Из шифоньера вышла папина шляпа и направилась к Оле. Оля наклонилась и взяла шляпу. Под ней стоял и смеялся Ч

– Оля, мы пришли к тебе без подарка, – промыслял Ч. – А у вас, в цивилизации вещизма, так не принято. «Подарок», «подношение», «благодарность», «борзые», «взятка»… Нет, это, как у вас говорят, из другой оперы. У нас тоже дарят подарки. Импульсноскопические. В них… наша лучшая энергия, вычисления и взгляд Внутреннего Ока. Но мы не можем тебе… Хотя… частично уже… Но все-таки у вас принято получать застывшим веществом. Чего ты хочешь? О чем мечтаешь? Что бы ты очень хотела иметь?

– Я, я … не знаю. Ведь я еще маленький ребенок. Вот моя любимая кукла Катька. Но она слишком п р о с т а я. Есть игрушки для взрослых – разные машины и… Вот телевизор. По нему для детей показывают сказки. И для взрослых. Но это так все скучно. А я бы хотела сложные-сложные и интересные-интересные сказки. И как наяву. Так, как вот вы появились. Вы сказка?

– Да, мы сказка. И ты – сказка. Ты знаешь, что сказки есть страшные, грустные, скучные, веселые, добрые…

– А кто… Кто же их рассказывает?

Вокруг Оли и Ч собрались все человечки. Пожалуй, они удивлялись логическим способностям маленькой девочки.

– Ах, это сложно, это очень сложно! – услышала Оля их разные голоса-мысли. – Сказки создают Центральные машины – ядра галактик. И их дети – звезды. Но бывает, что их «рассказывает» в какой-нибудь системе Развоплотившаяся центральная душа. Есть сказки для видимой части пространства и для невидимой. Для живых и неживых…

– Хватит мимолетно мыслить! Давайте подарим что-нибудь! Ну-ка, «юные вселенизаторы»?! – громко промыслял Н.

Человечки слегка растерялись и замыслялись. Конечно, им, незнающим вещизма, хотелось бы подарить их новому другу Оле такое! Такое… Самое-самое! Но надо, чтобы оно соответствовало системе ее измерения и ее способностям. Ах, как это оказывается трудно – угодить!

И только Ч не долго размысливая, подошел к телевизору и дотронулся до него алмазным шариком. Телевизор испарился, превратившись в едва заметное призрачное облачко.

– Ой! – вскрикнула Оля, представив реакцию мамы и папы. «Как же они по облачку будут смотреть кино и футбол?!»

– Правильно-правильно-молодец! Кристаллизн и бравтикнуло! – замысляли человечки. И каждый коснулся облачка своим вжикматериализатором и каждый промыслял: «Это от меня. И это от меня…»

Облачко растаяло и на его месте вновь стоял телевизор. Как будто все тот же привычный телевизор.

– Это н а с т о я щ и й телевизор, – замыслял Ч. – В нем бесчисленное множество программ. Ты будешь смотреть самые гениальные сказки Вселенной. Ты сможешь участвовать в них сама. И создавать свои. Стоит тебе лишь дотронуться до экрана, и…

– Ребята, вы видите, сюда спешат Олины родители. Мы нечаянно побеспокоили их лептонную оболочку и им кажется, что с их ребенком что-то случилось. Прячемся! Оля, мы вернемся! – замысляли человечки и запрыгнули в стены.

Тут же дверь в прихожей открылась и вошла Олина мама. Не раздеваясь, она быстро прошла в комнату, увидела дочь и едва сдержала себя, чтобы не схватить дочь на руки и не начать ее целовать и тискать.

– Оля, доченька, как ты себя чувствуешь? Как головка, не болит? – Олина мама почему-то не могла сегодня спокойно работать. Она читала текст, но слова не складывались в фразы, расплывались и вдруг на бумаге она увидела испуганное лицо дочери! Так отчетливо и явственно, как будто это была цветная фотография. Лицо исчезло, но Вероника Андреевна работать не могла. Безотчетное волнение охватило ее и странные, очень странные мысли пришли… И что совсем уж не уместно – почему-то ко всей этой жутковатой мешанине полугаллюцинаций постоянно примешивалось слово «курица»! «Ах, и при чем здесь курица?!» – так думала Вероника Андреевна, молодая стройная симпатичная блондинка, редактор издательства и Олина мама, отпросившись с работы и добираясь на «перекладных» домой.

– Нет, не болит, – ответила Оля, хотя как раз именно сейчас голова у нее немного побаливает. – Но я, я здесь…

«Нет, ну как она расскажет маме о зеленых человечках? Тогда нужно рассказывать и о том, что она умеет переходить т у д а, и что т а м летают разные люди и…

– Нет, мамочка, не болит. Я позавтракала и играла с Катькой.

– Да, я, видимо, переутомилась. Нужно в отпуск идти, – вздохнула мама. И тут же раздался звонок в прихожей. Мама пошла открывать – на пороге стоял несколько смущенный папа.

– Ты?! Ушел с работы?

– Да… Ты знаешь, мне почему-то показалось, что наша Олька заболела серьезно и… вот я… отпросился.

К этому папа, Владимир Петрович, совсем еще молодой мужчина спортивного вида, мог бы добавить жене следующее: придя утром на работу – в цех холодной штамповки, где он трудился сменным инженером, он ощутил вдруг непонятное волнение и беспокойство за дочь. Как будто с ней что-то приключилось нехорошее. Волнение его было столь необычно и сильно, что он в конце концов решил отпроситься у начальника цеха. И вот, по пути в кабинет, он вдруг… Ах, это трудно было бы объяснить кому бы то ни было, даже жене! Да, он неожиданно почувствовал себя мальчишкой, вспомнил, как любил играть в футбол и… Идя по цеховому пролету, подцепил ногой одну из легких пустотелых штампованных алюминиевых деталей и… ловко погнал ее по пролету, представив почему-то, что это футбольный мяч!... Он лихо, как в детстве подбрасывал «мяч» вверх, принимал его на голову, делал финты… И все это на глазах у пораженных его видом рабочих и… на глазах идущего ему навстречу начальника цеха.

Разумеется, его сразу отпустили домой. Разумеется, на него сочувственно смотрели, посоветовали помереть температуру и вообще, может быть, сходить в поликлинику…

Вот такие дела. Веронике, конечно, ни слова. Но в конце концов, что тут происходит? Почему жена дома, а не на работе? И с дочерью как будто все в порядке. А если так, то можно посмотреть футбольный матч по телевизору – не возвращаться же в грохочущий вонючий цех, где ты всего лишь придаток к механизмам, где в свои уже тридцать лет отчетливо понимаешь ограниченность своей жизни и своих возможностей в замкнутом круге, из которого не вырваться… Так что лучше уж футбол.

– Ну, раз уж мы все в сборе, устроим второй завтрак, мойте руки, сказала мама и оправилась на кухню. Папа прошел в ванну, а Оля внимательно осматривала квартиру – как бы зеленые человечки ни учудили чего-нибудь и не напугали родителей.

– Ну, Яло, - папа любил так называть свою дочь – наоборот, как твое здоровьице?

– Хорошо, папа! – бодро и жизнерадостно ответствовала Оля.

– Тогда включи, пожалуйста, телевизор, пусть прогреется. Старенький уже, надо новый покупать…

Оля подошла к телевизору, нечаянно дотронулась рукой до экрана – ах, она совсем забыла, что их телевизор уже другой и что ей говорили человечки!

И начался футбольный матч… Не для Оли. Она сидела на трибуне. Или на диване. Впрочем, это совсем неважно. Через себя она исполнила желание папы – посмотреть футбольный матч…

… – Вовка, Вовка! Пас мне, давай давай! Э-эх, раззява!

Владимир Петрович, он же Вовка, пацан лет десяти, несется по пустырю за старыми домами. Он гонит облупленный футбольный мяч. Он в стае таких же пацанов рвется к воротам противника, он мчится во весь дух своего гутаперчивого детства, не волнуясь, что заболит сердце или заколет где-то в печенке, что назавтра наступит перетренировка и клетки тела устанут… Нет, он бежит, дыша полной грудью, и сто потов с него сходит, и час, и два, и пять, и вечность они могут играть. И не заботиться о каком-то внешнем впечатлении: в обтрепанных брючках и стертых кедах – прошла сказка. Сказка детства…

И вот уже другой футбол, тот, в который он никогда не играл. Но очень хотел бы. Хоть раз. Особенно, когда сиживал на трибунах стадионов и смотрел, как играют профи. Молодые, здоровые, тренированные ребята. И ему бы так. Потому что тот пустырь в его детстве быстро застроили и играть стало негде. А потом пошла взрослая жизнь, замкнутая в своем мелочном пространстве, и мечты… Да мало кто о чем мечтает! Не мечтал он лишь работать в штамповочном примитивном цехе ради жалкой ничтожной зарплаты…

…Но вот он бежит по зеленому полю – молодой, сильный, накачанный парень. «Володя-я! Дава-ай!!!» – гремят трибуны. Финт, финт, еще финт! Он обыгрывает самого Пеле! «Го-о-ол!!!

А-а-а!!!» – взрываются трибуны.

… Вот он несется по огромнейшему полю планеты Футбола. Вся планета – стадион. Сегодня играет Галактика № 1 с Галактикой № 2. Владимир, впрочем, здесь он совсем не Владимир и даже не ч е л о в е к, взлетает над полем, пронизывает несколько измерений, и…

В комнату врывается Вероника. За ней впархивает… странное существо. С четырьмя головами, четырьмя ногами и хвостами. Очень похожее на курицу.

– Не пугайтесь, – говорит «курица». Я просто курица в четырех измерениях…

– Я… я… я разбила яйцо над сковородкой… и вот… оно… она… – заикается бледная Вероника и опускается без сил на диван, рядом с дочерью.

Пораженные родители смотрят на дочь, догадываясь, то она в курсе всех этих экстраординарных событий, и не замечают, как из стены высовывается зеленая рука, хватает курицу и исчезает.

– Что… что это все … было? – спрашивает Владимир Петрович у дочери, с огромнейшим сожалением возвращаясь в реальный мир и с не меньшим удивлением регистрируя факт – что весь он мокрый от пота и все еще в пылу и жаре невиданной футбольной игры. – Ты должна нам все рассказать.

XXX

– Мне страшно, Володя, страшно! Почему, почему такое произошло именно с нашей семьей? С нашей дочерью?! – Вероника лежит, прижавшись к плечу мужа. Мягко освещает комнату ночной светильник. – По настоянию Вероники они не стали его выключать.

– А я… я, знаешь, рад, – слегка улыбаясь, произнес Владимир, не отрывая взгляда от телевизора. Весь вечер он ходил возле него, щупал, хотел, чтобы Олька еще раз включила его, но Вероника запретила – слишком много впечатлений для одного раза.

– Рад?!

– Да. Со мной что-то в последнее время происходит. Может быть, это приближение знаменитого возраста? Тридцать три… Я чувствую – осязаемо чувствую, что превращаюсь в д р у г о г о. Или в самого себя – настоящего…

– Ах, говорят, что многие к сорока становятся мистиками.

– Нет-нет, все это неправда и неправильно – про мистику. Просто в определенном возрасте в к л ю ч а е ш ь с я и просыпаешься. Вспомни, в детстве, разве нам не казалось – так отчетливо и явственно, что сказка, сказочный мир, он где-то рядом, лишь протяни руку или… или как-нибудь необыкновенно подумай и прикажи – и оживет картинка с драконом или царевной-лягушкой. Но в нас с первого мига рождения вводили и вводили обыденные примитивные пресные правила бытовой жизни: нужно думать и делать только так и не иначе. Но может быть существует какая-то совсем другая п р о г р а м м а? По которой совершенно естественно, например, летать и проходить сквозь стены?

– В каждом мужчине навсегда остается ребенок. Я тоже в детстве очень любила сказки. А потом поверила в литературу. Но… ты прав. Включаются все эти фазы: какая девочка не мечтает о мальчике, который бы увидел бы в ней женщину. И дальше, дальше: размножение, семья, быт. А сказки уходят…

– Да, и мы не даем себе труда и времени хотя бы иногда оглянуться вокруг: вот висит раскаленная лампочка – Солнце, откуда оно? Вот наша квартира – Земля, откуда она? Космос, в котором убери лишь один атом водорода – и Вселенная разрушится, почему такая стабильность у нее? Все вокруг и сами мы – разве не сказка? И даже если не задавать себе этих вечных вопросов: кто мы, откуда и куда, то все-таки надо помнить, что мы живем в с к а з о ч н о й м а ш и н е. Да, какой прекрасной могла быть жизнь, если бы могла… Ты знаешь, у меня всегда, с детства было предчувствие, что именно мне повезет и меня приобщат, ну хоть немного, к тайне, к истинной сказке. Если бы ты только могла представить, в к а к о й футбол я играл сегодня, какие физические возможности мне п о з в о л и л и ощутить! Такие способности разовьются у человечества, может, через миллиард лет, а я их испытал сегодня! И этот запах свободы и бесконечности…

– Но это же всего лишь иллюзия!

– А курица? Тоже иллюзия? И Олька летала. Да что такое иллюзия, в конце концов? Иллюзия сон или иллюзия – жизнь? Ты летаешь во сне?

– Я? Ну, иногда, когда сильно устану днем. Но я низко летаю, над самым полом.

– Не расстраивайся, будешь летать выше. Полеты во сне с годами прогрессируют. Знаешь, я тоже начинал летать над самой поверхностью земли. Мне много лет снился один и тот же сон: я поджимаю ноги и сидя лечу сверху нашей улицы, я там жил с родителями – на верху холма, улица покрыта была булыжником, и я поднимаю ноги и лечу сверху над булыжником, мимо военкомата, детского парка… Всегда одно и то же место. А потом стали сниться другие места и я летал уже на спине, вперед ногами, я ими рулил. Всегда хотелось подняться повыше, но поднимался лишь до уровня фонарных столбов и всегда боялся задеть провода. А вот совсем недавно я начал летать как птица – животом вниз, с распахнутыми руками. Но руками не машу, а лечу лишь усилием воли. И когда хватает сил, поднимаюсь уже к облакам. Только страшновато – высоко, голова кружится.

– Ты так рассказываешь, как будто летаешь в действительности.

– Вот именно. Понимаешь, каждый раз, когда я летаю во сне, а это нечасто, несколько раз в году, и вот такой сон – необычен. Он как самая-самая явь. Я просыпаясь с ощущением р е а л ь н о г о полета.. Может быть, все совсем не так просто, как нам видится, кажется, чувствуется, а? И сказки – вот они, рядом?

– Может быть, ты прав. Знаешь, у нас в редакции… Читаешь десятки, сотни рукописей. И одно и то же, одно и то же! Любит – не любит, плюнет – приголубит. Ну, еще, конечно, политика, социальное. Но – все одно. Иногда кажешься себе кем-то посаженной в грядку морковкой. Не шевельнуться, не колохнуться ни туда, ни сюда, везде такие же морковки, такие же крохотные квартирки, стандартная мебель, нет-нет, я не в укор тебе! Просто жизнь слишком одновариантна и… мелка. Да и те, кто нагребает миллионы… В конце концов и они все в том же замкнутом круге своего уровня, конечно. А простым бедным смертным остается лишь для разнообразия передвигать дешевенькую стандартную мебель.

– И понял я, хоть это и старо,

Что лучшего придумать мы не можем:

Поиск по сайту: