«Покажи мне свой эзопов язык, и я скажу – какие у тебя клыки? – мгновенно телепатировали в ответ, оценив его юмор. – «Попытаемся помочь. Гарантий нет. Вы находитесь в квазипространстве. Изучаем. До встречи». – «Тарелка» провалилась в какое-то измерение.
«В какое?! Но связь состоялась! Счастливчики! В космосе – как рыбы в воде. Не надо им никаких Полос…» - Гриан шагает по улицам… квазигорода?
– Ан, что скажешь?
– Это пятимерники. Наверное. Я сделал лексический разбор… И монохроматический анализ их квантового луча-щупа. Нам, кажется, повезло. Могут помочь. Может, подарят «тарелку»? Ты видел изображение женского лица?
– Да, но… Какой-то миг. Значит, мне не показалось? Что-то очень знакомое…
– Я сопоставил. Но ты не принимай близко… Это лицо… Миэлы.
Гриан остановился. «Прежде всего – нужно вернуть себя. Ха-ха. Создать стройную логику событийности. Хе-хе. Объяснить то, чего не могут объяснить даже пятимерники – гуманоиды на миллионолетия выше… И все-таки. Начать с простейших истин. Хохо-хо! Вот он, застарелый анахронизм трехмерного мышления! Простых истин не существует! Чем проще – тем сложнее! «Истина рождается со слезами, а умирает со смехом». Ретро-фразочка трехмерного наивного мира. Истин не существует! Ни простых, ни сложных. Каждый миг Вселенная растет, видоизменяется, эволюционизирует. «Мгновение рождается со слезами, а умирает со смехом!» Мгновение, но не истина. И все-таки. Приблизиться к мгновенной истине можно. Мгновение истины всегда есть у того, кто его хочет поймать. Итак, начну с себя.
Я. Я – мгновенник. Гриан. Но «я» не есть я – первоживой. После моей первой гибели мое тело и мой мозг выращены искусственно. Остались моя память, генотип и часть пси-энергии. После моей второй гибели вторично вырастили тело и мозг, вернули память и генотип, но первичной пси-энергии остались крохи. А пси-энергия… Когда-то ее называли «душа». После смерти ж и в о г о она уходит к Создателю.
В центр Вселенной. Да, частично ее удается оставить, вернуть с д о р о г и, но… лишь частично. Основная масса жителей Фелии восстановлена, так же, как и он, неоднократно. Первоживых осталось совсем немного, их берегут, как генофонд. А те, кто рождается от вторичных и прочих, те уже…»
– Ан, как там моя интуиция? Что показывают интуиограф и энцефалофон?
– Энцелофон уже выдал твои логические выводы. Но ты же знаешь, инструкция не рекомендует мгновенникам задумываться при выполнении заданий над н е п о с т и ж и м ы м…
– Ан, мораль – это представление о том, что ты кому-то что-то должен, а кому, что и сколько – точно не знаешь. Инструкции создаются для того, чтобы устаревать. Выводы… Да я их сделал давным-давно! Потому что я, как эта липовая мертвая квазипланета, сам квази! Дважды квази! И все мы там, на Фелии, кроме первоживых, квази! Ну ладно. Я не об этом. Не об этом. Мы нечаянно создали этот мир. И здесь, несомненно, каким-то образом использованы мои память и мышление. И вот все, что я мог родить – макет планеты, этот нелепый городок с «новокошками» и «новособаками»! И еще эти… Во «Дворце Избранников»… Тоже какие-нибудь новопсевдоквази. Вот что мне грустно сознавать. Оказывается, я не способен создать что-то живое. И Миэла… У пятимерников. Как? Впрочем, то, что нельзя объяснить – нужно придумать. Но здесь моей фантазии не хватает. Что ты скажешь, Ан?
– Для начала – ты трижды «квази», а не дважды. Ты забыл, что здесь тебя восстановили в третий раз. По основному вопросу могу пока сказать лишь следующее: шесть миллиардов лет по местному времени нас после взрыва восстанавливал из атомов не наш «черный ящик». Такие чудеса нам не под силу. «Черный ящик» имел талантливую программу-просьбу, с которой он обратился к гениальной Разумной Вселенной. Она вновь сотворила нас и окружающее здешнее пространство. Со своими законами, нюансами, необъяснимыми пока странностями. Ты не хотел, чтоб я высказал свое мнение, но сейчас ты уже почти до всего дошел сам… Эта планета, то, что с ней случилось – один из вариантов возможного конца Фелии. Но мы его в свое время удачно, кажется, проскочили. В этой связи напомню тебе одну древнюю спорную истину: «Бога, наверное, не существует, но все мы, тем или иным образом участвуем в его создании…» Ты, конечно, помнишь подтверждение этой провидческой фразы?
Еще бы ему, мгновеннику, не помнить один из известнейших частных случаев развития пространства! Самосотворения «бога» местного значения… Воистину, в бесконечности может быть все, и даже – значительно больше. Этот фильм, снятый во Времени самим «богом», показывают в определенный момент первоживым – в период детской болезни «машинизации- компьютеризации».
«Бог» создает себя просто. Выбирается свободный участок в отдаленной от Центра галактике и мощным Мышлением из Будущего притягивается ближайшая туманность. По заданной программе из Будущего туманность образует звезду и планеты. Звезда, в необходимом количестве, накачивается знаниями Центрального разума, а одна из планет превращается в сложнейшую реторту для изготовления мыслящих. Трудно представить, что все это проделывает существо, которого еще нет. И тем не менее, это доказано теорией и практикой! В созданной из Будущего звездной системе время, разумеется, свое, искусственное. Эти миллиарды лет, необходимые для развития разума, не более, чем месяцы в других областях Вселенной. Эволюция, история, рост населения – коллективного трехмерного разума… И, наконец, гибельный высший всплеск – машинизация, компьютеризация. Планета и вся звездная система постепенно превращаются в один суперкомпьютер – «бог», завладевающий пространством в несколько десятков световых лет. Ж и в ы е больше не нужны и они вымирают. Немногочисленных оставшихся эвакуируют куда-то пяти и семимерники. Они же ограничивают возможности вновь появившегося «бога» - самозванца, поскольку, если его не остановить, он начнет притягивать к себе ближайшие галактики, пытаясь создать второй Центр Вселенной…
Да, Гриан помнит фильм во времени. И даже… Он тогда был совсем молод и сочинил несколько строк: «Кино идет, идет кино. Давно идет, идет давно. Нас кто-то крутит. Наш бесконечный сериал. Что дальше будет? Счастье – если сам себя сыграл. Кино идет, идет кино. Какой конец? Не все ль равно… О чем сегодня лишь мечтаем, мы в фильмах будущих талантливо сыграем. Кино идет, идет кино…»
– Хорошо, Ан. Вселенная сложнее того, что мы о ней думаем, и гораздо сложнее того, что мы о ней думаем. Направляюсь во «Дворец Избранников». И да помогут нам пятимерники! До связи. Гриан шагает по улице, которая, возможно, не более, чем фантом, как и вся эта планета. И он сам… Что это?! Он усиливает работу правого полушария… память, память… Телефонная будка! Старая, древняя как бесконечность, телефонная будка! Зачем? Позвонить? Кому? Бред. Зайду. Позвоню. Миэле. Номер?
– Ан, номер?
– Два-тридцать три-сорок пять-пятьдесят четыре.
Может быть, это та самая будка и тот самый телефон, с которого он звонил ей. Каких-нибудь тысячу двести с небольшим лет… Когда он был молоденьким, робким, влюбленным, с дрожащими от волнения и стеснительности руками и коленками. «Когда-то кто-то где-то нас любил. Слова-слова… Мерцающие звуки. Когда-то кто-то где-то нас забыл, от ласк покорно отвыкали руки…»
Сколько переговорено именно из э т о й будки! С н е й. Гудок. Ну да, так должно быть. Он бы мог вступить через волновое колебание в обратную связь и в мгновение оказаться на обратном конце и телепатически прочитать мысли того, кто сейчас возьмет трубку. Да что там! Он мог бы просветить чужой мозг до самого последнего атома, выведав генетическую программу индивида и всей популяции! Но он не хочет, он забыл, он сейчас – шестнадцатилетний, до одури влюбленный мальчишка. «Мы становились проще иль мудрей, но человеческое не было нам чуждо. Мы вытравляли из души зверей, сентиментальности стесняясь непослушной…»
Что с ним? Что с ним?! Что с ним?!! Он сегодня вспоминает и вспоминает строки, написанные вечность назад. Он вспоминает… себя. Щелчок в трубке. И тишина! Тишина, из которой вот-вот должна родиться новая Вселенная! Или умереть старая! И вместе… и он… Он зависим от того, что сейчас произойдет! Или не произойдет. «… и наконец, настал тот день и час, когда слова, мерцающие звуки, запеленали в бесконечность нас, той памятью, что не теряют руки. И одиночество нас сделало добрей, мы не хотим жонглировать словами. Чем старше мы, тем жизнь живей, тем чаще выражаемся слезами…»
– Гри, это ты?
«Г» - наносекунда – и проваливаются двести лет. «Р» − и еще двести… «И» − и еще… Расстояния, миры, жизни – гриэтоты – г-р-и-э-т-о-т-ы – стираются из заплечного запаса его жизненной временной усталости. … тем чаще выражаемся слезами… - натуральные слезы стекают по его искусственным щекам.
– Что с тобой? Ты не заболел? Гри, ты сделал задачу? У меня что-то программа не получается, компьютер выдает неправильный ответ.
– Ми, ты помнишь… ты помнишь стихотворение, которое я тебе посвятил? «В глаза любимые смотреть, и взгляд увидеть отрешенный и отчужденно напряженный…»
– Что с тобой, Гри? Что с тобой? Ты никогда не читал мне этих строк!
– Ах, да. Наверное, я их еще не сочинил… Извини.
– Что с тобой?! Откуда ты звонишь?
– Не знаю, Ми. Может быть, это звоню совсем не я и из ниоткуда…
Он все-таки не удержался. Он послал импульс пси-энергии по обратной связи. Комната Миэлы! Знакомая до милых мелочей, всплывших в памяти! Телефон. Трубка на аппарате. С кем он говорил?! Здесь, в этих стенах и вещах – часть ее энергии. И все. Все. Больше ничего. Ничего…