История из жизни Алеся Адамовича

После чернобыльской катастрофы российские атомщики развернули активную компанию по спасению атомной энергетики. Эта компания именовалась повышением надежности существующих атомных реакторов. Совершенствовались системы защиты, устранялись дефекты, выявившиеся при чернобыльской аварии. В 1988 году атомщики рапортовали о завершении этих работ. Реакторы, по их заключению, стали несравнимо более надежными, их можно было продолжать эксплуатировать, не опасаясь новых неприятностей.

В 1988 году Михаил Сергеевич Горбачев собрал в ЦК КПСС ученых-атомщиков. Они с восторгом рассказывали о том, сколь надежными стали теперь российские атомные реакторы. Но тут произошло то, чего они никак не ожидали ….

Но сначала несколько слов из предыстории. Чернобыльская авария многое перевернула в мире. Не могла она пройти мимо внимания нашего известного писателя и Великого Гражданина нашего времени Алеся Адамовича. Он не мог остаться в стороне от этой страшной трагедии. Так, в письме к М.С.Горбачеву, отправленном всего через месяц после чернобыльской аварии, Алесь Адамович оценил ситуацию в Белоруссии, как «трагедию -- пострашнее той, которую наш народ пережил в 1941-44 гг.». Он настойчиво добивался объективной оценки реальных последствий для человечества дальнейшего использования так называемого «мирного атома». Во многом помог ему разобраться академик Валерий Алексеевич Легасов перед тем, как уйти из жизни. Алесю Адамовичу удалось встретиться с Генеральным Секретарем ЦК КПСС М.С.Горбачевым. И он откровенно рассказал ему о своих опасениях. Это произошло в 1988 году.

А что же Горбачев? Он внимательно выслушал восторженные оды ученых-атомщиков о прекрасном состоянии всех оставшихся реакторов на российских АЭС. И вдруг предложил: может хватит нам прятаться за коллективное мнение, давайте внесем в эти оценки элемент персональной ответственности. Пусть каждый ученый выедет на одну из атомных станций, основательно ознакомится с ее состоянием и, вернувшись, выскажет свое мнение об этом.

Так и сделали. По возвращении 11 экспертировавших станции ученых выразили свою неудовлетворенность состоянием посещенных ими АЭС. И это касалось 11 из 18 имевшихся в то время в СССР атомных станций. Оказывается хором петь хвалебные оды состоянию российской атомной энергетики куда проще и безопаснее, чем лично отвечать за свои оценки!

Так вот чего стоят уверения атомщиков в надежности существующих атомных реакторов! Чернобыльская катастрофа и последовавшие за ней события окончательно развеяли туман их клятвенных уверений. И в этом не последнюю роль сыграл наш Великий земляк – Алексей Михайлович Адамович.

Ноябрь, 1989г.

Холепюр.

Что, непонятное слово? Не нравится? А в чем дело? Слово «Кукрыниксы» тоже не нравится? Ах, нравится? Так почему же «Холепюр» не нравится? Мне так кажется, что оно куда более благозвучное и нежное. Впрочем, говорят, что о вкусах не спорят. Давайте и мы не будем спорить на эту тему.

Начнем с истории. В феврале 1990 года во Всесоюзном Центре Радиационной медицины под Киевом в Пуще-Водице «разразилась» голодовка протеста чернобыльцев. Всем нам чертовски надоело бездушное и, точнее, издевательское отношение к тем, кого наши власти, не задумываясь о последствиях, протащили через Чернобыль и выбросили на свалку, как отработанный и ненужный больше «материал». Попытки «прижать» протестующих не удались. Среди нашей компании в большинстве оказались шахтеры. А этих ребят сломить трудно. К тому же, коллеги этих ребят на их шахтах предложили свою поддержку и помощь. Вот и попробуй «прижать»!

Местные и республиканские власти перетрусили и запросили помощи из Москвы. И вот: к нам приехал «ревизор». В этом нам крупно повезло: приехал не Чичиков, а Славиков. У меня с ним были и раньше контакты, от которых остались вполне благоприятные впечатления. Являлся он работником КПК и прибыл в качестве представителя ЦК КПСС. Наверное не все уже помнят, что это за штука -- КПК. В те времена был этот Комитет Партийного Контроля самым высшим органом, последней инстанцией, в которой оставалось искать справедливости. Валерий Владимирович Славиков быстро понял, что ситуация сложная и уговорами тут не отделаешься. Трех представителей от группы голодающих пригласили в Москву на заседание Комитета по Чрезвычайным ситуациям.

И тут нам вторично повезло: Председателем этого Комитета оказался очень толковый и ответственный человек -- Догужиев Виталий Хусейнович. Мы предложили ему ряд вопросов, которые должны были, по нашему убеждению, войти в Постановление Правительства. Виталий Хусейнович с большинством предложений согласился и поручил своему заместителю Возняку Василию Яковлевичу доработать вместе с нами и с участием представителей от других групп чернобыльцев проект Постановления Правительства.

За три дня проект был подготовлен. И появилось на свет Постановление от 31.03.1990г. за № 325 «О мерах по улучшению медицинского обслуживания и социального обеспечения лиц, принимавших участие в работах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС». Это был первый документ, в котором наше родное Правительство выразило свое отношение к проблемам чернобыльцев.

Концом борьбы это не стало, так как много вопросов в это Постановление не вошло, по множеству вопросов оставались неясными способы реализации. Нужен был следующий шаг -- чернобыльский Закон. Но настроение чернобыльцев это Постановление заметно подняло. Стало ясным, что и мы кое-что можем. И что спасение утопающих остается делом самих утопающих. А раз можем, значит должны. И дело закрутилось.

Решили сами взяться за разработку проекта такого Закона. И началось это прямо в эпицентре Беды -- в самом Чернобыле. Сначала Постановление превратили в некое подобие закона. Затем началось обсуждение его с самыми разными людьми. В этих условиях буквально незаменимой была помощь редактора газеты «Вестник Чернобыля» Николая Лябаха. Серьезную поддержку оказал и Председатель профкома НПО «Комбинат» Махно Василий Потапович. Все разумное старались учесть. Определилась и группа наиболее активных участников работы. Это были Холоша Владимир Иванович -- парторг НПО «Комбинат», организации, ведающей всеми работами в зоне, в прошлом работник ЧАЭС и житель города Припять, Юрченко Александр Серафимович -- доброволец в чернобыльской зоне, руководил группой спецдозразведки, работавшей в самых опасных местах, один из трех, поднявших флаг на вентиляционной трубе третьего-четвертого блоков станции, и Ваш покорный слуга.

Вот мы и подошли к расшифровке загадочного слова «Холепюр».

ХОлоша

ЛЕПин

ЮРченко.

Просто и ясно «ХОЛЕПЮР». Делалось все совместно. Каждый дополнял друг друга. Как и «Кукрыниксы». Проект все больше и больше становился похожим на закон. В документ были преднамеренно включены и те положения, которые обычно отдаются на откуп так называемым «подзаконным актам». Делалось это с целью не допустить произвольной трактовки и выхолащивания статей будущего Закона.

Проект Закона СССР «О защите граждан, пострадавших от ядерной катастрофы» впервые увидел свет в газете «Вестник Чернобыля» в сентябре 1990 года. Авторы надеялись на то, что проект Закона может стать основой Законов для рассмотрения и принятия Верховными Советами Союзных Республик и СССР. С этой целью данный выпуск газеты появился с большим запасом по тиражу.

Какой была дальнейшая судьба предложенного проекта Закона -- это разговор особый. На первом этапе Холепюр свою задачу выполнил. Конечно же, с помощью множества помощников, без которых решить такую задачу было бы просто невозможно. Огромная благодарность им за это!

Киев-Москва-Чернобыль, февраль-сентябрь 1990г.

Вот это подарок!

В сентябре 1990 года в газете «Вестник Чернобыля» в самой чернобыльской зоне был опубликован проект «Закона СССР о защите граждан, пострадавших от ядерной катастрофы». Этот проект был сразу же представлен на рассмотрение Чернобыльской Комиссии Верховного Совета Белоруссии. Проект был активно поддержан Председателем Комиссии Иваном Николаевичем Смоляром. С этого момента и началась труднейшая борьба Комиссии за принятие Закона «О социальной защите граждан, пострадавших от чернобыльской катастрофы».

Трудно описать все те препятствия, которые постоянно возникали в работе над этим Законом. Это были и наша неопытность в разработке подобных законов, и упорное сопротивление руководства страны в лице Министерства по проблемам чернобыльской катастрофы, и упорное стремление Союзных властей сорвать принятие этого Закона в нашей Республике.

Был даже такой сюжет. В Минск прибыли посланцы Совета Министров СССР в лице Председателя Госкомчернобыля Губанова Виктора Афанасьевича и Союзной Академии Наук в лице академика Беляева Спартака Тимофеевича. Как же они наседали на Чернобыльскую Комиссию и на Верховный Совет! Давили, просили, умоляли: «Отложите, мол, рассмотрение этого закона. Мы тоже ведь собираемся его рассматривать. А когда мы примем, тогда и ваша очередь придет». Хотели сами решать, каким быть закону. И торопиться явно не собирались. Не прошел у них номер, пришлось восвояси убираться.

В Чернобыльской Комиссии каждую статью закона, что называется, отшлифовывали и «обсасывали». Частенько и ночами приходилось работать. Бывали и юмористические ситуации. Чаще всего юмористом выступал у нас ответственный секретарь Комиссии Титенков Иван Иванович. Сказать, что он не рвался к работе, это значит ничего не сказать. Он постоянно отлынивал от всех дел. Но регулярно накануне очередного слушания на Верховном Совете он вдруг являлся и с умным и очень требовательным видом начинал выяснять, что мы сделали и почему еще не все готово. Мы, конечно же, старались сохранять серьезный вид, но в душе смеялись над ним. Иногда именно этот смех являлся единственной возможностью расслабиться, хоть немного отвлечься от срочной работы.

Подготовка Закона началась в сентябре 1990 года и непрерывно продолжалась до февраля следующего года. Последнее заседание Верховного Совета, на котором, наконец-то, был принят Закон, состоялось 22 февраля 1991 года. И это был первый закон о социальной защите чернобыльцев.

Несколько слов о себе. Родился я в 1931 году в феврале месяце 22 числа. Ой, что же получается? Это же удивительное совпадение! Ведь проектом Закона мне пришлось заниматься целый год. И вот, принят он был как раз в день моего 60-летия. Ну, чем не подарок? Вряд ли кому либо из Вас в Ваш день рождения преподносили в подарок Закон, о котором бы Вы очень сильно мечтали и которому Вы отдали бы так много сил. Не так часто жизнь сегодня приносит нам радости. И поэтому получить такой подарок к столь важному для меня юбилею -- это не просто радость, это счастливейший день в моей жизни!

г.Минск, 22 февраля 1991 года.

P.S. В принципе я не верю в божественное провидение. Но тут даже пришлось сказать: «Если есть Бог, то спасибо ему за столь ценный для меня подарок! На этом наше «взаимодействие» с Богом не закончилось. Следующей республикой, которая приняла чернобыльский Закон, была Украина. И, можете себе представить, в украинских газетах этот Закон был опубликован 28 марта, день в день в дату рождения одного из соавторов проекта Закона и активнейшего проводника его в жизнь -- Юрченко Александра Серафимовича. Ну, так что теперь скажете: не слишком ли много «случайных» и столь точных совпадений? А что вы об этом думаете?

г.Киев, 28 марта 1991г.

Так что же закрыли?

Очень уж насолила Чернобыльская АЭС не только Белоруссии, Украине и России, но и всем остальным странам мира. Оказалось, что щупальца взорванного реактора дотянулись и до очень далеких стран, даже других полушарий. Мотивировать чем-либо продолжение эксплуатации Чернобыльской АЭС становилось все труднее и труднее. Но и не воспользоваться выгодной международной ситуацией, связанной с глобальным недовольством дальнейшей эксплуатацией этой станции, украинские власти не могли. Началась долгая и нудная торговля с западными странами по вопросу денежной компенсации как самого закрытия станции, так и достройки двух атомных блоков на Хмельницкой и Ровненской АЭС (вроде бы для замещения мощностей выводимых блоков ЧАЭС).

Наконец, основные вопросы были улажены, и на 15 декабря 2000 года было назначено закрытие Чернобыльской АЭС. В главном зале Дворца «Украина» состоялся торжественный акт закрытия. Но чего? Президент Украины Леонид Кучма прямо из зала передал Генеральному директору Чернобыльской АЭС предписание: «Провести необходимые действия для окончательного закрытия третьего блока Чернобыльской АЭС!» На тот момент на станции работал лишь один, третий блок. Вроде бы и верна команда. Но почему же ни слова не сказано о закрытии в целом Чернобыльской станции? Генеральный директор станции продублировал это предписание работникам станции. И опять речь шла лишь о третьем блоке, о станции вообще не сказано ни слова.

Как это понять? Может первые два блока вообще не существуют? Или их запуск физически не возможен? Увы, ни то и ни другое. Первый блок находится в работоспособном состоянии. На втором блоке в свое время был взорван один из двух генераторов. Но на третьем блоке, в связи с его окончательной остановкой, освободились два таких генератора. Что стоит перекинуть один из них на место взорванного? И два блока будут готовы к эксплуатации! Так как официально сказано лишь о закрытии третьего блока, то вроде бы и руки не связаны в отношении первых двух блоков.

Так почему же все-таки ни Президентом, ни Генеральным директором ни слова не сказано о закрытии Чернобыльской АЭС? Можно лишь строить предположения об этом. Одно из них могло быть вызвано следующим. Во время Торжественного акта в Дворце «Украина» рядом с ним, буквально в ста метрах от парадного входа проходило пикетирование противников закрытия Чернобыльской АЭС. Были даже плакаты, в которых закрытие ЧАЭС расценивалось, как предательство Кучмой украинского народа. И Парламент Украины выступил с подобными заявлениями. Может этим и вызван столь своеобразный фокус: закрытие без закрытия? Мол, «я же не сказал о закрытии станции». Но появляется и мысль о том, что такой постановкой вопроса украинские власти сохраняют для себя возможность продолжить чернобыльский шантаж и торговлю с западными странами. Кто знает! Поживем, увидим.

Но в любом случае неясность так и осталась: что же все-таки было закрыто 15 декабря 2000 года?

г.Киев, 15 декабря 2000 г.

Поиск по сайту: