Житие Александра Невского» – новая разновидность житийного жанра. Писание «божественное» и «человеческое» в произведении.

История написания. Написано каким-то церковником в конце XIII или в самом начале XIV в., возможно, на основе не дошедшей до нас светской биографической повести. Автор первоначальной редакции жития, связанный своим источником, придал ему черты агиографического стиля. Его произведение м.б. названо воинской повестью.
Начало. Образ Александра. Автор начинает свое изложение с шаблонного умаления своих качеств. Он «худый, грешный и недостойный». Если у автора недостаточно умственных способностей, то он надеется на помощь богородицы и святого Александра Ярославовича. По житийному трафарету сообщается, что Александр «богом рожен от отца благочестива». Ростом он был выше других людей, голос был как труба, лицо походило на лицо библейского Иосифа, сила была частью силы Самсона, премудростью равен Соломону. Этими краткими справками исчерпывается вся характеристика Александра.
Фабула и сюжет. Некто Андреяш пришел из западной страны от меченосцев, желая видеть «дивный возраст» Александра. Вернувшись назад, Андреяш поведал о том, что, пройдя много стран и народов, нигде не видел такого ни в царях царя, ни в князьях князя. И услышав это, король Швеции решил попленить землю александрову. Собрал большую силу, наполнил корабли свои воинами и пошел на Александра. Пришел на Неву и послал послов в Новгород царю. Александр молится со слезами в церкви св. Софии и, получив благословение от архиепископа Спиридона, начинает крепить свою дружину, ободряя ее словами св. писания. С небольшой дружиной выступает против врагов, уповая на св. троицу. Имел великую веру в Бориса и Глеба.
Белгусич. Увидел видение: сильная рать против Александра, судно с Глебом и Борисом на помощь. Белгусич сообщил о видении А. и пришел на помощь. Была сеча великая, побил А. множество войска. На второй год после победы западные соседи построили город во владениях А. А. вскоре пошел на них и разрушил город до основания. В следующем году, зимой, освободил взятый немцами Псков. Бьется с немцами на Чудском озере.
Черты воинской повести. В типичном для ВП стиле описывается это сражение: была суббота, солнце восходило, сгущались тучи, была сеча злая и треск от копий, звук мечного сечения, все покрылось кровью.
А. побеждает литовцев. Они боятся имени его. Прослышав про А., восточный царь Батый захотел видеть его. А. направляется к нему через Владимир, а татары пугали именем его своих детей. Батый нашел, что Александр превосходит всех князей, и с великой честью отпустил его домой.
Наконец, изложение повествует о последних событиях в жизни А. Какая-то «нужда от поганых» побуждает его отправиться в Орду, чтобы отмолить людей от беды. На обратном пути он заболевает и умирает. Автор в лирических строках оплакивает кончину своего господина. Тело А. понесли во Владимир, народ, встречая его в Боголюбове, так сильно рыдал, что земля тряслась. Когда митрополит захотел вложить А. в руки духовную грамоту, А, как живой протянул руку и взял ее.
Как изображен АН. А. изображен в житии как идеальный князь и воин, наделенный всеми положительными духовными и физическими качествами в наивысшей степени. Уподобляется выдающимся героям Библии.
На протяжении нескольких веков, вплоть до XVII в., житие АН несколько раз перерабатывалось.

Жанровое своеобразие.

В эпоху начала монголо-татарского ига развивался жанр жития. Героями произведений теперь становились не только святые, апостолы, мученики, но и люди, защищавшие Русь и веру от врагов-иноверцев. Примером такого жития может послужить «Повесть о житии Александра Невского». Это житие возникло около 1283 г., автор его неизвестен, но известно, что оно написано в Рождественском монастыре. Оно дошло до нас во множестве списков. Житие было создано ещё до канонизации Невского, и первоначально оно было светской биографией. Возможно, из-за этой неоднозначности житие соединило в себе 2 жанра-житие и воинскую повесть. Композиционно произведение обладает житийной макроструктурой-оно состоит из 3-х частей. 1-вступление (используется самоуничижение, автор говорит о том, что знал Невского уже во взрослом возрасте, о том, что пишет с чистой душой). 2-центральная часть (рассказ о чудесах при жизни и после смерти Александра). 3-заключение (похвала князю). Вопреки традиции жития, рассказ о детстве Невского отсутствует, т.к. автор не знал героя в этом возрасте.Черты воинской повести прослеживаются в центральной части. Когда шведский король напал на Новгород, князь идёт в храм, молится, а затем собирает дружину. Это традиция воинской повести. Но в эту часть вставлен новый жанр-видение. Пелугий, стоя на страже, видит Бориса и Глеба в красных одеждах, которые обещали помочь Невскому. Далее Пелугий сообщает об этом князю, он внимательно слушает и вскоре идёт в битву. Подробно описываются действия 6-ти воинов, сражающихся под предводительством Александра, что тоже характерно для воинской повести событийного типа. Есть упоминание о чуде, но уже после того, как оно произошло: ангел Господень будто бы перебил множество противников Александра там, где он не мог до них добраться. В описаниях битв используются воинские формулы, например, «быстъ сеча зла» (битва с немцами). Но и в то же время говорится о Божественной помощи князю, что больше подходит житию.Последний эпизод рассказывает о 2-ой поездке Александра в Орду и о его смерти на обратном пути. Завершается повесть рассказом о погребении и о посмертном чуде: когда Невский лежал в гробу, митрополит хотел разжать ему руку, чтобы вложить духовную грамоту. Князь же, как живой, разжал руку и взял грамоту из рук митрополита, ни прият жеяужастъ, и одва отступиша отракы его». Ц6 структуре «Повесть о житии Александра Невского» представляет собой произведение сложного ансамблевого характера: внутрь центральной житийной части введены в качестве 2-ух эпизодов самостоятельные воинские повести (событийного и информативного типа), в состав которых входят жанрообразования, свойственные житиям,-видения и чудеса. Соединение жития и воинской повести есть также и в стилистике и языке произведения: воинские формулы и живой язык используются автором вместе, что тоже является жанровым своеобразием произведения.

3. Идейно-художественное своеобразие «Задонщины».

«Задонщина» - литературная обработка сюжета о Мамаевом побоище. Стиль «Задонщины», образные средства и целый ряд сюжетных подробностей определились сильнейшим влиянием на нее «СОПИ», а также устно-поэтических источников. Возникновение «Задонщины» - конец XIV в. Автором ее был рязанский священник Софония.
«З» дошла до нас в 5 списках XV, XVI и XVII в., из которых три полностью не сохранились. Кроме того, все списки дефектны. Они обнаруживают малую грамотность и небрежность переписчиков. Делались попытки дать сводный текст «З». 1-я попытка была сделана Срезневским, позднее Шамбинаго.
«Задонщина», в подражание «СОПИ», начиналась со вступления, где автор приглашает «братий, друзей и сыновей русских» собраться и составить слово к слову, возвеселить Русскую землю и низвергнуть печаль на восточную страну, провозгласить победу над Мамаем, воздать хвалу великому князю ДИ. и брату его Владимиру Андреевичу. Похвала мотивируется тем, что у ДИ и брата его было мужество и желание за землю Русскую постоять, что они были умны и крепки духом.
В некоторых местах буквальное заимствование из «СОПИ». Вслед за упоминанием о Бояне автор обращается к жаворонку, чтобы он взлетел под «сини небеса», воспел славу ДИ и брату его.
Автор «З» сравнивает Бояна с соловьем. Как участников похода Игорева, так и участников похода ДИ сопровождают зловещие знамения природы: встают сильные ветра с моря, пригоняют они тучу великую к устью Днепра. Из тучи выступили кровавые зори, а в них танцуют синие молнии. Быть стуку и грому великому между Доном и Днепром, пасть трупу человеческому на поле Куликове, пролиться крови на реке Непрядве. И еще зловещий крик птиц и зверей.
Русские сталкиваются с татарами на поле Куликовом. На том поле сильные тучи столкнулись, из них часто сверкали молнии и загремел сильный гром. Это сразились сыновья русские с «погаными татарами» за свою великую обиду; на русских сияли доспехи золоченые, гремели русские мечами булатными.
В «СОПИ» брат Игоря Всеволод сравнивается с туром; в «З» с турами – русские воины.
По сравнению с «СОПИ» в «З» события развиваются в обратном порядке: в «СОПИ» - сначала победа русских, а потом поражение; в «З» - наоборот.
Вслед за рассказом о победе татар автор в манере «СОПИ» скорбит о том, что трава кровью полита, деревья с тоской к земле преклонились, птицы жалобными песнями откликаются на поражение русских. Княгини и боярыни и жены воеводские плачут по убитым мужьям.
Решительный бой русских с татарами происходит тогда, когда из засады выходит запасный полк двоюродного брата Дмитрия. Он бросается на татар. Если в «СОПИ» черная земля была засеяна костьми русских, то в «З» «черна земля под копыты», поля политы кровью. «З» заканчивается рассказом о том, как ДИ на поле Куликовом становится на костях павших русских воинов и произносит им похвальное слово.
Будучи, в основном, плагиатом «СОПИ», «З» не лишена самостоятельных поэтических достоинств: есть яркие художественные образы.
Литературные достоинства «З» обусловлены связью с устным поэтическим творчеством. Часто употребляется образный параллелизм, например: «Не стук стучит, не гром гремит… стучит сильная рать… гремят удальцы русские». Как и в былинном эпосе, в «З» гуси и лебеди, в отличие от «СОПИ» - символы вражеских сил. Нападение русских на татаров уподобляется нападению соколов, кречетов и ястребов на гусиные и Белозерские стаи. В образе былинных богатырей выступают в «З» два воина-монаха: Пересвет и Ослябя.
В «З» проступает церковно-религиозная струя.
От «СОПИ» «3» отличается и в идеологическом отношении. Понятие Русской земли в ней уже готово ассоциироваться с понятием Московского княжества во главе с великим князем ДИ. Показательно, что, вопреки исторической действительности, автор «З» говорит о том, что к московскому князю «съехались все князи русские», тогда как мы знаем, что это было не так, и что Олег Рязанский вместе с Ягайлом был в союзе с Мамаем. Характерно и то, что князья ДИ и Владимир Андреевич трижды именуются правнуками киевского князя Владимира Святославовича.
Характерно, что «З», написанная на тему о победе русского народа под предводительством московского князя над татарами, создана в подражание «СОПИ» - произведению, где звучал призыв к единству Русской земли.
Образные средства и художественная эмоция использованы в «З» для выражения радости и торжества по поводу победы над врагом. Очень показательно, как «З» переосмысляет некоторые выражения «СОПИ» в прямо противоположном смысле. Там, где в «СОПИ» говорилось о горестях Русской земли, в «З» говорится о торжестве русских сил.

32. Идейно-худож.своеобразие "Задонщины" «Задонщина» (в рукописях имеет заглавия «Задонщина великого князя господина Дмитрия Ивановича и брата его князя Владимира Андреевича», «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его, князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая» и др.) — памятник древнерусской литературы конца XIV — начала XV вв. Рассказывает о победе русских войск, возглавлявшихся великим князем Московским Дмитрием Ивановичем (Донским) и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем, над монголо-татарскими войсками правителя Золотой Орды Мамая.

В начале 15 века свящ.Софонием Рязанцем была написана повесть "Задонщина". В кач-ве образца автор взял СОПИ. Главная идея: отмщение всем бывшим, наст. и будущ. врагам Руси. За Игоря и за всех русских богатырей. В начале автор поёт славу кн.Дмит.Донскому. Описываются знамения природы: ветер, тучи, "кровавые зори". Далее русские сталкиваются с татарами: первую битву проигрывают, а во второй русские наносят сокрушительный удар татарм. Плач воеводиных жён. Обращение к языческим символам.Функция произведения: прославлять Москов.гос-во.

32. Идейно-художественные особенности «Задонщины»

«Задонщина» была написана в н. 5 в. Священником Софонием Рязанцем. В кач. образца героич. стиля Софоний взял стиль «СОПИ». Идея произ-я: идея отмщения всем бывшим, настоящим и будущим врагам Руси. «Задонщина» написана через 30 лет после Куликовской битвы. Начинается со вступления, где Софоний говорит о неумении своем писать, поет славу Дм. Донцову, что напоминает вступление Баяна в «СОПИ». Участников будущего сражения сопровождают зловещие знамения, что предвещает много крови и жертв. Русские сталкиваются с татарами на Куликовском поле. В 1-й раз они проигрывают, во 2-й – выигрывают. Т.е это зеркальное отражение «СОПИ». В «Задонщине» также есть плач воеводских жен. В «СОПИ» земля полита кровью русских, в «Задонщине» – кровью татар. Худ.средства: отрицательные параллелизмы – «не стук стучит, не гром гремит, стучит сильная рать, гремят удальцы русские»; символы: татары – лебеди, русские – соколы, которые терзают лебедей. В произв-нии присутствуют образы двух былинных богатырей – Пересвета и Ослявы.

16Своеобразие «Повести об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и боярина его Фёдора».

Житие Михаила Ярославича Тверского и летописные редакции, представляющие историю его княжения и гибели, занимают особое место среди памятников культуры и литературы средневековой Твери и всей Руси периода татаро-монгольского нашествия.

Поскольку в первое столетие ига в связи с разрушением церквей и монастырей на первый план выходят прежде всего воинские доблести и защита христианской веры в борьбе с иноверцами-татарами1, необходимым становится подвиг русских князей: Александра Невского, Михаила Черниговского, Михаила Ярославича Тверского, совершенный в миру во имя родины и сопряженный с мученической кончиной.

«Повесть об убиении князя Михаила Черниговского» - это созданная книжником фантомная реальность, своеобразный ответ древнерусской интеллектуальной элиты на события, связанные с нашествием монгольских войск под предводительством Бату на Русь. Символизм и эсхатологичность агиографического сюжета не позволяют согласиться с А.Г.Юрченко, считающего историю трагической гибели князя Михаила вымыслом, однако имеет смысл согласиться с утверждением историка о неизбежности мученичества (Юрченко, 2006, с.225), что и будет показано ниже. Тем не менее, выяснение реальных причин смерти черниговского князя не лежит в плоскости нашей темы.

Смерть князя Михаила в Орде является мученической. Этот факт не вызвал сомнение ни у одного исследователя, так или иначе обращавшегося к изучению данного события (Юрченко, 2006, с.225; История русской литературы, 1980, с.178; Рудаков, 2009, с.102; Горский, 2006, с.149-150). Факт неизбежной мученической кончины сопровождает всю нить повествования.

По справедливому замечанию В.Н.Рудакова, повесть наполнена эсхатологическими сюжетами (Рудаков, 2009, с.106). Образы ужаса, страха и смерти – ключевые моменты в повести, тесно переплетающиеся с христианским мировоззрением. Именно из-за «умножения грехов» книжник видит причины нашествия «поганых татар на землю христианскую». (Повести, 2001, с.243). Причем эсхатология в данном случае тесно переплетается с ужасами смерти, красочно описанными неизвестным автором повести: «были они погаными безжалостно перебиты…. мало кто уцелел». Описанные фрагменты повествования как будто подготавливают неопытного читателя к основным сюжетным событиям.

Мотив смерти и умирания в повести проходит сквозь две противопоставленные сюжетные линии, с одной стороны, автор подчеркивает сакральность происходящего: «безбожные» татары покоряют православную русскую землю. Тем самым на первый план выносится извечная борьба добра со злом, в которой второе временно одерживает верх. С другой стороны, мы видим идеализированный образ князя Михаила, на которого «Бог…послал на него благодать и дар Святого Духа, и вложил ему в сердце мысль ехать к царю (т.е. к Бату – А.П.) и обличить лживость его, совращавшую христиан» (Повести, 2001, с.244). Сугубо религиозные мотивы истинного православного христианина Михаила, а не политический подтекст, выводит повествование из рамок исторической реальности. Смерть его, ставшая центральной частью сюжета, мыслится как идеологический конструкт в мире борьбы добра со злом.

В повести, казалось бы, все подводит Михаила к скорой кончине. «Хочу ехать к Батыю» - твердит он, однако получает от духовного отца совет: «не иди через огонь, не поклоняйся ни кусту, ни идолам их, ни пищи, ни пития их не бери в уста свои» (Повести, 2001, с.244). Автор повести, подчеркивая святость князя, вкладывает уста духовного отца следующие слова: «Многие поехавшие, исполнили волю поганого, соблазнились славою мира сего», тем самым выделяя князя из среды прочих, мечтавших о власти и богатстве путем попирания (как думалось автору) христианских устоев.

Неизбежность смерти практически сразу становится очевидной. Михаил говорит «Я бы хотел пролить кровь за Христа и за веру христианскую». В конструируемой реальности мученичество становится главным стимулом борьбы двух миров, своеобразным отражением реальной исторической обстановки. По мнению В.Н.Рудакова, тема противостояния «прельщениям поганским» становится наиболее актуальной для русской литературы XIII века (Рудаков, 2009, с.107). Как мы увидим, далее «прельщение» сыграло немалую роль в последующем убийстве князя.

Центральной частью сюжета повести становится отказ князя Михаила и его воеводы Федора пройти «через огонь и кланяться солнцу и идолам». Этот фрагмент находит свое отражение в реальной действительности. Об убийстве князя вспоминают и францисканцы, отмечая при этом, что убийство князя связано с нежеланием «названному идолу кланяться» (Христианский мир, 2002, с.116). При этом А.Г.Юрченко отмечает, что нарушение этикета в ставке Бату явно не повлекло бы за собой убийства русского князя (Юрченко, 2006, с.223). Однако книжник, отказавшись от поиска рациональных причин гибели князя, решил сосредоточиться на теме противостояния двух культур.

«Прельщение поганское», постулируемое автором повести, поставило перед Михаилом нелегкий выбор: «Как посмел повелением моим пренебречь – почему богам моим не поклонился? Теперь одно из двух выбирай: или богам моим поклонишься и тогда останешься жив и получишь княжение, или же, если не поклонишься богам моим, то злой смертью умрешь» (Повести, 2001, с.245). Отметим, что в уста Бату книжник вложил постоянное упоминание о «поклонении его богам», хотя общеизвестен факт религиозной толерантности монголов на тот период времени. Тем не менее, сюжет с богами имел отражение и в других источниках. В донесении брата Бенедикта сообщается о вере «тартар в единого Бога», но при этом замечается, что «они не почитают Его должным образом, потому что имеют разных идолов» (Христианский мир, 2002, с.116). При этом, по версии А.Г.Юрченко, реально случившаяся история событий, носившая политический оттенок, вскоре была обработана в агиографическом ключе и была связана с нежеланием князя кланяться идолу мертвого человека, т.е. Чингисхана (Юрченко, 2006, с.223). Отмечая наличие противоречивых сведений о реальных фактах смерти князя, можно предположить, что автор создал собственную символическую версию смерти, лишний раз подчеркнув дуализм сюжета.

Интересен пассаж о «злой смерти». Ближайшая аналогия зафиксирована в русских летописях и связана со взятием Бату Козельска, где «бысть брань люта зело». Бату же, по взятии города, повелел именовать Козельск «Злым городом» (ПСРЛ, 1885, т.10, с.112). Скорее всего, мотив «злой смерти» можно соотнести с монгольским обычаем смерти без пролития крови, о чем указывает Сокровенное Сказание: подобная смерть (считавшаяся благородной) была дарована Джамухе, названному брату (анда) Чингис-хана (Козин, 1941, с.157-158). Возможно, в данном случае Бату говорит о смерти позорной, неблагородной и недостойной великого князя.

Ближайшим аналогом является упоминание о «безобразной смерти» в «Житии Михаила Ярославича Тверского» в отношении несправедливо осужденного «блаженного Михаила». В словах «беззаконных» (татар) можно прочитать схожие мотивы взаимоотношений русских и ордынцев: «….ослепила их собственная злоба – и не прислушались они к словам блаженного, но решили промеж себя: «Поношением и узами опутаем его и безобразной смертью осудим его, ибо не годится он нам, не последует он нашим нравам» (Повести, 2001, с.257). Смерть же князя была достаточно типичной для агиографической литературы: «И один из беззаконников, по имени Романец, вытащил нож и ударил святого в грудь, справа, и, вращая нож туда и сюда, вырезал честное и непорочное сердце его» (Повести, 2001, с.261). Характерно совпадение и в именах убийц: и Романец, и Доман были «русичами»: если первый именуется «одним из беззакоников», то Доману приписывается более богатая биография (Повести, 2001, с.246).

Тем самым вновь фиксируется социокультурное противостояние двух миров: славянского и тюрко-монгольского, однако теперь уже на уровне ментальных установок смерти. Бату требует исполнения соответствующих обрядов поклонения, неисполнение которого ведет к смене статуса князя. Михаил настроен на мученическую смерть: «ответил ему: «Я того и хочу, чтобы мне за Христа моего пострадать и за православную веру пролить кровь свою».

Смерть незримо преследует князя Михаила, о чем нам сообщает автор повести: «Михаил, знай – ты мертв! …. И вот говорят окружающие: «Михаил, вот уже убийцы едут от царя, чтобы убить вас, поклонитесь и живы останитесь» (Повести, 2001, с.245-246). Долгое ожидание неотвратимой смерти влечет за собой кульминацию сюжета.

«И тут приехали убийцы, соскочили с коней и, схватив Михаила и растянув ему руки, начали бить его кулаками по сердцу. После этого повергли ниц на землю и стали избивать его ногами. Так продолжалось долго. И вот некто, бывший прежде христианином, а потом отвергшийся христианской веры и ставший поганым законопреступником, по имени Доман, отрезал голову святому мученику Михаилу и отшыврнул её прочь. После этого сказал Феодору: Если ты поклонишься богам нашим, то получишь все княжество князя своего». И ответил Феодор: «Княжения не хочу и богам вашим не поклонюсь, я хочу пострадать за Христа, как и князь мой!» Тогда начали мучить Феодора, как прежде Михаила, после чего отрезали честную его голову» (Повести, 2001, с.246). Стоит согласиться с А.Г.Юрченко, что убийство Михаила было совершено с необычайной жестокостью (Юрченко, 2006, с.224).

Интересно упоминание о «поганом законопреступнике» Домане. При этом он также назван «путивлецем» и, по мнению А.А.Горского, мог служить кому-то из князей (Горский, 2006, с.150).

Однако в центре внимания процитированного выше отрывка стал факт «нечестивой» смерти князя и его воеводы. Книжник называет убийцу князя Домана «поганым», тем самым приравнивая его к татарам. В данном случае, уместно предположить, что автор проводить незримую параллель между «погаными» татарами и человеком, отрекшимся от своей веры. Для православного человека эти сюжеты были бы идентичны.

События, описанные в «Повести об убиении в Орде князя Михаила Черниговского», нашли свои отражение и в русских летописях. В более ранних редакциях, в частности в Суздальской летописи по Лаврентьевскому списку, смерть князя представлена достаточно лаконично: князь отказался поклониться «болвано их» и «заколен бы» (ПСРЛ, 1927, т.1., стб. 471). Не фиксируется и следа мученической версии гибели князя, ни мотива гибели за православную веру.

Однако неожиданное продолжение этот сюжет получил в Никоновской летописи, автор которой использовал данную повесть в качестве основы, но от себя добавил следующее: «И явися столп огнен над телесы их (князя Михаила и воеводы Федора – А.П.), сиая пресветлыми зарями, и многи свещи горящи, и гласы ангельскиа поюща; вернии же тамо прилучившиеся видевше с радостию, и со слезами погребоша святаа телеса их, в славу Господу Богу, творящему дивнаа и преславнаа в святых своих, Ему же слава во веки веков, аминь» (ПСРЛ, 1885, т.10, с.133). Как видим, летописец добавляет «чудесные» оттенки в ткань сюжета о Михаиле Черниговском, что могло быть связано с тем, что картина мира древнерусского человека было «пронизана сверхъестественными мотивами» (Долгов, 2007, с.394). Указание на «столп огнен», с одной стороны, могло быть связано с природной аномалией, случившейся в то же время, что и убийство князя. С другой стороны, все вышеописанное воспринималось эсхатологически настроенным летописцем как «знамения» или «пророчества», которые бы демонстрировали закономерность и предначертанность события (Долгов, 2007, с.401).

Так или иначе, упоминание о «гласах ангельских» может служить подтверждением мыслей древнерусского книжника о переходе путем смерти за веру в новый, сакральный мир, тем самым придавая веру в будущее «освобождение» от «гнева Божьего» и изгнания «поганых татар» с земли Русской.

В исторической литературе оформились различные точки зрения мученической смерти князя Михаила. Так, авторы учебного пособия «История русской литературы X-XVII веков» предположили, что мотивом подобной смерти являлся политический протест в исторических условиях зарождающегося противостояния Руси и Орды (История, 1980, с.178). В.В.Долгов выдвинул прямо противоположную гипотезу. По мысли исследователя, «Князь Михаил погиб не потому, что пытался оказать сопротивление очевидно превосходящей силе ордынского царя. Политическое господство и даже сам царский статус монгольского владыки не подвергается сомнению в «Сказании». Михаил согласен поклониться царю, он говорит: «Тобе, цесарю, кланяюся понеже Бог поручил ти есть царство света моего» (Долгов, 2007, с.350). Здесь необходимо согласиться с замечанием В.В.Долгова. Действительно, древнерусского книжника не интересовали подробности политической борьбы двух государств: речь, по сути, шла о спасении христианской веры и образа жизни от могущества «поганых татар». Схожую мысль подчеркнул и В.Н.Рудаков, отметивший, что стремление к праведному образу жизни вошло в противоречие с «обольщениями» «царя», в результате чего последовал закономерный итог драмы (Рудаков, 2009, с.111). О противоречии речь ведет и А.Г.Юрченко, отмечая, что Элемент имперского культа, встроенный в придворный церемониал, был спроецирован ими на систему христианского мироздания. Сведения о монгольской толерантности блекли на фоне воображаемого повсеместного идолопоклонничества. Напряжение нашло выход в создании легенды о мученической смерти князя Михаила» (Юрченко, 2002, с.292-293). Под имперским культом исследователь понимает сакральному практику поклонения идолу Чингис-хана.

Резюмируя вышесказанное, хотелось бы отметить наличие в тексте «Повести» своеобразного противостояния ментальных установок славян и монголов, представленных в соединительных образах «царя» Бату и князя Черниговского Михаила, причем даже в видении моделей смерти. То, что Бату представляется «злой», неблагородной, нечестивой смертью, князем понимается как закономерный итог служения своей вере и Богу. Стереотипы смерти и религиозные убеждения органично вплетены в ткань повествования, представляющего собой отголосок реальных событий, случившихся в ставке Бату, о чем нам сообщают записи францисканской миссии, явившие собой первое описание уникальной (по мысли А.Г.Юрченко) смерти князя.

Рассматривая летописание Ростова, мы говорили о том что в летописном своде 1263 г. княгини Марьи среди рассказов о мученической кончине русских князей во время батыевщины имелась запись об убиении в 1246 г. в Орде отца Марьи, черниговского князя Михаила Всеволодовича. Еще при жизни княгини Марьи (она умерла в 1271 г.), помимо летописной записи, было составлено краткое проложное житие [7] —сказание об убиении в Орде Михаила Черниговского и его боярина Феодора [8].

После «нахожения иноплеменник на землю Русьскую», рассказывалось в этом проложном «Житии», русских князей «начаша звати» на поклон к Батыю в Орду [9]. Там русских князей заставляли «ити сквозе огнь (проходить между горящими кострами) и кланятися солнцю и идолом» [10].

Явившийся в Орду по приказанию Батыя черниговский князь также должен исполнить этот обряд. Михаил готов поклониться Батыю, «понеже (так как), — говорит он, — поручи ему бог царство света сего», но проходить между огнями и кланяться татарским богам он отказывается, ибо считает это надруганием над христианской верой. За это вельможа Батыя Елдега велит «мучити» князя «различными муками» и отрубить ему голову. Подвигу своего господина последует сопровождавший его в Орду боярин Феодор. Гибель в Орде князя и боярина трактуется в «Житии» как подвиг и страдание за веру. Заканчивается рассказ сообщением о том, как княгиня Марья с сыновьями строит церковь, и призывом к святым молиться за ростовских князей, внуков Михаила, Бориса и Глеба, и «мирно державу царствия их управити на многа лета и от нужа (гнета) сея поганых избавита».

Это краткое проложное житие легло в основу целого ряда последующих пространных редакций «Жития Михаила Черниговского». Первая из этих редакций, автором которой в заглавии назван «отец» (т. е. священник) Андрей, была составлена не позже конца XIII — начала XIV в. В редакции Андрея появляется ряд подробностей, детализирующих и дополняющих приведенный выше сюжет, весь рассказ принимает большую драматичность и психологичность.

Вот как, например, передается здесь кульминационный эпизод «Жития» — рассказ о нежелании князя Михаила выполнить языческий обряд. В то время когда в Орду приходит Михаил Всеволодович, повествует Андрей, там находится его внук, ростовский князь Борис, и много других русских. Все они уговаривают черниговского князя подчиниться воле Батыя, обещая принять за князя церковную епитимью [11]. Боярин Феодор опасается, что уговоры поколеблют решимость князя пострадать за веру: вспомнив «женьскую любовь (любовь жены) и детей ласкание», князь уступит и подчинится требованиям хана [12]. Но Михаил тверд и решает выполнить свой долг до конца. Сняв с себя княжеский нарядный плащ, Михаил швыряет его в ноги уговаривающих и восклицает: «Приимите славу света сего, ея же вы хощете». В это время к остановившимся у ритуальных костров Михаилу и Феодору приближается посланный от Батыя Елдега. Он передает князю слова хана, что если князь пройдет сквозь огонь и поклонится его богам, то останется жив и вернется на свое княжение, если же нет, то умрет. Слыша отказ Михаила, Елдега говорит князю: «Михаиле, ведая буди (знай) — мертв еси!» Далее с драматическими подробностями рассказывается, как зверски были убиты Михаил и Феодор.

Уже в своем кратком, проложном виде «Житие Михаила Черниговского» было не отвлеченным повествованием о страдании святого за веру, а рассказом о гибели за свои религиозные убеждения русского князя в Орде. Гибель за веру в тех условиях имела характер политического протеста. Усложнение в пространной редакции драматичности сюжета, введение новых подробностей, замедляющих развитие действия, делало этот памятник еще более животрепещущим рассказом о жестокости поработителей и непреклонной гордости русского князя, который жертвует жизнью за честь своей земли. Такой рассказ имел огромное патриотическое значение: он призывал быть непримиримым с монголо-татарскими захватчиками, прославлял, возводя в сан святых, тех, кто не шел на компромисс с ними.

Поиск по сайту: