СПЕЦИАЛИСТОВ, РАБОТАЮЩИХ С МИГРАНТАМИ

В профессиональной деятельности психологов и специа­листов других помогающих профессий существует ряд про­блем, которые обязательно нужно учитывать при организа­ции и осуществлении психологической помощи вынужден­ным мигрантам. Мы остановимся на проблемах, определяемых особенностями контакта психолога с клиентом. Их значи­мость связана с тем, что сами взаимоотношения «психолог-клиент» могут использоваться как важный терапевтический инструмент для понимания и проработки внутренних конф­ликтов клиента.

Полнее всего отношения, складывающиеся в процессе психотерапии, и влияние этих отношений на успешность взаимодействия психолога с клиентом изучены в психоана­лизе. Сейчас эти знания используются всеми практикующи­ми психологами, а ключевые термины, такие как «перенос» и «контрперенос», вышли за пределы психоанализа и стали Ьбщепсихологическими. Психологи считают, что внутрилич-ностные процессы, на которых акцентировано внимание в психоанализе (эти процессы называют «психодинамикой»), Универсальны для любых отношений помощи (Кейсмент, 1995; Кан, 1997).

_t перенос

Ъ ч После того, как установлен контакт (создан «терапевти­ческий альянс»), психолог пытается определить, какие чув-' он вызывает у клиента. Ответ на этот вопрос может ока-сугцественное влияние на эффективность психологичес394 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

Проблемные области и профессиональный риск... ________395

кой помощи. Как правило, с самого начала клиент проявля­ет эмоциональное отношение к психологу. Поскольку ему мало что известно о психологе, эти чувства обычно происте­кают из исходной установки или эмоционального барьера, а не отражают собственное отношение к личности другого че­ловека. Это явление называется переносом.

Перенос впервые был описан 3. Фрейдом, обнаружив­шим, что клиент привносит в отношения с психоаналити­ком собственный опыт отношений, чувств, страхов, жела­ний, видя в нем черты значимых людей из своего прошлого. Поэтому для целей анализа оказалось очень важным пони­мать эти процессы и отслеживать свои собственные реакции на перенос клиента. Стало ясно, что в зависимости от отно­шения к переносу, эти процессы могут играть как негатив­ную роль, мешая успешному взаимодействию, так и пози­тивную — повышая его эффективность. Цель, таким обра­зом, была ясна — нужно поставить перенос на службу терапии. Фрейд видел в переносе одно из самых действенных средств, доступных психотерапевту. В дальнейшем перенос описывал­ся и изучался в рамках других направлений практической психологии.

Явление переноса объясняется, в частности, свойством психики бессознательно воспринимать знакомые элементы любой ситуации как сигналы предупреждения о возможнос­ти повторения пережитого (в первую очередь, негативных переживаний, которых нужно избегать). Поэтому в ситуации неопределенности есть тенденция «незнакомое воспринимать так, как будто оно уже известно»: при столкновении с неиз­вестным, исходящим от другого, человек силится понять партнера по общению, «чтобы ослабить беспокойство, воз­никающее от присутствия человека, остающегося непоня­тым» (Кейсмент, 1995. С. 16). В терапевтической или психо­консультационной ситуации «ощущение сходства между про­шлым и настоящим» может присутствовать и у клиента, и у психолога. Наиболее часто считают, что клиент приписывает то, что идет из его собственного прошлого опыта, психоте­рапевту или ситуации, возникающей при психотерапевти­ческом воздействии, и реагирует на это таким образом, как если бы прошлое «разлилось» в настоящем. Однако толчком

для переноса может послужить и случайное поведение пси­хотерапевта, вызвавшего реакцию в каком-то «отголоске прошлого» клиента (Кейсмент, 1995). Такого рода влияние прошлого на настоящее часто бывает очень сильно. Особенно это касается травматического опыта: он «как волна из прош­лого захлестывает настоящее, оставляя следы, которые невоз­можно ни с чем спутать» (Столороу с соавт., 1999. С. 49).

Когда происходит перенос, клиенты, воспринимая текущую ситуацию в свете своих прежних взаимоотношений, могут стре­миться «достичь желаемого переживания» (Кан, 1997. С. 31). Поэтому чувства, которые выражаются как перенос в отноше­ниях с терапевтом, дают важную информацию об эмоциональ­ных аспектах проблем клиента. При интерпретации переноса необходимо учитывать настоящее и прошлое клиента, и его взаимоотношения с психологом (Кейсмент, 1995. С. 60).

В случае межкультурной встречи содержанием переноса ча­сто становятся этнические факторы, однако этому аспекту не всегда уделяется достаточное внимание. Дж. Карим считает его выявление и анализ одной из главных задач психотерапевта, работающего с беженцами и представителями этнических мень-щинств. Он подчеркивает необходимость осознания того, что цветной человек, в силу своего исторического опыта дискридитации, может нести в себе сильные чувства, направленные против белых, и что это может проявляться в том числе в формесверхкритичности, неискренности и самодовольства. Соот­ветственно, белый человек за многие годы впитал в себя от­ветные чувства и мнения о цветных — как о наивных, эмоци­ональных или «драчливых». В обязанности психотерапевта, по Мнению Дж. Карима, с самого начала входит способствование Выражению любого негативного переноса, основанного на опыт. Клиент может быть слишком нуждающимся в под-или слишком испуганным и, соответственно, не осозновать негативные чувства или не считать их важной темой для ния. Наоборот, он может стремиться избегать этих чтобы установить «хорошие отношения». Однако для движения психотерапии очень важно анализировать негативный перенос (Кагеет, 1992).

и важной задачей психолога на ранних этапах рабо-1ршентом Дж. Карим считает вынесение темы межэтни396 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

ческих контактов как предмета обсуждения: «Я всегда начи­наю первый сеанс в центре "Нафсият" с подтверждения того, что пациенту, по-видимому, было очень трудно обратиться за помощью к другому человеку, о котором он ничего не знает. Соответственно, если пациенты, многие из которых черные, рассказывают свою историю жизни, не упоминая о том, как трудно жить черному в белом обществе, я указываю на это упущение и побуждаю пациента обратить внимание на то, почему выпал этот важнейший момент их жизненно­го опыта» (там же. Р. 36).

контрперенос

На процесс оказания психологической помощи мигрантам могут также влиять чувства, которые клиент пробуждает в пси­хотерапевте. Эмоциональные реакции со стороны психотера­певта по отношению к клиенту называются контрпереносом.. Их рефлексия дает психологу лучшее понимание клиента. По­этому очень важно постоянно «прислушиваться к себе», вос­принимать «эмоциональный резонанс». Вот как описывает это английский психоаналитик Патрик Кейсмент: «В психотера­пии на терапевтов часто воздействует немой плач тех, кто при­ходит к ним на консультацию. Как и при общении матери с ребенком, психотерапевты должны уметь прислушиваться к себе, чтобы привлечь опыт собственных переживаний (горе, страдание, утомление, несчастье, недомогание и др.). Упорно стремясь понять смысл "немого плача" клиента, даже в случае смятения или боли, причиняемой некоторыми клиентами, те­рапевт приближает то время, когда бессознательная цель такого усилия станет очевидной и осознанной» (Кейсмент, 1995. С. 91). Для некоторых клиентов это важный способ коммуникации, без которого многое остается невысказанным. «Когда психоте­рапевт оказывается в состоянии понять бессознательную осно­ву такой коммуникации и находит способ ее интерпретации, клиент начинает чувствовать, что кто-то действительно кон­тактирует с ним и воспринимает даже его самые сокровен­ные чувства» (там же).

Многие авторы рассматривают перенос и контрперенос как «нерасторжимые элементы межличностного пространст­ва» и как важнейшие «интрапсихические индикаторы отноше-

Проблемные области и профессиональный риск... 397

ний» (Гамбургер, 2001. С. 242). Принципы и техника исполь­зования контрпереноса широко обсуждаются как в психо­аналитической литературе, так и в общепсихотерапевтичес­кой. Заинтересованного читателя мы отсылаем, в первую оче­редь, к двум уже цитированным книгам, написанным широко мыслящими современными психоаналитиками (Кейсмент, 1995; Кан, 1997), а также к книгам психотерапевтов юнгиан-ского направления (Якоби, 1996; Штейнберг, 1998).

Отметим только два важных момента. Во-первых, нельзя забывать, что клиент может пробуждать в психологе сильные потребности «отыграть старые драмы и удовлетворить давние неудовлетворенные нужды», от чего психолог обязан уберечь как своего клиента, так и самого себя. В случае работы с трав­мированными людьми эта опасность особенно велика (на этом мы подробно остановимся ниже). Второй важный момент каса­ется терапевтического использования эмоциональных реакций психолога. В современной практической психологии доминиру­ет представление о контрпереносных реакциях как о имеющемся в распоряжении психолога средстве диагностики отношений и воздействия в ходе терапии, а вовсе не как о явлении, об­ременяющем терапевтическое общение, как это долгое время считалось в психоанализе: «Цель расширения осознания контрпереносных тенденций — не устранение контрпереноса. Такое сродни попыткам исключить бессознательное. Этого не может и не должно быть сделано, поскольку контрперенос является источником эмпатии. Чем больше внимания мы про­явим к нашим собственным отношениям, чувствам и побуж­дениям, желаниям и страхам, тем быстрее мы найдем возмож­ность поставить контрперенос на службу терапии» (Кан, 1997. С. 116-117).

Контрперенос можно рассматривать как эмоциональные реакции психотерапевта, возникающие в результате взаимо­действия его собственных неразрешенных внутренних конф­ликтов и рассказанных клиентом историй. Истории пробуж­дают в психотерапевте импульсы, которые не могут быть легко интегрированы и против которых оказываются задействован­ными различные виды защитных механизмов, например вы­теснение, проекция, отрицание. Эти защиты могут приво­дить к нарушениям функционирования психолога во время 398 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

сеансов и во взаимодействии с коллегами (Benedek, 1984; Bustos, 1990; Chu, 1988; Lindy, 1988; Schwartz, 1984).

Работа с мигрантами, относительно недавно перенесши­ми сильную травму, но не имевшими до этого серьезных психических проблем, отличается от работы с теми, кто уже в раннем детстве имел травматический опыт. Наблюдающие­ся при работе с ранними травмами формы контрпереноса, такие как сомнение терапевта, действительно ли происхо­дило то, о чем рассказывает клиент, нередко принимают другой вид в психотерапии мигрантов. Например, С. Хейли, работавшая с ветеранами вьетнамской войны и бывшими узниками концлагерей, пишет, что выслушивание историй о военных преступлениях привело ее «в оцепенение и ужас», но вызвало при этом разнообразные агрессивные импульсы (Van der Veer, 1998. P. 162; см. также с. 415—428).

Контрпереносные феномены в отношении жертв войны были проанализированы американским психологом И. Дание-ли. Она описала чувство вины («Я вызвала у клиента боль, напомнив ему о прошлом»), неприязнь («Что еще ужасное я от него услышу?»), стыд («Как люди могут такое творить?») и др. Она также показала, как в работе с жертвами войны терапевт может приходить к ощущению превосходства или неполноценности в отношении клиента (см. с. 415—428). В работе с беженцами тоже наблюдается подобное. В этом кон­тексте далеко не редкой эмоцией бывает бессилие, что, в свою очередь, может породить антипатию к клиенту.

Вынужденные мигранты, обращающиеся за психологи­ческой помощью в то время, когда их просьба о предостав­лении статуса беженца еще рассматривается, а они находят­ся в ситуации неопределенности и под угрозой репатриа­ции, часто чувствуют себя очень беспомощными. Во время первой встречи это чувство бессилия может переноситься на помогающего профессионала, в результате чего тот может ошибочно, без дополнительного выяснения, прийти к зак­лючению, что он не в состоянии помочь клиенту.

Другая форма контрпереноса возникает, когда психолог сам был травмирован и переживает сходство своего опыта с опытом беженца. И даже если психолог это хорошо осозна­ет, он может неверно полагать, что эмоциональное значе-

Проблемные области и профессиональный риск... 399

ние этих переживаний для клиента более или менее идентично его собственным эмоциональным реакциям. Этот феномен мож­но описать следующим образом: у психолога возникают силь­ные эмоциональные реакции на рассказы беженца о его трав­матическом опыте, но он не в состоянии совладать с ними; тогда он трансформирует свои собственные эмоциональные реакции в фантазии об эмоциональных реакциях беженца, используя их как интерпретации во время сеанса (Van der Veer, 1998).

Могут существовать самые разные признаки контрпере­носных реакций, негативно влияющих на психологическую работу, например, ощущение обременяющей привязаннос­ти, потеря чувства юмора, ощущение скуки и тенденция к спешке. Каждому психологу нужно на своем опыте опреде­лить, какие сигналы важны для него. Но, несмотря на осоз­нание, не всегда возможно самостоятельно справиться с последствиями контрпереноса. Это одна из причин необхо­димости супервизии — разбора случаев в группе коллег или на индивидуальной встрече. Анализируя свои переживания с помощью опытных коллег, психолог приобретает больше возможностей понимать собственные чувства и удерживать контроль над ними. Тогда он способен опять направить свое внимание на чувства клиента и помочь ему выразить и асси­милировать их.

выгорание

Те, кто по долгу своей работы оказывает различного рода поддержку другим людям, и особенно те, кто постоянно имеет дело с несчастьями и болезнями людей, рано или по­здно могут столкнуться с определенными психологически­ми проблемами, влияющими на их эмоциональное состоя­ние и профессиональное поведение. Рчеь идет о так называ­емом синдроме «эмоционального выгорания».

Термин «выгорание» введен американским психиатром

X. Дж. Фрейденбергером в 1974 г. (Freundenberger, 1974). Он описал его как синдром истощения энергии, ощущения перегруженности проблемами других и разочарования в рабо-

те, возникающий у сотрудников кризисных центров и психиатрических клиник. По наблюдениям Фрейдербергера, этот 400 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

процесс сопровождается циничной установкой: «Зачем бес­покоиться? Это не имеет никакого значения». Данный тер­мин получил широкое распространение, и было замечено, что синдрому выгорания подвержено значительное число профессионалов, чья работа предполагает близкий, эмоци­онально насыщенный контакт с людьми, который достаточ­но трудно поддерживать на неизменном уровне длительное время. В процессе контакта люди делятся своими проблема­ми, трудностями, рассказывают о болезнях и ждут совета и помощи. При этом оказывающий поддержку человек чувствует большую ответственность и хочет оправдать те ожидания, которые на него накладывает работа. Нередко результатом интенсивного эмоционального напряжения становится спе­цифическая защитная реакция — эмоциональное выгорание. Процесс выгорания обычно начинается с интенсивного и длительного стресса, вызывающего чувство напряжения, раздражительности и усталости, и заканчивается психологи­ческой отстраненностью от работы, когда человек становит­ся апатичным, циничным и ригидным (Cherniss, 1980). Этот синдром достаточно распространен, и человеку, заметивше­му в себе его проявления, не следует думать, что это его частная проблема или признак некомпетентности. Людям, оказывающим психологическую поддержку вынужденным мигрантам, необходимо знать о причинах, симптомах и ме­рах профилактики выгорания, с тем чтобы быть способным помочь себе и коллегам.

Описано множество симптомов эмоционального выгора­ния, однако они редко проявляются все одновременно, по­скольку выгорание — процесс индивидуальный. Среди пер­вых признаков — общее чувство усталости, нежелание идти на работу, неопределенное беспокойство, сильная скука, потеря энтузиазма, подавленность, пессимизм по отноше­нию к будущему, снижение эффективности работы, мысли о ее смене, вялое и пренебрежительное отношение к клиен­там. Другой важнейший признак выгорания — избегание де­ятельности или людей, не имеющих отношения к работе, включая членов семьи (Grosch & Olson, 1994).

Развитие синдрома выгорания проявляется в изменени­ях поведения, эмоционального и физического состояния,

Проблемные области и профессиональный риск... 401

мышления, отношения к окружающим людям: клиентам, коллегам и родным (Roberts, 1997; Maker, 1983; Primary Prevention, 1998).

Изменения в поведении могут выражаться в том, что пси­холог во время работы часто смотрит на часы, откладывает встречи с клиентами, часто опаздывает, утрачивает творчес­кий подход к решению проблем, присваивает собственность учреждения, увеличивает употребление меняющих настрое­ние психоактивных веществ (кофеин, никотин, алкоголь), утрачивает способность удовлетворять свои потребности в развлечениях и восстановлении здоровья, увеличивается под­верженность несчастным случаям, усиливается сопротивле­ние выходу на работу. Может понизиться «вовлеченность» в работу, но возможен и обратный эффект, когда человек ра­ботает усерднее и дольше, а позитивных результатов стано­вится все меньше.

На эмоциональном уровне утрачивается чувство юмора, человек чаще испытывает гнев, обиду, горечь и беспокой­ство. Наблюдается повышенная раздражительность и нетер­пимость, проявляемая на работе и дома, возникают ощуще­ние постоянных придирок со стороны окружающих, чувство бессилия, равнодушия, безнадежности, разочарования, не­удачи и вины. Более редкими становятся положительные пе­реживания. Теряется смысл работы и жизни в целом, возни­кают апатия и депрессивные симптомы.

У «выгорающего» психолога снижается самооценка, ра­бота перестает приносить удовлетворение. Меняется отноше­ние к другим людям: в общении с клиентами сочувствие сменяется на циничное и порицающее отношение, оскуде­вает репертуар профессиональных приемов, большее внима­ние уделяется формальной стороне работы, может возни­кать чувство всемогущества, власти* над судьбой клиента, появляется тенденция к уединению и избеганию коллег, ра­стет напряженность и конфликтность в общении с родными и друзьями. Появляются также изменения в мыслительной деятельности: ослабевает способность концентрировать вни­мание, доминирует ригидное мышление, усиливается подо­зрительность и недоверчивость, возникают все более упор­ные мысли о том, чтобы оставить работу.

402 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

Проблемные области и профессиональный риск...

II

Психосоматические симптомы выгорания включают: утом­ляемость — усталость и истощение на протяжении целого дня, нарушения сна и аппетита, повышенную восприимчи­вость к изменениям показателей внешней среды и различ­ным заболеваниям. Могут возникать частые головные боли, расстройства желудочно-кишечного тракта, одышка, тош­нота, мышечное напряжение, боли в спине.

Американский психолог Кристина Маслач, известная сво­ими работами по проблеме эмоционального выгорания, вы­делила три основных аспекта этого синдрома.

1. Чувство эмоционального истощения. По мере исчерпания эмоциональных ресурсов профессионалы чувствуют, что не могут больше посвящать себя клиентам так, как они делали это раньше.

2. Развитие отрицательного отношения к клиентам. Сперва «выгорающий» профессионал начинает в разговорах с кол­легами с пренебрежением отзываться о своих клиентах. За­тем он начинает чувствовать неприязнь к клиентам, вначале сдерживаемую. Ему все труднее и труднее скрыть свое раз­дражение, и, наконец, происходит выплеск чувств и он вы­ражает свою озлобленность. Этот процесс Маслач называет «дегуманизацией» или «деперсонализацией».

3. Развитие негативного отношения к себе и своей работе. Маслач называет этот аспект «потерей ощущения личных достижений» (Maslach, Jackson, 1981).

Маслач считает, что выгорание — это не потеря твор­ческого потенциала, не реакция на скуку, а скорее «эмо­циональное истощение, возникающее на фоне стресса, вызванного межличностным общением» (Maslach, 1978). Не­которые исследователи приравнивают выгорание к дист­рессу в его крайнем проявлении и к третьей стадии обще­го адаптационного синдрома Селье — стадии истощения. Другие рассматривают его как комплексный феномен, который определяется взаимодействием многочисленных факторов.

В. Бойко (Бойко, 1996) описывает симптомы эмоциональ­ного выгорания в соответствии с тремя фазами стресса.

Первая фаза — фаза напряжения — характеризуется, со­гласно этому автору, следующими симптомами:

• переживание неустранимых или трудно устранимых пси-хотравмирующих обстоятельств;

• неудовлетворенность собой;

• ощущение «загнанности в клетку» — состояние интел­лектуально-эмоционального тупика;

• тревога и депрессия.

На второй фазе — «резистенции» (сопротивления) — на­блюдаются такие симптомы:

• неадекватное избирательное эмоциональное реагирова­ние — не соответствующая требованиям ситуации «эконо­мия» эмоциональных ресурсов и выборочное реагирование в ходе профессионального взаимодействия;

• эмоционально-нравственная дезориентация — попытки самооправдания своих неадекватных реакций при помощи разделения клиентов на «хороших» и «плохих»;

• расширение сферы «экономии эмоций» за пределы про­фессиональной деятельности — проявление этой формы за­щиты в общении с близкими и друзьями;

• «редукция» профессиональных обязанностей — стрем­ление облегчить и сократить обязанности, требующие эмо­циональных затрат.

Наконец, на последней фазе стресса — фазе «истоще­ния» — наблюдаются следующие симптомы:

• эмоциональный дефицит — ощущение потери способ­ности помогать клиентам; преобладание негативных эмоций в общении;

• эмоциональная отстраненность — практически полное исключение эмоций из сферы профессиональной деятель­ности;

• личностная отстраненность (деперсонализация) — пол­ная или частичная утрата интереса к людям, отношение к клиенту как к объекту манипуляций; в крайних вариантах — ненависть и презрение к клиентам;

• психосоматические и психовегетативные нарушения. На основании приведенной классификации симптомов

Бойко предлагает методику определения уровня эмоциональ­ного выгорания (см. с. 429—434).

Поскольку выгорание возникает в условиях насыщенного эмоционального контакта с людьми, очевидно, что риск его I

404 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

возникновения наиболее велик при работе с клиентами, пережившими травматический опыт, страдающими тяжелы­ми психологическими и соматическими расстройствами. Эти характеристики в полной мере относятся к вынужденным мигрантам.

Психологические последствия работы с травмированны­ми клиентами рассматриваются в литературе последних лет с использованием термина «делегированная травматизация» (МсСапп & Pearlman, 1990). Постоянное выслушивание ужа­сающих историй и необходимость обсуждения неизбежных экзистенциальных вопросов определяют формирование спе­цифических симптомов у психолога — например, кошма­ров, вторгающихся мыслей, уклоняющегося поведения, из­менений в мышлении.

Можно сказать, что при соприкосновении с внутренним миром травмированного человека происходит «заражение» психолога, то есть в какой-то мере ему может передаться психическое состояние клиента, как передается инфекция. Психотерапевты, работающие с людьми, пережившими эк­стремальный стресс, например пытки, нередко описывают свое состояние как «одержимость», когда образы услышан­ного от клиентов «не отпускают, преследуют» их: «Мы зна­ем, что симптомы болезни могут в ходе общения с пациен­том передаться и врачу, такие случаи нередки. Но при работе с людьми, получившими сильную травму, опасность "зара­зиться" особенно велика, ведь мы имеем дело со злом, кото­рое проявляет удивительную "живучесть". Именно его "жи­вучесть" вызывает у нас сильные аффекты. Когда мы узнаем о зверствах, которые творятся в камерах пыток, то испыты­ваем "адскую" боль. Таким образом, общение с пациентом сильно напоминает путешествие в "преисподнюю". Еще Вер­гилий писал, что такое путешествие предполагает "адский труд", силу духа и силу характера» (Wirtz, Zobeli, 1995. S. 146).

В подобных случаях эмоциональная нагрузка, приводя­щая к «индукции травмы» или «психологическому зараже­нию», во многом связана с необходимостью соприкасаться с темой смерти, практически табуированной в повседнев­ной жизни современного человека (Магомед-Эминов, 2001). Рассматривая проблему под другим углом, можно сказать,

Проблемные области и профессиональный риск... 405

что, постоянно сталкиваясь с темной стороной человечес­кой природы, со злом, наиболее ужасными формами не­справедливости и насилия, всеми мыслимыми формами жестокости, психолог так или иначе начинает испытывать «усталость от сострадания» (Figley, 1995). Это может изме­нить отношение терапевта к самому себе, к миру и челове­ческой природе (Wirtz, Zobeli, 1995).

Риск для психолога, работающего с травмированными клиентами, заключается и в том, что в такой ситуации могут актуализироваться собственные психические травмы консуль­танта. В последнее время все большую известность в гумани­стической психологии приобретает концепция «раненого целителя» (Штейнберг, 1998. С. 46—47). Рассматривая эту кон­цепцию, один из основателей экзистенциальной психотера­пии, американский психолог Ролл о Мей, обращает внима­ние на то, что многие творческие личности и успешные пси­хотерапевты, основатели собственных школ (например, Гарри Стэк Салливен и Абрахам Маслоу), страдали от серьез­ных личностных проблем, пережили тяжелые травматичес­кие события. Этот негативный опыт, однако, может стать основой личностного и профессионального потенциала пси­холога, его сильной стороной: для клиента консультант вы­ступает в качестве модели личности, выработавшей успеш­ные механизмы совладания. «Я предполагаю, что мы исцеля­ем других с помощью наших собственных ран. Понимание, приходящее к нам через наше личное страдание и личные проблемы, приводит нас к развитию эмпатии и творческих способностей в отношениях с людьми — и к состраданию» (Мей, 1997. С. 92).

На развитие синдрома эмоционального выгорания ока­зывает влияние также ряд личностных и организационных факторов. Так, склонность к выгоранию может частично ос­новываться на определенных особенностях самого профес­сионала. При этом пол, возраст, образование, стаж работы, семейное положение не оказывают существенного влияния на подверженность синдрому. Важны личностные характерис­тики, такие как тенденция к перфекционизму, гиперответ­ственность, преданное, идеалистическое отношение к про­фессии, низкая самооценка, потребность гордиться собой, 406 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

трудности сказать «нет», сложности с распределением и де­легированием обязанностей, слишком высокие ожидания от результатов оказываемой помощи и стремление к непремен­ному успеху, отсутствие или небольшое количество интере­сов помимо работы.

Нереалистичные ожидания по поводу своих возможнос­тей чаще всего характерны для начинающих специалистов. Они ждут от себя сразу полной компетентности и остро чув­ствуют собственную неадекватность в ситуациях, когда не достигают желаемого эффекта. Высокие требования к про­фессионалам, от которых ожидается разрешение всех проб­лем, — один из социальных стереотипов. Поэтому для рабо­тающего в этой сфере «очень важно и полезно избавиться от собственных мегаломанических стремлений и не чувствовать себя ущербным от того, что он не смог быстро и эффектив­но решить все проблемы. Следует оценивать реальность, ка­кой бы она ни была неприятной: есть вещи, которые можно сделать на данном этапе, но есть и то, что очень трудно, а иногда и невозможно сделать, как бы нам ни было неприят­но чувствовать свою беспомощность. Исходной точкой тако­го чувства беспомощности является стремление каждого спе­циалиста, каждого человека к такому детскому архаическо­му всемогуществу: что я за специалист, если я не могу вылечить все? Никто не может, и никто не сможет сделать всего, важнее найти собственное место, собственный уро­вень ответственности, понять, а может, и принять ограни­ченность предлагаемого эффекта психотерапевтической дея­тельности...» (Тхостов, Зинченко, 2001. С. 17).

Выгорание может определяться и факторами, не имею­щими отношения к личности специалиста, на которые он не способен оказать решающего влияния. По мнению Мас-лач, распространенность феномена выгорания показывает, что источник проблемы находится больше в ситуации, чем в конкретных людях, и проблему легче понять и найти из нее выход, используя термины социальных и ситуационных ис­точников профессиональных стрессов. Важным фактором выгорания бывают организационные проблемы: нечеткие служебные обязанности, противоречивость требований, от­сутствие интеграции, недостаток профессионального обще-

Проблемные области и профессиональный риск... 407

ния и взаимной поддержки, перегрузка обязанностями, объективные препятствия к эффективной помощи страдаю­щим клиентам. Существенный вклад может вносить воспри­нимаемый недостаток контроля, когда психолог чувствует себя ответственным за благополучие клиента, но бессиль­ным помочь ему. Выгорание у профессионалов может вызы­вать и директивный стиль руководства, который не допуска­ет поощрений, а обеспечивает обратную связь только нега­тивного характера. Кроме того, выгорание «заразно», и подверженные стрессу руководители становятся негативной моделью для своих подчиненных. Симптомами «организаци­онного» выгорания служат высокая текучесть кадров, безы­нициативность работников, рост чувства неудовлетворенно­сти работой, недостаток сотрудничества.

Как помочь профессионалам справиться с эмоциональ­ным выгоранием? Часто человеку, который «выгорает», очень сложно распознать в себе это состояние, и проявление сим­птомов более заметно его коллегам. С усилением тяжести син­дрома возрастает сопротивление его осознанию. Поэтому очень важно вовремя распознать начинающееся состояние выгорания и предпринять необходимые меры. На ранних ста­диях существенную помощь оказывает разговор с понимаю­щим коллегой, в любом случае, «выгорающий» работник нуждается в поддержке и помощи, а не в порицании и кон­фликтах. Маслач считает, что выгорание не является неиз­бежным, и своевременно предпринятые профилактические меры могут предотвратить его появление или ослабить его интенсивность.

Многие стратегии, помогающие справиться с выгорани­ем, являются в то же время и мерами его профилактики. В зависимости от того, что выступает центральным объектом внимания: отдельные работники, организация труда или структура организации в целом, профилактические страте­гии могут быть разделены на несколько уровней (Primary Prevention, 1998).

Стратегии профилактики выгорания на уровне организа­ции в целом состоят в возможно более четком и последова­тельном формулировании ее политики и целей. Существен­ное значение имеет обучение и развитие сотрудников, ис408 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

следование новых областей. Забота о клиентах и оказываемая им помощь должны осуществляться в сотрудничестве с их семьями, социальным окружением (общиной) и организа­циями-партнерами. Необходимо разработать эффективные механизмы для группового и организационного решения проблем. Важно поощрять как самостоятельность сотрудни­ков, так и их участие в совместном принятии коллективных решений.

Эффективной мерой профилактики стресса и выгорания служит построение правильной организационной структуры. Необходимо распределить наиболее трудную и неблагодарную работу равномерно среди всего персонала и поощрять участие сотрудников в разных проектах и задачах, чтобы одному чело­веку не пришлось взваливать на себя весь груз. Важно организо­вать такой график работы, чтобы более легкие и более слож­ные задачи чередовались и было отведено время для переры­вов, во время которых сотрудники могли бы отдохнуть и пообщаться. Хорошо, если у психологов есть возможность ра­ботать по принципу частичной занятости, что позволит им со­ставить более гибкий индивидуальный график работы. При хо­рошей организации труда у каждого психолога существуют воз­можности для повышения квалификации, развития своих профессиональных навыков и творческих способностей.

Помимо супервизий, полезны разнообразные тренинги или группы встреч для всего персонала, посвященные уп­равлению временем, работе с конфликтами и групповому принятию решений, борьбе со стрессом. Кроме этого, суще­ственные положительные результаты могут принести тренин­ги по самопознанию, которые позволят участникам обозна­чить границы собственных возможностей, понять, что в их работе вызывает у них гнев, чувство вины или фрустрацию.

Со стороны руководства важно:

— обеспечить супервизию персонала, уделяя особое вни­мание тем сторонам работы, которые вызывают наибольшие трудности;

— создать систему обратной связи от низшего звена к выс­шему и наоборот (например, регулярно проводить беседы с сотрудниками относительно возникающих проблем и давать обратную связь по поводу эффективности их работы);

Проблемные области и профессиональный риск... 409

— следить за уровнем напряжения, возникающего у ру­ководящего персонала и предпринимать необходимые меры, когда напряжение становится чрезмерным.

Профилактика выгорания на уровне персонала заключа­ется в следующем:

— уменьшение требований, которые работники предъяв­ляют к себе, путем поощрения постановки более реалистич­ных и достижимых целей;

— помощь работникам в развитии и использовании эф­фективных механизмов обратной связи относительно про­дуктивности их работы;

— обеспечение возможности обучения и повышения ква­лификации внутри организации, с целью роста эффектив­ности работы;

— обучение персонала стратегиям борьбы со стрессом;

— ознакомление новых работников с возможными труд­ностями, с которыми им предстоит столкнуться в работе;

— обеспечение периодических «проверок на выгорание» для всего персонала;

— обеспечение возможности проработки возникающих у сотрудников личных и профессиональных проблем;

— развитие групп поддержки и обмена ресурсами, созда­ние в коллективе общей дружеской атмосферы принятия и взаимопонимания.

Для профилактики выгорания необходимо также разде­ление между профессиональной и частной жизнью. Как только границы между работой и домом начинают стираться и ра­бота занимает большую часть жизни, усиливается риск вы­горания. Важно, чтобы сотрудники имели какие-либо увле­чения помимо работы, что позволит им отвлекаться и вос­полнять утраченную энергию.

Влияние работы с беженцами на ... психотерапевта 411

хрестоматия

гуус ван дер веер

влияние работы с беженцами на профессиональную

деятельность и личность психотерапевта*

Мы приводим реферат еще одного фрагмента книги Г. Ван дер Веера «Консультирование и терапия беженцев и жертв травмы: Психологические проблемы жертв войны, пыток и репрессий» (см. также с. 331—336). Г. Ван дер Веер работает в амстердамской организации по поддержанию психического здоровья беженцев — Phoros Foundation for Refugee Mental Health. «Консультирование и терапия беженцев и жертв трав­мы» — одна из первых монографий по оказанию психологи­ческой помощи беженцам. Впервые она вышла в 1992 г. и была переиздана (с переработкой) в 1998 г. в Англии.

Согласно своему клиническому опыту, автор подразделя­ет психологические последствия работы психологов, соци­альных работников и психотерапевтов с беженцами, обычно обозначаемые терминами «выгорание» и «делегированная травматизация», на три основные группы: реакции, возни­кающие у психолога или социального работника в ходе встре­чи с клиентом; временные последствия сразу же после встре­чи; долговременные последствия.

Реакции в процессе встречи.Беседа с беженцами, кото­рые рассказывают, как политические преследования и нару­шения прав человека разрушили их жизнь, может вначале

* Van der Veer G. Counselling and therapy with refugees and victims of trauma: psychological problems of victims of war, torture, and repression. Chichester: Wiley & Sons, 1998.

вызывать у психотерапевта эмпатические реакции. Эти реак­ции основываются на нормальном сочувствии, но иногда в них есть что-то необычное для терапевтической ситуации. Например, клиент рассказывает свою историю так живо, что психотерапевт чувствует, как «мурашки» бегут по телу или у него начинают литься слезы.

А.В. рассказал психотерапевту очень волнующую историю. Рассказывая, он плакал. Психотерапевт, слушая клиента, почувствовал, что и у него слезы наворачиваются на глаза. Психотерапевт проявлял эмпатию к печали своего клиента, но также чувствовал нечто вроде эйфории, поскольку ока­зался способным на такую степень близости с клиентом.

Кроме того, при прослушивании историй о различного рода зверствах и несправедливости у психотерапевта могут возникать определенные неадекватные реакции, которые, исходя из психодинамического понимания контрпереноса, могут быть поняты как проявление его внутренних конф­ликтов. Например, психотерапевт чувствует желание обнять плачущего клиента, хотя понимает, что это будет неадекват­ной реакцией с профессиональной точки зрения. Или, через какое-то время психотерапевт осознает, что он избегал оп­ределенных вопросов, обычно являющихся целью терапев­тического контакта. Случается, что во время беседы психоте­рапевт не замечает некоторых утверждений клиента, напри­мер тех, в которых выражается агрессия на него. Он может игнорировать замечания, которые, по его мнению, относят­ся к эмоционально нагруженным темам, и неосознанно ме­нять предмет разговора.

Нечто подобное происходило в контакте с Б.В., бежен­цем, который с самого начала вызвал симпатию у психоте-1«певта. В ходе десяти встреч, когда Б.В. рассказывал о том, Что происходило с ним в тюрьме, психотерапевт видел в клиенте доброго, чувствительного человека. На одиннадца­той встрече Б.В. рассказал о своем участии в ужасном воен­ном преступлении, но психотерапевт не попытался разоб­раться, что произошло. Он не задал ни одного вопроса, ко­торые бы прояснили дело.

Истории травмированных клиентов вызывают сильные эмоции у слушающего их. Психотерапевт обычно старается 412 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

контролировать свои эмоции, чтобы быть способным удер­живать внимание на клиенте или, по крайней мере, не на­гружать его своими эмоциями. Поведение, цель которого — держать под контролем собственные эмоции, можно отнес­ти к совладающему поведению. Например, психотерапевт чувствует ужас от услышанного, но справляется со своими чувствами посредством сознательных усилий, делая несколько глубоких вдохов и выдохов. Затем он пытается проявить эмпатию по отношению к клиенту и предлагает интерпрета­цию. Или, если психотерапевт не может управлять своими чувствами, он объясняет клиенту, что это превышает его возможности на данный момент и он предпочел бы сделать перерыв или продолжить в следующий раз.

Реакции после встречи.С помощью концентрации на чув­ствах клиента, психотерапевту во время обсуждения травма­тического опыта иногда удается не погружаться целиком в те эмоции, которые вызывают у него рассказанные клиен­том истории. В таком случае вскоре после контакта с клиен­том необходимо проработать отстраненные эмоции. Может оказаться, что перестать думать об этой истории и сконцен­трироваться на чем-то ином очень сложно. Возникают вре­менные трудности в поддержании межличностных отноше­ний, особенно таких, которые требуют эмпатии.

Возможно также, что у психотерапевта появится сильное желание поделиться услышанным с кем-нибудь. Это может привести к внутреннему конфликту: например, он не хочет нагружать своих коллег, домашних или друзей, но, в то же время осознает, что пока это «не отстанет от него», он не будет хорошим собеседником.

Кроме того, у психотерапевта могут возникать трудности с осознаванием определенных чувств, переживаемых им во время терапевтической встречи. Среди них возможны: бесси­лие, меланхолический пессимизм, агрессия. Не осознавая их, он не в состоянии от них избавиться, что приводит к посто­янному ощущению усталости, чувству напряжения и неспо­собности концентрироваться. Это проявляется и по-друго­му, например в нежелании писать отчет по результатам ин­тервью или в чувстве облегчения, когда какой-то клиент отменяет встречу.

Влияние работы с беженцами на ... психотерапевта

Еще одним чувством, выводящим психотерапевта из рав­новесия, становится бессилие, переживаемое клиентом. Это чувство основано на фактах, за которые и сам психотерапевт ощущает определенную ответственность. Например, психо­терапия с сильно травмированным человеком имела пози­тивный эффект, приведя к уменьшению симптоматики. Но клиенту отказано в предоставлении статуса, и он начинает регрессировать. Психотерапевт не только чувствует, что со­здаются препятствия в осуществлении его работы; имея пра­во голоса, он может также ощущать себя частично ответ­ственным за отказ государственных служб в предоставлении убежища его клиенту.

Иногда психотерапевт переживает вторгающиеся воспо­минания, образы и приводящие в замешательство фантазии 0 травматических событиях, рассказанных клиентом. В каче­стве иллюстрации приводится следующая история.

Последний в этот день клиент, Е.В. был в сильном воз­буждении. Психотерапевт налил ему чашку чая и сказал: «Вы выглядите так, как будто плохо выспались». «Да, — отве­тил клиент. — У меня были ужасные кошмары».

— Вы хотите что-нибудь сказать об этом?

— Я не очень хорошо их запомнил. Помню только, что я опять был на фронте. Мы входим в деревню, на которую в предыдущий день напали вражеские солдаты. Ужасное зре­лище. Улица полна тел. Враги, очевидно, согнали всех жите­лей и убили их. Выглядит так, как будто их всех перебили штыками. Там тела старых женщин, младенцев, матерей с детьми в руках. Они собраны в кучу бульдозерами. Сточные канавы вдоль улицы превратились в кровавые реки.

Спустя два часа психотерапевт был дома. На столе стоял ужин, распространявший изумительный запах. Но, моя по­суду, увидел, как теплая вода замысловатым образом стека­ет по тарелке, и перед его мысленным взором возникли «реки крови».

У психотерапевта также могут быть кошмары, вызванные рассказами клиентов о событиях, связанных с насилием (МсСапп & Pearlman, 1990), или неожиданно у него всплыва­ют воспоминания о подобного рода событиях, свидетелем которых он был. Он может также вообразить, что он сам зас414 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

тавлял страдать клиента. Эти тягостные картины и мысли вы­водят его из равновесия. С другой стороны, такие пережива­ния усиливают способности психотерапевта к эмпатическому реагированию.

Все это нередко приводит к снижению удовлетвореннос­ти от работы и от деятельности, раньше вызывавшей инте­рес и даже снимавшей напряжение. Например, психотера­певт начинает чувствовать отвращение к фильмам о войне, избегать телевизионных хроник о голодающих и страдающих от других бед. Теперь это переживается как бремя, поскольку напоминает об историях, которые он слышал на работе. Не­которые психотерапевты страдают расстройствами сна, име­ют соматические жалобы, теряют интерес к сексуальной близости (Benedek, 1984).

Долговременные последствия.Примерами долговременных последствий работы с сильно травмированными клиентами могут служить изменения в когнитивных схемах, установ­ках, ожиданиях и убеждениях в отношении себя и других (МсСапп & Pearlman, 1990). Постоянное столкновение с тем­ной стороной человеческой природы, со злом, наиболее ужасными формами несправедливости и подавления, всеми мыслимыми формами жестокости, а также с наиболее роко­выми случаями приводит к «усталости от сострадания» (Figley, 1995) и к изменению отношения психотерапевта к самому себе, к миру и человеческой природе.

Иногда это изменяет отношение к работе. Психотерапевт или увеличивает дистанцию в общении с клиентами и про­являет меньше эмпатии, или становится сверхвовлеченным и в определенном смысле зависимым от клиентов. Более того, психотерапевт может становиться слишком беспечным в от­ношении профессиональных норм. Иногда наблюдается силь­ная склонность к праздности, уклонению от написания от­четов, предубеждению к определенным «меньшинствам», тенденция применять к клиентам со сложными или трудно поддающимися лечению проблемами ригидные процедуры или проявлять к ним отношение, не поощряющее контакт.

Сходные реакции можно наблюдать, когда к психотера­певту направляют беженцев, чья просьба о предоставлении политического убежища еще находится на рассмотрении.

Столкновение с невообразимым

Психотерапевт в таких случаях иногда оказывается захвачен­ным ситуацией бессилия, в которой пребывают его клиен­ты, вынужденные жить под угрозой депортации. Психотера­певт приходит к заключению, что не способен помочь таким беженцам теми средствами, которыми располагает. Он отка­зывается от детального изучения проблем клиента, его воз­можностей и умений справляться с трудностями, от поиска более адекватных психотерапевтических методов. Психотера­певт также не пытается проконсультироваться у коллег, бо­лее опытных в работе с такими проблемами.

Схожая картина возникает в случаях, когда, по мнению психотерапевта, беженец демонстрирует «театральную», при­нуждающую или манипулятивную установку. Практики час-до забывают о том, что такого рода поведение может быть адекватным выражением эмоций в культуре клиента. Кроме «того, манипулятивное поведение часто становится понятным, «если увидеть те вынуждающие обстоятельства, в которых оказался клиент. Психотерапевт пренебрегает профессиональ­ными нормами, если не пытается искать причины такого поведения клиента и навешивает на него ярлык личностно­го расстройства, не проведя необходимых диагностических процедур. Иногда психотерапевты, не предприняв попыток терапевтического вмешательства, приходят к заключению, что клиенты не способны получить какую-либо помощь от даихотерапии или что у них недостаточно мотивации, дгг Изменения отношения психотерапевта к себе и другим вбычно включают переоценку позитивных и негативных сто-|»н жизни и могут проявляться, например, в нарушениях •фвнтактов с близкими и коллегами (Bustos, 1990).

|к пел даниели t столкновение с невообразимым*

Предлагаем читателю реферат статьи, написанной амери-.Канским психологом, руководителем проекта психологической

• Yael Danieli. «Confronting the Unimaginable: Psychotherapists' Reactions to Victims of the Nazi Holocaust» // Wilson J.P., Harel Z., Kahana B. (Eds.) Human adaptation to extreme stress. N.Y. & L., Plenum Press, 1988. P. 219-238

416 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

Столкновение с невообразимым

помощи жертвам Холокоста и их детям, Йел Даниели. Ее рабо­ты по исследованию реакций психотерапевтов, работавших с бывшими узниками нацистских лагерей смерти, и долговре­менных психологических последствий травматического опыта переживших концлагерь получили большую известность.

По мнению Даниели, описанные в статье реакции, кото­рые наблюдаются у профессионалов, работающих именно с пережившими Холокост и их детьми, могут возникать и у тех, кто работает с людьми, пережившими травматический опыт другого рода. Поскольку вынужденных мигрантов мож­но отнести к такой категории людей, психологи и социальные работники, оказывающие им поддержку, могут столкнуться с аналогичными феноменами.

В нескольких своих работах Даниели описала социально-пси­хологический феномен, названный ею «заговор молчания»: и общество и жертвы Холокоста предпочитали не обсуждать трав­матический опыт узников нацистских концлагерей. Причина­ми этого были как распространенные социальные установки, так и страхи выживших. Этот же феномен можно было наблю­дать и в профессиональной среде: так, на первых послевоен­ных международных встречах психиатров и психологов, в ко­торых участвовали израильские и немецкие специалисты, с обеих сторон проявлялась тенденция избегать темы психичес­ких последствий геноцида.

«Заговор молчания» присутствовал и в процессе психотера­пии жертв Холокоста. Многие отмечали, что опыт Холокоста практически полностью умалчивался и психотерапевтами, и клиентами. Единственными людьми, с которыми выжившие в лагерях делились своим травматическим опытом, были их близ­кие друзья и дети, а нередко человека, с которым можно было бы поделиться этим опытом, вообще не существовало. Поэто­му травматический опыт оставался неассимилированным, у человека не было возможности пройти процесс горевания.

В рамках международного проекта автором было предпри­нято исследование установок и реакций психотерапевтов, возникающих в процессе работы с этими клиентами и отно­сящихся, согласно психоаналитической традиции, к реак­циям контрпереноса. Данное исследование было призвано помочь психотерапевтам осознать свои чувства в процессе

работы с пережившими Холокост и более продуктивно ис­пользовать свои возможности.

Профессионалы — социальные работники, психиатры и психологи, принявшие участие в исследовании, составили две группы: тех, кто сами были жертвами или детьми жертв Холокоста (10 человек), и тех, кто не имел такого опыта (51 человек).

Был проведен контент-анализ «контрпереносных тем», результаты которого представлены в таблице (подробнее они рассмотрены ниже в тексте).

Таблица Темы контрпереноса в психотерапии жертв Холокоста

418 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

Продолжение таблицы

Столкновение с невообразимым

Защита.Это один из самых распространенных типов ре­акций контрпереноса в работе с выжившими в Холокосте. Реакция некоторых психотерапевтов на переполненность чувствами заключается в том, что они впадают в «оцепене­ние». Другие не верят в рассказанное, считая, что клиент преувеличивает. Психотерапевты сообщают о различных ре­акциях уклонения: «забывании», «отключении», «переклю­чении», «чувстве скуки от повторяющейся раз за разом од­ной и той же истории». Многие дистанцируются от услы­шанного. Они слушают истории, как если бы это была «научная фантастика» или «как если бы все происходило 5000 лет назад». Другие становятся очень абстрагированными, «про­фессиональными» и интеллектуальными, часто начиная «чи­тать лекции» клиенту. Крайний вариант поведения «отверже­ния Холокоста» со стороны психотерапевта — послать ре­бенка выжившего к психотерапевту из специального проекта «позаботиться о Холокостовой части», оставив себе работу со «всеми остальными его личностными проблемами». Неко­торые психотерапевты защищают себя, слишком полагаясь на имеющиеся методы, теории, научный жаргон и предпи­санные роли. Они пользуются теоретическими рационализа-циями, наподобие следующих: «Давайте говорить о здесь и теперь. Прошлое осталось позади, нет смысла жаловаться. Сейчас вы находитесь в Соединенных Штатах». Некоторые утверждают, что «дети родились и выросли в Америке; они ведут себя как все типичные американские евреи. Это разго­вор о Холокосте — некая разновидность нарциссизма». В дру­гие моменты они могут сосредотачиваться исключительно на детстве клиента — на том, что было до Холокоста. Это особенно характерно для ортодоксальных психоаналитиков. При наличии у психотерапевта защитной реакции избегания он не будет рассматривать травму Холокоста как этиологи­чески важный фактор, часто центральный для понимания проблем клиента. Во многих случаях результатом этого упу­щения становится ошибочный диагноз.

На супервизии докладывался случай С., предъявляемая проблема которого состояла в компульсивном мытье в душе, когда клиент вновь и вновь оттирал кожу от воображаемой грязи, в результате чего у него было сильное повреждение 420 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

кожи. Психотерапевт работал, основываясь на убеждении, что симптомы С. — проявление анальной фиксации, и про­водил изучение его детства. В старом первичном отчете по истории болезни значилось: «В Аушвице С. работал по 10—12 часов в день». Следуя предложению супервизора «изучить подробнее характер той работы», психотерапевт узнал, что С. вытаскивал трупы из крематория. Эта информация была прорывом и для психотерапевта, и для клиента, и привела к избавлению от симптома.

Вина наблюдателя.Одна из наиболее часто встречающих­ся реакций, о которых говорят психотерапевты, работаю­щие с людьми, пережившими Холокост, и их детьми, — это вина наблюдателя, выражаемая, например, в таких репли­ках: «Я чувствую колоссальное чувство вины, поскольку у меня было счастливое и безопасное детство, в то время как эти люди так сильно страдали». Те психотерапевты, которые чувствовали вину, гораздо больше боялись причинить боль клиенту и использовали свою вину для объяснения, почему они избегают задавать вопросы. Они опасались, что, просто задавая вопрос, могут уже навредить человеку, «который и так столько страдал». Некоторые психотерапевты считали клиентов хрупкими, готовыми «развалиться на части», не учитывая тот факт, что эти люди не только пережили траге­дию, но и смогли восстановить свои семьи и жизни, не­смотря на громадные потери и травматический опыт. Такие психотерапевты «слишком много» старались сделать для кли­ентов, «патронировали» их, не уважая их силу. Чувство вины часто приводило к неспособности установить разумные гра­ницы в общении психотерапевта и клиента (например, кли­енту разрешалось звонить в любое время дня и ночи психо­терапевту домой).

Отмечались и другие источники чувства вины перед кли­ентами. Некоторые психотерапевты останавливались в своем исследовании проблем клиента, если видели слезы в его гла­зах, несмотря на то, что слезы — совершенно нормальная, уместная реакция. Исследователи также отмечали, что чувст­вуют себя виноватыми в том, что используют переживших в качестве «испытуемых» и затем стараются облечь человечес­кое страдание в «холодную», объективную схему научного

Столкновение с невообразимым

исследования. Некоторые считали признание силы этих лю­дей равнозначным заявлению, что, поскольку люди смогли адаптироваться, значит, их опыт был не так уж ужасен, а это почти равноценно прощению нацистов.

Даниели предполагает, что чувство вины служит защит­ной реакцией против беспомощности перед таким явлением, как Холокост.

Распространенность и частое неправильное использова­ние термина «вина выжившего» привело Ф. Кармелли к раз­делению этого понятия на две категории: активную и пас­сивную. Пассивная вина выжившего может возникнуть в слу­чаях, когда человек просто оказался живым на момент освобождения: «Я был избавлен от участи тех, кто был убит». Активная вина определяется тем, что были предприняты некие аморальные действия или сознательно не была оказа­на возможная на тот момент помощь. Признавая, что боль­шинство выживших в концлагерях имеют чувство пассивной вины, Кармелли отмечает, что иногда психотерапевты ин­терпретируют враждебные, агрессивные и депрессивные сим­птомы выживших как прямой результат невысказанного чув­ства активной вины, из-за ошибочного мнения, что каждый выживший должен был совершить какой-то аморальный поступок. В результате концентрации на высвобождении чув­ства активной вины (которой на самом деле не существует), клиентам не помогают конструктивно относиться к их тепе­решней жизни. Вместо этого у них формируется искаженное чувство вины, и их без того уже мучительная жизнь может стать еще более мучительной (Carmelly, 1975).

Гнев.Гнев, с разнообразием его объектов, — одна из наи­более интенсивных и тяжелых аффективных реакций, кото­рую испытывают психотерапевты в работе с выжившими и их детьми.

Психотерапевт здесь сталкивается с реальностью (в слу­чае Холокоста созданной нацистами), которая гораздо страш­нее, чем можно себе вообразить в самой изощренной фанта­зии. Однако он не может направить свой гнев на виновника этой реальности и невольно «ищет» объект замещения, ко­торым может стать сам клиент. Даниели отмечает, что неко­торые психотерапевты винят клиентов в том, что те «bob-422 Служба психологической помощи вынужденным мигрантам

Столкновение с невообразимым

лекли» их в проблему Холокоста, и трактует это явление как рационализацию замещенного гнева. Некоторые психотера­певты серьезно обеспокоены своим гневом, испытываемым по отношению к пережившим: «Как я могу сердиться на че­ловека, который уже пострадал от нацистов? Это делает меня самого нацистом». Тенденция идентификации с агрессором усиливает опасения психотерапевта нанести еще больше вреда клиенту, что может привести к циклу гнева и вины. Этот цикл иногда подкрепляется жалобами клиентов и их мазо­хистским поведением по отношению к человеку, олицетво­ряющему власть, и к психотерапевту в частности.

Неспособность эффективно справиться с разнообразны­ми формами собственного гнева по отношению к пережив­шим и их детям иногда приводит к отвержению таких клиен­тов или досрочному окончанию психотерапии. При этом также может использоваться рационализация, в частности, в каче­стве причины прекращения терапии называется «сопротив­ление клиента».

Стыд и связанные с ним эмоции.Все реакции, относимые Даниели к чувству стыда, включают общий элемент прини­жения и отвращения. Частично стыд происходит от фанта­зий, предположений психотерапевта о том, что переживше­му пришлось совершить, чтобы выжить. Из-за испытываемо­го отвращения и омерзения психотерапевты иногда не позволяли пережившим и их детям рассказывать свои истории.

Часто стыд возникает на основе принятия психотерапев­том мифа, описывающего поведение жертв во время Холо­коста как «идущих на заклание овец». Этот миф не только подразумевает, что они могли бороться и должны были быть готовы к Холокосту, но также что жертвам Холокоста было куда скрыться, если бы они решили убежать. Однако пони­мание исторической ситуации показывает, что бежать им было некуда. Психотерапевты, которые разделяли этот миф, были склонны к высокомерию и порицали выживших за то, что те были жертвами, а значит, слабыми и уязвимыми. Этот процесс обычно начинался с чувств презрения и стыда, и, когда психотерапевт не мог больше выносить стыд, он чувст­вовал гнев, что в конечном итоге вело к большей травмати-зации клиентов.

Страх и ужас.Еще одна реакция, часто встречающаяся у психотерапевтов, — это страх и ужас. «Я страшусь быть по­груженным в водоворот такой черноты, где нет просвета, и я могу никогда не обрести вновь свою собственную стабиль­ность и оказаться полезным клиенту». Психотерапевты чув­ствуют себя травмированными под воздействием своих соб­ственных эмоций и фантазий, которые возникают в ответ на рассказы переживших. Те, кто старался контролировать свои реакции, были совершенно истощены такими сеансами. Не­сколько человек отметили, что у них были те же ночные кошмары, как и у их клиентов.

Иногда рассказы клиентов о пережитом кошмаре бывают настолько ужасны, что психотерапевты чувствуют себя на краю обморока и впоследствии боятся даже поделиться этим ужасом со своим супервизором (рассказ женщины о собствен­ном ребенке, которого разбили о стену на ее глазах, а также о других детях, цепляющихся за тела своих родителей в брат­ской могиле).

Страх и ужас являлись также результатом тотального чувст­ва беспомощности перед опытом Холокоста, и эти чувства снова приводили к тому, что психотерапевты сопротивля­лись рассказам переживших, используя различные страте­гии уклонения и защит, описанные выше.

Горе и скорбь.Терапевты также говорят о глубокой печа­ли и скорби, которую они испытывают во время и после сессий с пережившими и их детьми, особенно когда обсуж­даются потери и страдания. Некоторые близки к слезам или даже плачут. Один психотерапевт описал, что был совершенно сломлен, чувствовал «бесконечную, бездонную печаль», когда клиент — ребенок пережившего Холокост — нарисовал ге­неалогическое дерево и, выполняя «домашнее задание», под­робно описал, когда, г

Поиск по сайту: