Свобода внешняя и внутренняя

У слова "свобода" много значений. Наше недавнее прошлое – и советское, и постсоветское – на первый план выдвигало свободу в смысле освобождения от ограничений и стеснений, снятия запретов, открытия новых возможностей для жизни и действия. В этом случае свобода понимается от противного – как противоположность той или иной несвободе – подчинению каким-то внешним силам, духовному и даже физическому ограничению. Соответственно, свобода мыслится как то, что должно возникнуть в тот самый момент, когда снимаются "тяжкие оковы"; более того, она как бы персонифицируется – и может встретить, "принять" освобожденных узников у врат темницы...

Само по себе разделение свободы на внешнюю и внутреннюю естественно и является прежде всего констатацией факта. Действительно, бывают ситуации, когда я не могу говорить свободно, но могу думать свободно или когда меня заключили в узы (телесно), но внутренне (духовно) я чувствую себя свободным. Речь идет о том, что даже в условиях внешней несвободы человек способен иногда переживать отсутствие внутреннего стеснения: это и есть "внутренняя свобода".

Если говорить о христианском понимании свободы (а мы в дальнейшем сосредоточимся именно на этом понимании), в данном случае уместно вспомнить о другом расхожем представлении – представлении о христианстве как о "религии рабов". Любители спекулировать на этой формуле забывают, что в христианстве "рабом Божиим" человек называет себя сам – и называет перед лицом Бога. Самоидентификация христианина как раба Бога коррелирует с другим представлением – о том, что человек не должен быть рабом другого человека: "Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков" (1 Кор 7:23). Отличие такого религиозного "самопорабощения Богу" от социального феномена рабства очевидно. И когда в древности раб, став христианином, называл себя рабом Божиим, он действительно становился в некотором внутреннем смысле свободным, ибо теперь его жизнь определялась не только и не столько социальным статусом раба, сколько духовной (внутренней) свободой, обретенной в Боге.

В то же время эта классическая ситуация "свободного раба" указывает лишь на один способ разрешения проблемы свободы: когда конфликт между, с одной стороны, внутренней потребностью в жизненном просторе, объем которого совпадал бы со всем внешним миром, и, с другой, реальной ограниченной возможностью реализовать свободу во внешнем природном и социальном пространстве разрешается путем своего рода "сублимации", перенесения самого "места" решения проблемы в возвышенную, духовную сферу. На уровне социальной обыденности раб остается рабом, а освобождение он обретает в результате некоего экс-стасиса – выхода из социального пространства в пространство "духовное".

В этом случае и возникает различение, а точнее, разделение свободы на внешнюю и внутреннюю. И получается, что внешняя свобода – это свобода политическая в широком смысле (в смысле "полиса" как человеческого Града, сообщества людей). А свобода внутренняя – это свобода человека перед лицом всего мира, или Бога, или самых близких "других", а потому свобода от социума. Иначе – свобода анахорезы.

И когда акцент делается именно на внутренней свободе – как самой существенной, так сказать, едином на потребу, – это значит, что вопрос о внешнем стеснении свободы, по существу, снимается. "Истинная свобода – в духе". Проблема свободы перемещается внутрь человека, поскольку считается, что именно "внутри" совершается все самое главное. И тогда значимое различение свободы внешней и свободы внутренней превращается в разделение и, в конечном счете, в противопоставление, образующее некоторую первичную структуру "идеологии свободы".

Религиозные ценности в жизни человека.

Материальные и духовные нормы человечества вырабатывались на протяжении веков, они всегда выражали интересы определенной общности, класса, социальной или возрастной группы. Христианство принесло человечеству не только новое учение о мироздании, но и новое учение о жизни, проникнутое чистотой помыслов и заботой о человеке. Оно закрепило примат коллективного над личностным, межнационального над национальным. Христианство провозгласило принцип прощения и подавления зла добром - «Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его; ибо делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья» – только в таком случае противник начнет судить себя сам, судом своей совести. «Ценности религиозного общения сводятся к ценностям веры, таким как, например, признание Бога, понимание греха и добродетели, спасение души, ощущение чуда, соблюдение обрядов. Специфика рассматриваемого дискурса состоит в том, что …. в религиозном общении суть дискурса состоит в открытом утверждении ценностей» [2, 321].

Большая часть ценностей религиозного дискурса относится именно к абстрактным ценностям - ценности добра («Уклоняйся от зла и дела добро, и будешь жить вовек»), веры («Предай Господу путь свой, и уповай на него…»), мудрости («Мудрость делает мудрого сильнее десяти властителей», «Блажен, кто приобрел мудрость», «Главное – мудрость: приобретай мудрость, и всем именем своим приобретай разум», «Слова мудрых – как иглы и как вбитые гвозди…..»), любви (как к Господу: «Любовь к Господу – славная премудрость; к кому благоволит Он, разделяет ее по своему желанию», так и к ближнему: «Возлюби ближнего своего, как самого себя»), истины («Мерзость перед Господом – уста лживые, а говорящие истину богоугодны Богу»), справедливости («Злые люди не разумеют справедливости, а ищущие Господа разумеют ее»). В религиозном дискурсе находят реализацию и ряд ценностей, представленных вполне конкретными субстанциями, «….ценностно окрашенным может стать любой фрагмент мира, например, небо, вся земля, пустыня как одна из ее частей и др. Вся культура есть совокупность абсолютных ценностей, создаваемых человеком, это «выражение человеческих отношений в предметах, поступках, словах, которым люди придают значение, ценность» [3, 87]. В древних мифах о происхождении вселенной мы находим различные учения о происхождении четырех первоэлементов, первоосновы мира: воде, огне, земле и воздухе. Эти стихии соотносятся с первоэлементами бытия: «земля соответствует времени, вода – пространству, огонь – душе, воздух – разуму» [3, 92]. Каждая из данных стихий «ведет себя» по-разному, что находит отражение в языке.

Поиск по сайту: