. Н. Философия права // Избранные труды. СПб., 1997. С. 46.

которому под волей подразумевается какая-то однородная сила, что-то вещественное, являющееся причиной или носителем отдельных функций хотения, «реальность такой однородной воли рассматривают или как всю совокупность личности, или как особую способность, присущую личности»⁶⁶. Сформулированное понимание воли, на наш взгляд, является ценным и применимым в контексте построения теории субъекта права. Здесь субъект права, рассматриваемый как воля, — это не просто некоторая совокупность стремлений, желаний, а нечто, в принципе способное принимать и осуществлять решения в правовой сфере. Субъект права — решающая и осуществляющая вовне свои решения инстанция.Именно так, на наш взгляд, можно определить субъект права в исследуемом аспекте. Возможность свободно принимать правовые решения (делать свой правовой выбор), а также осуществлять их характеризует субъекта права как волю. Сама эта возможность принимать правовые решения заключает в себе основание разграничения субъекта (как определяющего элемента) и объекта права (как определяемого). И. Кант отмечал, что отличие лица от вещи состоит в том, что лицо — это тот субъект, чьи поступки могут быть ему вменены, отсюда следует, что «лицо подчинено только тем законам, которые оно (само или, по крайней мере, совместно с другими) для себя устанавливает», а «вещь — это предмет, которому ничто не может быть вменено»⁶⁷.

Однако характеристика субъекта права как абстрактной (формальной) решающей инстанции является не полной, так как не охватывает момента осуществления воли. Возможность принимать правовые решения (волить право) — еще не воля в действии (действительная воля). Действительной воля становится тогда, когда делает свой правовой выбор (принимает правовые решения) и их реализует. Отсюда действительный субъект права — лицо, кто выражает себя вовне посредством правового решения (волевого акта). В. Виндельбандт выделял три фазы «жизни воли»: первая фаза, по его мнению, заключает в себе возникновение особого хотения, отдельного стремления; вторая фаза — взаимное сдерживание и уравнивание стремлений; третья фаза характеризуется импульсом воли

⁶⁶ Виндельбандт В. О свободе воли / Под ред. В. В. Битнера. СПб., 1904. С. 11.

⁶⁷ Кант И. Метафизика нравов: В 2 ч. Часть первая: Метафизические начала учения о праве // Соч:В 6т. М., 1957. Т. 4. Ч. 2. С. 132.

(когда стремление превращается в телесное движение)⁶⁸. Обычно для права не имеют значения причины возникновения особого стремления (хотения), а также факторы сдерживания и уравнивания стремлений (первая и вторая фазы «жизни воли»). Участников правоотношений, в частности, договорных, не интересуют мотивы, которыми руководствуются их контрагенты при заключении с ними соглашения (по Канту: «материя произвола»). Лишь в некоторых случаях, например, при заключении договора под влиянием заблуждения, имеющего существенное значение (ст. 178 ГК РФ), либо под влиянием обмана, насилия, угрозы, злонамеренного соглашения представителя одной стороны с другой стороной (ст. 179 ГК РФ), мотивы принимаемого решения могут иметь значение. Но и в этих случаях мотивы не составляют особой фазы существования правовой воли, они не самостоятельны по отношению к правовому выбору, принятию правового решения. Они лишь являются основаниями, критериями для определения истинности, действительности принятого лицом решения. По этому поводу Г. Дернбург писал: «Мотивы не имеют самостоятельного значения для той юридической сделки, которую они вызывали. Но при известных обстоятельствах заявленные мотивы могут послужить для толкования содержания сделки»⁶⁹. Аналогичной позиции придерживался Э. Цительман, автор классического труда о сделках 1879 г. («Irrtum und Rechtsgeschaeft»), согласно которому мотив связывает друг с другом потребность и волю по заключению сделки, но не является частью самой воли, он ей предшествует . Особое внимание к мотивам, побуждающим причинам правового поведения возникает в ситуации правонарушения, когда воля противопоставляет себя праву. В этом случае право, чтобы сохранить себя как действительный правопорядок, обеспечить справедливость и гуманность наказания, а также предотвратить подобные нарушения в будущем, стремится выяснить причины противоправных поступков. Уголовное право, в частности, интересуют такие мотивы и обстоятельства поведения, как: осуществление лицом необходимой обороны (ст. 37 УК РФ 1996г.); совершение преступления в условиях крайней необходимости (ст. 39); физическое или психическое принуждение как причина преступления (ст. 40);

⁶⁸ Виндельбандт В. О свободе воли. С. 13.

⁸⁹ Дернбург Г. Пандекты. Т. 1. С. 258.

⁷⁰ См.: Шапп Я. Основы гражданского права Германии: Учебник. М., 1996. С. 171-172.

исполнение обязательного для лица приказа или распоряжения (ст. 42); стечение тяжелых жизненных обстоятельств либо совершение преступления по причине сострадания, материальной, служебной или иной зависимости (ст. 61); корыстные или хулиганские побуждения, мотивы национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды либо кровной мести (ст. 105) и др. Административное право учитывает в качестве причин поведения лица крайнюю необходимость (ст. 2.7 Кодекса РФ об административных правонарушениях от 30.12.01); невменяемость (ст. 2.8 Кодекса); стечение тяжелых личных или семейных обстоятельств (ст. 4.2 Кодекса) и др. Для налогового права (в части налоговых правонарушений) имеют значение мотивы: совершение деяния вследствие стихийного бедствия или других чрезвычайных и непреодолимых обстоятельств, выполнение налогоплательщиком или налоговым агентом письменных разъяснений по вопросам применения законодательства о налогах и сборах, данных уполномоченными органами или должностными лицами (ст. 111 Налогового кодекса РФ); стечение тяжелых личных или семейных обстоятельств, действие (бездействие) под влиянием угрозы или принуждения либо в силу материальной, служебной или иной зависимости (ст. 112 НК РФ) и др. Однако для любых видов правонарушений независимо от того, какой отраслью права они регламентируются, общим моментом является то, что мотивы поведения, их психологическое «взвешивание» (выбор) не имеют самостоятельного значения и не образуют отдельной фазы (или нескольких фаз) правовой «жизни воли». Все эти факторы имеют смысл только в связи с объективацией воли во внешних отношениях, когда, согласно Виндельбандту, «стремление превращается в телесное движение». Интерес права к мотивам, психологическому выбору лица одного стремления из нескольких возникает лишь после того, как им совершено правонарушение, и все эти психологические факторы противоправного поведения анализируются лишь в связи с совершенным правонарушением. Здесь действует принцип «обратного отсчета», когда за основу берется не сама причина нарушения, а ее следствие (противоправный волевой акт). Таким образом, для права значение имеет сам факт объективации правового решения лица в его внешнем поведении в соответствии с установленными юридическими нормами.

Как представляется, предложенные Виндельбандтом фазы «жизни воли» рисуют скорее психологическую картину жизни воли, чем объясняют ее как правовой феномен (хотя сам автор настаивал на том, что его исследование выходит за пределы индивидуальной психологии и относится к сфере науки об обществе и к метафизике⁷¹). Для права, как уже отмечалось, не имеют значения сам факт зарождения желания (хотения), побуждающие причины, иные условия, а также по общему правилу основания выбора из нескольких стремлений одного (борьба мотивов). На этих ступенях воля является «невидимой» для права, не служит объектом его внимания. Она становится правовой лишь тогда, когда начинает объективироваться во внешних отношениях, в поведении лица. «Правовой материей» воли (по Канту: «материей произвола») является не побуждающие ее к действию мотивы, а условия совместимости ее с волей другого лица. Сами эти условия совместимости задаются прежде всего законом. Позитивное право (закон) выступает не просто предпосылкой правовой «жизни воли», но и отправной точкой ее функционирования. Отсюда оборот правовой воли, на наш взгляд, совершается иным образом, чем он представлен Виндельбандтом.

Если выделять фазы (ступени) «жизни правовой воли», то первой такой фазой следует назвать ступень (фазу) абстрактно-всеобщей воли. Она существует как некоторая, предусмотренная законом, нормативная возможность совершать правовые действия. Указанная возможность связывается не с отдельным лицом, а с целой категорией лиц, определяемой законом. Эта воля, по Гегелю, — абстрактная, формальная праводееспособность. Всякая социальная воля, чтобы стать правовой волей, должна иметь свое нормативное отражение в законе (видеть себя в нем), соответственно всякий социальный субъект, чтобы стать правовым лицом, должен иметь возможность найти себя в законе в рамках родовой общности субъектов права. Покупатели, потребители, продавцы рассматриваются не в качестве отдельных лиц, а как отдельные функции, роли субъектов права, их общие, типичные стремления (правовые хотения) прогнозируются законодателем и оформляются в нормативно-правовых

⁷⁴ См.: Виндельбандт В. О свободе воли. С. 9.

конструкциях. На этой фазе правовая воля выступает как нормативно-абстрактный субъект (абстрактно решающая и осуществляющая вовне свои решения инстанция), с которым закон связывает такие же абстрактные правовые возможности, в том числе возможности принятия им каких-либо вариантов правовых решений. Здесь еще нет места правовым особенностям, отсутствуют правовые единичности и сама воля существует как чистая нормативно-правовая возможность. На этой ступени еще не существует действительного субъекта права, а есть лишь его нормативная проекция, лишь его законодательная предпосылка.

Вторая фаза (ступень) «жизни правовой воли» — это фаза возникновения единичной (конкретной) правовой воли, существования единичного правового лица. На этой фазе в соответствии с законом появляется конкретное, единичное правовое лицо: юридическое, физическое, обладающее своими правовыми особенностями (наименование, организационно-правовая форма, органы управления, имущественное положение, уставный капитал и т. д.). Данное лицо еще не проявляет себя во внешних отношениях, в виде собственных волевых актов, волеизъявлений, т. е. оно еще остается лишь правовой возможностью. Однако, с другой стороны, это возникшее правовое лицо может быть представлено во внешних отношениях другими субъектами права, т. е. посредством их воли стать участником правовых отношений. В отличие от абстрактно-нормативного лица (абстрактно-нормативной воли), которое даже теоретически не способно действовать, участвовать в реальных правоотношениях, принимать конкретные правовые решения, оно при достижении определенных условий (дееспособности) может быть действительным субъектом права, способным принимать и осуществлять свои собственные правовые решения. На этой фазе еще не происходит соотнесения одной единичной воли (одного лица) с другой единичной волей (с другим лицом), не происходит их непосредственного правового общения, правового диалога, коммуникации (но уже возможно опосредованное взаимодействие через представителя лица). Здесь формирующаяся единичная воля противопоставляет себя нормативно-всеобщей воле, она обособляется от нее и начинает различать себя в качестве отдельной правовой реальности, познавать себя ^в качестве самостоятельного субъекта, решающей инстанции, про-

исходит первый акт ее самопознания и самоопределения. Первую и вторую ступень (фазу) существования правовой воли объединяет то, что и в том и в другом случае мы имеем дело с волей как возможностью (возможностью осуществлять правовые действия, правовую деятельность), т. е. с недействительной волей. Их принципиально можно поставить на один уровень как качественно однородные (на уровень воли как правовой возможности).

Третья фаза (ступень) «жизни правовой воли» — это фаза существования субъективной правовой воли, воли, которая стремится объективироваться в правовых отношениях, осуществить себя в праве. Эта фаза, где реальная (психологическая) воля конкретного индивида (или нескольких индивидов) находит свою правовую оболочку, правовую форму (где правовая внешность, правовое лицо встречает своего физического носителя, индивида). Здесь воля переходит из сферы правовой возможности в сферу правовой действительности. Решающая правовая инстанция делает свой выбор: формулирует свое правовое решение и начинает его реализовать. Субъективная воля может существовать в качестве правовой воли лишь тогда, когда она стремится к объективизации, к реализации в правовых отношениях. Когда она существует только в сознании — она не распознаваема. Отсюда ее можно рассматривать как волю переходную, имеющую смысл лишь в контексте ее объективации. Субъективная воля — это воля единичного (конкретного) правового лица. Она является внешне выраженной, обращенной к другим, стремится, например, к заключению договора, совершению односторонней сделки, изменению действующей правовой нормы. Она затрагивает волю других лиц — субъектов права (предполагает необходимость ее согласования с ними), поэтому является значимой для них. Границы, в рамках которых простирается субъективная воля, могут быть определены, с одной стороны, моментом, когда начинается юридическое выражение сделанного решающей инстанцией выбора, и моментом, когда данный выбор порождает обязанности или обязательства для другой воли (других воль), когда субъективная воля становится обязательной для других (в частности, с момента направления оферты и до получения акцепта; с момента подача искового заявления в суд и до вступления в силу принятого решения, связывающего лиц). Таким образом, субъективная воля — воля

только одного лица, в отличие от воли, объективированной в законе или договоре, которая становится общей волей⁷².

Нередко субъективная воля так и остается субъективной, не объективируясь (в случае непринятия другой стороной предложения заключить договор, при отказе суда в принятии искового заявления, при прекращении производства по делу и т. д.). Не всякое внешнее выражение воли субъекта права предполагает признание этой воли в качестве правовой (субъективной воли), например, направление претензии в тех случаях, когда это не предусмотрено законодательством или договором, ведение переговоров в целях заключения сделки, высказывание желания совершить правонарушение без приготовления к нему и т. д. Следовательно, лишь такое внешнее выражение, которое осуществляется в соответствии с установленными юридическими правилами, порядком, имеет значение для формирования субъективной правовой воли. В случае, если субъективная воля проявляет себя в виде неправомерных действий, стремлений достичь своей цели путем правонарушения, то дальнейшее обращение правовой воли приостанавливается до восстановления нарушенного правового положения. При этом, как уже отмечалось, возможно выявление вины воли, обращение к основаниям ее поступков. Такое же обращение к основаниям субъективной воли возможно и при установлении судом действительности (недействительности) сделки.

Исследуя предпосылки, условия зарождения и генезис римского частного права, Р. Иеринг в свое время определил принцип субъективной воли в качестве его первоначального источника⁷³. «Мечом основан римский мир и меч или копье являются древнейшим символом римского права... Римляне не имеют, говоря языком права, "отчужденной" собственности, отчужденной от Бога или других людей, они обладают собственностью "первоначальной", "непосредствен-

⁷² Субъективная воля внешне сопоставима с волей лица, выражаемой при осуществлении так называемых секундарных правомочий, связанных с односторонним волеизъявлением субъектов права, иначе именуемых «правами на правообразование». (См.: Агарков М. М. Обязательство по советскому гражданскому праву // Ученые труды ВИЮН. Вып. 111. С. 70.) Однако следует иметь в виду, что только часть секундарных правомочий не предполагает связанности воли другого лица (например, предложение заключить договор); большинство же секундарных правомочий такую связанность предполагают.

⁷³ См.: Иеринг Р. Дух римского права на различных ступенях его развития. СПб., 1875. Ч.1. С. 93-102.

ной", при которой собственник сам является творцом своего права на собственность, они ее взяли, где нашли»⁷⁴. — говорит Иеринг. Он полагает, что именно «брать» единственно соответствует римскому образу представлений и латинский язык при своей бедности в остальном, однако, богат выражениями, которые первоначально имели это значение; если римляне более поздних времен покупали, то их предки обычно брали. При этом он ссылается на Гая, который считал военную добычу лучшим способом приобретения собственности⁷⁵. Современное правосознание отторгает идею захвата в качестве правообразующей для существующих юридических отношений, связей; но значение субъективной воли как первоначального источника права (не только римского) и как оживляющего правовую форму начала оно отвергнуть не может.

Субъективную волю по форме и содержанию нельзя отождествлять с психологической волей, так как она, внешне, как правило, лишена мотивов, эмоций, не выражает тех или иных чувств, переживаний. В содержательном плане для нее имеет значение лишь соответствие или несоответствие ее стремлений требованиям закона, иных источников права (воля, соотнесенная с законом), правовым интересам других лиц. Поэтому субъективная воля заключает в себе скорее не внутренний выбор (взаимное сдерживание и уравнивание стремлений лица), а внешний: соотнесение своего стремления с предписаниями закона, охраняемыми интересами, стремлениями других субъектов права. Принципиально субъективная воля соотносится с психологической волей так же, как субъект права соотносится с реальным индивидом: она является абстрактным выражением, юридическим слепком последней.

Четвертая фаза (ступень) «жизни правовой воли» — фаза объективации правовой воли. На этой фазе происходит опредмечивание правового стремления лица, а также его осуществление, реализация. Воля лица объективируется, воплощается прежде всего в правовых актах: в договорах, судебных актах, в решениях контрольно-надзорных органов, в актах правотворчества и пр. Она получает в них свое закрепление, оформление и, таким образом, приобретает объективный характер, становится обязательной как для других лиц,

⁷⁴ Там же. С. 95.

⁷⁵ См.: Там же. С. 96-87.

так и для выразившего ее лица. Воплощенная в законе, договоре, правоприменительном акте воля имеет существенно иной вид, чем субъективная воля. Она перестает быть волей одного лица, становится общей волей. Это не означает, что стремления, цели, интересы участвующих в правоотношениях лиц становятся совпадающими, тождественными. Они сохраняют свою различную направленность, разные векторы своих устремлений. Но при этом создается такая форма взаимодействия субъективных воль, которая обеспечивает их совместимость и взаимную реализацию. Следовательно, общая воля понимается не как воля, противостоящая субъективным устремлениям, не как самостоятельная, довлеющая над ними, а лишь как форма, объединяющая, совмещающая эти воли и обеспечивающая их взаимную реализацию. Она внутри себя в снятом виде заключает каждую из объективируемых в законе, договоре, акте применения права субъективных воль. В политическом праве объективная правовая воля в силу верховенства государства отрывается от субъективных воль, становится самостоятельной. Она является общей волей только формально, так как исходит от государства и закреплена в законе, в действительности же она оказывается, как правило, субъективной волей самого государства. В ней заключено, следовательно, внутреннее противоречие между ее формой и содержанием. С гуманизацией права данное противоречие снимается, форма приводится в соответствие с содержанием воли.

В рамках обозначенной четвертой ступени «жизни правовой воли» происходит процесс ее практической реализации. В принципе каждая из выделенных четырех ступеней является также стадией реализации воли, отличие четвертой ступени состоит лишь в том, что здесь воля достигает искомого практического результата, своей конкретной цели. Воля, будучи объективированной в законе, договоре или акте применения права, реализуется как законодательная воля, воля правоприменителя или участников договора. Действия по ее реализации могут совершаться как самими заинтересованными лицами, так и иными субъектами права. При этом и те и другие действуют именно как представители и исполнители общей воли. Их Действия имеют общее юридическое признание, рассматриваются как акты реализации права в целом и соответственно обеспечиваются правовым принуждением. Третью и четвертую ступень (фазу) существования правовой воли объединяет то, что и в одном и в дру-

гом случае мы имеем дело с волей как с реальностью (с реальностью осуществлять правовые действия, правовую деятельность), т. е. с действительной волей. Их, как качественно однородные, можно поставить на один общий уровень: на второй уровень (воли как реальности, как действительной воли).

Пятая, последняя, фаза (ступень) «жизни правовой воли» — это фаза достижения единства, целостности правовой воли (воля как единство правовой возможности и правовой действительности). Эта фаза соответствует следующему, третьему, уровню обращения воли, где происходит синтез всех ранее перечисленных аспектов, состояний воли (воля в единстве всех ее проявлений). На этой стадии происходит преодоление отчуждения правового лица, правовой воли от законодательства, права, а также правовой воли от своей правовой внешности, правовой формы от правового сознания. Воля (как частное стремление, желание лица), завершая свой оборот, возвращается к лицу в виде прироста ее правовых свойств, качеств. Когда целью воли является изменение нормы права, действующего закона (нормативно-абстрактной воли), то ее объективация (в рамках четвертой фазы) не будет означать завершения в целом оборота воли, так как за этой конкретной целью стоит более общая цель — формирование своей правовой среды, права. Нормативно-абстрактная воля в результате данного оборота «присваивается» субъектом, становится также его волей (приобретает характер абстрактно-конкретной воли). Воля делает круг, возвращается к первой своей фазе (к абстрактно-всеобщей, нормативной воле), но на другом уровне, в качестве конкретной воли, опредмеченной в законе. Происходит преодоление ее правового отчуждения от субъекта. В результате воля приобретает новое качество: она становится волей, созидающей абстрактное право. В процессе правотворчества воля институционализирует себя, формируется как социальное установление. Она осваивает новую для себя функцию нормативного регулятора общественных отношений, начинает определять не только свои поступки, но и поступки других.

Если намерением воли является достижение практической цели, то ее объективация также не будет означать полного завершения оборота воли, так как воля в конечном счете нацелена не на вещь, работу или услугу, а на саму себя (на формирование, постижение самой себя). Сама единичная воля, которая существовала лишь как

Правовая возможность, в результате данного оборота получит в виде «прироста» качество практической воли (воли потребителя, заказчика, исполнителя, кредитора и т. д.). Она в процессе оборота осваивает для себя ту или иную роль участника правоотношения, формирует правовые связи, становится волей, способной осуществлять свои стремления. Кроме того, если до начала своего оборота она лишь определилась по отношению к всеобщей (абстрактно-нормативной) воле, то в результате оборота она совершает второй акт своего самоопределения. А именно: она определяет себя по отношению к другой воле в процессе их правового общения, правовой коммуникации. Итогом практического обращения воли являются накопленные знания воли, сформированные ею собственные правовые установки, приобретенный практический опыт. Каждый раз, совершая свой круговорот, воля все больше познает себя, самоопределяясь в праве. Если раньше она представляла собой лишь правовую нереализованную возможность, простую юридическую формальность, то в результате своего обращения она становится частью правовой действительности, действительной волей. Целостная (синтетическая) воля объединяет в себе решающую инстанцию со всеми ее правовыми связями, правовыми поступками и институционализациями, а также полученный ею в результате реализации стремлений воли «прирост» в виде правового опыта, знаний, установок и т. д.

Подобно тому как рынок рассматривается в качестве сферы обращения товаров, право можно рассматривать в качестве сферы обращения воли. В праве она формируется, приобретает свободу, реализуется. Как в сфере рыночных отношений все элементы рынка подчиняются логике движения товаров, товарного оборота, так в праве его элементы определяются логикой обращения воли. Нормы права, договоры, собственность, вообще правоотношения, акты Применения права, акты реализации права могут быть представлены в качестве моментов «правовой жизни воли». В своей совокупности и взаимосвязях они выражают динамику воли, ее перевоплощения. В праве воля совершает переходы: от возможности к действительности, от абстрактного к конкретному, от субъективного к объективному, от случайного к закономерному, от единичного к всеобщему и т. д. Все эти переходы и перевоплощения воли необходимы ей как для достижения конкретных целей, для ее практической реализации, так и для осуществления целей, выходящих за рамки чисто практи-

ческих стремлений: для достижения свободы и для самоопределения в праве. Это своего рода метаправовые цели, которые преследует воля в процессе своего оборота. Начиная свой оборот с абстрактного права, с законодательства, она стремится воплотиться в нем, «присвоить» его, а также сделать всю правовую сферу сферой своей свободы. По мере того как единичная правовая воля приближается к этой цели, познает себя и осваивает правовую реальность, она сама становится тем центром, вокруг которого формируются правовые связи, отношения, нормы, другие элементы правовой системы. Отдельный субъект права стремится стать действительно исходной, отправной точкой права, его первичным звеном. Отсюда он стремится также замкнуть оборот правовой воли «на себя», обеспечить себе главенствующую роль в нем, он не желает выступать средством, инструментом осуществления абстрактной, отчужденной от него, нормативной воли, а видит себя в качестве цели данного процесса. Он добивается признания и институционализации своей свободы в законе, в праве.

В контексте вышеизложенных соображений о динамике правовой воли представляется возможным иначе взглянуть на проблему свободы воли. Данная проблема, поставленная еще Сократом, стоиками и Аристотелем, решалась философами и юристами главным образом применительно к вопросу о юридической ответственности человека за его поступки. В зависимости от того, признавалась или не признавалась за лицом свобода воли, делался вывод о допустимости применения к нему мер ответственности. Складывается впечатление, что лицо наделялось свободой, чтобы впоследствии было, что у него отнять или чем ограничить. Даже у Канта, поднявшего личность до уровня цели права, явно прослеживается мотив вины воли как один из определяющих ее моментов (вспомним, что для него лицо — это тот субъект, чьи поступки могут быть ему вменены). В этом смысле «визитной карточкой» субъекта — свободной воли является способность быть обвиняемым. Проблема свободы воли, таким образом, ставится и обсуждается в рамках далеко не самого главного ее аспекта. Тем самым на второй план уходит рассмотрение свободной воли в качестве решающей правовой инстанции, первичного звена всей правовой системы.

Другой момент, на который ранее обращалось внимание, — свобода воли обычно рассматривается как отрицательная свобода,

как свобода от чего-то, как автономия лица. У Канта мы находим определение свободы как независимости от принуждающего произвола другого⁷⁶. Отсюда по аналогии с чистой математикой «учение о праве желает, чтобы свое было (с математической точностью) определенным для каждого, чего нельзя ожидать от учения о добродетели...»⁷⁷.Виндельбандт также писал, что «чаще под свободой мы подразумеваем отсутствие чего-то, чего и не должно было быть...»⁷⁸. Свобода у него противопоставляется плену, и всякий вопрос о свободе необходимо дополнить ответом: «свобода от чего»⁷⁹. При таком подходе к свободе воли всякое другое лицо воспринимается как препятствие, ограничение свободы и моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Отсюда идеальный вариант свободы — это, когда автономия лица безгранична, когда воля не сталкивается с волей другого, когда она существует как единственная воля. Но в этом случае отпадает проблема права и правового регулирования. Основания данного подхода заложены в естественнонаучных представлениях о мире и в причинной обусловленности всех процессов, явлений. Принцип причинности, взятый из природной сферы, автоматически переносится в социальную, правовую сферы. При этом игнорируется то обстоятельство, что это принципиально разные сферы, что право — это «сфера свободы», «царство реализованной свободы», «мир духа, порожденный им самим» (Гегель).

Там, где философы видят ограничение свободы, препятствие на пути воли, юристы видят источник свободы. Существование другого лица только и позволяет воле осуществиться, реализовать себя в обществе. В другом лице она видит не свою преграду, а продавца необходимого ей имущества или покупателя ее товаров, исполнителя или заказчика услуг, производителя работ, потенциального участника совместной деятельности и т. д. Воля здесь воспринимает другое лицо в качестве исполнителя своих собственных стремлений, того, с чьей помощью она может осуществиться. Отсюда чем более коммуникативна воля, чем в большее число правовых отношений, правовых связей она вступает, тем больше она свободна. Но это — принципиально иное понимание свободы, это не

⁷⁶ См.: Кант И. Метафизика нравов. С. 147.

⁷⁷ Там же. С. 142-143.

⁷⁸ Виндельбандт В. О свободе воли. С. 9-10.

⁷⁹ Там же. С. 10-11.

свобода от кого-то или от чего-то (отрицательная свобода, свобода «от»), а свобода для достижения определенных целей (свобода положительная, свобода «для»). Иначе эту положительную свободу можно интерпретировать как социально-деятельностную, коммуникативную свободу. Она по своему характеру — созидательная, конструктивная, свобода социального взаимодействия, сотрудничества.

Механический детерминизм предполагает прямолинейность, однонаправленность поведения воли, отсутствие у нее альтернатив, возможностей отклониться от заданного ей пути. Воле он противопоставляет непреодолимую необходимость, граничащую с неизбежностью. Социальные субъекты при таком подходе рассматриваются как атомы, которыми движет слепая причинность. Сама же воля оказывается жертвой необходимости, и вся ее «свобода» состоит в том, чтобы своевременно осознать свое положение, познать необходимость, свой социальный долг. Предпринятые Спинозой, Лейбницем, Кантом, Виндельбандтом и другими философами попытки заменить в социальной сфере механический детерминизм нравственным детерминизмом существенно смягчили методологическую жесткость и односторонность данного подхода, но не устранили его основные недостатки. По Канту, нравственная свобода — это автономия практического разума, его самоопределение при помощи нравственного закона, из чего Виндельбандт делает вывод: «Свободен поэтому тот человек, у которого нравственные мотивы сильнее всех других и играют решающую роль при выборе»⁸⁰. Отсюда он называет нравственную свободу «истинной», так как она означает господство нравственной нормы в жизни нашей воли⁸¹. Нравственной свободе противопоставляется свобода психологическая (неистинная) как свобода страстей. Пока для человека нравственные заповеди, нормы будут чем-то чужим, то нравственная свобода, по Виндельбандту, будет для него навязанной ему извне и лишь, когда нравственные нормы станут собственными нормами лица, тогда нравственная свобода и свобода выбора сольются воедино.

Как представляется, идея нравственной свободы стала значительным шагом вперед по пути эмансипации воли, и по крайней мере в интерпретации Канта и его последователей (включая Виндель-

⁸⁰ Там же. С. 53.

⁸¹ Там же. С. 56.

бандта) она остается заметной вехой в постижении свободы воли. Более того, как справедливо отмечает С. С. Алексеев, у Канта право представляет собой не просто обитель, «пространство» свободы, а такой институт цивилизации, который способен обращать (переводить) свободу людей в их творческую, созидательную активность⁸². Следовательно, в кантовской философии права содержатся предпосылки деятельностного подхода к пониманию правовой свободы, развернутые впоследствии Фихте и Гегелем. Вместе с тем замена механического детерминизма нравственным детерминизмом в сфере права не решает существа проблемы. Если действительно право — сфера, обитель личной свободы, где сосуществуют не атомы, а воли (свободные воли), то каждая из них — это причина собственных поступков, сама себе цель (Кант). В этом смысле сама постановка вопроса о причинно-следственном характере их взаимоотношений представляется некорректной. Еще на ранних стадиях становления и развития права (на стадии обычного права, на стадии политического права, предшествующего появлению правового государства) можно с определенной степенью условности говорить о причинно-следственных связях между субъектами права, опосредованных сначала родовой общиной, а затем государством. Однако уже на уровне развитого политического правопорядка, где существуют механизмы защиты, отстаивания правовых интересов демократического меньшинства, такое понимание сути взаимоотношений субъектов права, свободных воль является неадекватным. Принцип их взаимоотношений представляется совсем иным: не детерминация, не господство одной воли над другой, а их взаимодействие, взаимодействие, основанное на признании формального равенства, на определении общей воли. Право, на наш взгляд, это та сфера, где детерминизм, господство внешней причинности прерываются, включая нравственный детерминизм, религиозный и другие его формы. Где раскрывается родовое качество человека — его свобода⁸³.

⁸² См.: Алексеев С. С. Самое святое, что есть у Бога на земле. Иммануил Кант и проблемы права в современную эпоху. М., 1998. С. 55.

⁸³ Автор разделяет высказанные С. С. Алексеевым в работах «Самое святое, что есть У Бога на земле...» и «Философии права» соображения о свободе как родовом качестве человека, основанные на представлениях Канта, Гегеля, Маркса, см.: Алексеев С. С. Самое святое, что есть у Бога на земле... С. 34-46; 48-51; 54-55. Он же. Философия права. М., 1997. С. 84-87; 93-95.

Нами не отвергается наличие причинно-следственных взаимосвязей в правовой сфере, речь идет лишь об отрицании детерминизма воли, о пределах распространения на нее действия принципа причинности. Каждая воля заключает в себе причину собственных поступков, однако, вступая в правовые связи, отношения, она вынуждена считаться с волей других участников. Причина заключения договора не является лишь желанием одной стороны до тех пор, пока не будет получено на то согласие (акцепт) другой стороны (и, кроме того, не будут соблюдены охраняемые законом интересы третьих лиц), следовательно, пока желание потенциального покупателя или продавца не приобретет правового значения, не станет правовым. Аналогичным образом воля согласует свое стремление со стремлениями других лиц (и становится правовой) в рамках правотворческого процесса, при принятии законов. Отсюда любая побуждающая волю причина, вступая в сферу права, становится объектом свободного выбора, самоопределения свободной воли. Она является лишь предпосылкой, моментом существования свободной воли, без которых выбор воли будет лишен своих оснований. В этом смысле всякая свободная воля в праве должна быть причинно обусловлена, чтобы не быть произволом. Следовательно, причинность в праве необходимо рассматривать не как принцип, отрицающий свободу воли, а как момент, важное звено бытия свободной воли, условие и предпосылку принципа свободной воли. Свобода необходимости, существующая на ранних этапах зарождения права, сменяется необходимостью свободы на стадии развитого политического права, где проявляют себя гуманистические тенденции. Вообще, проблема детерминизма и индетерминизма воли — эта проблема политического права. В рамках идеи правового государства этой проблемы не существует (в силу признания личности первичным субъектом права), но здесь возникает другая проблема: проблема организации взаимодействия свободных личностей, определения их общей воли и ее последующей реализации.

Вторая сторона существующей в контексте политического права проблемы детерминации воли — это проблема ее внутренней детерминации, детерминации внутреннего выбора воли, а также того, что Виндельбандт называл хотением, стремлением воли. Внешне эта сторона проблемы к праву не имеет отношения, так как оно не включает в предмет своего регулирования внутренние побуждения

лица по крайней мере до тех пор, пока они не получают выражения в конкретных актах поведения лица. Однако право как социальный регулятор обладает возможностью оказывать воздействие на внутренний выбор и даже на формирование стремлений лица. В этой части Виндельбандт справедливо замечает: «В тех случаях, когда мы говорим о юридическом ограничении свободы воли, мы можем наблюдать, как внешнее принуждение переходит во внутреннее, причем крайне трудно провести границу между этими обоими моментами; незаметно для нас самих вместо ограничения свободы действия начинает давать себя чувствовать ограничение свободы выбора»⁸⁴. Если при этом право исходит из нравственного, религиозного долга либо опирается на силу обычая, то его возможности в качестве ограничителя свободы воли, в том числе на уровне свободы выбора, многократно возрастают. В этом смысле политическое право способно из обители свободы превратиться в ее ограничителя, стать не только внешним препятствием на пути воли, но и ее внутренним цензором. Но это лишь подтверждает то обстоятельство, что форма права может определенное время существовать в отрыве от его содержания и может использоваться в политических, нравственных, религиозных, иных целях. С гуманизацией права и преодолением разрыва между правовой формой и правовым содержанием набирает силу процесс обратного воздействия воли на право. Воля требует от права обеспечить ей саму основу для внутреннего выбора: предоставить и гарантировать юридические альтернативы внешнего поведения. Право, определяя возможность выбора одного варианта поведения из многих, тем самым расширяет границы внутренней свободы воли. Эти границы расширяются с развитием дозволительного начала (типа) правового регулирования, когда право допускает любые действия лица кроме тех, которые прямо запрещены законом. Однако принципиально ситуация в плане внутреннего выбора воли меняется с формированием правовой государственности и признанием лица в качестве первичного субъекта права. Здесь у лица появляется возможность не просто выбирать один из предложенных ему вариантов, но и формировать свой выбор: создавать совместно с другими участниками правовой коммуникации иные альтернативы, которые ранее у них отсутствовали.

⁸⁴ Виндельбандт В. О свободе воли. С. 20.

Воля в этой ситуации становится действительным источником причинности своего поведения, свободной как внутри себя, так и вовне.

Право, кроме того, способно содействовать формированию стремлений (хотений) лица. В частности, желание обладать вещью может приобретать такие формы, как: право собственности на вещь, право ее аренды, пожизненного наследуемого владения, безвозмездного пользования, хозяйственного ведения, оперативного управления и т. д. Попадая в сферу права, неоформленное желание лица получает свою конкретизацию (находит свою форму), а также средства для своего осуществления. Некоторые стремления воли могут непосредственно порождаться правом, например, желание участвовать в правовом регулировании, в правотворчестве, в осуществлении правосудия и др. Таким образом, право способно влиять на внутренний выбор воли и на ее стремления. Оно может создать предпосылки не только для внешней, но и для внутренней эмансипации воли, для ее освобождения от зависимости в отношении тех побуждающих мотивов, которые сковывают ее свободу, господствуют над ней.

Понимание свободы воли в созидательном, конструктивно-деятельностном плане (не как свободы «от», а как свободы «для») предполагает необходимость уточнить ее содержание, а также определить те стороны, аспекты, в которых эта свобода себя проявляет. Что касается содержания свободы воли в праве, то, как представляется, оно состоит не в том, что воля имеет возможность сама по себе действовать, проявлять свою собственную активность, а в том, что она осуществляет свою цель, взаимодействуя с другими волями. Эта воля не стремится к автономии, независимости от других, напротив, она ограничивает свою автономию, принимает на себя по отношению к другим определенные обязательства с тем, чтобы совместно действовать, при этом каждая из них преследует свои особые цели. Она направлена не на самоизоляцию, а на реализацию своих стремлений в общем правовом пространстве. Поэтому она существует не как индивидуальная, обособленная воля, а как элемент общей воли. Свою связь с другими волями она воспринимает не как ограничение своей свободы, а как ее осуществление. Отсюда свободу воли в праве мы понимаем как реализацию субъектом права своей внешней цели посредством юридической связи с другими субъектами права. Эта свобода имеет не пространственный, «территориальный» характер, предполагающий возможность обозначения границ, в которых

она существует. Она имеет скорее деятельностно-целевую природу, т. е. определяется достижением волей поставленной цели, осуществлением ею своего стремления (желания). Отсюда возможность или способность действовать — это лишь первая ступень, первое состояние свободы⁸⁵. Она имеет смысл лишь в контексте самого действия, осуществления волей своей цели, т. е. как первое приближение к ней. Опираясь на ранее выделенные фазы (ступени) «жизни правовой воли», можно выделить абстрактно-нормативную возможность действовать (абстрактно-нормативную свободу), связываемую с абстрактным правовым лицом, и реальную (конкретную) возможность действовать (индивидуально-правовую свободу), связываемую с конкретным правовым лицом, волей. В одном случае свобода не имеет персонального характера, является статусной свободой (закрепляется за категорией лиц — субъектами права), в другом случае свобода является персональной, принадлежащей отдельному лицу. Вторая ступень, второе состояние свободы — это состояние действия воли, совершения ею внешних поступков (свобода как реальность, противополагающая себя свободе как возможности). Здесь также в соответствии с вышеуказанными фазами обращения воли можно выделить, во-первых, односторонне-субъективную свободу воли, связываемую с осуществлением волей односторонних юридических действий, направленных на ее осуществление. Во-вторых, объективированную посредством правовой связи свободу, которая принимает форму согласованных действий субъектов права для достижения их целей. Третья ступень, состояние свободы воли — это результат действия воли, итог ее осуществления. Здесь свобода приобретает либо институциональный характер — свобода как оформленный, созданный или преобразованный, измененный в результате осуществления воли правовой институт, норма, закон, либо форму практического результата (оказанной услуги, выполненной работы, полученной по договору вещи и т. д.) или приобретает форму правового чувства, форму субъективного самоопределения воли в резуль-

⁸⁵ В связи с этим представляется не совсем корректным, по крайней мере по объему понятия «свобода», одно из наиболее распространенных философских определений свободы как способности человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на познание объективной необходимости. (См.: Философский энциклопедический словарь. С. 595; Советский энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров. 2-е изд. М., С. 1174-1175.)

тате осуществления ее правовой цели (ощущения свободы). Наконец, четвертая ступень, состояние правовой свободы — это свобода как правовая идея, как понятие правовой свободы, как понятие, сформировавшееся в результате практического самопознания, самопостижения воли (метаправовое состояние свободы воли).

В принципе деятельностное понимание свободы не исключает возможности самоизоляции воли (субъекта), неучастия ее в правовой коммуникации, правовых отношениях. Такая возможность всегда предполагается, но в этом случае воля становится «невидимой», нераспознаваемой для права, «волей в себе». Она не перестает быть правовой в силу формального существования правовой личности (юридической внешности лица), но никак себя не проявляет, т. е. является волей как возможностью. Гегель в связи с этим отмечал: «Воля, которая ничего не решает, не есть действительная воля... Лишь благодаря решению человек вступает в действительность... возможность еще не есть действительность»⁸⁶. Автономизация воли является необходимым условием, предпосылкой для ее участия в правовой коммуникации, но сама эта автономизация не представляет собой нормального, естественного состояния правовой воли. Отсюда свобода как автономия воли должна, на наш взгляд, рассматриваться как предпосылка деятельностной свободы воли. Деятельностное понимание свободы воли содержит в себе в снятом виде как пройденную, преодоленную ступень понимание свободы как автономии воли, но не в смысле отброшенного, «отработанного теоретического материала», а как необходимый фундамент для своих собственных теоретических построений.

Деятельностный подход к пониманию свободы, имеющий предпосылки в работах Канта, развернутый в трудах Фихте, Фриза и Гегеля и подхваченный экзистенционалистами, в настоящее время оказался востребован и получил развитие в российской юридической науке. Кроме названных работ С. С. Алексеева можно обратить внимание на публикации И. П. Малиновой⁸⁷, а также на работу О. А. Пучкова, в которой автор с антропологических позиций рас-

⁸⁸ Гегель Г. Философия права. С. 78-79.

⁸⁷ См.: Малинова И. П. Философия права (от метафизики к герменевтике). Екатеринбург, 1995. Она же. Философия правотворчества. Екатеринбург, 1996. Она же. Классическая философия права: Материалы лекций. Екатеринбург, 1998.

сматривает свободу в контексте понятия «активность»⁸⁸. Автор усматривает сущность свободы человека в его самодеятельности, под которой он понимает способность субъекта к самостоятельному выбору и конструированию способа взаимодействия с окружающим миром (выбору собственной деятельности)⁸⁹. При определении понятия «свобода» О. А. Пучков акцентирует внимание на субъекте (человеке, личности, персоне) как главном действующем лице, источнике активности. Разделяя основные выводы данного автора в части взаимосвязи свободы с деятельностью (прежде всего правовой деятельностью) человека, можно указать на два важных момента, где возможны расхождения между его взглядами и нашими представлениями о свободе воли. Во-первых, применительно к правовой свободе, по нашему мнению, одной самодеятельности лица, не подкрепленной обязанностями, обязательствами других лиц по осуществлению его правовых интересов, явно недостаточно. В праве воля лица нередко реализуется не его собственными действиями, а в результате поведения других (обязанных) лиц. Поэтому здесь сама правовая свобода обусловливается нами наличием взаимодействия между субъектами права, формированием между ними правовых связей. Именно через правовую связь, правовую коммуникацию субъектов права, как представляется, можно объяснить природу правовой свободы. Отсюда, на наш взгляд, нуждается в дополнительной аргументации тезис О. А. Пучкова о том, что каждый индивид, находясь в конкретной социальной ситуации, обладает своим собственным полем свободы (если учитывать, что под ним он понимает взаимосвязь отдельных правомочий лица)⁹⁰. Во-вторых, активность, самодеятельность как сущность свободы применительно к праву требует конкретизации. Как уже было отмечено ранее, в отношении свободы воли представляется возможным связывать ее не вообще с активностью лица (воли), а с осуществлением им в процессе правовой коммуникации своих конкретных целей, стремлений (целевым аспектом деятельности, поведения лица и его контрагентов). То есть под свободой понимается не активность субъекта вообще, а лишь реализация им своих целей, хотений; свобода — как

⁸⁸ См.: Пучков О. А. Антропологическое постижение права. Екатеринбург, 1999. С. 244 и сл. ⁸⁹ См.: Там же. С. 254, 256.

⁹⁰ См.: Там же. С. 249-250.

процесс достижения поставленной лицом цели. При этом не имеет существенного значения то обстоятельство, своими ли правовыми действиями достигает лицо поставленной цели (в результате самодеятельности лица) либо посредством действий других лиц или посредством их бездействия. Следовательно, деятельность понимается нами не как собственные действия воли, а как согласованное поведение участников правовых отношений, обеспечивающее осуществление цели, стремления воли.

Еще один важный аспект определения свободы воли — это ее различение через ее границу, т. е. посредством выявления пределов свободы. Сама граница (предел) свободы обычно рассматривается как ее необходимый атрибут, неотъемлемое свойство свободы. При этом предполагается, что, выходя за установленные границы, рамки дозволенного поведения, свобода превращается в свою противоположность, в несвободу. Установление границ дозволенного во внешних отношениях традиционно связывается с правом, которое, соответственно, рассматривается либо как форма свободы, либо как ее мера, либо как единство того и другого. Принципиальное отличие политического и правового понимания свободы состоит в том, что граница в

Поиск по сайту: