СОВРЕМЕННОЕ КОНСТИТУЦИОННОЕ ГОСУДАРСТВО

То же самое можно сказать о промышленной и торго­вой буржуазии. Вследствие причин, которые мы указали в очерке об исторической роли государства (вторжение монголов, турок и мавров и причины внутреннего раз­ложения в коммунах), военное королевское государство успело утвердиться в Европе в течение 16-го, 17-го и 18-го веков на развалинах вольных общин. Но после двух с лишним столетий государственного строя про­мышленная и интеллектуальная буржуазия — сначала в Англии около 1648 года и сто сорок лет спустя во Франции — сделали новый шаг вперед. Они поняли, что невозможно будет достигнуть промышленного, торго­вого и умственного развития — мирового развития, ко­торое они уже предвидели, — если народные массы останутся под управлением бюрократии, выросшей вокруг Дворца, где какой-нибудь Людовик XIV мог говорить «Государство — это я!», и если еще продержится власть церкви, становившейся поперек всякого умственного развития.

Выдающиеся люди поняли, что промышленность, торговля, воспитание, наука, техника, искусства, обще­ственная мораль не смогут достигнуть развития, на ко­торое они способны, и что никогда народные массы не выйдут из ужасной нищеты, в которой они погрязли, пока судьба народов останется в руках придворных хо­лопов камарильи и духовенства, пока государство — властитель прошедших и будущих привилегий — управ­ляется церковью и двором, с их фаворитами и фаворит­ками.

Что же сделали английская и французская буржуа­зия, когда почувствовали свою силу? Ограничились ли они простой переменой династии и правительства? Удо­вольствовались ли они заменой короля в государстве, которое было создано королями? — Очевидно, нет!

Их деятели предпочли вовлечь народные массы в глубокие экономические революции, чем держать эти массы в гнилом болоте самодержавной королевской власти! И благодаря этим революциям были изменены сверху донизу политические учреждения, развившиеся при королевском самодержавии.

Революционеры сначала думали, что достаточно бу­дет уничтожить власть короля и окружавших его и пе­редать власть из рук людей королевского дворца и церкви в руки представителей того, что они называли третьим сословием. Но они скоро увидели, что этого не­достаточно, что необходимо уничтожить весь старый строй, переменить сверху донизу строение общества. И когда они увидели, что перед ними вновь встают ог­ромные силы королевского самодержавия, которое во­все не желало признать себя побежденным, то они не поколебались разнуздать страсть и бешенство народа против господ и священников и отнять у них их име­ния — главный источник их могущества.

— Однако, — наверное скажут нам, — они не пыта­лись уничтожить государство. Они воспротивились со всей силой, когда поняли, что народ желает идти даль­ше и разрушить государство, чтобы установить на его месте федерацию коммун, секций и совершенно новую экономическую организацию!

Совершенно верно. Но английская и французская буржуазии вовсе не желали разрушать учреждения, которые должны были дать им возможность использовать привилегии в свою пользу. Они желали только занять место дворянства и духовенства и воспользоваться их привилегиями. А потому буржуазия, конечно, не могла стремиться к разрушению государства. Учреждение, ко­торое служило для обогащения церкви и дворянства, должно было остаться; только теперь оно должно было помочь буржуазии разбогатеть в свою очередь, откры­вая, правда, новые пути обогащения благодаря разви­тию промышленности и наук, распространяя знание и вводя освобожденный труд, — но всегда пользуясь на­родным трудом для обогащения прежде всего самих себя, подобно тому как дворяне и церковь обогащались до тех пор.

Сделавшись наследницей установленных привиле­гий, буржуазия очевидно не стремилась к уничтожению государства. Наоборот, она работала, чтобы увеличить его могущество и расширить его деятельность, зная, что в конце концов именно она и ее дети будут глав­ным образом поставлять чиновников и пользоваться отныне их привилегиями.

И только сам народ или, скорее, часть его — те, ко­го Демулен называл «дальше Марата», — желали осво­бождения, не стремясь подчинить своему управлению и своей эксплуатации какой-либо слой или класс обще­ства. Они действительно начали было закладывать ос­новы новой политической организации, которая долж­на была заменить собой государство. Это была комму­на — независимый город, независимая община. И так как эта децентрализация была недостаточна в больших городах, то она пошла дальше и дошла до секций, т. е. До независимых союзов в различных частях города. Мы видим, действительно, как во время революции 1789 года совершалось поразительное явление. Так как Национальное собрание неизбежно было составлено из представителей прошлого, противившихся тому, чтобы Революция расширялась и росла в глубину, и особенно тому, чтобы народные массы могли действительно за­воевать себе свободу, то коммуны стали двигать дальше Революцию. В 1789 году, как правильно указали Мишле и Олар, совершилась муниципальная революция. И так как революция не делается декретами; так как именно на местах должно было опрокинуть и распреде­ление власти, то на долю тысячей сельских и городских «муниципалитетов» пала обязанность совершить на местах уничтожение феодальных прав. Прежде чем На­циональное собрание решилось заявить это в принципе 4 августа 1789 года и задолго до того, как оно объяви­ло это на деле четыре года спустя, после изгнания жирондистов из Конвента, муниципалитеты в некото­рых частях Франции уже действовали в этом смысле.

Но муниципалитеты и в особенности передовые сек­ции больших городов не ограничивались этим. Когда Национальное собрание решило объявить конфискацию земель духовенства и их продажу, государство не имело никакого механизма для приведения этого решения в исполнение. И тогда именно коммуны, а в больших городах секции предложили себя, чтобы провести в жизнь этот громадный революционный переход зе­мельной собственности. Только они и могли серьезно заняться этим переходом, — и они его выполнили на деле.

Но творческий дух народа вне государства проявил­ся еще лучше, когда началась война в 1792 году. Ког­да вооруженная борьба сделалась вопросом жизни или смерти для революции, когда во Францию вторглись иностранцы, призванные королевскою властью, и когда нужно было сделать невозможное: изгнать этих ино­странцев из французской территории, не имея для это­го ни армии, ни республиканских офицеров, то именно секции и коммуны взялись за выполнение этого огром­ного дела, для которого государство не имело даже не­обходимого механизма. Нужно было набрать добро­вольцев, то есть выбрать людей, решить, кому из тех, кто являлись, нужно было дать сапоги, хлеб, ружье, пуль и пороха, потому что в этот решительный момент все отсутствовало: ничего не хватало у республиканца: хлеба, пуль, ружей, сапог, платья.

Действительно, кто сумеет отобрать подходящих людей среди тех, кто приходит в качестве добровольцев? Кто может быть убежден, что доброволец, получив «же­лезо, свинец и хлеб», не бросит ружья на первом же этапе и не пойдет присоединиться к роялистским бан­дам? Кто займется тем, что найдет сукно и кожи? Кто будет шить платье, добывать селитру? Кто скажет, на­конец, добровольцу, когда он будет около границы, всю правду о движении революции в его родном городе и об интригах контрреволюционеров? Кто внушит ему священный огонь, без которого нельзя сделать невоз­можного и добиться победы? И вот секции и коммуны выполнили все это громадное дело. Историки-государ­ственники могут это игнорировать, но французский на­род сохранил об этом воспоминание, и он учит нас правде!

Разве Бастилия и Тюильри были бы когда-нибудь взяты без этого усилия народа, неизвестных героев на­рода? разве республиканцы изгнали бы врага и уничто­жили бы королевскую власть и феодализм, если бы они не поняли (не выражая этого, может быть, в тех словах, которые выходят из-под нашего пера), что для новой фазы общественной жизни необходим орга­низм, который служит тому, чтобы она могла вполне выявиться? И разве они могли бы асе это сделать, если бы они не нашли такой организм в коммуне, а предан­ности и деятельности революционных секций, которые были почти независимы от коммуны и связывались между собой временными комитетами, создаваемыми каждый раз, когда события показывали их необходи­мость?

XIII

Поиск по сайту: