Подобные сюжеты достаточно распространены. Эту специфику русских народных сказок подметил и использует в своих выступлениях об особенностях нашего характера и Михаил Задорнов.
«Сравните, — говорит он, — два начала практически одинаковых сказок — русской и немецкой. У немцев: "Повелел царь посадить в своем саду яблоню с молодильными яблоками...".
У нашей сказки несколько иное начало: "Прослышал царь, что у какого-то царя есть дерево с молодильными яблоками, и повелел найти и украсть их..."»
Подобный аспект наших сказок замечен не только юмористами.
Например, русский философ Евгений Николаевич Трубецкой одну из глав в своей работе «"Иное царство" и его искатели в русской народной сказке» назвал «Воровской идеал. Сказка в роли социальной утопии».
В ней он отмечает, что «воровской идеал находится в самом тесном соприкосновении со специальной мечтою простого народа».
Трубецкой также рассматривает два типа сказок о воре.
Вот один из типичных сюжетов первого типа:
старик и старуха ведут сына в город «в науку отдавать»; и попадает он на обучение к мастеру-вору, который дает своему мастерству характерное определение: «Я ночной портной: туда-сюда стегну, шубу с кафтаном за одну ночь сошью».
В результате обучения получается такой художник воровского искусства, который знает, как у сороки яйца украсть, как с живого человека незаметно штаны снять и даже как на глазах у барина украсть барыню.
Такого типа сказки Е. Н. Трубецкой определяет как сказки «низшего сорта».
Однако более пагубно для молодого слушателя, по его мнению, описание воровства в другого типа сказках.
По этому поводу он пишет: «Сочувствие воровству и вору замечается не в одних только сказках низшего сорта: воровством промышляют и сказочные герои более высокой категории, богатыри и царевичи. Юная аудитория, которая восхищается, например, сказкою о Иване Царевиче, не отдает себе отчета в том, что любимые подвиги этого и многих других героев — добывание жар-птицы, гуслей-самогудов и прекрасной царевны — большей частью основаны на воровстве. Здесь вор не замечается слушателями сказки потому, что воровство заслоняется общим подъемом над житейским и вор принимает облик рыцаря, совершающего чудесные подвиги».
Кроме того, в этот же пласт сказок с романтизацией (если можно так выразиться) воровства можно включить и следующие сюжеты.
В них главный герой действует если не воровством, то обманом, хитростью.
Причем герой настолько сведущ в делах такого рода, что может обмануть самого нечистого.
Таким образом, порок (воровство, обман) приобретает в глазах слушателя вид добродетели.
Например, о плуте-батраке, который самого нечистого перехитрил, об Иване Медведко, который обманом добыл у беса золото, об отставном солдате, который за деньги нанялся на службу к черту и обманул его, о содате, которы2й из топора кашу варил и пр.).
Говоря о способах показа воровства и обмана, Трубецкой отмечает, что «есть сказки, где хищения облекаются таинственным волшебным покрывалом, но есть и другие..., где воровство, ничем не прикрытое и не приукрашенное, нравится само по себе как "художество" и как наука устроения лучшей жизни»".
Исследуя русские сказки, философ сделал также вывод, что «вообще счастье в сказке неизменно сопутствует лентяю и вору» (сказка про Емелю, Курочка-ряба).
Причем таким специфическим отношением к чужому грешил не только «простой люд» — царское офицерство, представители которого сейчас, при некоторой идеализации «исконно русского», предстают благородными рыцарями и людьми чести, на самом деле точно так же было в плену этой русской специфики.
Э. Радзинский, рассуждая о причинах поражения Белого движения, наряду с другими выдвигает в качестве немаловажной причины и указанную нами особенность русского ментатитета:
«К тому же белых подвела древняя российская беда: воровство. Деникин в своих воспоминаниях жаловался, что "после славных побед под Курском и Харьковом... тылы Белой армии были забиты составами поездов, которые полки нагрузили всяким скарбом".
Следует добавить: скарбом, отобранным у населения.
"Насилие и грабежи, — печально пишет Деникин, — пронеслись по всему театру гражданской войны, не раз стирая черту, отделяющую спасителя от врага".
Монархист Шульгин, один из инициаторов Белого движения, насмешливо предлагал переиначить знаменитую воинскую песню царской армии "Взвейтесь, соколы, орлами" на "Взвейтесь, соколы, ворами"».
Безусловно, в советское время эта «традиция» не была прервана, что нашло свое отражение в полушутливом «наказе»: «Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость!».
Таким образом, мы можем наблюдать целостность культурного поля:
- недостаточная логическая продуманность при воплощении планов в жизнь. Нежесткая структура предложения не способствует формированию мышления, умеющего видеть структуру реальности и в соответствии с этим рационально планировать деятельность, что приводит, в свою очередь, к плохой организации труда);
- отсутствие завершенности при построении плана деятельности.
Эти факторы находят свое отражение в различных аспектах нашей производственной деятельности, в специфике труда.
Например, в практике авралов, штурмовщины, столь распространенной у нас), в особенностях организации производства.
Что касается особенностей организации производства, то, скажем, на Западе, чтобы открыть производство, компания должна пройти сертификацию по стандарту ISO 9001.
Первое, что подлежит в этом случае проверке, — это штатное расписание, описание должностных обязанностей и сферы ответственности каждого сотрудника.
Без этих документов открытие фирмы невозможно.
Кроме того, процесс создания штатного расписания с должностными инструкциями предельно оптимизирован — в помощь новым компаниям разработаны шаблоны.
У нас такой работы не проводится в принципе — ничего подобного при открытии фирмы не требуется.
Изначальная неструктурированность потом практически не восполняется.
Если штатное расписание в более или менее приемлемом виде еще может существовать, то вот с должностными инструкциями, с четким закреплением обязанностей и сферы ответственности большие проблемы.
Хотя они в принципе и могут быть написаны (проверки их все же требуют), однако реальности они не соответствуют.
В отличие от западной практики, где наблюдается полное соответствие.
Такая нелогичная организация, недостаточно четкое представление о своих должностных обязанностях плюс русская лень рождают специфический стиль работы, хорошее описание которого я нашла в книге Б. Сарнова («Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма». М., 2002).
Вначале он приводит прочитанную в «Известиях» статью,
автор которой, много лет проживший в Америке, сравнивает стиль американской деловой жизни с нашим.
Звонит, например, «какой-нибудь американец в какое-нибудь американское учреждение и спрашивает:
— Могу я поговорить с мистером Бейкером? Отлично вышколенная секретарша отвечает:
— Мистер Бейкер сейчас в отпуске. Его замещает мистер Так-кер. Его телефон — такой-то. Если вам угодно поговорить с мистером Таккером сейчас, я могу вас соединить.
В наших широтах, сокрушался автор статьи, в аналогичном случае все происходит совсем иначе. Вы задаете тот же вопрос:
— Могу я поговорить с товарищем Петькиным?
— Его нет! — отвечает секретарша и швыряет трубку. Вы вторично набираете тот же номер:
— Простите, это я вам только что звонил. Мне нужен товарищ Петькин Вы сказали, что его нет. Что это значит? Может быть, он будет через час? Или, может быть, он здесь уже не работает!
Секретарша так же отрывисто отвечает:
— Он в отпуске.
И снова швыряет трубку. Вы звоните снова:
Простите, пожалуйста, это опять я. Вы не скажете, когда товарищ Петькин вернется из отпуска?
В конце месяца.
И трубка снова швыряется.
Поразмыслив, вы снова набираете тот же номер:
— Ради бога, извините, что я вам надоедаю. Может быть, выскажете мне, кто замещает товарища Петькина?
— Товарищ Васькин. И снова — отбой. Вы звоните еще раз:
— Мне очень неловко, что я вас так беспокою, — подобострастно начинаете вы. — Будьте так любезны, если вам не трудно, дайте мне, пожалуйста, телефон товарища Васькина!
И только тут (и это еще хорошо!) вы наконец получаете то, что вам было нужно: номер телефона товарища Васькина, замещающего ушедшего в отпуск товарища Петькина.
Сколько времени убито понапрасну! — сокрушался автор статьи. — Какая нелепая трата сил и человеческих нервов! А все потому, что наша, советская, секретарша не прошла соответствующей школы. Она просто не знает, в чем состоят ее секретарские обязанности»".
И действительно, плохое представление о своих должностных обязанностях — достаточно распространенная характеристика нашей деятельности.
Сарнов приводит еще одно объяснение такого поведения секретарши.
Итак, он продолжает свой рассказ:
«В то время, когда в "Известиях" появилась эта замечательная статья, я как раз замещал... редактора отдела "Литературной газеты". Сидел в большом редакторском кабинете с этаким предбанником, в котором помещалась моя личная секретарша — не молоденькая какая-нибудь щебетунья, а весьма почтенная матрона. Очень милая, надо сказать, была женщина. Но вела она себя с посетителями и отвечала на телефонные звонки примерно так же, как та "среднестатистическая", которую так убийственно изобразил в своей статье автор "Известий". Ну, может быть, не так грубо, чуть более вежливо. Но схема была совершенно та же.
Причина, однако, была совсем не в том, что моя Инна Ивановна, в отличие от американской секретарши, не прошла должной выучки. И уж совсем не в том, что она была неопытна.
Когда я — не слишком рано, а так, что-нибудь после полудня — появлялся на своем рабочем месте, она входила ко мне и докладывала:
— Вам звонил Икс. Я сказала ему, что у вас сегодня творческий день. Потом звонил Игрек. Я сказала, что вы с утра поехали в ЦК. Позже заходил Зет. Ну, этому я дала понять, что вас не будет до конца недели. Начальство тоже интересовалось, почему вы не на месте: я сказала, что с утра вы собирались поехать к Маршаку...
Нет, неопытной моя Инна Ивановна не была. Как раз наоборот: она была очень опытна. Строго говоря, она была не просто опытна, а прямо-таки идеальная, идеально вышколенная секретарша. Но вся ее вышколенность была нацелена совсем не в ту сторону, в какую направляла свою деловитость ее американская коллега. Ее цель состояла в том, чтобы любым способом оградить шефа, грудью заслонить его от любого покушения на его драгоценный покой, от кого бы это покушение ни исходило — от какого-нибудь докучливого посетителя или от высокого начальства.
Разница между моей Инной Ивановной и ее американской коллегой, конечно, была. Но, строго говоря, разница эта была не между ними — секретаршами двух разных школ, — а между учреждениями, в которых они служили.
Американское учреждение, если судить по описанному выше четкому поведению американской секретарши, было запрограммировано на то, чтобы делать дело.
Главная же цель любого нашего советского учреждения состояла в том, чтобы не делать дела. Непроницаемой стеной отгородиться от необходимости делать какое бы то ни было дело...».
И хотя стиль работы современных учреждений и предприятий несколько отличается от «советского», перечисленные мной особенности по-прежнему остаются достаточно характерными (в силу, в том числе, укорененности в языке, структура которого за это время ничуть не изменилась).
Разумеется, ленью, воровством и склонностью плохо структурировать свою деятельность особенности рабочего процесса в России не исчерпываются. Но они отражают специфику нонконформистской позиции.
В случае с леньюнонконформизм направлен на любую деятельность вообще,
в случае с воровством нонконформизм проявляется по отношению к закону,
в последнем случае бессознательное перенесение отсутствия жесткой структурированности предложения на деятельность (которая в результате тоже не структурируется должным образом) дополняется, как мы видели в только что приведенном отрывке о секретаршах, нонконформистской позицией по отношению к деятельности в целом.