Синтаксис также кодирует определенный способ осмысления мира

Рассмотрим основные особенности, присущие структуре русского предложения.

Прежде всего, это отсутствие жестко заданной схемы расположения в нем различных его частей. Мы в практике РКИ называем это свободным порядком слов в предложении:

Рука руку моет.

Рука моет руку.

Моет рука руку.

Моет руку рука.

Руку моет рука.

Руку рука моет.

Как видим, все предложения безо всякой натяжки абсолютно естественны. Мы называем это актуальным членением предложения, выделением темы и ремы.

Ведь всякое предложение как бы подразумевает ответ на заданный или незаданный вопрос. Если мы ничего не знаем, то это вопрос «Что случилось?». Если что-то известно, о происшедшем, то следующий вопрос: «с кем (чем) случилось?». Затем идут уточнения «где», «когда?».

Таким образом, главным в предложении выступает название действия, т.е. глагол-сказуемое, либо существительное, называющее того или то, с кем происходит действие (подлежащее).

Логично, что предложение надо начинать с главного. Вот чем объясняется тот факт, что в предложениях с дополнением дополнение следует за подлежащим.Кстати, эта конструкции в русском языке (П-Г-Д или П-Д-Г) наиболее частотны.

Но ведь еще одна проблема возникает! Подлежащее же надо как-то отличать от дополнения (чтобы точно знать, кто кого моет).

А если в языке нет падежей? Тогда порядок слов становится для этого основным средством. Тогда подлежащее должно быть первым. А дополнение – вторым. А еще хорошо было бы, если между ними стоял бы глагол –сказуемое. Именно так устроено большинство языков без падежей – от английского до китайского.

Но вы можете мне возразить, что, к примеру, в немецком языке 4 падежа и, следовательно, этот язык может позволить себе свободный порядок слов. Но нет! Положение глагола в немецком языке жестко фиксированное.

Такая же ситуация и во взаиморасположении прилагательного и существительного. В английском языке прилагательные всегда стоят перед существительными (такой порядок характерен для многих языков, как, например, для китайского, венгерского, армянского). Языков, в которых прилагательное всегда следует за существительным, гораздо меньше (суахили).

Существуют языки. В которых прилагательное может располагаться как перед существительными, так и после него ( в русском, фр.,например). Но существуют правила, определяющие верный порядок слов в каждом конкретном случае.

Например: «grand home» (гранд ом) – великий человек, «home grand» (ом гранд) – человек высокого роста; «vrai ours» (вре урс) – настоящий медведь (если человек внушительных габаритов и довольно неуклюж) и «ours vrai» (урс вре) – настоящий медведь (если увидели человека с медведем на цепочке, хотите предупредить ребенка, например, быть осторожным).

В русском прилагательное-определение обычно помещается перед существительным. Это основной порядок, однако он не всегда четко соблюдается, как, например, в научных определениях – «ромашка обыкновенная» или когда собеседник хочет подчеркнуть указанную характеристику предмета – «Какое утро необыкновенное!». Т.е. при изменении меняется оттенок сообщения.

Какой вывод напрашивается? Для русского языка характерно отсутствие жесткой структуры предложения, что обусловлено наличием падежей: связь между словами, которые помогают установить связь между словами. В языках же с отсутствием падежей взаимосвязь между словами помогает установить их порядок расположения.

Однако вы можете мне возразить, что, к примеру, в немецком языке четыре падежа, и, следовательно, он может себе позволить свободу расположения слов. Однако и при наличии падежей мы обнаруживаем закрепленный порядок следования членов предложения. Так, положение глагола там жестко фиксировано: в простом повествовательном предложении он располагается после подлежащего, или, говоря упрощенно, в середине («Lisa gab dem Drachen einen Apfel» - «Лиза дала дракону яблоко»), в сложном предложении перемещается в конец («Vera weiss, dass Lisa dem Drachen einen Apfel gab» - «Вера знает, что Лиза дала дракону яблоко»).

А если мы захотим узнать, дала ли Лиза дракону яблоко, то в вопросе такого вида глагол помещается на первое место – «Gab Lisa dem Drachen einen Apfel?».

Следовательно, наличие падежей не всегда означает свободное расположение частей речи.

Что мы можем предположить, анализируя специфику русской структуры предложения? - Отсутствие четкой структуры в предложении, отсутствие жесткого порядка расположения слов означает, что на психологическом уровне в языковом сознании членов этносоциума формируется ощущение и. следовательно, осмысление мира как образования без четко проработанной и всеобъемлющей структуры. Это мир, в котором может случиться все.

3. В том, чтобы убедиться в данном предположении, обратимся к исследованиям наших отечественных лингвокультурологов, которые подвергли анализу специфику употребления некоторых «мелких» (по выражению Л. В. Щербы) слов (то есть модальных слов, частиц, междометий).

Так, к примеру, А.Д. Шмелев высказал убеждение: «Часто они выражают общие жизненные установки говорящего, причем скрытые в неассертивных (неутверждающих) компонентах высказывания» (Шмелев А. Д. Русская языковая модель мира. Материалы к словарю. М., 2002. С. 133).

Например, достаточно частотным в русской языковой практике является выражение «на всякий случай», описывающее следующее мироощущение: «произойти может все, что угодно. А поскольку всего не предусмотришь, то лучше иметь в своем распоряжении различные дополнительные ресурсы».

Таким образом, данное выражение объединяет две установки:

- желание перестраховаться и, как следствие,

- ощущение мира как чего-то нелогичного, непросчитываемого, где может случиться все, что угодно, возникнуть любые непредвиденные обстоятельства – то есть именно той установки, наличие которой мы и предположили, исходя из структуры русского языка.

Примечательно, что выражение на всякий случай появилось не в русском языке. Оно является калькой французского «à tout hasard» [а ту азар].Оно вошло в русский язык только в начале XIX века.

Как вы думаете, почему? - Если данное выражение органично вписалось в русский язык, то значит, что существовала потребность в единице, которая выражала бы подобную установку.

Но в русском языке есть слово-частица авось(может быть, случайно, вдруг): Буду ждать, авось придете. Пойду в парк, авось погода наладится.Авось Бог поможет. «Важная идея, отраженная в авось, - это представление о непредсказуемости будущего: от человека ничего не зависит!

В результате, русское авось можно считать в некотором роде оппозиционным противовесом французскому «на всякий случай», поскольку фр. на всякий случайпредполагает активные страховочные действия.

В русском же языке оба эти выражения по лежащему в их основе ощущению мира как бесструктурного, непредсказуемого образования они абсолютно идентичны в русском национальном сознании, поскольку на фр. страховочное «на всякий случай» наложилось исконно русское «бесполезно пытаться застраховаться от возможных неприятностей», поскольку от человека ничего не зависит, «все равно всего не предусмотришь» (Шмелев).

Одно время эта установка была настолько широко распространена, что Пушкин даже назвал ее «шиболетом (шибать – бать, ударять) народным».

Если «на всякий случай» предполагает активные страховочные действия, то «авось» обосновывает пассивность субъекта установки, его нежелание предпринять какие-либо решительные действия (в частности, меры предосторожности).

Не случайно в песне Булата Окуджавы, в которой речь идет о том, что король «веселых солдат интендантами сразу назначил, а грустных оставил в солдатах – авось ничего», установка на «авось» оправдывает не действие (интендантами сразу назначил), а отсутствие действия (оставил в солдатах).

А. Д. Шмелев приводит типичные контексты для «авось»: «Авось обойдется; Авось ничего; Авось рассосется; Авось пронесет; ср. также Ну да ничего авось. Бог не выдаст, свинья не съест (И. Грекова)».

Как видим, в русском «авось» уверенность в нелогичности и поэтому непредсказуемости мира обосновывает беспечность, отказ от принятия мер предосторожности субъекта данной установки.

Так как установка «авось», предлагая лишь один способ – бездействие (или пассивность), не могла удовлетворить всех носителей языка (это нашло свое отражение в таких пословицах, как: «От авося добра не жди», «Авось плут, обманет», «Авосьевы города не горожены, авоськины дети не рождены», «Кто авосьничает, тот и постничает» и др.), требовалось обозначить также и способ деятельности в этом непредсказуемом мире.

Поэтому появление выражения «на всякий случай» вполне логично:

с одной стороны, в нем содержится характерное для носителей русского языка ощущение мира как нелогичного и, как следствие, непредсказуемого, а

с другой стороны, предлагается определенный стереотип действия в подобной ситуации.

Интересно, что оборот «на всякий случай», выражаясь языком традиционного синтаксиса, выполняет в предложении функцию обстоятельства цели, т. е. отвечает на вопрос «зачем (предпринимается данное действие)?».

Н с логической точки зрения не является серьезным причинно-целевым основанием действия. Особенно для носителей тех языков, у которых существует жесткая структура предложения и, следовательно, сформирована установка на мир как на достаточно логичное образование.

То есть, формально являясь обстоятельством цели, выражение «на всякий случай» оставляет непроясненным ответ на вопрос: «А на какой именно случай?».

Иногда ответ на этот вопрос в той или иной степени может быть выведен из контекста (например, когда говорится: «Утро солнечное, но ты возьми на всякий случай зонтик», мы понимаем, что говорящий подразумевает возможность дождя).

Однако далеко не всегда контекст позволяет прояснить ситуацию, и в результате так и остается неясным, о каком «случае» идет речь, - тогда можно говорить об «иррационализации» условий (ситуация, гармонично вписывающаяся в русскую картину мира).

Особенно часто такая иррационализация имеет место при использовании оборота «(просто) так, на всякий случай».

Так, в песне Ю. Кима рассказывается о том, что «заботливый Отец» (Сталин), чтобы «пацан», попавший в тюрьму в возрасте четырнадцати лет, «не скучал… и правильно воспитывался в камере вонючей», посадил вместе с ним «одних ученых десять тыщ и неученых десять тыщ, и несколько мильонов – просто так, на всякий случай» (вообще говоря, между выражениями «на всякий случай» и «просто так» существует определенная общность – оба, являясь обстоятельствами цели, указывают лишь на отсутствие этой самой логичной и понятной цели).

То же осмысление мира как чего-то непростроенного, нелогичного и непредсказуемого, содержится в выражениях «в случае чего» и «если что».

В отличие от выражения «на всякий случай», они являются обстоятельствами не цели, а условия. Однако обстоятельства выступают столь же туманно, как и в случае с целью.

Выражения «если что» и «в случае чего» могут использоваться в качестве эвфемистического намека на известное адресату речи обстоятельство («Если что – мы друг с другом не знакомы»).

Однако чаще всего они используются для туманного обозначения любой ситуации, в которой может оказаться полезным следовать данной инструкции: «если что – заходи не стесняясь».

Причем порой случается, что смысл, подразумеваемый собеседником, так и остается непонятным адресату сообщения.

А. Д. Шмелев приводит характерный в этом контексте эпизод из детективной повести В. Белоусовой – завершение разговора следователя с главной героиней детективной повести: «И вот последнее, Ирина Григорьевна, - продолжал Соболевский. – Вот моя визитная карточка. Здесь оба телефона – рабочий и домашний. Если что – звоните не задумываясь!» - «Хорошо, - покорно пообещала я, абсолютно не понимая, что может означать это «если что».

Или еще пример в рассуждениях героини той же повести: «У меня тоже есть братья: один боксер, а другой просто очень здоровый детина. И я всю жизнь пребывала в уверенности: если что, пожалуюсь братишкам, и… Дальше я даже не додумывала»).

Как видим, неясным может остаться не только условие, о котором идет речь, но также и то, что именно должно произойти при реализации данного условия.

А. Д. Шмелев замечает, что выражения «если что» и «в случае чего» ставят в тупик лексикографов. В результате в словарях они дают этим выражениям не слишком содержательное толкование.

Кроме того, если установка, на которой основаны эти выражения, (а установка, повторим, на иррационализм) задается во многом способом организации слов в предложении, характерным для русского языка, то можно предположить, что у носителей языка с иным характером организации (а именно, с жесткой схемой расположения членов предложения) в языке может даже не быть соответствующих «мелких» слов, выражающих данную установку.

Эту трудность прекрасно иллюстрируют словари, переводящие слова на какой-нибудь из иностранных языков.

Например, в Кратком русско-английском фразеологическом словаре оборот «в случае чего» истолковывается следующим образом: «Если возникнут непредвиденные сложности, неприятности, какая-либо опасность». В качестве английских эквивалентов предложены «if anything goes wrong» [иф энисин гоус рон](если что-нибудь идет неправильно) и «in case the worst happens» [ин кейс зе во:ст хэппенс] (если что-то происходит что-то худшее).

Однако обстоятельства, на которые указывает оборот «в случае чего», в русской языковой картине мира вовсе не обязательно опасные, сложные и неприятные.

Например: «В магазин идти лень. Гостей вроде не ожидается, а в случае чего – у меня припасены две бутылочки ликера».

Это высказывание вовсе не указывает на то, что говорящему как-то неприятен приход гостей, и, следовательно, указанные в словаре английские выражения не могут служить переводными эквивалентами для этого оборота.

По существу, данное выражение может подразумевать любые обстоятельства, в которых следование данной инструкции или использование данного ресурса может быть полезно, и оборот «в случае чего» в этом отношении не отличается от оборота «если что».

Поиск по сайту: