Ловец в тенёта птичку заманил ... Подёргавшись и выбившись из сил,
Взмолилась птаха пред своим ловцом, Назвав его "Великим Мудрецом",
Она сказала: "Что тебе за прок? Во мне ведь мяса – на один зубок!
Тебе же в прошлом толпы поваров Зажарили стада овец, коров,
Но гору мяса съев, ты всё ж не сыт! Мной ли заглушишь зверский аппетит?
Ужель моя ничтожнейшая плоть Твой вечный голод сможет побороть?
Но коль на волю выпустишь меня, То сытым станешь с завтрашнего дня –
Такие мудрые советы дам, Что в пользе скоро убедишься сам.
И в кулаке твоём, свидетель Бог, Я первый прочирикаю из трёх,
Второй прощебечу я со стены - Он помогает людям, что бедны.
А третий от меня получишь дар, Когда взлечу я на большой чинар –
Источник тени дома твоего, Но больше не скажу я ничего!"
Ловец кивнул и выслушав совет: - "Не верь, когда услышишь явный бред!"
Задумчиво разжал большой кулак ... И с радостью поняв: "Да он - простак!",
На глиняную стенку пташка прыг, Там прочирикала: "Не слушай прощелыг,
И не жалей о том, что потерял! В зобу моём лежит огромный лал,
На дюжину дирхемов** тянет он, Такого не видали испокон,
И ты бы стал несказанно богат, Не упусти так глупо этот клад!"
Завыл ловец, как хор глухонемых, Так бабы воют в муках родовых: - "Дурак я - упустил такой улов!" - "Напрасны два совета, птицелов," -
Чирикнула пичуга: "Разве нет? Не верить в откровенный, явный бред,
И не жалеть о том, что упустил! Я ж так мала, что из последних сил
Ввысь мне не утянуть один дирхем, Я вешу меньше, чем такой ярем!
Как дюжину смогла б вместить внутри?" Опомнившись, ловец ей крикнул: "Три
Совета дать мне обещала ты!" Давай последний и лети в кусты!"
Вспорхнула птичка на большой чинар, Пропела: "Не ори, тут не базар!
Раз ум не просветлел от первых двух, Ты к третьему совету будешь глух.
Но раз пообещала, не совру – На стоит штопать глупости дыру;
На стоит засевать солончаки; На стоит, здраву смыслу вопреки,
И дурня пичкать мудростью веков, Каким он был – останется таков!"
И, мелодичную рассыпав трель, Умчалась вдаль – за тридевять земель.
_____________________ * С разрешения правообладателей использованы фрагменты существующих переводов этой поэмы на русский язык, сделанные Г. Ашкенадзе, В. Державиным и Н. Гребневым. – Прим. перев. на русск. яз. ** Дирхем (от греч. "драхма") – араб. мера веса равная 3.125 гр. – Прим. перев. на русск. яз.
Меснави (4, 2244 – 2264)
ГОНИ ДУЭНЬЮ ПРОЧЬ
Весь легион существ во мне Персты прикладывал к устам, Взывая к полной тишине, Шепча мне: "Ш-ш-ш! Потише там!"
Молчанье – это океан, А речь твоя журчит ручьём. Ты океан услышишь сам, И всё возьмёшь, что было в нём,
Когда, себе настроив слух, За собственным журчаньем Ты внемлешь низкий гул вокруг – Глубинных вод молчание.
Твои банальные слова, Как нежной пены пузыри, Полопаются все, едва Волна накатит, посмотри.
Но, булькнув, эти пузыри Забрызгивают нам глаза, И блёкнет нежный цвет зари, Тускнеет неба бирюза.
* * *
Не будь с Возлюбленной втроём, Останься с Ней наедине! Язык-дуэнью гнать дубьём, Двоих достаточно вполне.
Когда ты Ей глядишь в глаза, То никчему любовный бред, Записочки – лишь тормоза, От сводни будет только вред!
Собранья писем про любовь, Что на базарах продают – Не перечитывай их вновь, Напрасен будет этот труд.
Они полезны новичкам, Но те, кто повидал Её, Трепать не станут дурачкам Про сокровенное своё.
Когда сидишь с одним из них, Будь неподвижен и молчи, Пока, рыдая, не поник, Он на плечо твоё в ночи.
Но вот тогда тащи уж сам Слова из ножен, будто меч, Как делает наш друг – Хусам*, Стараясь и меня вовлечь.
* * *
Хусам, ты – Солнечный наш Луч! Гляди, пытаюсь я молчать, Прошу тебя, меня не мучь, Не заставляй болтать опять!
Ответь на мой вопрос, Хусам: Зачем тебе мои слова? Когда в Присутствии ты сам, Всё остальное – трын-трава!
Быть может, надо поступить Мне, как поэт Абу Нувас, Сказавший: "Надо мне налить Вина, чтоб о вине был сказ."
Лей, пусть мне кубком будет рот! Но что ещё за сатана? Вдруг ухо, сделав поворот, Сказало: "Я хочу вина!"
Брось, ухо, глупые мечты! Тебе я подарю тепло. Рот выпьет, покраснеешь ты ... Но ухо шепчет: "Тяжело!"
_________________________ * Хусам (араб.) – букв. "меч". – Прим. перев. на русск. яз. ** Абу Нувас (762 - 816) – великий арабский поэт, который прославившись песнями, был вызван халифом Гаруном аль-Рашидом в Багдад, жил во дворце, в большом почёте. – Прим. перев. на русск. яз.
Меснави (4, 2061 – 2063, 2065 - 2080)
ВОСПОМИНАНЬЕ
Если имя твоё упомянут при мне, Иль рыдаю один по тебе в тишине, То любовь в моём сердце тотчас воскресает, Но шевелится тихо, как будто во сне.
Рубайат # 0547, Исфаган # 0860, Арберри стр. 153а
ЛЮБОВНЫЙ СЕКРЕТ
Скоро закончится краткая служба Господня. В лики друг друга глядели всегда; и сегодня. Как мы любовный секрет свой не разболтали? Рты мы замкнули, очам же не надобна сводня!
Раз бедуин, про реку Тигр не знавший, Принёс Халифу в дар воды пустынной. Халиф, ему про Тигр не сказавший, Благодарил, подарок приняв чинно.
Затем Халиф, блюдя обычай древний, Кувшин дирхемов дарит бедуину, Приказывая: "Пусть рекой кочевник Плывёт домой – раз пересёк пустыню."
Ведёт наружу стража бедуина, В врата иные - к водному вокзалу, И он, парализованный картиной Реки великой, плачет у причала.
И вымолвил кочевник полудикий: - "Я потрясён сей щедростью, ребята – За дар никчемный наш Халиф великий Меня почтил наградою богатой!"
* * *
Любой предмет на нашем белом свете – Кувшин, что полон знаньем и красою. Пускай вместить он и не сможет ветер, Иль реку, что течёт водой живою.
Своя вода из каждого кувшина Течёт на землю, добавляя блеска Жемчужно-атласным холмов вершинам, А золоту полей – игры и плеска!
Когда б увидел бедуин заране Хотя бы небольшой приточек Тигра, Не одолел пустыни б расстоянье С водой в кувшине мелкого калибра.
* * *
Счастливцы, что живут на бреге Тигра, В мистические входят состоянья, В воде священной душ очистив фибры, Кувшины побивают на прощанье.
И обретают битые кувшины Несказанное словом совершенство! Обломки их кружат в воде, как джинны, Испытывая вечное блаженство!
Но не дано узреть непосвящённым Пляс этих экстатических осколков. Не виден им и целеустремлённый Ток вод - себя способны видеть только.
Чтобы увидеть, достучись в Реальность, Войди в распахнутые настежь двери, Стряхни с крыл-мыслей пошлую банальность, Ввысь воспари, себе и сам не веря!
Меснави (1, 2850 – 2870)
ГЛАВА 19, "СТИХИ ОБ ИИСУСЕ"
"В Иисусе - всё народонаселенье мира" - Руми
ИИСУС И РУМИ
Между христианами и суфиями вообще, и Руми, в частности, прослеживается духовная преемственность. Например, в христианской церкви в Ширазе (Иран) на обеих пилястрах входной арки вырезано в камне следующее четверостишие* из Меснави: "Дом Господен"
Иисуса Дом – добросердечное собранье. На этой двери нет замка для запиранья, Войди, когда душой иль телом болен, Лекарство приготовлено заранье!
В образованной исламской среде (в особенности, среди суфиев) были распространены так называемые "израилиады" - собрания апокрифов, афоризмов, максим и назидательных притч, восходящих не к Корану, а непосредственно к иудео-христианской традиции. Иисус (араб. Иса) – самый популярный персонаж этих израилиад, выступает в них, как пророк "истинного единобожия" (т.е. ислама) и считается авторитетным источником Откровения. В некоторых суфийских школах традиционная формула ислама «шахада» - "Нет Бога, кроме Бога, и Мухаммед – пророк Его", заменялась на формулу "Нет Бога, кроме Бога, и Иисус – пророк Его."
В одной израилиаде изложена оригинальная онтологическая идея ислама: "Бог в тоске пожелал увидеть Свою Священную Самосущность, создал из Своего Света глину и превратил её в зеркало, в котором Он увидел Себя. 'Я, - говорит Иисус, - и есть тот Свет, а Адам - та глина' ".
Руми роднят с Иисусом гуманизм, открытость, милосердие, простота и доброта. Главным отличием этих двух личностей является то, что Иисус был по-человечески очень одинок, не имея ни жены, ни детей, ни наставников, ни близких друзей, но только учеников. У Руми же были и его учителя – отец, Бурханэддин и Шамс, и близкие друзья - тот же Шамс, Саладин и Хусам, и жёны, и дети. Но вот в отношении к слабым, бедным, больным, женщинам и детям у Иисуса и Руми - много общего.
Руми постоянно демонстрировал свою глубокую симпатию к слабым и униженным в том маленьком исламском городке 13-го века, каким была тогдашняя Конья. Вот несколько примеров, оставленных нам современниками.
Он всегда останавливался, чтобы поприветствовать и благословить ребёнка или старушку, прося у них ответного благословения. Видели, как однажды, Руми благословлял детей и какой-то босоногий мальчуган бежал через поле, крича издалека: "Подождите меня!" Руми дождался и поклонился ему, как взрослому.
В исламских странах существует закон, что служители неисламских исповеданий обязаны, завидев муллу (каким был и Руми), уступить ему дорогу и поклониться первыми. Руми постоянно нарушал этот закон и норовил поклониться священникам (и раввинам) первым сам, большее число раз и ниже, чем они ему. Он дружил с настоятелем загородного христианского монастыря св. Платона и иногда проводил там время (постясь по 40 дней подряд), полное философских и теологических дискуссий. Именно в христианском монастыре Руми написал свою знаменитую поэму о том, как мотылёк летит на свет свечи, не разбирая на каком окне она стоит – монастыря или мечети.
Видели, как Руми семикратно поклонился Христианину - армянскому резнику, в семье которого было горе.
Однажды, проходя по базару, Руми увидел, как идет рутинная казнь базарных воришек – им рубили руки. Один из них, греческий мальчик-христианин, взмолился к Руми о помощи. Юридически Руми никак не мог помочь этому сироте, приговор уже был вынесен судьёй, но Руми накинул на него свой плащ и ушёл. Авторитет Руми был так высок, что палачи отказались приводить приговор в исполнение, дело дошло до Великого Визиря, помиловавшего ребёнка. Потом этот мальчик пришёл поблагодарить Руми, принял ислам и стал одним из самых известных теологов. Всю жизнь он носил плащ Руми, постоянно его латая.
После смерти Руми проститься с ним явились лидеры и, главное, толпы прихожан всех исповеданий, представленных в столице Турции, включая христиан и иудеев – случай невероятный на похоронах муллы.
___________________________ * Это четверостишие вырезано на обеих пилястрах входной арки в христианскую церковь в Ширазе, Иран. Источник: Колман Баркс, "Сущность Руми", пролог Главы 19, стр. 201, Кэстл Букс, 1997 Письмо Колмана Баркса ко мне от 2007/01/09 с фотографией представительской карточки "Международного Союза Иранских Христиан", с текстами двух исходных полустиший на фарси и английском с указанием на Меснави, без номера. – Прим. перев. на русск. яз.
ПРИЗЫВ
Ты слышал призывы: "Восстань и иди!" Зачем отвечаешь: "Я болен, уйди"? Пусть даже ты умер, восстань и иди! Иисус среди нас, воскресай, а не жди!
Коль дух твой не станет наездником мощным, Осёл обернётся ужасным драконом!
Меснави (2, 1858 – 1860)
СВЯТОЙ И СПЯЩИЙ
Не жалуйся, когда суров мудрец, Но кланяйся! Поймёшь всё под конец!
* * *
Oднажды, ехал по степи пустой Верхом на ослике дервиш святой,
Вдруг под смоковницей он увидал, Что спит в теньке дехканин-аксакал,
Беспечно распахнув широкий рот, В который чёрная змея ползёт! Хоть всадник отогнать змею хотел,* И торопился он, но не успел.
А так как был он дервиш с головой, То спящего ударил булавой,
Взялся его нещадно избивать. Тот завопил, проснулся - и бежать,
Пока, битьем безжалостным гоним, Он не упал под деревом одним. - "О, добрый господин, ты надо мной Зачем так издевался, дорогой?
Ведь прежде не встречались мы нигде! О родовой не ведаю вражде!"
Там были груды яблоков гнилых. И всадник крикнул: "Ешь, проклятый, их!
Ешь дОсыта!" При этом сильно бил, И тот червивой гнили проглотил
Такое множество, что скоро вспять Проглоченное начал извергать. - "О повелитель! В чем вина моя? – Кричал несчастный, плача и блюя. -
Что причинил я милости твоей? О, пощади меня или убей!
Любой разбойник лютый никого Не станет мучить без вины его!
Да лучше бы мне прежде умереть. Чем страшное лицо твое узреть!
Да разрази тебя небесный гром! Воздай злодею, Боже, поделом!"
А всадник загремел ему: "Вставай! Беги по этой степи, негодяй!"
Страдалец под ударами бежал, Пока лицом на камни не упал.
И пищу из себя изверг свою И вместе с пищей - черную змею.
И ужаснулся - так была она Толста и безобразна и гнусна.
Он ниц пред избавителем упал И со слезами так ему сказал: - "Ты вестник милосердья, Гавриил! Ты сам Аллах, сошедший с трона сил!
Был мертв я, но меня ты увидал И новую мне душу даровал!
Как глупо всё, что я наговорил! Но почему ты мне не объяснил?"
- “Когда бы я принялся объяснять, Ты б стал наверняка паниковать,
И даже мог от страха умереть. Тебя спасли лишь булава, да плеть!
Ты помнишь, что поведал Мухаммед? - 'Не сообщаю вам врага примет,
Живущего у каждого внутри, Которого бегут богатыри.
Парализован всяк, его узрев - Бросает пахарь поле в самый сев,
И горожанин запирает дом, Никто не занимается трудом.
Не молятся, не слушают вождей, И тает воля к жизни у людей.'
Поэтому не мог раскрыть секрет, И плёткою моей ты был угрет.
Пока тебя я бил, не раскрывал Всего, чем обладаю, аксакал.
Того, что я способен, как Давид**, Рукою смять железо в нужный вид.
И выпавшее из крыла перо Могу обратно я воткнуть хитро.
Невидим Бог, хотя не нелюдим, Умрём, коль на Него мы поглядим!
Мы истины не знаем до конца, Поскольку слабы у людей сердца.
Ведь расскажи тебе я про змею, Забило б яблоком гортань твою!
Ты б задохнулся, вырвать бы не смог, И умер в муках бы, но милосерден Бог!
Увидев состояние твоё, Осла погнал я, тыча остриё.
И всё то время, что тебя я бил, Я в сердце молча Господа молил
Помочь тебе в перенесеньи мук! Жалеть и объяснять не мог я, друг!"
Спасённый, молвил, на колени встав: - "Как мне восславить мудрость, что стремглав
Несётся помогать тому, кто спит? Пусть Бог тебя за то вознаградит! Как мать ребенка, ты меня искал! А я, как мул, от палки убегал.
Блажен идущий бедственной тропой, Коль по дороге встретится с тобой!"
Меснави (2, 1878 - 1929)
БЕГСТВО ИИСУСА
Однажды, помчался Иисус вверх по холму, Апостолы следом, а зачем, не поймут.
Иисус озирался, будто в страхе бежал От убийцы, занёсшего острый кинжал.
Запыхавшись, Иисуса апостол спросил: - "Кто же так напугал Тебя, Господи Сил?
Погони ведь нет, отсюда видать далеко." А Иисус лишь молчит в ответ, да бежит легко.
Бежали они так с хОлма на холм, по жаре, Апостолы ноги стёрли до волдырей,
Отстав, закричали вслед Ему ученики, Ко ртам развёрстым поднося обе руки: - "Ответь, не Ты ли мёртвых при нас воскрешал?"* - "Я!"
- "Ответь, не Ты ли глиняных птиц оживлял?"* - "Я!"
- "Объясни, кто же смог Тебя запугать так?" Остановился Иисус и ответил им:"Враг!
Когда Имя Великое произношу Над ребёнком слепым, зренье даю слепышу!
Когда над мёртвым телом Его говорю, Оживает мертвец! Мытарю и рыбарю
Вечные тайны души объяснить могу! Каменной плите скажу – треснет и ни гу-гу!
Но напрасно терял Я часы, даже дни С любовью беседуя с теми! Могут они
Насмехаться, забрав человечье тепло! Даже Имя Великое Мне не помогло!
Эти люди – как камни! Сломаешь – станут песком, На нём не вырастить сад, не поставить дом.
Болезни людские – поводы милость дать, Но не та сердца каменная глухота! Мать
Злобы, насилия и безбожия мать. Вот чего Я бегу. Бессильна там благодать!
Подобно тому, как выпивает жара Воду из глины, что мягка, покуда мокра,
Так, капля за каплей, сушит этих глупцов Страх перемен, превращая в живых мертвецов!
Тает и испаряется в них благодать, Не могут молиться и милости дать или взять!
Воруют циники душ тепло у людей, Как камень ворует тел тепло, лиходей!
Камень их душ слеп, не видит солнца лучей, Бессильны тут и любовь и потуги врачей!"
* * *
Но на деле, людей не избегал Иисус, Бег Он применил лишь, как учебный искус.
____________________ * Kоран (3 : 49) "Я сотворю вам из глины подобие птицы, подую на него, и оно станет птицей... Я исцелю слепого и прокаженного и оживлю покойников." – Прим. перев. на русск. яз.
Меснави (3, 2570 – 2598)
НАРОДОНАСЕЛЕНЬЕ МИРА
В Иисусе – всё народонаселенье мира, В Нём – сущность света, плотных тел, эфира! О правоверные, зачем вы пьёте горечь, А не шербет из этого потира?
Рубайат # 1081, Исфаган # 1091
ГРЯДУЩЕГО НЕТ
Влюблённый уверен, что поиск Любимой – Процесс уникальный и неповторимый.
Влюблённый неправ - от феллаха до шаха. Нет в мире искателей, кроме Аллаха!
А истина в том, что людское исканье - Всего лишь случайное в мире блуждание!
Блуждаем по миру сему, иль иному, Неважно - блуждаем по Отчему дому.
Миры эти оба – внутри гиперсферы, Как небо прозрачной ... Ученья и веры
Моё не должно оскорблять утвержденье, Нет догмы в нём, ереси или сомненья.
* * *
В чём смысл великого чуда Иисуса? В деяньях? В словах? В отклоненье искуса?
В пророчествах нам? Тем, кто после пребудут? Нет! Сам Иисус – это главное чудо!
Иисус даровал вечной жизни дыханье, Из дали времён чую благоуханье!
Но Царство Иисуса отсюда далёко, Вперёд забежишь, станет вмиг одиноко.
* * *
Тянуть тебя может во время движенья Назад посмотреть, чтоб увидеть явленья
Прошедшие, в свете явлений текущих, Но, как ни вертись, не увидишь грядущих!
Коль сможешь поверить: "Грядущего нету", Оно исчезает, по мненью аскетов.
А тот, кто способен забыть треволненья О мире грядущем – святой без сомненья!
Я ж следую Шамса благому совету, Что "прошлого" нет и "грядущего" нету.
* * *
Раб, милостей жаждущий от господина, Целует ладонь ему, гнёт свою спину.
Целуй же, мой милый, ладони себе лишь, И милуй раба, что с другими ты делишь!
Несчастный имеет хозяев немало, Но сколько из них его горю внимало?
Все дервиши – люди и свойства людские Имеют как добрые, так и плохие.
А тот, кто лишён этих свойств половины, - Исчадие ада иль ангел невинный.
Не место такому в сей грешной юдоли, А боль – это лучшее средство от боли!
Когда ты почуешь себя не на месте, Ищи своё место, с собою будь честен!
Найдя его в сердце, прими без протеста, Ведь сердцу такому в сём мире нет места!
Диван Шамса Тебризи # 0425
ГНЕВ БОЖИЙ
Однажды учёный спросил у Иисуса: - "Поведай, раввин, что страшнее всего?"
Спаситель ответил ему без искуса: - "Гнев Божий, мой друг, нет щита от него. От Божьего гнева всё в мире трясётся, Его опасаются даже в аду." - "Кто же от Божьего гнева спасётся?" - "Лишь тот, кто на гнев свой накинет узду."
Меснави (4, 0113 - 0115)
ГЛАВА 20, "В БАГДАДЕ ДРЕМЛЮТ О КАИРЕ"
"Ещё немного поучений" - Руми
О НЕВИДИМОМ БАГДАДЕ
Вот ещё несколько больших поэм из Меснави – шеститомника "духовных куплетов" содержащего 25,000 стихов (!), которые Руми диктовал своему другу, ученику и писцу Хусаму Челеби, начиная с 1260 года и до самой смерти в 1273 году. По преданию, эти поэмы диктовались во время их совместных прогулок по Конье или по виноградникам соседнего Мирама. Хусам был любимым, талантливым учеником и Шамса и Руми, был намного моложе Руми и стал шейхом ордена Мевлевия после смерти Руми.
Именно Хусам убедил Руми начать работу над Меснави, поэтому Руми называл Меснави "Книгой Хусама" и посвятил ему там несколько поэм. Считается, что суфию следует читать Меснави подряд, но существует и тайный порядок чтения - "путь Хусама". В Меснави вошли притчи из корана, народные сказки, анекдоты, всё шло подряд, без пробелов, всем рыбам разрешалось плавать в этой плавной, могучей реке, не имеющей аналогов во всемирной литературе.
Меснави – дворец с зеркальными стенами, отражения повсюду и всё, что отражается – мы сами. Другие отражают нас. Эти истории текут, как трагикомедия под тихую джазовую импровизацию. Появляются и исчезают комичные туалетные работники, банщики и пронырливые служанки, судьи, неосторожные возлюбленные и монархи показывающие нам наши собственное лицемерие и скрытые грешки.
Целое всегда заставляет части вступать во взаимоотношения. Полировка зеркала привносит в картину новые детали, увидев которые, мы не всегда можем быть уверены, что происходящее на наших глазах не происходит с нами самими.
Есть притча о корове, прошедшей через весь красивый Багдад, но увидевшей там только клочки сена и арбузные корки. Так и некоторые люди, объездившие весь мир, но рассказывающие только о том, как их пытались обсчитать в трактирах.
СЛЕДУЙ ЖЕЛАНЬЮ
Расчехляй барабаны! Бей в гремящую кожу, Надо жить, как цыганы, А не гнить, как вельможи!
В чистом поле вбей стяги, И не будь слишком робким. Знают только бродяги Эти тайные тропки.
Выпей полную чашу! Что ж ты лик долу клонишь? Пей! Пусть сердце запляшет, Или голову сломишь ...
Пей, покуда есть силы, Если ж в горле застряло, Перережь его, милый, И начни всё сначала!
Если очи не могут Видеть этой картины, Слепнут пусть, ради Бога, Не увидев Любимой!
* * *
Не могу жить без Друга, Измотало желанье, Боль, предчувствье недуга, Помраченье сознанья!
Невозможность быть вместе Нагнетает тревогу, Не могу ждать на месте, Сильно тянет в дорогу!
Ведь желанья, я знаю, Исполняются только Тех, кто ходит по краю, И не дрейфит нисколько!
Все, кто молит и страждет Выпьют чашу дороги, Хоть случается жажду Утолить на пороге ...
Открываются очи Только после ухода, Нам невиден источник Чуть журчащий у входа.
Меня гонит на поиск Страсти жгучее пламя, И я не успокоюсь Болтовнёй и делами!
Я пройду сквозь туманы Бела света до краю, И искать не устану, Пока всё не узнаю!
* * *
Правда существованья Так далёко укрыта, За горами страданья, И дорога забыта!
Много глупых ошибок Совершает влюбленный. Ошибаясь, будь гибок, Как искатель учёный.
Путь не прям, а извилист, Неизбежны ошибки, Но осилит, кто жилист, Не боится ушибов.
Но пройдя все зигзаги, Дотянувшись до цели, Признаются бродяги: - "Коль глаза б не глядели
По бокам, я б дорогу Настоящую вызнал Уж давно бы, ей Богу!" Что же, очи капризны?
Нет, неправы ребята - Знанье опыт приносит. Очи не виноваты. Время сеет и косит!
* * *
Помнишь, был за халву шейх Должен деньги ребёнку? Долго ныли кликуши, Сам мальчишка выл тонко,
Но потом долг был всё же Кредиторам уплачен. Так повсюду – вельможи Тоже ноют и плачут,
Потому, что боятся За своё положенье. И купчине не спится, Коли сделал вложенье.
Коль послал караваны, Возвратятся ль? Не знает. Даль покрыта туманом ... Кто найдёт, кто теряет.
Долг забытый внезапно Вам должник возвращает, А проект поэтапный Вдруг несчастье срывает.
Испытанья крутые Прочит нам провиденье: То надежды пустые, То с врагами боренье.
Для того ты растерян, Поражён и подавлен, Чтобы вырасти вере В то, что мир наш – направлен.
Вере в то, что невидим Мир иной. И оттуда Нам является жизни Непонятное чудо!
Тот мечтал стать военным, Вырос, стал ювелиром, Не бойцом дерзновенным, А спокойным банкиром.
* * *
Как узнать, что приблизит Исполненье желанья - Друг нежданно унизит? Счастье или страданья?
Лень? Работа? Ученье? Приближенье кончины? Наслажденье? Мученье? Иль другие причины?
Жду, томлюсь и метаюсь Обезглавленной птицей. Дух покинет, я знаю, Тело. Это случится.
Вот когда – неизвестно ... Но желанье лазейку Ищет страстно и честно!
Meснави (6, 4167 – 4205)
МОЛЕНЬЕ
Пророк сказал, что истинный искатель Как лютня должен быть опустошён. Тогда молитвы музыку Создатель Вкушает, наслаждением упоён!
Щедрее пустоты угодий нету, Коль лютне в тулово набить тряпьё, С ней менестрель не станет петь куплеты, Но навсегда отложит прочь её.
Будь пуст, не наполняйся ерундою, Раз хочешь заниматься ремеслом, Которого нет слаще под луною – Собой творить Божественный псалом!
Как сладостно касанье Этих пальцев! Чтобы тебя не бросила Рука, И не пополнил ты толпы скитальцев, Будь пуст, как небо, воздух, облака!
Будь пуст, чтоб удержаться в Этой длани, Меж пальцами, творящими миры, Вином НЕБЫТИЯ залей желанье, Прими НИГДЕ и НИКОГДА дары!
* * *
Дервиш, достигнувший опустошенья, Вопит от безысходности в тоске, Возносит вдохновенные моленья И бьётся, словно рыба на песке.
Такое пережил любой искатель, Горя в моленьях, как горит свеча, Кривясь от боли, бывший созерцатель Курится фимиамом, бормоча ...
А стон молитвы благовонным дымом Восходит к небу и, вдохнув его, Попросят Бога хором херувимы: - "Ответь на вопль чада Своего.
У этого молящего ведь нету На свете никого, кроме Тебя, Зачем Ты тянешь со Своим ответом? Ведь он скорбит и молится любя!"
Им отвечает Божий глас глубокий: - "Откладывая щедрость, Я ему Даю урок. Вам кажется, жестокий, Но посудите сами, что к чему:
Ведь именно нужда его арканом Приволокла в Присутствие Моё. Едва пролью бальзам ему на раны, Он примется за прежнее житьё.
Его опять поглотят развлеченья, Бессмысленная жизни пустота. Но вслушайтесь сейчас в его моленье - В нём лишь чистосердечья красота!
Пока душевная открыта рана, Способен чуять он чужую боль, И личный долг исполнить без обмана - Ему страдальца назначаю роль."
* * *
Не всякой птичке делается клетка - Мы часто держим в клетках соловьёв, Ворон же мы не заточаем, детка, Грай не похож на пение ручьёв.
Мы держим только тех, кто нам приятны. Представь, в пекарне очередь - толпа Из разных женщин, но одна опрятна, Красива, молода и не глупа,
Другие ж все – согбенные старухи ... Им пекарь раздаёт вчерашний хлеб И отпускает - пусть разносят слухи, Красотку ж он удержит, коль не слеп.
Влюблённый пекарь говорит: "Немного Постой, уж свежий хлеб почти готов!" Когда же вносят хлеб, он:"Ради Бога! Стой, вот подносы сахарных цветов!"
Он ищет способ удержать девчёнку: - "Послушай! Я хотел задать вопрос! Он важен! Только кончу работёнку, Возьми пока вот маслица из роз!"
* * *
Так и Любимую влюблённый молит, По-простоте не думая с испугом О тяготах им выпрошенной роли – Стать должен он слугой, героем, другом!
Meснави (6, 4211 – 4228)
В БАГДАДЕ ДРЕМЛЮТ О КАИРЕ, В КАИРЕ ДРЕМЛЮТ О БАГДАДЕ
В Багдаде жил некогда бедный мечтатель, Был добр к нему милосердный Создатель,
И в руки ему вдруг свалилось наследство, Но впал он на радостях в сущее детство,
По глупости быстро богатство транжиря. Как часто, ладони свои растопыря,
Наследники тратят случайные деньги - Чужую работу не ценит бездельник.
Так люди не ценят бесмертные души, Что даром досталось – корёжат и рушат.
Богатство, с покойным расставшись невольно, Наследнику глупому делает больно.
Вновь сделавшись нищим, впал дурень в унынье, Без пищи и крова, как сокол в пустыне,
Рыдая в отчаянье: "Боже, мой Боже!" Услышал вдруг голос:"Унынье негоже
Твореньям Моим в Мною созданном мире, Другое богатство тебе дам в Каире.
Иди же в Каир и найди там предместье, Приметы какого узнаешь на месте."
* * *
Багдадец не медля рванулся в дорогу, И долго влачился пустыней, тревогу
Мешая холодную с тёплой надеждой ... Но вот уже Нил распростёрся безбрежный,
И башни Каира украсили небо. Ободрился путник, но свежего хлеба
Умучал голодного сладостный запах, И он от отчаянья принялся плакать.
И как ему ни было горько и стыдно, Решил он поклянчить: "Ведь ночью не видно,
Что нищий не местный, а лишь иностранец, И щёки мои не покроет румянец."
Вот так его голод, и стыд, и гордыня Мотали, как клочья травы по пустыне.
Назад и вперёд, и в бока его било, И в славном Каире всё было немило.
Каир же, известное дело, огромен. Багдадец плутал средь причалов и домен,
Домов и мечетей, базаров, кладбищей, Пытаясь разжиться какой-нибудь пищей.
О месте гадая, где клад был обещан ... Как вдруг получает он пару затрещин
От стражников грозных ночного дозора, Не ждя совершенно такого позора!
* * *
Случилось же так, что ночных ограблений Явился в Каире таинственный гений
И в шайку свою он набрал отовсюду Людишек, способных на всякое худо.
В те годы и воры слыли мастерами И было их много глухими ночами.
Халиф же в ответ приказал своей страже Средь ночи с прохожим не чикаться даже,
Но сразу в кутузку доставить гуляку, И вором считался задержанный всякий.
Халиф был мудрец, ведь, врачуя заразу Змеиный укус разрезАть надо сразу,
Иначе погиб человек безнадежно ... Будь к телу любимому истинно нежным,
И палец руби, что змея укусила, Бывает любовь беспощадна, мой милый!
Нельзя оставлять преступлений без кары, Народ пожалей, а бандитов - на нары!
* * *
Итак, арестован багдадец дозором, А схваченный ночью считался там вором. - "Ты вор, сознавайся немедля, скотина!" Eго заушает огромный детина. - "Постойте! Не бейте! Хочу объясниться!" Багдадец заплакал, как будто девица. - "Ну что ж, oбъясняй, но давай покороче." В ответ ему стражник огромный рокочет. - "Молю вас, поверьте! Ведь я не преступник! И я не каирец, Аллах - мой заступник!"
Рассказом своим поразил он всю стражу - Про счастье дурное, наследства пропажу,
Про клад, что в Каире ему был обещан, До слёз он пронял тех простых деревенщин.
Он им исповедался искренне, честно, А, впрочем, вам всем тут конечно известно,
Что вера со страстью - ключи от той дверцы, Которою заперто всякое сердце.
А истиной страсти поток прямословный Подобен воде, но для жажды духовной.
* * * - "Я верю ему, как и все вы, ребята, Он честный бродяга, хотя глуповатый."
Сказал вдруг начальник ночного дозора: - "И я мог, как он натерпеться позора.
Я тоже услышал таинственный голос, От страха мой спутанный вздыбился волос.
Я послан был клад драгоценный в Багдаде, Отрыть и отдать неизвестному дяде,
В надежде на щедрое вознагражденье. Такое мне было, ребята, виденье!
Зарыт клад в таком-то конкретном квартале, На улице той-то, но в эдакой дали!
Ведь я не дурак, чтобы бросить в Каире Работу, семью, всё, что дорого в мире,
Слоняясь по немилосердному свету, С дурацкой надеждой на выдумку эту."
Назвал он и улицу ту, где в Багдаде Пришелец жил, слушавший в полном отпаде. - "Мне голос поведал," - продолжил дозорный, - "И имя хозяина дома. Позорный
Имел тот несчастный багдадец обычай - Сорил он деньгами, не зная приличий."
И стражник, всей правды не зная, беспечно Дал имя, а вы догадались, конечно,
Что имя совпало с прозваньем пришельца, Багдадского нашего домовладельца.
* * *
Тут вдруг осенила багдадца идея, Но вслух ей делиться со стражей не смея,
Сказал в своём сердце: "Находится дома Богатство, что ищем в чужих мы хоромах!"
И весь переполнившись радостью буйной, Как русло речное водой чистоструйной,
Он Богу направил своё восхваленье, Пульсацией каждого сердцебиенья!
И вот, что подумал багдадец счастливый: - "Бьёт рядом со мною источник бурливый,
Дарующий смертным энергию жизни! И я подвергаю себя укоризне
За то, что растратил бесплодные годы, Покуда не понял значенья свободы.
Вот так показал мне бессмертный Учитель Как глупо, бросая родную обитель,
Переться за счастьем своим на чужбину, Рискуя и зря искушая судьбину!
Ведь я удалялся лишь с каждым мгновеньем От цели, обманутый воображеньем.
Но Бог милосердный услышал рыданья И сделал уроком мне даже блужданье.
Он вывел меня на богатства дорогу, Потерю пути сделал доступом к Богу!
Моё заблужденье вспахал Он, как поле, И веру взрастил на неверья подзоле.
Царит равновесие в мире Аллаха: Нет зла без надежды, нет счастья без страха.
Есть противоядье для каждого яда, Для ада исчадья – сень райского сада!
Невидимым воздух соделал Создатель, Невидимо море Его благодати!
Недаром страсть с огнем равняют, Они материи одной.
Запомни, с ними не играют, Но жизнь без них, как сад зимой.
Страсть светит, страсть и ослепляет, Страсть греет, страсть испепеляет,
Страсть лечит, страсть же убивает, Страсть губит, страсть же возрождает.
Страсть хладно сердце растопляет, Младое - жжёт и пробуждает.
Страсть нас торопит, подгоняет, Страсть лень, усталость побеждает.
Страсть боль и страхи отсекает, Страсть робких в смелых превращает.
Страсть жизни время ускоряет, Страсть жизнь саму возобновляет.
Страсть грешну душу очищает, Страсть две души в одну сплавляет.
* * *
Борись с проказой безучастья, Жги язву страстью, страстью, страстью!
* * *
Но бойся имитаций страсти, Сиюминутных удовольствий, Что манят, как ребёнка сласти, И потакают своевольству.
Лишь отвлекут и помешают Закончить поиск этот трудный, Шепча заманчиво: "Я таю!" Страсть утоляя безрассудно.
И афродизиаков ложных Не пей! Нектар не разбавляют Настоем рытвин придорожных, Чиста струя его густая!
Меснави (6, 4302 – 4306)
УМРИ СМЕЯСЬ
Однажды, влюблённый взмолился Любимой: - "Любовь моя вечна и неугасима!
Тебя я люблю больше жизни, свободы, Тебе я пожертвовал лучшие годы,
Вставая до света, трудясь, голодая, На сон и здоровье свои невзирая!
Пожертвовал верой, надеждой, богатством, И звали деянья мои святотатством!
Пылал он, не зная - откуда то пламя Взялось, обжигая его язычками.
Он таял в огне и сочился слезами, Как свечка, горящая пред образами. - "Да, ты – молодец, потрудился немало," Любимая нежно ему отвечала. - "Но знай – все те вещи, что ты перечислил, Любви только ветки, цветочки, да листья.
Пусты звуки страстных любви деклараций, Раз ты заплутал средь её декораций.
Увы, ты не стал Настоящим Влюблённым, Пока не увидел любовного корня."
- "Что это за корень? Молю, мне поведай!" - "Уменье погибнуть во имя победы.
Ты внешнее только исполнил служенье. Ты жив, значит не было Мне всесожженья."
Случилась с возлюбленным метаморфоза, Смеясь, он раскрылся, как пышная роза,
На землю упал и скончался на месте, Как роза, в прощальном застывшая жесте.
* * *
Смех этот, влюблённому давший свободу, Был вечности даром его пред уходом.
Как солнечный луч, от луны отражённый, Услышал призыв к возвращенью влюблённый.
Вернулся домой он, к источнику света, Не взяв ничего, что им было согрето.
Лучи, отразясь от помойки иль сада, Чисты, им материи этой не надо.
У суфиев правило чтилось веками - Проверка учителя учениками.
Ждёт каждого мастера жизнью проверка, Портному проверка - костюма примерка.
Как вывесит мастер табличку на лавку, Так может сам Шах заказать безрукавку,
Оставив отрез из парчи драгоценной ... Тут сдохнет со страху обманщик презренный!
И Богу противна игра плутовская, Вино для Всевышнего - честность людская!
Болван-лицемер не вином, а кумысом Себя опьянил и метался, как крыса.
Приятелю врал: "Я в таком опьяненье, Что ты мне мешаешь вкушать наслажденье!
Я ключ с топором перепутать способен. Джунайдом*** я стал, Бистами*** я подобен!"
Но спрятать духовной не смог своей лени, И выползла мерзкая жадность из тени.
* * *
Постыдно - Халладжа** святое горенье Трескучим и глупым сменить говореньем!
Ожог от фальшивой горелки реален, И дружба сгорает, коль друг аморален.
Обманом нельзя лицемеров прожжённых За ночь переделать в дервишей влюблённых.
Обманщик и плут, лицемерьем живущий, Есть клоп-паразит, кровь общины сосущий.
Апломб, что безмерною наглостью добыт, Собой не подменит вам близости опыт.
____________________ * Сохбет (в суфизме) – сессия личного духовного взаимодействия между наставником и учеником. – Прим. перев. на русск. яз. ** Порог – дервиш (фарси). – Прим. перев. на русск. яз. *** Джунайд, Бистами, Халладж – знаменитые суфии. Баязид (Абу-Язид) Бистами - один из наиболее чтимых мистиков-суфиев IX в., признанный мусульманским святым, убит в 874 г. Бистами ничего не написал, но время сохранило много его экстатических высказываний. Например: - Как велика моя слава! - Я вылез из моей баязидности, как змея из кожи. - Я понял, что влюблённый, любимая и любовь – это единое целое. - Я и пьяный, и виночерпий, и вино. - Я выковал себя сам. - Я и трон и ступенька трона. - Твоя преданность мне сильнее моей преданности Тебе. - Я чистая таблица для письма. - Я видел как Кааба вращалась вокруг меня. Опыт Бистами – иллюстрация состояния "фана" – полного растворения в Боге. Когда всё сказанное человеком, сказано самим Богом. В медитации Бистами необычайно смело достигал глубоко-мистических духовных состояний. Его медитативный эксперименты уходили за пределы различий субъекта и объекта, и любых, приписываемых им атрибутов. Более тысячелетия в суфийских кругах сохраняются и высоко ценятся экстатические плачи Бистами. В произведениях Руми, Бистами часто упоминается вместе с Джунайдом, который проповедовал духовную трезвость, в той же степени, в какой Бистами проповедовал духовное опьянение. Джунайд сказал: "В трезвости утопает всякое опьянение, но нету опьянения, в котором утонула бы вся трезвость." Учителем Бистами на пути этого мистического опьянения был Абу Али аль-Синди, который не знал арабского языка. Бистами пришлось обучать своего духовного наставника арабскому, чтобы тот мог читать коран. В ответ аль-Синди обучил Бистами медитации. Бистами осуществил синтез исламского и индийского мистицизма в единое течение суфизма. – Прим. перев. на англ. яз.
Меснави (3, 0650 - 0702)
ШУТ - ПОСЛАННИК
Над шахом Термеза нависла однажды Угроза войны с Самаркандом. И каждый
Был день на счету. Шах посланца такого Искал в Самарканд, чтобы мудрое слово
Сказать как мулла мог, был предан и молод - Чтоб мог, презирая усталость и голод,
Скакать много дней с стратегической вестью, И чтоб обладал незапятнанной честью!
И Шах приказал огласить в своих градах О ждущих посланника щедрых наградах -
Невольниц, коней и садов пару дюжин, Почётных одежд, драгоценных жемчужин
Глашатай сулил кандидату в посольство, Плюс - пост при дворе и монарха довольство.
* * *
Далгак** – шахский шут, был в селе в это время. Узнав про призыв, он, вложив ногу в стремя,
Погнал ишака в город, как угорелый, Да так, что под ним пал ишак очумелый!
Вот в шахский дворец прибыл шут поздней ночью, Измотан, в пыли. Визирь, видя воочью
Шута в небывалом таком состоянье, И думая: "Знать, о большом злодеянье
Принёс шут властителю лично известье," Решает собрать всех министров вместе.
Вмиг паника жуткая двор охватила, А паника – это стихийная сила,
Когда началась, её не остановит Ничто – зверь опасен и жаждает крови!
И паника молнией пала на город, Проснувшийся полночью. Сон был распорот
Ножом беспощадной молвы всенародной - И нищий бездомный и муж благородный
У входа дворцового сбились в толпищу, Купчины чесали свои бородищи: - "Шут наш не в себе, то плохая примета! Война неизбежна и в небе комета!
Какое же это такое несчастье Могло так шута запугать в одночасье?
Шута, что смеялся над казнью публичной, Не мог даже Шах запугать его лично?"
Но шут лишь молчал и решительным махом Потребовал аудиенцию с шахом!
Сам Шах был напуган и молвил тревожно: - "Паяц, что случилось? Скажи мне неложно.
Клянусь, что тебе наказанья не будет!" Но шут захрипел и заплакали люди.
Какие б шуту ни давали вопросы, Он только сопел, да тянул палец к носу,
И мог прошипеть только слабое: "Тише!" Пока двор не смолк так, что муху услышишь.
Когда все затихли, грудным восклицаньем Шут дал им понять, что не может с дыханьем
Он сладить пока, и какое-то время Вельможи несли ожидания бремя,
Потея от страха, считали минутки. А шут, из которого сыпались шутки
Обычно такие, что Шах до упаду Смеялся над ними, любя клоунаду,
И мог, за животик схватясь, на ступени У трона упасть, подогнувши колени,
Молчал да сипел, как исчадие ада. Гудела покоев дворца анфилада
От шахского трона до главного входа - Гадали несметные толпы народа,
Друг друга от нечего делать пугая: - "На небе Луна появилась другая!"
- "Войну объявил нам правитель Хорезма, Машина в войсках у него камнерезна,
И дня не продержится крепость любая. Всем рабство готовит судьба наша злая!"
- "Далгак, не томи! Расскажи без утайки, Что ждёт нас – погибель, грабёж и нагайки?"
Тут шут, наконец, успокоив дыханье, С неспешною важностью начал посланье: - "О, Шах величайший! Узнал я случайно, Что ищешь посла в Самарканд ты отчаянно,
Такого, что мог бы скакать он с неделю Без сна и без отдыха в мягкой постели!"
- "Да! Дальше-то что?" Шах спросил разражённо. - "Весь день я скакал, чтоб сказать унижённо -
Шах! С этим заданьем не справлюсь я точно!" - "Ты поднял столицу мою среди ночи
Чтоб новость вот ЭТУ сказать мне, несчастный?!" - "Да, я уж состарился, Шах мой всевластный,
И сил мне не хватит на это геройство. Прости же невольное мне беспокойство,
Но ты на поддержку мою не надейся!" Тут со смеху рухнули даже гвардейцы!
* * *
А ты, дорогой мой, смеёшься напрасно! Ведь многие, требовали громогласно
Признанья претензий на поиск духовный, А сами в шутовских проделках греховны!
Представь, в своём доме жених ждёт невесту, Все мечутся, не находя себе места,
Жених поглощён подготовкой к банкету, А в доме невесты не знают про это!
Жених всю прислугу задёргал вопросом: - "Есть новости?"- "Нету."- "Oстался я с носом?"
Eму отвечают опять: "Неизвестно." А он суетится, ему ж интересно!
Он пишет и вдаль посылает посланья Про чувства, намеренья и пожеланья,
Но вряд ли доходят они до Любимой ... А ты как с Ней связан, друг высокочтимый?
________________________ * Термез – город-порт на Аму-Дарье, в Узбекистане, около Афганской границы. – Прим. перев. на русск. ** Далгак (фарси) – дурак, клоун. – Прим. перев. на русск.
Meснави (6, 2510 – 2554)
КОТ И МЯСО
Жил в давнее время мулла небогатый, На женщине скверного нрава женатый*.
Жена его не соблюдала приличий – Частенько она, нарушая обычай,
Съедала всю пищу, что в дом приносил он, Врала постоянно и выпить любила.
* * *
Oднажды, мулла очень важного гостя Позвал и, жену для порядка чехвостя,
Наказывал ей не съедать угощенья, Но ждать терпеливо его возвращенья,
А сам устремился вельможе навстречу, Оставив все яства с женою ... Замечу,
Полгода копил он и прятал монету, Чтоб гостю купить угощение это -
Шашлык из ягнёнка и редкие вина. Мулла добежать не успел и до тына,
Как жёнушка шасть к дастархану и стала Распробывать. Тютельку, мало помалу,
Шашлык целиком был проглочен бабёнкой, А жажду вином залила она тонким.
* * *
Когда же вернулся муж радостный с гостем, Сказала жена:"Вам остались лишь кости!
Любимец твой - кот уничтожил всё мясо, И пролил вино, но не стукнуло часа
Закрытья базара, коль ты при монете, Лети на базар – не забудь о шербете."
Муж взвесил кота - было пять фунтов ровно, И наглой жене заявил хладнокровно: - "Я пять фунтов мяса купил на базаре, И ровно пять фунтов осталось в сей паре -
В коте с шашлыком. Если это мой котик, То где мой шашлык? Чем твой вымазан ротик?"
* * *
Скажи-ка, коль дух ты, то где твоё тело? А коли ты – тело, где духа пределы?
Но нас не тревожат такие дилеммы, Мы знаем - там обе субстанции, где мы!
Вот колос пшеничный – в нём стебель и зёрна, И то и другое дехканина кормит.
Божественный Жнец нарезает нам оба - И стебель и зёрна для нашей утробы.
Но только те зёрна, что пахарь на тризне Хоронит в земле, вновь воскреснут для жизни,
Во тьме под землёю, на свете, с ветрами, Пшеница двумя обладает мирами.
Резвясь среди жизни роскошного пира, Запомни, ты – житель нездешнего мира.
* * *
Есть видимый мир и невидимый тоже, И свойствами эти миры не похожи.
Поливка водой, посыпание прахом Главы человечьей не кончится крахом,
Но если прах мягкий смешаешь с водою, То твёрдый комок угрожает бедою.
Смешенье субстанций способно и грязи Придать необычные свойства и связи.
________________________ * Эта притча известна во многих списках, в том числе, как один из анекдотов о Ходже Насреддине. – Прим. перев. на русск.
Meснави (5, 3409 – 3429)
НЫРЯЙ В ОКЕАН
На меня не гляди, Надо мною вода. Что грядёт впереди? Где моя борода?
В Океане тону, И не помня себя, Опускаюсь ко дну, Я лицо теребя.
Там на суше – капкан, Не жалей свою плоть И ныряй в Океан, Даст спасенье Господь.
* * *
Бог, спаси вон того, Чьи надменны усы, На лице – торжество, А в душе – воют псы!
Как он мог, Божий сын, Вдруг отринуть Отца? Ныне рвёт он власы - Совесть жжёт подлеца!
Отреченья плоды Пожинать предстоит Целый век! Знак беды Словно в зеркале зрит
Шейх в железном кольце. Тщетны будут труды Богача во дворце – Все сотрутся следы.
Не найдёт бородач В своём крепком дому, Что дитя, хоть ты плачь, Вмиг разыщет ему.
* * *
Грязь хотений твоих - Завитки бороды, Ты запутался в них, Как остатки еды.
Но ведь ты - не отброс! О тебе жемчуга В ложеснах цвета роз Дремлют тут, на лугах
Плавных водорослей, Глубоко под водой, Средь безмолвья морей! Здесь тебя ждёт покой ...
Так, давай же, скорей Сам нырни в океан! Здесь не нужно дверей, И не нужен обман,
Иерархий тут нет, Не нужны словеса, Этой жизни секрет Не смогу описать!
Нет здесь связей земных, Все стихии – Одно, Нет блужданий тупых, Жизнь иль смерть - всё равно.
* * *
Выбор очень простой - Иль стой и болтай, Или, выбрав покой, Замолчи и ныряй!
Или с тем подружись, Чей раздвоен язык - И со змеем водись, К двум мирам он привык.
Возле другов своих Шумно бей в барабан, Подари этот стих, Стань мистерией сам!
Возле розы – запой, Как весной соловей! Возле вора – укрой Своё злато скорей.
Будь спокоен с людьми, Что живут в двух мирах, Тон разумный возьми, Не показывай страх.
Твои тропы прямы, Путь пройди до конца, Очищая умы, Полируя сердца.
Меснави (6, 2019 - 2033)
ШЕЙХ ХАРАГАНИ И ЕГО ЖЕНА
Историю эту, клянясь на коране, Поведал мне суфий, что знал Харагани*.
Однажды, явился из Афганистана Дервиш начинающий, без каравана,
Один, он пришёл повидать Харагани, Ужасных изведав в пути испытаний.
Пришёл без дорог, чрез пустыни и горы, Для сна забиваясь в звериные норы ...
Но я пропущу всю дорожную тему, Дабы не затягивать эту поэму.
* * *
До цели доводят и сбитые ноги. Вот юноша, стоя на самом пороге,
Стучит деликатно в дверь скромного дома, В ответ из окошка, похожа на гнома,
Вылазит старуха, исчадие ада, И рявкает: "Что тебе, дурень, тут надо?"
- "Есть дело до шейха священной особы." Ответил на грубость ей дервиш без злобы. - "Ха-ха! Полюбуйтесь на это почтенье!" В ответ он опять получил униженье. - "Неужто в дыре, ты припёрся откуда, Нет дела серьёзнее? Иль словоблуда -
Тебя, из дыры этой гнали метлою, И люди плевались, кидаяясь золою?
Иль тольго бродяг порождает твой город? Иль чёрт притащил тебя силой за ворот?"
Она так паломника долго ругала, Мне не передать всё, что ведьма сказала. - "Нет, я не уйду, не увидевши шейха!" Настаивал юноша. - "Чтоб тебя змейка
Ужалила пёстрая – ужас пустыни! Все дервиши – дурни! Народ золотыми
Не платит за вымыслы ваши пустые, Вы прётесь сюда, как душевнобольные!
Тебе сейчас самое верное дело – Домой повернуть, раз ещё не стемнело!
Но жадность манит дурака молодого Ладошки тереть об тельца золотого!
С далёких времён Моисея, поныне Слоняетесь вы, как евреи в пустыне,
Да миски чужие лизать, паразиты, Готовы - ленивы, немыты, небриты!
Нажравшись вина и вопя: 'Я в экстазе!', Блудите ночами, в извечном отказе
От всех мусульманских духовных обрядов - Молитвы, поста, ритуалов, нарядов!"
* * *
Не вынес дервиш больше этой обиды: - "Терпеть поношенья от эдакой гниды
Совсем не обязан честной мусульманин! Подобных ругательств и пьяный дехканин,
Нажравшийся в граде ночном до позора, Не слышал, клянусь, от ночного дозора!
Чудовищно-грубы твои обвиненья, Но тщетны попытки нарушить общенье
Святого с пасомым Аллахом народом! Святого, чей свет, отражён небосводом,
Мне смог осветить сквозь пустыню дорогу, Сюда приведя, в твою, ведьма, берлогу!
Святого, чей свет и тельца золотого Расплавил в страницы Писанья Святого!
Святые - актёры, играют геройство, Чтоб выставить зримыми Божие свойства!
В сей театр не впустить не пытайся меня, Не в свечку плюешь ты, а в море огня!
Ты солнце скорее задуешь, иль море Огарком зажжёшь мореходам на горе!
Но зря ты надеешься, старый огарок, Светило затмить, свет которого ярок!
Ведь я обойду на пути к Харагани Побольше преград, чем песчинок в бархане!
Меня одурачить попробуй, сумей-ка, Неумная, старая ведьма-злодейка!
Известно, что Правда и правдоискатель Едины, как мир наш и мира Создатель,
Без пахоты с севом - не снять урожая, Ведь хлеба земля без труда не рожает!
А пища и жатва, посевы и семя – Едины, как мира пространство и время!
И ветер времён ложь развеет победно - Он всю шелуху твою сдует бесследно!
Вот суфий Халладж** за слова свои помер, Погиб, как сказал, не разыгрывал номер!
Задумайся лучше, людей истязая, Что будет с душой, когда 'Я' исчезает?
И что после 'Нет' на земле остаётся? Тому, кто на эти вопросы плюётся,
И лжёт про святого, чей опыт духовный Страданьем добыт, тому в многогреховный
Рот эти же слюни вернутся обратно! Сам дождь что, казалось, ушёл безвозвратно,
Всегда возвращается плюнуть вторично, На тех, кто святого порочил цинично!
Нельзя безнаказанно путь наш священный Порочить греховным отбросам вселенной!"
Сказав свою отповедь гневно и строго, Сошёл он с проклятой чертовки порога,
И в город побрёл, вопрошая прохожих, Надеясь, что видели шейха, быть может ...
* * *
Но вот, наконец, в Харагана воротах, Находит дервиш одного доброхота: - "Кутб*** хворост в лесочке берёт близлежащем, Зверями и змеями прямо кишащем."
Помчался дервиш прямо к этому лесу, И думал дорогой: "Ведь только балбесу
Не видно, что старая ведьма греховна - Негостеприимна, и лжива, и злобна!
Ну как у такого великого шейха, Женой оказалась такая злодейка?
Она же противна настолько, что прямо Сравнить её хочется мне с обезьяной!
Прости мои грязные мысли, о Боже! Судить так о шейха супруге негоже!"
Но этот вопрос продолжал его мучить: - "Ведь шейху мерзавка должна бы наскучить!
Зачем же мудрец терпит рядом мегеру? В дому своём держит безверье и веру?
Возможен ли мир меж судьёю и вором?" Таким забивал себе голову вздором.
* * *
Вдруг шейха увидел дервиш пред собою, Сидящим на льве, с кнутовищем - змеёю!
И хворосту сзади вязанка большая ... Запомни, служенье своё совершая,
К могучему льву должен каждый учитель Подходы искать, как зверей укротитель!
Увы, ученик редко может приметить Святого великого в скромном аскете!
Но видишь ты это, иль видеть не можешь, Знай, львов укрощает учитель твой тоже!
И каждая львиная эта упряжка Грехов твоих хворостом гружена тяжко.
* * *
От зрелища шейха поехала крыша У гостя его – молодого дервиша,
Застыл и поник, как увядшая роза. Шейх понял без слов, не дождавшись вопроса,
Всё то, что в душе у того накипело, И сходу ответил: "Не думай, что тело
Её привлекает меня, иль одежда Из яркого атласа, я не невежда.
Бессильны все чары её искушений, Её парфюмерии, иль украшений,
Её кулинарии, в доме порядка, Садовая тень, огородная грядка.
Прилюдно снося все её оскорбленья, Беру я уроки добра и терпенья.
Она – инструмент моей силы духовной, Я ей побораю свой норов греховный.
* * *
В сём мире не сможешь сыскать ты явленья, Которому нет противопоставленья.
И меж полюсами вместился просторный Мир целый! Воткнёшь флаги – белый и чёрный,
Меж ними есть место для счастья и горя! Ведь от Моисея всё Красное море
Простёрлось до брата его – Фараона! Ты видишь явленья, но не углублённо,
Заела пружина вещей пониманья, Терпения мало и мало вниманья.
Раз жизнь вокруг нас переменна, кипуча, Мышленье не жёстким должно быть - текучим.
Холодный металл не вливается в формы, Учись у Давида**** - он рушил все нормы,
Стал царь кузнецом, музыкантом, танцором, Певцом и пророком уж в юную пору!
На свет пора выйти из мира фантазий, Наивных надежд, потайных безобразий.
Учись у свободных и смелых влюблённых, Что лёгки в движеньях одухотворённых,
Что носятся смело по Божьему саду, Себя погружая в чудес мириады!"
________________________ * Xараган – город в Иранской провинции Бастам, в районе Семнан, около Шахруда. – Прим. перев. на русск. Харагани (Абул Хасан ибн Джафар ал-Харагани) (963 – 1033 Р.Х.), иранский святой суфий, оставивший богатое устное наследие, ему посвящены два сборника нравоучительных текстов, датируемых 13 веком. В суфийской традиции, Харагани считается образцом совершенной мистической жизни и терпения, что позволило ему так укротить свою плотскую энергию (нафс), что его изображали едущим на льве – символе нафса, со змеёй, в качестве кнута. – Прим. перев. на англ. ** Халладж (Мансур)(858 -
христианской церкви в Ширазе (Иран) на обеих пилястрах входной арки вырезано в камне следующее четверостишие* из Меснави:
