НАЛОГ — СРЕДСТВО СОЗДАНИЯ МОГУЩЕСТВА ГОСУДАРСТВА

Если государство при помощи воинской повинности, народного образования, которым оно управляет в инте­ресах богатых классов, при помощи церкви и тысячи своих чиновников обладает, уже колоссальной властью над своими подданными, то эта власть еще усиливается при помощи налогов.

Безвредный вначале, даже может быть благословляемый самими плательщиками, когда он заменил принудительные работы, налог становится ныне все более и бо­лее тяжелым бременем. Теперь налог — могучее орудие, обладающее тем большей силой, что он скрывается под тысячью форм и что правители сознают его силу и спо­собность управлять всею экономической и политической жизнью общества в интересах правящих и богатых клас­сов. Ибо те, кто стоят у власти, пользуются теперь налогами не только затем, чтобы получать свои жало­ванья, но в особенности затем, чтобы создавать и разру­шать состояния, накоплять громадные богатства в ру­ках немногих привилегированных, чтобы создавать мо­нополии, разорять народ и порабощать его богатым; и все это происходит так, что плательщики и не догады­ваются даже о той власти, которую они дали в руки своему правительству.

— Но что же может быть более справедливо, чем налог, — скажут нам, конечно, защитники государства.

— Вот, например, — скажут нам, — мост, построен­ный жителями такой-то общины. Река, вздувшаяся от дождей, готова унести этот мост, если его сейчас же не перестроят. Разве не естественно и не справедливо при­звать всех жителей общины к работам по перестройке моста? А так как у большинства жителей есть свои де­ла, то разве не разумно заменить личную работу каж­дого, то есть неопытный, вынужденный труд, налогом, который позволит призвать рабочих и инженеров-спе­циалистов?

Или вот ручей, который в половодье становится непе­реходимым. Почему жители соседних общин не возьмут­ся за постройку моста через него? Почему им не запла­тить по столько-то с головы вместо того, чтобы прихо­дить самим и работать лопатами для исправления кана­вы или для мощения дороги? Или — зачем строить самим хлебный магазин, куда каждый житель должен бу­дет сложить по столько-то хлеба в год на случай недо­рода, когда вместо этого можно предоставите) государст­ву заботиться о прокормлении во время голода, платя ему за то небольшой налог?

Все это кажется столь естественным, справедливым и разумным, что самый упрямый индивидуалист не имеет ничего возразить против этого — при том условии, конечно, что известное равенство условий существует в общине.

И, приводя все больше и больше подобных примеров, экономисты и защитники государства вообще спешат сделать заключение, что налог справедлив, желателен со всех точек зрения и... «Да здравствует налог!»

И все-таки все эти рассуждения ложны и неверны. Ибо если некоторые общинные налоги действительно ве­дут свое происхождение из общинного труда, произве­денного сообща, то вообще налог или, скорее, многочис­ленные и громадные налоги, которые мы платим госу­дарству, имеют своим источником совсем другое проис­хождение, а именно завоевание.

Восточные монархии и позднее императорский Рим налагали принудительные работы именно на завоеван­ные народы. Римский гражданин был освобожден от этой обязанности и перелагал ее на народы, подчинен­ные его владычеству. И вплоть до Великой Революции (а отчасти и до наших дней) предполагаемые потомки расы завоевателей (римской, германской, нормандской), то есть «так называемые благородные дворяне», были избавлены от налогов. Мужики, черная кость, завоеван­ные белою костью, фигурировали одни на месте тех, кто подлежит принудительному труду и обложению налога­ми. Во Франции земли благородных или «тех, кто был возведен в благородное состояние», не платили ничего до 1789 года. И до сих пор самые богатые землевла­дельцы в Англии не платят почти ничего за свои гро­мадные владения и оставляют их необработанными в ожидании того, когда их стоимость удвоится вследст­вие недостатка земли.

Не из общинного труда, произведенного с свободного общего согласия, а именно из завоевания, из крепостно­го права происходят налоги, которые мы платим теперь государству. Действительно, когда государство застав­ляло подданных производить принудительные работы в шестнадцатом, семнадцатом и восемнадцатом веках, то дело шло вовсе не о тех работах, которые села и де­ревни предпринимали на основании свободного соглаше­ния своих жителей. Общинные работы продолжали про­изводиться жителями общин. Но рядом с этими работа­ми, кроме них, сотни тысяч крестьян приводились под военным конвоем из отдаленных сел для постройки на­циональной дороги или крепости, для перевозки прови­зии, необходимой для питания армии, для следования на своих голодных лошадях за богатыми, отправлявши­мися для завоевания новых замков. Другие работали в рудниках и на фабриках государства; третьи, подго­няемые хлыстами управляющих, должны были повино­ваться преступным фантазиям своих господ, занимаясь рытьем прудов у дворянских замков или строя дворцы для королей, для господ и их содержанок, тогда как же­ны и дети этих крепостных должны были питаться лебе­дой или просить милостыню по дорогам, а их отцы бро­сались голодные под пули солдат, чтобы отнять у кон­воиров увозимый ими награбленный хлеб.

Принудительный труд, налагаемый сначала силой на покоренные народы (как это теперь еще делают и фран­цузы, и англичане, и германцы с неграми в Африке), а потом на всех «неблагородных», на «черную кость», — таково было истинное происхождение налога, который мы платим теперь государству. Нужно ли удивляться, что налог сохранил до наших дней отпечаток своего про­исхождения?

Для деревень было большим облегчением, когда с приближением Великой Революции начали заменять принудительные работы на государство своего рода вы­купом — налогом, платимым в виде денег. Когда Рево­люция принесла, наконец, с собой луч света в крестьян­ские хижины и уничтожила часть акцизных сборов и на­логов, ложившихся тяжелым бременем на беднейшие классы, и когда идея более справедливого (и также бо­лее выгодного для государства) налога начала осущест­вляться, это вызвало, говорят нам, всеобщую радость в деревнях — особенно среди тех крестьян, кто наживал­ся торговлей и ростовщичеством.

Но по сию пору налог остался верен своему первона­чальному происхождению. В руках буржуазии, завла­девшей властью, он не переставал расти, и его рост шел особенно на пользу буржуазии. Посредством нало­га, которого тягость не сразу чувствуется, клика правя­щих, то есть государство, которое представляет четвер­ной союз короля, церкви, судьи и военачальника, не пе­реставало расширять свои дела и обращалось с народом, Как с завоеванной расой. Налог поражает так хорошо, что ныне благодаря этому драгоценному орудию мы по­чти так же порабощены государством, как наши отцы когда-то были порабощены двоими господами и барами.

Какое количество труда каждый из нас дает госу­дарству? Ни один экономист не попытался оценить число трудовых дней, которые рабочий на полях и на заводах отдает каждый год этому вавилонскому идолу, так что мы напрасно стали бы искать в трактатах поли­тической экономии хотя бы приблизительной оценки то­го, что человек, производящий богатства, отдает госу­дарству из своего труда. Простая оценка, основанная на бюджетах государства, губерний, волостей и общин (ко­торые также участвуют в расходах государства), ничего бы не сказала нам, потому что необходимо оценить не то, что входит в кассы казначейства, но то, что уплата каждого рубля, внесенного в казначейство, представляет собой из фактических расходов, произведенных платель­щиком. Все, что мы можем сказать, это то, что количе­ство труда, отдаваемого каждый год производителем го­сударству, огромно. Это количество должно достиг­нуть — и для некоторых классов намного превзойти — три дня работы в неделю, которые крепостной раб отда­вал некогда своему господину.

И заметьте, что как бы мы ни старались перестроить систему налогов, главная их тяжесть в конечном счете всегда падает на рабочего. Каждая копейка, уплачен­ная в казну, платится в конце концов работником, про­изводителем.

Государство может накладывать руку, более или ме­нее, на доходы богачей. Но для этого еще требуется, чтобы богатые имели доходы, чтобы эти доходы были сделаны, произведены кем-нибудь; а они могут быть про­изведены только тем, кто производит что-нибудь своим трудом. Государство требует у богатого своей части его добычи, но откуда происходит эта добыча, представляю­щая собой в конечном счете определенное количество хлеба, железа, фарфора или проданных тканей — вооб­ще всех результатов труда рабочего-производителя? Оставляя в стороне богатства, привозимые из-за грани­цы и представляющие собой результат эксплуатации других работников, живущих в России, на Востоке, в Аргентине, в Африке, работники самой страны долж­ны отдать государству такое-то количество дней своего труда, не только чтобы уплатить свой налог, а также чтобы обогатить богатых.

Если налог, взимаемый государством, кажется в сравнении с его громадными расходами не столь тяже­лым в Англии, как у других народов Европы, то это происходит по двум причинам. Прежде всего парламент, состоящий наполовину из лордов землевладельцев, по­кровительствует им и позволяет брать громадные день­ги с жителей городов и деревень, в то время как сами землевладельцы платят всего лишь ничтожный налог. Во-вторых — и это самое главное, — Англия больше всех европейских стран облагает налогами труд рабочих дру­гих народов*.

* Оценивают различно суммы, получаемые Англией на те капи­талы, которые она дала в долг другим народам. Известно только, что сумма свыше 100 миллионов фунтов стерлингов, т. е. 1000 мил­лионов золотых рублей, представляет доход англичан на деньги, которые они ссудили различным государствам и железнодорожным компаниям. Если к этому прибавить проценты, получаемые каждый год на те деньги, которые англичане ссудили иностранным горо­дам, затем различным компаниям морского и речного судоходства (везде, особенно в Америке), на маяки, подводные кабели, теле­графы, банки в Азии, Африке, Америке и Австралии (эти доходы огромны), и, наконец, те суммы, которые были помещены в тысячи производств всех стран мира, то английские статистики приходят к минимальной цифре втрое большей только что названной. Между тем чистый доход, реализованный Англией на всем ее вывозе (ме­нее полумиллиарда рублей), так мал по сравнению с доходом, полу­чаемым от обрезания ножницами купонов на акциях, что можно сказать, что главная промышленность Англии состоит в торговле капиталами. Она сделалась тем, чем была Голландия в начале XVII века — именно главным ростовщиком мира. За ней следует Франция, потом Бельгия (пропорционально количеству ее населе­ния). Действительно, согласно оценке Альфреда Неймарка, Франция имеет от 26 до 30 миллиардов иностранных ценностей, что дает ежегодный доход от одного миллиарда до миллиарда с половиной, не говоря о ценностях, котируемых официально на парижской Бирже.

Нам говорят иногда о прогрессивном налоге на дохо­ды, который, по словам наших правителей, ударяет по карману богачей к выгоде бедняков. Такова была, дейст­вительно, идея Великой Революции, когда она ввела эту форму налога. Но теперь все, что мы получаем от нало­га, который только слегка прогрессивен, это то, что он слегка задевает доходы богачей: т. е. у них берется не­много больше, чем ранее, из того, что они выжали из рабочих. Но это все. И все-таки всегда платит рабо­чий — и платит он обыкновенно больше, чем государст­во берет у богатого.

Таким образом мы сами видели в городе Бромлей, что когда налог на жилые дома был увеличен нашей ратушей приблизительно на два рубля в год на каждую квартиру рабочего (полудомик, как говорят в Англии), сейчас же плата за эти квартиры повысилась на две­надцать рублей в год. Таким образом домовладелец немедленно перекладывал на своих квартирантов увеличе­ние налога и одновременно пользовался этим для уве­личения своего дохода и эксплуатации.

Что же касается до косвенных налогов, мы знаем не только, что особенно задеваются этим налогом пред­меты, потребляемые всеми (другие — меньше), но также что всякое увеличение на несколько копеек налога на напитки, на кофе или хлеб отражается гораздо большим увеличением на ценах, платимых потребителем.

Кроме того, вполне очевидно, что единственно тот, кто производит, кто создает богатства своим трудом, мо­жет платить налог. Остальное есть не что иное, как де­лежка добычи, полученной предпринимателем того, кто производит, — дележка, которая всегда сказывается для работника лишь увеличением эксплуатации.

Таким образом, мы можем сказать, что, оставляя в стороне налоги, взимаемые с богатств, производимых за границей, миллиарды, вносимые каждый год в казну (в любой стране), ложатся почти всецело на труд мил­лионов работников, имеющихся в стране. Тут рабочий платит как потребитель напитков, сахара, спичек, керо­сина; там, платя за свою квартиру, он выплачивает на­лог, накладываемый государством на владельца дома. Здесь, покупая свой хлеб, он платит земельные налоги, земельную ренту, квартирную плату и налоги булочни­ка, оплачивает инспекцию, министерство финансов и т. д. Там, наконец, покупая себе платье, он оплачи­вает свои права на ввезенный из-за границы хлопок и монополию, созданную протекционизмом. Покупая уголь, путешествуя в вагоне железной дороги, он опла­чивает монополию на угольные рудники и железные до­роги, созданную государством к выгоде для капитали­стов, владельцев этих рудников и железных дорог. Ко­ротко говоря, всегда он платит всю кучу налогов, нала­гаемых государством, округом, общиной на землю и ее продукты, на сырье, на мануфактуру, на доход хозяина, на привилегии образования — на все, что стекается в кассы коммуны, округа и государства.

Сколько же дней труда в год представляют собой все эти налоги? Разве не вполне вероятно, что, подсчи­тав итог, мы увидим, что современный рабочий работает более для государства, чем даже крепостной раб неког­да работал на своего господина?

Но если бы только было это!

В действительности же налог дает правительству не только средство сделать эксплуатацию более усиленной, но также средство удерживать народ в бедности и соз­давать легально, не говоря о воровстве и о панамских мошенничествах, такие состояния, которых капитал один никогда не смог бы создать.

IV

Поиск по сайту: