Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

И живые позавидуют мертвым



Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Иосиф Бродский. Из У.Х. Одена.

Месяцы и возможно годы уйдут на то, чтоб память и сознание собрали детали в единую картину и таким образом изучили и осознали полную степень потери.
Марк Твен. Автобиография. (Эти слова, написанные великим писателем, написаны по поводу смерти его дочери, Сюзи – Прим. Автора)

Когда погиб ваш близкий человек...

Всякая смерть близкого, любимого человека – это горе. Но то, что испытывают люди, потерявшие своих родных и близких от самоубийства – это чувство обвала и катастрофы, помноженные на огромную невыносимую боль. Знаменитая исследовательница и врач Элизабет Кюблер-Росс, автор книги «О смерти и умирании» (67), совершив переворот в своей области, оказала огромное влияние на американскую психологию и психотерапию. Она впервые заинтересовалась психологическим состоянием умирающих больных и впервые описала череду сменяющихся эмоций, связанных со смертью и умиранием.

Доктор Кюблер-Росс считала, что эти чувства применимы не только к людям, которым поставлен диагноз смертельного заболевания и умирающим, но и ко всем катастрофическим событиям в жизни человека: потеря свободы, развод, бесплодие. В дальнейшем американская психиатрия распространила эти чувства и на семьи, переживающие потерю близких. Ряд исследователей замечает, что неверно думать, будто эти эмоциональные состояния в полном объеме присутствуют у всех и каждого, как и то, что они сменяют друг друга в некоей зафиксированной последовательности: шок, отрицание, вина, гнев, депрессия и отчаяние. Принятие.

Шок

Это первая стадия, которая перемежается с чувством неверия и омертвения. Обрушившийся кошмар кажется нереальным. У многих происходит эмоциональная немота. Некоторые не могут оправиться от этого долгие годы, переживая то, что называется по-английски Post Traumatic Stress Disorder, a Пост-Травматическое Расстройство психики (или как еще можно назвать Пост-травматический синдром), присущее многочисленным ветеранам войны, вернувшимся домой, когда пережитое снится по ночам, приходит в виде кошмаров, предстает перед мысленным взором так, как будто это проиходит сейчас. Особенно сильны вероятность этого расстройства для того, кто первым обнаруживает труп или является свидетелем самоубийства.

Мои родители спали, когда Вадик бросился с балкона. Как оказалось, кто-то из жильцов дома, проходя глубокой ночью мимо, заметил лежащее тело. Позвонили в полицию. Моих родителей разбудил стук в дверь. Увидев полицейских, родители растерялись. «Вы живете одни?» «Нет, с сыном». «Где Ваш сын?» «Он спит...» -Мама,...в полной уверенности,...открывает дверь в спальню и видит пустую кровать. «Что с ним???» Полицейские стремительно идут к балкону. Тут папа увидел тапочки Вадика. «Надя, он бросился!!!» Можно ли это забыть? То, что мои родители не тронулись рассудком и не последовали за моим братом, – это нам просто всем повезло...

Вот что пишет близкий человек, обнаруживший труп любимого. «Ни слова, ни красноречивые описания не могут передать те чувства, которые сотрясали меня, когда я держала холодное серое тело своего возлюбленного. Только тот, кто пережил подобную трагедию, знает о том шоке, гневе и агонии, которые швырнули меня на колени после того, как я обнаружила труп. Я слышала, что я ору: «Нет, Боже, нет!» Я молила Господа пробудить меня от этого кошмара. Никогда я не чувствовала себя столь одинокой. Я раскачивалась и плакала, когда я держала безжизненное тело лучшего друга, которого мне довелось узнать за свою жизнь». (68)

Марк Твен, узнав о смерти дочери Джин, ощутил, по его признанию то, что чувствует солдат, сраженный пулей в живот. Шок проявляет себя по-разному. Я уже писала об эмоциональной немоте. Вот свидетельство очевидца. «В первые дни после моих утрат я помню, что я держала себя под контролем. У меня были сухие глаза во время похорон. Я даже написала надгробную речь. Приветствуя других, я помнила тех, кто праздновал дни рождения и юбилеи. Судя по внешнему виду, я была морем сдержанности и спокойствия.

Тем не менее я знаю о том, как я себя вела, со слов окружающих. Я не могу вспомнить никаких деталей. Произошедшее тогда либо покрыто туманом, либо полностью отсутствует в сознании. Я переносла все с такой выдержкой из-за шока, а не силы. Шок держал и провел меня сквозь часы и ритуалы. Но внутри меня была огромная пустота. То, что другим представлялось силой, было бумажным фасадом. Все мне казалось нереальным и очень мало отмечалось в сознании. Я двигалась, как во сне». (69)

Чувство нереальности происходящего, дурного сна и вообще чувство иллюзорности жизни – все это мне знакомо, все это я пережила на себе. Мир перевернулся и ничего больше не имело значения.

Отрицание.

Как больной со смертельным диагнозом не может поверить в то, что преподнесла ему судьба: «Это не может случиться со мной! Я чувствую себя прекрасно!», так и в момент, когда многие сталкиваются с фактом самоубийства их родных и близких, они не могут в это поверить, отрицают. Многие настаивают, что это не могло быть самоубийство. Что это убийство. Что их близкий человек никогда бы не подумал покончить с собой. Есть люди, которые проживают в состоянии отрицания всю жизнь, не желая поверить в произошедшее с ними. Так, например, смерть 20-летней супер модели Светланы Коршуновой, погибшей от падения из окна многоэтажного дома в Манхэттене в 2008 г., вызвала мощную реакцию отрицания у ее матери, которая не хотела поверить, что ее дочь могла захотеть покончить с собой. По убеждению многих исследователей, статистика самоубийств занижена во всех странах, поскольку родные и близкие не хотят поверить зачастую в факт самоубийства и представляют прозошедшее несчастным случаем. Часто и в самом деле нелегко определить причину гибели: передозировка наркотиков или снотворных препаратов, машина врезалась в столб или дерево, кто-то лез на рожон и с оружием угрожал полицейскому (этот вид самоубийства и характеризуется как самоубийство с помощью полицейского) и другие неясные случаи. В одном из проводимых исследований, когда интервьюировали родителей покончивших самоубийством молодых людей, почти во всех ответах в той или иной форме присутствовало отрицание. «Большинство родителей отрицали средства совершенного суицида. Это был всегда несчастный случай: она упала или он просто чистил ружье. Одна родительница призналась: «Я чувствую стыд», потому что ее сын совершил самоубийство. Отрицание смерти как самоубийства было вызвано усилием родителей отстранить себя от того, что они называли «бесчестьем», которое самоубийство приносит на их имя и семью. На глубоком психодинамическом уровне они отрицали свою вовлеченность, иногда реальную, а иногда воображаемую. Эти родители просто считали смерть случайностью или убийством и придерживались этого мнения на протяжении восемнадцати месяцев с момента гибели и в продолжение всего исследования». (70)

У нас не было никаких сомнений в том, что палач и жертва соединились в одном лице, в лице моего брата. Мы не могли отрицать очевидное. Начиная со страшного момента, когда я узнала о том, что сделал мой брат, и до сегодняшнего дня я распутываю клубок его душевных терзаний и его судьбы...

Вина

Людей теряют только раз
И, след теряя, не находят.
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.
А если он уходит днем,
Он все равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит.

Г. Шпаликов

Это чувство исходит из той предпосылки, что мы могли бы повлиять на будущее и изменить его ход, что мы ответственны за решения, которые принимают наши близкие люди. Не надо преувеличивать степень своего влияния на судьбы других людей и на их решения.

После гибели моего брата я неустанно внушала своим родителям, что мы действовали всегда, исходя из наших лучших побуждений, в том числе и по отношению к моему брату, и если мы иногда и поступали неправильно, то ошибаться – это человеческое качество, а мы люди. Мы просто люди. Мы не обладали даром предвидения, и никому из нас в голову не приходило, что мой брат может решиться на подобное. К сожалению, как я ни старалась, мой брат в глазах моих родителей, особенно матери, оставался ребенком, нуждавшимся в защите. «Если бы я с ним поговорила, если бы ты, если б отец... Как я его не уберегла?» - эти вопросы сопровождают меня уже пять лет. Их задает моя мать, их задаю себе я сама, что греха таить, при всем моем теперешнем знании о самоубийстве и его причинах, чувство вины будет со мной всегда, хотя в гораздо более смягченном варианте, чем если бы я ничего не знала и не писала бы этой книги.

Джоэль Ротшильд, у которой любимый человек покончил с собой, вспоминает: «После самоубийства моего возлюбленного друга Альберта мои страдания были уникальными. Я считала, что его смерть – это полное отвержение меня. Меня переполняло мучительное чувство вины в том, что я не была достаточно хороша, что я не верила и не любила его до такой степени, чтобы он мог поделиться со мной своими страданиями. Я думала, что я могла и что это было в моих силах – спасти его». (71)

Не думайте о том, что окружающие вас осуждают. Главное – перестаньте казнить себя сами. Окружающие в большинстве своем понимают, что вы не виновны в гибели вашего близкого человека.

Джефри Джэксон приводит истории двух молодых женщин, покончивших с собой после долгих лет борьбы с депрессией. Мать одной насильно определила свою дочь в психиатрическую лечебницу, мать другой отказывалась поместить свою дочь в больницу. В результате дочери покончили с собой, и каждая мать обвиняла себя в том, что она не сделала то, что сделала другая. (72)

Матери и отцы, братья и сестры, жены и мужья, словом, все до единого, кого коснулась трагедия и кто так или иначе соприкасался с погибшим, начинают себя вопрошать, что они не сделали или сделали не так, как надо, как они бы могли изменить ход страшных событий. Говорят, что муки того, кто покончил с собой, кончаются с его гибелью, но зато начинаются нескончаемые муки оставшихся в живых. Начинается процесс самоистязания, вопросы к самим себе, грызущее и разъедающее душу чувство вины, которое является одной из причин, почему родные и близкие самоубийц сразу попадают в группу риска.

В нашей семье не было отрицания факта свершившегося. Ни у кого не было сомнений, что произошедшее было целиком и полностью задумано и осуществлено моим братом, палачом и жертвой в одном лице. Но сколько потом мы винили и продолжаем винить самих себя, как долго вспоминали мельчайшие детали в отношении тех, кто не помог ему, не подсказал. «Как мы не догадались о том, что он задумал?!», «Как мог его друг, врач, не предупредить о том, что Вадик может повторить попытку самоубийства?!», «Как я могла не прибежать к нему поговорить, зная, что он находится в ужасном состоянии?», «Зачем я сказала ему это, зачем не сказала то?!», «Зачем папа с ним почти не разговаривал?!», «Зачем дядя наговорил всяких ненужных вещей?», «Зачем бывшая жена брата сказала ему, что он всем приносит только зло?» и т.д. и т.п.

Вот что писал товарищ Вадика после того, как погиб мой брат:

А помнить, Вадика я всегда помню, у меня много фотографий, где мы вместе: и в Баку, и в Москве, на пляже, на Арбате. И всегда, как посмотрю, - защемит, и думаю: зачем, зачем, зачем... Если бы почувствовал, побежал бы звонить, писать, что-то делать, чтобы такого не произошло, но не исправить, Ведь в письмах, наоборот, больше просил поддержки я, спрашивал, жаловался на что-то. А по телефону накатывала такая радость, что и поговорить не получалось. Как он радовался, когда он звонил 31 января, пусть невпопад... Теперь понимаю, что надо было и писать больше, и звонить чаще, чаще, но мы стеснялись открываться, раскрывать свои чувства. А любил он нас всех, но стеснялся, был добрым и прощал, стеснялся открыть свою доброту и ласковость.

Суицидальная личность обладает искаженным взглядом на действительность. То, что нам представляется разрешимым, видится им совсем по-другому, как проблемы, не имеющие выхода. Как мудро заметил некто, самоубийство – это окончательное решение временных проблем. И в этой связи мало что могут объяснить записки, оставленные своим близким. Чаще всего они просят никого не винить в их смерти, утверждают, что все безнадежно, что нет иного выхода, то есть добавляют еще больше тумана в оглоушенное сознание родни. Эдвин Шнейдман, изучивший буквально тысячи записок, оставленных самоубийцами или теми, кто покушался на свою жизнь, пишет, что в ряде записок можно явно выявить следующие чувства: ненависти к себе или другим, любви, стыда, страха перед наступающим приступом безумия (вспомним письмо, оставленное Вирджинией Вульф), или чувство, что окружающим будет лучше без них, т.е. обсуждаемое ранее чувство обузы. (73) В большинстве случаев вообще никаких записок не остается. По статистике, записки оставляют в одном случае из пяти (74) И это понятно: мозг человек, глубоко погруженного в депрессию, не функционирует на прежнем уровне. Мой брат, как я писала, сказал мне незадолго до происшедшего, что он даже анкету заполнить не в состоянии, после чего я забила тревогу, и мы хотели его повести к психиатру, но он отказался. По воспоминаниям Лидии Чуковской, Марина Цветаева незадолго до гибели сказала: «Вы не можете себе представить, до какой степени я беспомощна. Я раньше умела писать стихи, но теперь разучилась» («Разучилась писать стихи, - подумала я, и – это, наверное, ей только кажется. Но все равно – дело плохо. Так было с Блоком... незадолго до смерти»). (75)...

Мы можем сколько угодно обвинять себя, но факт остается фактом, что люди, покончившие с собой, сделали этот выбор самостоятельно. Хотя, надо добавить, что о выборе можно тут говорить не в полном смысле слова, так как сознание страдальцев было искажено, и они неадекватно воспринимали реальность.

Гнев

«Это несправедливо!» «Я не смогу смириться с этим!» «Почему это случилось именно со мной?!» «Как Бог мог допустить?!» Это гнев на судьбу, на Бога, на врачей или психотерапевтов, на близких, на себя, на умершего, на все и на вся.

«Гнев может быть немедленной реакцией, но он тоже играет необходимую роль в скорби об умершем. Выжившие часто боятся сердиться на своих любимых, боясь, что если они начнут, то не смогут остановиться, что они ранят себя и других и что другие будут думать, что они слабые или ненормальные. Сердиться на умершего кажется предательством, тем не менее они сердились на него, когда он или она были живы. Это нормально выражать гнев подобающим образом. Гнев не означает, что любовь окончена. Он означает, что выжившие глубоко скорбят, что их любимый не с ними». (76)

Гнев может быть обращен и на друзей, пытающихся помочь, но делающих это неуклюже, и даже самые невинные замечания могут причинить боль и рассердить горюющего. Когда Пола Д’Aрсу потеряла мужи и 22-месячную дочь в результате аварии, она «сердилась на женщин, которые были замужем и жаловались на своих мужей, не осознавая того, что они имели. Я сердилась на семьи, которые были не затронуты, в отличие от моей. Я ненавидела всех, кто имел то, что я потеряла. А затем те самые мысли, такие трудные, заставили меня спуститься еще на одну ступень ниже. Они заставили меня ненавидеть самое себя. «Что я за озлобленный человек, чтоб иметь такие мысли? – рассуждала я. – Посмотри на себя. Ты полная развалина». (77)

Я покривила бы душой, если б сказала, что мы избежали вполне понятных чувств гнева, досады, обиды, раздражения, какого-то ожесточения против судьбы, против моего брата, против недалеких и неумных замечаний некоторых окружающих. «Как он мог нас бросить? Как мог оставить старых родителей? Он, наверное, был ужасный человек! Он меня ни в грош не ставил и даже не попрощался со мной! Ему никто не был нужен! Он нас не любил...» Все эти чувства и восклицания были продиктованы нашим горем и были по существу несправедливы. При чем здесь мы? Он мучился один со своими внутренними демонами и погиб один...

Депрессия и отчаяние

Печаль, чувство поражения и безнадежности часто овладевают человеком, пережившим утрату. Скорбь и горе отравляют его существование. Тут нет календаря, по которому скорбь должна отпустить. Тот срок, который годится для одних, не подходит для других.

Я помню, как я ложилась и вставала с мыслью о брате. Такое состояние продолжалось довольно долго. Слезы лились по всякому ничтожному поводу. Когда я пришла утешать соседку, у которой внезапно умер муж, то плакала я, а соседка сидела с сухими глазами, и я виновато ей объясняла, что недавно погиб мой брат. То же самое повторилось, когда я позвонила выразить соболезнование своей бывшей начальнице, у которой умерла сестра. Состояние глубокого горя и печали, в которое погрузилась наша семья – об это невозможно рассказать. Слабое представление об этом могут дать мои стихи, посвященные брату. В то же самое время надо различать чувство горя, что совершенно естественно и натурально, и состояние депрессии (см. Подробное описание депрессии выше). До сих пор горюют мои родители, и их горе останется с ними до конца. Моя забота – скрашивать их существование, хотя никогда один ребенок не заполнит в их сердцах того места, которое занимали мы вдвоем.

Вот, что пишет Айрис Болтон, автор книги «Мой сын, мой сын...», которая, сама будучи психотерапевтом и многодетной матерью, испытала потерю молодого талантливого сына, покончившего с собой: «Я чувствовала шок, замешательство, я была ошеломлена. Я чувствовала себя виновной и в ответе за происшедшее. «Это, должно быть, моя вина» - говорила я . «Это мое поражение. Должно быть, я плохая». Я чувствовала себя отвергнутой, что вело к жалости к самой себе. «Он предпочел смерть жизни со мной», можно описать и так. Чувство отверженности вело к вопросу: «Почему именно я, Господи? Что я сделала, чтобы заслужить это?» Я чувствовала гнев, огромный и всепоглощающий. Я была сердита на Бога, на себя и в конце концов на своего сына. Иногда я даже чувствовала себя виноватой за то, что я была так зла. Чувство неотвратимой несправедливости преследовало меня. Я чувствовала стыд. Я спрашивала себя: «Что, должно быть, мои друзья думают обо мне и о нашей семье? Как могу я снова видеться с ними? Это так унизительно».

Я чувствовала себя изолированной, даже в окружении людей.... Я чувствовала себя беспомощной, слабой и безжизненной . «Я не могу отменить смерть моего сына» - думала я. «Я не могу начать жизнь заново и не могу справиться с этим горем».

Я чувствовала себя беспомощной, депрессивной и была готова покончить с собой. Боль становится глубже и глубже. «Я не могу так продолжать. Я хочу умереть». (78)

Слезы, крики, гневливые вспышки, потеря сознания – эти реакции могут сопровождать скорбящих, повторяться в разное время. Люди чувствуют, что сходят с ума, что теряют контроль над собой. Кто-то постарается избегать тех, кто им напоминает о трагедии, кто-то замкнется и не захочет никого видеть, кто-то будет видеть кошмары по ночам или видеть происщедшую трагедию, как наяву, кто-то потеряет интерес к жизни, кто-то будет конфликтовать с близкими. Все горюют по-разному и надо понимать и стараться бережнее относиться друг к другу, не осуждая никого за якобы странное проявление скорби. Чувства нельзя игнорировать, они нуждаются в том, чтобы быть излитыми, признанными окружающими, люди нуждаются, чтобы их поддержали в горе.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.