Артур Коестлер сказал: « У боли есть пределы, у страха – нет.». Не бояться боли, самое опасное, потому что без страха, мы не видим пределов. Я никогда не боялся боли. (с) Гарри 7 страница

- И что теперь?

Его голос сломан. Дождь и слёзы не дают мне рассмотреть его взгляд, но я всё равно чувствую всю его боль, и она съедает меня изнутри.

- А теперь ты слезешь оттуда, для начала. Я не хочу, чтобы ты случайно упал.

Потому что я не пережил всё это зря, не зря вытерпел этот Ад, я спас его не для того, чтобы он так медлил. Я хочу наброситься на него, схватить за талию и самому спустить, но не могу пошевелиться. И я не вижу конца, вечность длится ещё больше времени, и только когда он спрыгивает, и его ноги касаются бетона, моё сердце буквально взрывается. Это облегчение не передать словами. Испытываю все возможные и невозможные эмоции.

Я чувствую столько всего, что ещё несколько секунд неподвижно стою на месте, не зная, что делать. Я хочу обнять его, поцеловать, ударить, мучить, убить и снова поцеловать. Поцеловать, чтобы лучше ударить, мучить и убить. Всё смешивается в голове. После девяти дней в Аду, я чувствую, как огромный груз спадает с моих плеч. Я наконец-то начинаю нормально дышать. Плачу от облегчения, хочу кричать, срывая голос, что этот кошмар закончился. Хочу орать на него за то, что он посмел так поступить со мной. За то, что позволил мне такое пережить. В общем, я хочу столько всего, что когда он делает шаг мне на встречу, я даю волю самому не подходящему в данной ситуации чувству. Злости. Я срываюсь. Отпускаю всю злость, которая накопилась у меня за всё это время, и толкаю его в плечо.

- Грёбанная сволочь! - весь страх, весь стресс, вся паника, которую я испытывал, превратились в злость. И я не могу контролировать её. Ору и снова толкаю его. – Ты не имел права так со мной поступать!

Знаю, это последнее, что ему сейчас нужно, но это сильнее меня. Я срываюсь на него, чтобы он понял, как я страдал эту неделю. Чтобы он заплатил за тот Ад, который я пережил. Идёт дождь, мы полностью намокли, слёзы всё ещё стекают по щекам, но мне плевать. Я слишком боюсь снова потерять его, чтобы думать о гордости. Кажется, он понял, что мне это нужно. Мне нужно выплеснуть наружу всю злость, и он даёт мне это сделать. Он даёт мне толкать его, даёт мне орать, не протестуя. Снова толкаю.

- Блять, ты не имел никакого права заставлять меня пережить всё это, чёрт возьми!

И я толкаю его, снова и снова. И снова. Он лишь немного пошатывается, каждый раз. Кажется, я толкал и оскорблял его раз десять, прежде, чем не выдохся. Мне трудно дышать, а ещё труднее, остановить слезы.

Дождь усиливается, мы смотрим друг на друга, как-будто время вновь остановилось. Его намокшие волосы спадают на лоб, а насквозь мокрая футболка стала прозрачной, и прилипает к телу. Его мышцы напряжены, знаю, он ждёт, что я снова начну толкать его, но боль в его глазах сжимает мне сердце. Я злюсь на себя. Я не должен был так себя вести. Ему нужно всё, кроме этого. Но я так за него испугался, что не знаю, как поступить. Не знаю, как избавиться от страха, когда он здесь, передо мной.

- Луи...

Слышу по голосу, что он винит себя. Но я не могу успокоиться. Я так злюсь на него. И на себя. Я злюсь на весь мир.

Мы неподвижно стоим, смотря друг другу в глаза, и я понимаю, что я злюсь на него не из-за того, что он заставил меня пережить. Нет, всё намного хуже. Я злюсь на него, потому что он хотел покончить с собой. Потому что он хотел умереть. Потому что он хотел бросить меня. Мне становится больно. Правда, больно. Чёрт, как я мог настолько к нему привязаться? Я злюсь, потому что он хотел исчезнуть. Как я мог это допустить? Как я мог даже не заметить этого?

- Луи, я...

- Заткнись! Не разговаривай со мной!

Нет, я не хочу его слышать. Не сейчас. Я не хочу, чтобы он говорил со мной. Я хочу, чтобы он оставил меня в покое. Я не хочу так сильно привязываться к нему. Я не хочу зависеть от кого-то. Это страшно. Я никого не люблю, мне никто не нужен. Кроме Лиама, но это другое, и кроме девушек на ночь, но это тоже другое. Я не хочу нуждаться в нём. Не хочу до такой степени, бояться за кого-то. Я не хочу. Я не могу. Не могу зависеть от кого-то. Нет. Блять, я злюсь на него. Из-за всего. Просто злюсь. За то, что он привязал меня к себе и захотел умереть. За то, что он ввязал меня во всё это, чтобы потом бросить.

- Луи...

- НЕТ! ЗАТКНИСЬ! - и я бью его кулаком по торсу. Знаю, ему не больно, он сильнее меня. И даже если ему больно – мне плевать. Мне тоже больно. – Какого чёрта ты так поступил?!

- Прекрати.

Только я не прекращаю. Снова бью его.

- Какая у тебя была цель? Какая грёбанная цель?! Почему? Ты хотел, чтобы мне было так же плохо, как и тебе?! - чем больше я его бью, тем больше мне нужно бить его вновь, и чем больше мне нужно бить его вновь, тем больше я злюсь. - Ты просто чёртов эгоист! Я ненавижу тебя!

- Луи, успокойся.

- Нет, я не успокоюсь! – я не способен успокоиться, потому что я ненавижу его. Ненавижу за то, что он хотел умереть. – Ты последняя сволочь! Ты не имел права делать этого! Что бы ты делал, если бы я пришел позже?! - и я снова бью его. – Ты был бы мёртв, чёрт возьми!

Знаю, мои слова приносят больше боли, чем удары, но он молча всё принимает. Думаю, я хочу, чтобы он страдал, так же, как страдал я. Наверное, я сейчас похож на последнюю истеричку, но мне всё равно. Я срываюсь. А он стоит, и молча даёт мне сорваться. Ждёт, пока я устану.

И я устаю, потому что я на самом деле, уставший. Физически и морально. Потому что я так испугался, что мне трудно понять, что он жив и здоров. Потому что я больше не могу. Я больше не смогу пережить ничего подобного. Потому что я никогда ещё так не боялся. Потому что... я привязан к нему, и не хочу его потерять. Я не готов к этому. Мои удары становятся всё более и более слабыми, и поскольку сил уже не осталось, я без предупреждения, сам того не ожидая, начинаю истерику. Буквально. Я начинаю рыдать у него на руках. Прислонившись лбом к его груди, я тихо шепчу, потому что на крик больше не осталось сил.

- Ты был бы мёртв... Если бы я не пришёл вовремя, ты был бы мёртв...

Произношение этих слов разрывает мне глотку, потому что я понимаю, насколько они правдивы. Если бы я не пришёл вовремя - он был бы мёртв. Он молчит, потому что это правда. Если бы я не пришёл, если бы не нашёл его, он был бы мёртв. Разбитый об бетон. Мёртвый. Только от одной мысли, моё тело начинает дрожать, и я чувствую, как он обхватывает меня руками. Держу его за талию, он ставит подбородок мне на затылок и крепче притягивает к себе. Закрываю глаза, зарываясь носом в его грудь. Он качает меня и гладит спину, чтобы успокоить. И мне нужно чувствовать его. Мне нужны эти прикосновения, чтобы понять, что он на самом деле здесь. Что он не мёртв. И мне плевать на то, что я промок до нитки, что могу заработать пневмонию, что плачу и могу показаться слабым. Мне плевать на всё, потому что он жив, и я слышу, как бьётся его сердце около моей щеки. Мне плевать на всё, потому что он не мёртв.

Молчание и вечность снова окутывают нас, но на этот раз, я не хочу, чтобы они прекращались. Я хочу, чтобы они продолжались. Долго. Хочу оставаться в его руках и заболеть пневмонией, потому что слишком долго стою под дождём. Хочу, чтобы вечность продолжалась, потому что боюсь отпустить его. Боюсь, что он отдалится и начнёт сожалеть о своём выборе. Что он сделает шаг назад, и прыгнет перед моими глазами. Я ещё никогда не был таким слабым, как сейчас. Я потерян, потому что никогда не думал, что переживу что-нибудь подобное. Что спасу человеческую жизнь. Поэтому я хочу, чтобы вечность продолжалась. Мне нужно это, чтобы убедиться, что я на самом деле его спас. Потому что после всего того, что я пережил, мне хорошо в его руках. Но ему холодно. Он только что прошептал это. Два слова.

- Мне холодно.

Просто так. Без лишних слов, как-будто это самое подходящее, в данный момент. Как-будто это нормально, обращать на это внимание. Он пятнадцать минут назад стоял над пропастью. А самое ужасное, что ему на самом деле холодно. Его кожа ледяная, и когда я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, то замечаю, что его губы посинели и дрожат.

И только сейчас я понимаю. Понимаю, что он, должно быть, стоит здесь много часов. Страх овладевает мной, и тело снова предательски подрагивает. Сколько времени он уже здесь... Сколько часов, он стоял на этом мосту, ожидая смерти? Страшные картинки снова появляются перед глазами и злость, опять, даёт о себе знать.

- Тебе холодно... – мой голос срывается, и я резко отрываюсь от него. – Тебе холодно?! Чёрт возьми, как долго ты стоишь тут, думая, стоит ли тебе жить?

- С утра.

И он отвечает настолько просто, что моя кровь снова застывает в венах. Мы, блять, говорим о его смерти. Я весь день разыскивал его по всему Лондону, а он стоял здесь. Готовым прыгнуть, каждую секунду. Не могу перестать представлять это. Видеть, как он стоит на краю и ждёт смерти. Понимаю, что с самого утра я мог в любой момент потерять его. Отдаляюсь от него, моё тело дрожит. Кажется, меня сейчас стошнит. Это слишком резко. Слишком жестоко. А если бы он спрыгнул в два часа дня? Или, когда я был на кладбище с Самантой? Его сердце могло перестать биться в любой момент, и это настолько больно, что когда он делает шаг ко мне, я отталкиваю его.

- Нет.

- Луи...

- НЕТ! Не трогай меня.

Нет, я не могу. Это слишком трудно принять.

- Мне очень жаль.

И, посмотрев в его глаза, я понял, что ему жаль за то, что он заставил меня пережить это. Но не за то, что он хотел умереть. Такое чувство, что я получаю удар за ударом, ведь даже если он не прыгнул сегодня, то ему всё равно хочется умереть. Я не хочу, чтобы он хотел этого. Он не имеет права умирать. Не сейчас. Не после того, как он вошёл в мою жизнь и всё в ней перевернул. Это жестоко, и я снова злюсь на него.

- Тебе жаль... Тебе жаль?!

И я настолько зол, что могу повторить это и в третий раз, но вместо этого, я его бью. Кулаком в грудь. Только вот, я забыл, полностью сжать пальцы. Ударил настолько сильно, что кричу от боли, прыгая на месте.

- Блять, ай, ай, чёрт, чёрт, блять, да что у тебя под футболкой?! Ты там металл хранишь?! Чёрт, ай, больно.

И чем больше я трясу рукой, тем мне больнее. Это самый подходящий момент покалечить руку. Именно сейчас. И, чёрт, мне реально больно. Он подходит ближе.

- Покажи.

- Нет, не трогай меня. Ты уже достаточно натворил.

Я знаю, что он беспокоится, но я зол. И то, что мне больно, злит меня ещё больше.

- Чёрт, ты сломал палец.

- Прекрати, я не слома...

Опускаю глаза на свою ладонь и вижу полностью выгнутый мизинец. Буквально. Он фиолетовый, и он выгнутый, и у меня кружится голова, и меня сейчас вырвет, и...

- Я сломал палец. Мой палец сломан. Он выгнут. Мой палец выг...

- Успокойся, я отвезу тебя в больницу.

- Что ты...

Он тащит меня к машине. К пассажирскому месту, МОЕЙ машины. Нет, нет, нет и нет. Никаких вопросов. Нет.

- С ума сошёл? Ты не будешь вести МОЮ машину!

- Ты не можешь водить.

- Могу!

- Нет, не можешь.

- Могу!

- Луи, ради всего святого.

- Нет.

Ладно, я веду себя как ребёнок. Всё выглядит нереальным. Недавно он хотел покончить с собой, а сейчас у меня сломан палец, и мы спорим о том, кто будет вести машину. Мы достигли максимального уровня ненормальности. Я не знаю, я не привык переживать подобные вещи. Не каждый же день мы спасаем пытавшегося покончить с собой парня. В смысле, я не знаю, как это обычно происходит, но я ожидал чего-то более драматичного. Страстного поцелуя под дождем, как в фильмах. Да, только вот в фильмах у героя есть сценарий, и он не ломает себе палец. А ещё, он не стоит перед Гарри Стайлсом. Гарри Стайлсом, которому я спас жизнь. Гарри Стайлсом, который смотрит на меня взволнованным взглядом, но который, ничуть не обеспокоен тем, что мог сейчас уже лежать мёртвым. Нет, похоже, сломанный палец какого-то идиота намного важнее. Гарри Стайлсом, который даже со сценарием, и 1001 инструкцией всё равно остался бы таким же непонятным.

- Луи, перестань. Мне нужно отвести тебя в больницу.

Только вот Луи настолько потерян во всём этом, что решил быть ещё глупее, чем обычно, и достичь вершину тупости. После того, как я ударил его, наорал на него, сломал себе палец - я решил на него обидеться. Да, сейчас. Я обиделся на него, как маленький ребёнок, потому что я не знаю, что мне делать. Потому что мой мозг отказывается нормально работать, и у меня болит палец. На самом деле, мне так больно, что я сейчас потеряю сознание. Он держит дверцу открытой, и ждёт, пока я сяду на место.

- Луи, пожалуйста.

Блять, не смотри на меня такими глазами. Я, вообще-то, обижаюсь. Да, и, в конце концов, я не обязан с ним разговаривать, я могу обижаться молча. Только вот когда он садится за руль МОЕЙ машины, это становится сильнее меня.

- Я тебе клянусь, что если ты испортишь Рокси, я тебя...

- Рокси?

- Да, Рокси.

- Ты дал имя своей машине?

- Ааа, заткнись.

Держу руку напротив груди, и стараюсь не смотреть на неё. Потому что если я ещё раз увижу свой палец, который совершенно не похож на мой палец, я рискую на самом деле, упасть в обморок. Поэтому, я смотрю на Гарри. Это не моя вина. Я не могу смотреть на что-то другое. Он сконцентрирован на дороге, его мокрая, белая футболка, всё ещё прилипает к телу. И он красивый. Правда. И это не кажется мне странным. Включаю печку, потому что его губы всё ещё дрожат.

- Всё в порядке?

- Нет. Мне больно. В следующий раз напомни мне не бить тебя, когда я зол.

- Когда же ты сможешь бить меня, если не тогда, когда ты зол?

В уголках его губ появляется улыбка, и она меня бесит. Поэтому, вместо ответа, я громко ворчу, поворачиваясь к окну. Я мысленно ругаю всё живое, потому что всё должно было произойти совершенно не так.

Потому что у меня болит рука, и потому что он должен был умереть, и у меня болит рука, и он не умер, потому что у меня получилось остановить его, и у меня болит рука, и потому что я не хочу думать о том, что спас кого-то от смерти, и у меня болит рука, и мне страшно, потому что он может попытаться снова, и у меня болит грёбанная рука! И слава богу, что я ворчу мысленно, потому что если бы я сказал всё это вслух, то у меня бы не хватило дыхания. И я снова на него смотрю.

Менее чем за пятнадцать минут, мы уже около больницы. Он паркуется прямо напротив двери, как-будто у нас экстренный случай. Но мне на самом деле больно, поэтому я молчу. Он кажется очень напряжённым. Черты его лица стали более жёсткими. Я молча следую за ним. Он говорит мне присесть, пока сам будет разговаривать на регистрации. Не знаю, что он сказал, или сделал, но буквально через десять минут за мной уже выходит медсестра. Я прохожу раньше, уже сидящих здесь, восьми человек. Я лежу на кровати, и стараюсь не смотреть на девушку, занимающуюся моим пальцем, иначе меня вырвет. Он со мной, в палате. И когда мне говорят, что мой палец вывихнут, что его придется вставить на место, и что это может быть «чуть-чуть больно» , я превращаюсь в самого ужасного нытика в мире. Я не люблю боль, не люблю когда мне делают больно, поэтому я беру его за руку. Сжимаю так же сильно, как и кричу, когда эта сволочь резко дёргает, чтобы вставить палец на место. Блять, это настолько больно, что перед глазами всё плывет. Он орёт на неё. Говорит, что бы она дала мне двойную дозу обезболивающего «сей.час.же.» , и увидев его взгляд, я бы и сам выполнил всё, что он требует. Я не отпускаю его руку, когда мне делают укол.

- Всё нормально?

- Нет.

Мне больно, и я, должно быть, бледный, как смерть, потому-что мне реально хреново. Правда. Как в тот раз, когда я перепил, и у меня чуть не случился приступ. Он мягко сжимает мою ладонь.

- Обезболивающие быстро подействуют. Тебе станет лучше.

И он не сводит с меня с глаз, пока мне накладывают шину на палец. И не сводит глаз с шины, которую мне накладывают пока... Не начинает злиться. Он был прав, обезболивающие быстро подействовали, потому что я совершенно не понимаю, что происходит. Вижу, как он выгоняет бедную девушку из палаты, называя её бездарной, что-то ворчит себе под нос, и сам берётся наложить мне шину. Воу, у меня кружится голова. У меня такое чувство, что я лечу, мне совершенно не больно, и я улыбаюсь, как идиот. Не знаю, что за препараты мне дали, но это просто бомба.

- Где ты научился делать это?

- В ветеринарной клинике.

- По-твоему, я похож на собаку?

И даже если он не отвечает, я вижу улыбку на его лице. Он сконцентрирован на том, что делает, и я доверяю ему. Он делает это очень легко, будто боясь сделать мне больно. В отличии от этой сволочи в белом халате. И я улыбаюсь. Снова. Блин, да я реально под кайфом. Чувствую себя лёгким. Мне хочется смеяться, настолько забавна эта ситуация. Гарри Стайлс ставит мне шину на палец, который я сломал об его грудь, вечером, которым спас его жизнь, потому что он научился делать это на собаках. Страннее некуда.

- Вот и всё. - он закончил, и подняв глаза на меня, хмурит брови. – Как ты себя чувствуешь?

- Прекрасно. Просто прекрасно.

Даже слишком. Я улыбаюсь и, похоже, это не слишком ему нравится. Он выглядит раздражённо, но ничего не говорит. Помогает мне встать, обхватывая за талию. Мне это не особо-то и нужно, но я не собираюсь отстраняться. Мы делаем два шага, и у меня подкашиваются ноги. Ладно, я буквально наваливаюсь на него, пока он заполняет какие-то бумаги на регистрации. И меня это забавляет, потому что, во-первых: блондинка странно на нас смотрит, и во-вторых: я могу сколько угодно давить на него, но он не пошевелится ни на миллиметр. Поэтому, я качаюсь из стороны в сторону, каждый раз надавливая чуть сильнее, просто чтобы посмотреть, двинется ли он. И ему, похоже, это тоже нравится, потому что он каждый раз крепче сжимает мою талию, как-будто говоря перестать, но я чётко вижу, как он сдерживает улыбку. Думаю, мне нужны были эти обезболивающие как для пальца, так и для души. Он заканчивает заполнять эти... Не знаю что, и мне плевать, я предпочитаю смотреть на его ещё мокрые от дождя кудряшки.

Мы почти высохли. Его кожа горячая, и ему больше не холодно. Мы идём к выходу, он всё ещё придерживает меня, и я хочу его поцеловать. Здесь. В холле скорой помощи, самой большой больницы Лондона, перед всеми. За сегодняшний день, я точно понял одну вещь: обезболивающие - самая лучшая вещь в мире. Только вот холодный, звучащий сзади голос, всё портит.

- Гарольд!

Чувствую, как он напрягается и сжимает зубы, прежде, чем медленно развернуться.

- Папа.

Его голос жёсткий, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть его отца. Его отца, в белом халате. Его отца, с такими же холодными чертами лица, как и в прошлый раз. Этот мужчина меня пугает. Я по инерции делаю шаг назад, только вот рука Гарри крепче прижимает меня к себе.

- Когда мне сказали, что ты пришёл, я освободился так быстро, как только смог.

- Недостаточно быстро.

- Не начинай, Гарольд.

Я, конечно, не в лучшем состоянии, но этот разговор кажется очень неприятным, особенно для Гарри. Его отец смотрит на меня, и мне хочется провалиться под землю, потому что мне совершенно не нравится его взгляд. Ему, похоже, не нравится, что я обнимаю его сына, поэтому я пытаюсь освободиться из его рук, только вот Гарри не даёт мне этого сделать. Он сильнее прижимает меня к себе, высокомерно смотря на своего отца, который, к слову, сжимает зубы.

- Мистер... Томлинсон. Верно?

Только вот я неспособен нормально ответить. Всё-таки, обезболивающие – не самая лучшая вещь на свете. Это просто паршиво. Он ещё пристальнее на меня смотрит, и мне становится неудобно.

- Мне кажется, или твой друг находится под действием наркотических препаратов, Гарольд?

- Нет, тебе не кажется. Он полностью обдолбанный. Твои чёртовые интерны не способны уколоть нормальную дозу обезболивающего. Да и наложить шину, тоже.

Я хочу поспорить. Сказать, что я не обдолбанный. Но я п.о.л.н.о.с.т.ь.ю. обдолбанный, поэтому молчу. Просто хочу уйти отсюда. Уйти далеко от его отца. И я хочу этого настолько сильно, что даже не обращаю внимания на то, что они говорят друг другу. Кажется, он ругает его за то, что он выгнал медсестру из палаты, которая потом пришла и нажаловалась. Но ему плевать. Я всё ещё чувствую, как он напряжён.

- Мы уходим.

Не знаю, кому он это сказал, но он разворачивается, крепче сжимая меня, пока мы идём в выходу.

- Гарольд, не уходи посреди разговора, мы не закончили!

Похоже, что закончили, потому что мы уже на улице. Слышу, как он шепчет еле слышное «Сволочь». Мы снова садимся в машину, но на этот раз, я не протестую, когда он открывает мне дверцу. Я под кайфом, поэтому водить точно не смогу, особенно с шиной на пальце. Значит, его отец доктор. Теперь я лучше понимаю, почему нас так быстро приняли, и почему медсестра не затыкала его, когда он выгонял её из палаты. Я вспоминаю драку, на парковке, как сильно он не хотел идти в больницу. Наверное, потому что не хотел видеть там своего отца. Но ведь его отец, в тот вечер, был дома. Аааа, ничего не понимаю. Из-за этих чёртовых препаратов, я не могу нормально думать.

- Я устал.

- Отвезу тебя к кампусу.

Я уже почти сплю, когда он останавливается на парковке Университета. Он снова придерживает меня, и войдя в комнату, помогает мне снять обувь. Я никогда не был стеснительным, между футбольными раздевалками и совместным с другими членами команды душем, я уже привык. Да и если честно, я не в состоянии о чём-то беспокоиться, сейчас. Снимаю свитер и джинсы, прежде, чем плюхнуться на одеяло. Не знаю от чего, может быть от обезболивающих препаратов, от недостатка сна, или от всего это стресса, но я чувствую себя полностью вымотанным. Эйфория, которую я чувствовал в больнице, уже испарилась, и теперь, я хочу только поспать. Сквозь сонные веки, вижу, как он укрывает меня покрывалом. Но когда он собирается покинуть комнату, я резко открываю глаза.

- Останься.

Я сказал это совершенно необдуманно. Он с сомнением смотрит на меня.

- Луи, я не думаю, что это хорошая идея. Тебе... Тебе нужно отдохнуть.

Да, только ещё сильнее мне нужно его присутствие. Я девять дней думал, что потерял его, видел, как он чуть не умер, и мне страшно. Я не хочу, чтобы он уходил. Не хочу, чтобы он ещё раз исчез. И на крайний случай, я смогу во всём обвинить обезболивающие, прекрасно зная, что они тут не при чём.

- Поспи со мной. – он неподвижно стоит. Не знаю, что происходит в его голове, но мне кажется, что ему страшно. – Пожалуйста, Гарри.

Наверное, он наконец-то понимает мой страх, потому что возвращается ко мне. Я чувствую огромное облегчение, несмотря на то, что он снимает только ботинки. Мне плевать, он здесь, и это самое главное. Ложусь обратно, и он ложится рядом со мной. Наши головы лежат на одной подушке, и мы смотрим друг другу в глаза. Наши плечи соприкасаются, и я вспоминаю тот вечер на кладбище. Время снова останавливается, и ничего вокруг не существует. Остались только мы, тишина, и его зелёные глаза. Наши лица настолько близки, что я чувствую его дыхание на своих губах. Он переплетает наши пальцы, под одеялом. Нас снова окутывает вечность. Я даже не могу закрыть глаза, потому что если я их закрою, у меня такое чувство, что он может испариться.

- Я... я...

Мой голос слишком дрожит. Я хотел бы сказать ему всё, что я чувствовал эти девять дней, описать тот страх, который я испытал, увидев его на обрыве, но у меня не хватает сил. Думаю, он понял всё без слов, потому что отпускает мою ладонь и приподнимает руку.

- Иди сюда.

Я без раздумий, прижимаюсь к нему, укладывая голову на его плечо, а руку на сердце. Он обводит моё тело руками, и крепко прижимает к себе. Знаю, меня должен беспокоить тот факт, что я полуголый, а он – парень, но вы даже не представляете, насколько мне плевать. Потому что это он , потому что его рука нежно гладит мои волосы, и я чувствую, как бьётся его сердце. Потому что сейчас 3 часа 28 минут, начался 101 день, и он всё ещё жив.

Иллюстрация:
***

Когда я проснулся, несколько часов спустя, его уже не было рядом. Но кое-что лежало на его месте. Мой компьютер, с открытой вкладкой разговоров Университета. И даже без слов, я понял: если он ушёл, вернулся Аноним.

«1?»

«Да, 1. И это только начало.»

За девять дней – я всё потерял. За одну ночь – он всё мне вернул.

***

Не знаю, почему я вернулся сюда. Только поставив руки на перила, голова уже начинает кружиться. Но это сильнее меня. Я должен увидеть эту пропасть. Увидеть бетон, о который он мог разбиться, вчера. Я должен узнать, что он чувствовал, находясь здесь. Мне не хватает смелости встать на край, как он. Я боюсь. Боюсь, что однажды он вернётся сюда. Боюсь, что не успею вовремя. Боюсь не спасти его. Поэтому, я вытаскиваю маркер из кармана и пишу. Всего два слова. Два слова, которые заставят его вспомнить обо мне, если он захочет сделать это снова. Два слова, показывающее ему, что он больше не один, что я здесь, и что я его не брошу. Два слова, которые не дадут ему бросить меня, опять.

Я пишу два слова. Два слова, которые значат «Я ещё раз спасу тебя»

Don’t Jump
(Не прыгай)

Фотография:
***

И даже не смотря на страх. Несмотря на то, что это больно. Я рад, что моё сердце всё ещё бьётся." (с)Гарри

Поиск по сайту: