Когнитивные и эмоционально-психологические факторы риска

Импульсивность и агрессивность повышают риск самоубийства. Особенно опасно сочетание импульсивности натуры (то, что я верю, было свойственно Вадику) с депрессией. Чувство безнадежности добавляет опасности этому сочетанию. Люди с чувством безнадежности неспособны представить себе позитивный образ будущего, зато имеют негативные представления о том, что им предстоит. Чувство безнадежности является ключевым психологическим фактором в замыслах самоубийства и в его исполнении.

Выше уже писалось о теории Эдвина Шнейдмана, который в своем объяснении причин самоубийства на первый план выдвинул ряд неудовлетворенных психологических потребностей и как следствие этого – огромное чувство боли, не покидающее самоубийц. Другой известный американский исследователь, Аарон Бек, подчеркнул особое значение чувства безнадежности, присущее самоубийцам. Томас Джоинер, отдавая должное выдающемуся вкладу предыдущих исследователей, предлагает свое объяснение феномену самоубийства. Он считает, что не всякие неудовлетворенные психологические потребности (их около 20 в списке, предложенном доктором Генри Мюррэем) вызывают потребность покончить счеты с жизнью. По его мнению, наиболее важные из неудовлетворенных психологических потребностей можно в сущности свести к двум категориям: нарушенному чувству принадлежности (разрушена любовь, другие важные эмоциональные привязанности) и воображаемому чувству (воспринимаемому самоубийцей как вполне реальное!), что он представляет обузу для окружающих, он им в тягость, и без него им будет лучше. Чувства своей неэффективности, провала, неумения и некомпетентностиведут к обострению ощущения, что от него нет никакой пользы и его близким будет лучше без него. (55)Было проведено исследование, целью которого было выявить связь между воспринимаемым чувством обузы и суицидальным поведением. Были сравнены такие показатели, как чувство эмоциональной боли (Шнейдман), безнадежности (Бек) и воспринимаемым чувством обузы (Джоинер). Независимая группа читала записки и оценивала по шкале от 1 до 5, как выражены в этих записках вышеприведенные чувства. «Оценщики» не знали, что половина этих записок принадлежала людям, погибшим от самоубийства, а половина тем, кто предпринимал попытку самоубийства, но выжил. При статистическом анализе было выявлено, что записки от тех, кто погиб, более подчеркивали то, что написавшие их являются обузой для окружающих, чем записки от тех, кто пытался покончить с собой, но не погиб. Другое исследование, анализирующее записки только от тех, кто покончил с собой, показало, что воспринимаемое чувство обузы играло более значительную роль и предопределяло большую степень летальности суицидальных средств. (56)

Я верю, что у Вадика было чувство изолированности. Самые близкие его друзья были далеко (один в Канаде, другой в России). Поехать к ним у него не было средств, да и что бы это дало? Если руководствоваться здравым смыслом, то ему нужно было заниматься трудоустройством, а не рваться куда-то ехать, но когда он руководствовался здравым смыслом? Я уже писала о том, что здесь, в Америке, у него не было подруги и что он пытался встречаться с одной симпатичной молодой женщиной, с которой его познакомил дядя. Мне она понравилась, мама с ней беседовала по телефону и «Графиня Вишенка», как прозвали ее мои дети, показалась маме приятной и разумной. Но Вадик перестал с видеться с новой подругой. Я думаю, он боялся быть ей обузой тоже и вообще его заниженная самооценка ему мешала и наносила вред...

Чувство обузы для окружающих, которое испытывал Вадик, явно проявилось в его фразе, сказанной матери, причем ничем не спровоцированной, когда она заглянула в его комнату в тот роковой вечер перед страшной ночью самоубийства: «Я тебе мешаю?...» На это последовал, конечно же, ответ: «Как ты, мой сын, можешь мне мешать?!» Но, видимо, никакие уверения уже были не достаточны, по существу уже ничего не значили для моего брата, чье сознание было «зомбировано» предстоящим планом действий...

Чувства стыда и вины. Я полагаю, что эти чувства буквально отравили существование моего брата незадолго до смерти. Не случайно он благодарил папу утром того дня, когда совершил свой страшный поступок. Папа спросонья и не понял, что к чему. «Что ты? Что ты?» - было его реакцией. Ему и в голову не могло прийти, что это было прощанием... А маме мой Вадик сказал: «Я сам во всем виноват»... Он винил себя в том, что не сохранил семью, возможно, винил себя в том, что не может, приехав в США, обеспечить себе экономическую самостоятельность и живет с родителями, «у них на шее», но это все мои домыслы, в этом или в чем еще – уже никогда не узнаю...

В то же самое время у брата существовали определенный стереотипы мужского поведения, то ли взятые из семьи, то ли от того, что он вырос в Баку, который находится в том регионе, где существует тьма предрассудков и барьеров, связанных с мужским и женским поведением. Впрочем, стереотипы мужского и женского поведения существуют не только в южных регионах бывшего Советского Союза, но распространены по всему миру. Для меня ясно одно: внутренние психологические барьеры не позволили моему брату обратиться за помощью... Психологическая помощь была, вероятна, стигматизирована в его сознании: ему было очень трудно преодолеть себя, откровенно рассказать о своих страданиях и принять помощь от кого бы то ни было.

Социальная изоляция.

Социальная невовлеченность, оторванность от социума также опасны, об этом в 19 в. еще писал известный социолог Эмиль Дюркгейм, а теперь современные научные данные подтвердили его правоту. Слишком сильная или слишком слабая интеграция личности в общество представляют опасность и повышает риск самоубийства. При слишком сильной интеграции личность может совершить самоубийство во имя социальной группы (вспомним самоубийство эскимосских стариков, древних скифов, когда они погибали, если считали, что они стары и представляют обузу для окружающих, или героев войны).

При слабой интеграции личность одинока и очень важная потребность в принадлежности (любви, дружбе, близости) не удовлетворена и ведет к нарастанию эмоциональной боли... Незадолго до трагических событий Вадик побывал в Канаде, где встречался с двумя школьными друзьями и их женами. Возможно, что ощущаемый контраст между их семейным положением и своим собственным, а также тот факт, что оба друга работали и были «вовлечены» в сеть социальной поддержки, в то время как мой Вадик так и не обрел своего места и не мог найти приложения своим способностям, усугубили его депрессивное состояние. Он вернулся из Канады мрачным и почти ничего не рассказывал. Вадик также видел, что и у меня семья, дети, и мы в экономическом смысле «стоим на ногах», в то время как его мучило безденежье. Вспомните, у Пушкина в «Скупом рыцаре»: «О бедность, бедность! Как унижает сердце нам она!» Но какие бы копейки ни зарабатывал мой брат, он отсылал своему сыну деньги. Он очень любил сына и казнил себя, что не сумел сохранить семью...

Одиночество, как доказывают данные исследований, напрямую связано с суицидальными замыслами и поведением. Особенно сильно влияют социальная изоляция и одиночество на суицидальные намерения стариков. Самоубийства чаще встречаются в сельских районах, нежели городских, вероятно, из-за социальной изоляции. Замкнутые в себе люди (крайние интроверты) не ищут поддержки и помощи от окружающих, не делятся своими замыслами, в том числе и смертельными. (И это тоже напрямую касалось моего брата).

Моральная регуляция личности, по мысли Дюркгейма, ослабевает во времена социальных потрясений. Число самоубийств возрастает в периоды экономического спада и безработицы, чем объсняeтся недавний рост числа самоубийств в странах Восточной Европы. (57)

Рассматривая самоубийство в социальном аспекте, можно сказать, что самоубийство является результатом взаимодействия сложных социокультурных факторов и случается чаще всего в период социоэкономического, семейного и индивидуального кризиса (утрата близкого человека, безработица, из чувства чести).

5. Географический фактор:
переезд или перемена места нахождения.

Когда человек меняет привычную среду обитания на нечто незнакомое, то это чревато многими последствиями. Он лишается своих друзей, знакомого окружения, которые поддерживали его эмоционально и духовно. Он чувствует себя более одиноким и находится в состоянии стресса, вызванным тем, что ему надо постоянно бороться с новыми трудностями и приспосабливаться к новым обстоятельствам и требованиям жизни. Не все обладают достаточной гибкостью для адаптации в новых условиях. Некоторым процесс приспособления дается с огромным трудом. Иммигранты могут служить примером людей, испытывающих трудности в связи с тем, что оторвались от знакомой среды и попали в совершенно чужой им мир. Как иммигрантка первого поколения, пережившая это на своих плечах, могу свидетельствовать, что этот процесс дается нелегко и не все его выдерживают. Мой брат так и говорил: «Вторую эмиграцию я не выдержу». Он также говорил маме, что мы «приспособились», имея в виду, что это ему недоступно. Да что там иммигранты! У коллеги старая мать переехала из Нью-Джерси в Нью-Йорк, поближе к дочери, и вместо радости – одни слезы. Ведь она лишилась знакомых, подруг, привычной квартиры!

6. Пережитые трагические и тяжелые события,
включая насилие и оскорбление.

Потеря близкого человека, тюремное заключение, конфликт на работе, заболевание, безработица, насилие, развод или разъезд, конфликты в семье, сексуальное и физическое насилие, проблемы с учебой и другие события могут привести к тому, что человек не в состоянии будет справиться с обрушившимся на него и почувствует, что происшедшее – больше, чем он может вынести...

Нередко потеря близкого человека может дать толчок к депрессии и привести к самоубийству. 27 июля 2004 г., то есть за пол-года до гибели Вадика, как я уже писала, умер брат мамы, которого и я и Вадик очень любили и в смерти которого Вадик винил себя.

Трудности отношений с родителями и сверстниками, унижения или избиения со стороны сверстников или в семье могут сыграть большую роль и привести к суициду даже и тогда, когда дети повзрослеют. Душевные травмы сохраняются долго, иногда на всю жизнь и, оставленные без внимания, могут искалечить всю жизнь самой жертвы и ее окружения.

Перенесенное насилие, физическое, эмоциональное и сексуальное, в каком бы возрасте оно ни произошло, повышает риск самоубийства у жертвы. Многие исследования были сосредоточены на женщинах. Те из женщин, которые перенесли насилие в детстве или во взрослом возрасте, чаще пытаются покончить с собой, чем остальные. Чем больше видов оскорблений (эмоциональных, физических и сексуальных) испытала женщина, тем выше риск самоубийства.

Мой брат служил в советской армии, которая, несмотря на то, что это было еще задолго до современных дикостей дедовщины, все же была страшным испытанием. Широко известно, что самоубийства в российской армии связаны с дедовщиной, которая является огромным социальным злом и позором России. Думаю, что и в советские времена дедовщина и самоубийства из-за дедовщины существовали. Просто все было прикрыто завесой секретности и никто не мог пробиться сквозь заслон официальной лжи. Как недавно заметил Леонид Млечин, выступавший по радиостанции «Эхо Москвы» в программе «Особое мнение», дедовщина как явление получила распространение в советской армии после того, как стали призывать в армию людей с уголовным прошлым, имевших тюремные сроки. Теперь это настоящая беда для российской армии, и огромное социальное зло.

Я уже писала выше о том эффекте, которое оказывает посттравматический синдром на повышение риска самоубийства, и эти два фактора риска (пост-травматический синдром и перенесенное насилие и оскорбление) не просто тесно связаны, а почти интерферируются, то есть взаимно налагаются друг на друга.

Поиск по сайту: