Менделистский анализ работ Мичурина

Лысенко назвал возглавляемое им направление мичуринским, мичуринской генетикой. И это было справедливо, поскольку никто так ясно как Мичурин, хоть и в не совсем привычной форме, не выразил и не обосновал экспериментально представление о наследственности индивидуума как сложной, относительно пластичной субстанции, поддающейся произвольному направленному изменению под действием факторов внешней среды; субстанции, сама пластичность которой изменяется во времени и зависит от многих факторов, и потому не всегда может быть обнаружена, тем более поверхностным наблюдателем.

Работы Мичурина как будто заставляли сомневаться в менделизме. Но действительно ли так страшен Мичурин для менделизма, или таким его представил Лысенко? Менделистами был предпринят подробный анализ работ Мичурина для ответа на этот вопрос. Рассмотрим одну из попыток такого анализа, сделанную Дубининым в его книге “Теоретические основы и методы работ И.В. Мичурина”, вышедшей в 1966 г.

Во-первых, Дубинин нашел, что из 265 сортов, выведенных Мичуриным, только 9 получены с применением ментора. Но насколько доказательно влияние ментора на наследственность даже в этих девяти случаях? Предварительно автор напоминает, что в ошибку признания возможности вегетативных гибридов впадал и сам Дарвин. Отсюда как бы следует, что нет ничего удивительного и в том, что и Мичурин верил, что без ментора он не смог бы получить тех качеств в гибридах, которые они в себе обнаружили. Другой крайней ошибкой, согласно Дубинину, было бы считать, что привой и подвой никак не действуют друг на друга. Действуют! Но как? - Или это действие сохраняется пока сохраняется связь привоя с подвоем, или может сохраняться неограниченно долго при вегетативном размножении изменившейся формы, если прививается молодой гибридный сеянец, у которого при этом изменяется “не только характер биосинтеза, но и индивидуальное развитие организма” (стр. 136-137). При этом “вопрос о передаче изменений, вызванных влиянием подвоя, семенному потомству, по-видимому, должен быть решен отрицательно” (стр. 136). Начав с объявления полной ошибочности мысли о возможности вегетативных гибридов, в выводах из фактов, свидетельствующих против такой возможности, автор вдруг вставляет “по-видимому”.

При дальнейшем изложении Дубинин впадает в еще большую противоречивость: “...между тканями привоя и подвоя на базе взаимопроникновения различных морфогенных веществ может осуществляться глубокое взаимодействие. В случае, когда это взаимодействие будет иметь место на ранних стадиях, само развитие заметно изменяется, как это показано в изложенных ранее опытах на дрозофиле, амбарной огневке и др. Такие типы развития аналогичны половым гибридам таких же форм. Однако во всех этих случаях явления специфического морфогенного взаимодействия не приводят к адекватным изменениям в наследственности компонентов прививки. Эти явления могут явиться причиной появления новых мутаций, которые возникают в форме многообразных направленных изменений” (стр. 137). Итак, с одной стороны, морфогенное взаимодействие не приводит к адекватным изменениям наследственности, а с другой стороны, - может быть причиной мутаций в форме направленных изменений. Какая разница между направленной мутацией и адекватным изменением наследственности - неясно. Однако далее следует как будто более определенный вывод: “Отсюда следует, что специфические изменения, возникающие в прививке, могут быть сохранены при вегетативном размножении, но исчезнут при размножении растений семенами” (там же). После такой не слишком уверенной теоретической атаки Дубинин приступает к конкретному анализу получения мичуринских сортов.

При создании Ренета бергамотного сеянец Антоновки был привит на дичок груши. Привой после ряда злоключений стал Ренетом бергамотным, передача свойств которого семенным путем была показана, по свидетельству Дубинина, Исаевым в 1947 г. (И.С. Исаев, 1947). Дубинин по этому поводу пишет: “Совершенно ясно, что имелась полная возможность доказать наличие в этом случае вегетативной гибридизации. Однако исходный сеянец на своих корнях погиб”. И далее: “Если корнесобственный сеянец остался бы яблоней, а его глазки, выросшие на груше, дали бы смешение признаков, сохраняемых в семенных поколениях, это было бы безупречным доказательством” (Н.П. Дубинин, 1966, стр. 139). Поскольку доказательств теоретически невозможного нет, остается дать только теоретически возможное объяснение: “сорт Ренет бергамотный возник из редкого, уклонившегося сеянца” (стр. 140), к которому грушевый подвой не имеет никакого отношения. В связи с этим, нет ничего удивительного и в сохранении своих свойств сорта в семенных поколениях. Что же касается того, что привой приобрел признаки подвоя, то это можно объяснить простым совпадением: “Действительно, для ряда случаев гибридных сеянцев И.В. Мичурин установил факт совпадения признаков, которые, с одной стороны, формировались у них под влиянием прививки, а с другой - передавались по наследству как через вегетативные, так и через половые поколения” (стр. 144).

Если в случае с Ренетом бергамотным сходство привоя с подвоем можно объяснить простым совпадением, то случай с приобретением плодами гибрида “Краса Севера” розовой окраски при прививке сеянцев гибрида на красноплодную вишню, Дубинин рассматривает как пример управления доминированием: гены красной окраски плодов есть у гибрида, но они находятся в рецессиве. Необычные условия, в которые попадает гибрид при прививке, изменяют доминирование в сторону красной окраски, характерной для подвоя, в пользу чего говорит и то, что прививка белоплодных черешен на красную вишню не приводит к покраснению плодов черешен (стр. 144-145).

Такое же объяснение Дубинин предлагает и для случая с приобретением сеянцем Кандиль-китайки морозостойкости под влиянием подвоя - Китайки. Хотя, впрочем, за отсутствием контроля и даже управление доминированием остается недоказанным, не говоря уже о качестве управления:“Однако обязательно ли было воздействие ментора? Это сказать трудно, т.к. не было контроля. Не исключено, что этот сеянец и без прививки развил бы устойчивость к заморозкам” (стр. 146).

Таким же образом объясняет Дубинин и другие результаты опытов Мичурина, якобы доказывающие роль ментора. В тех случаях, когда гибрид под влиянием ментора приобретает признаки, отсутствующие у родителей (Бельфлер красный), оказывается возможным найти среди предков одного из родителей гибрида вид, который и используется как раз в качестве ментора (стр. 150). Вообще, объяснение изменением доминирования, можно сказать, универсально, поскольку не только яблони и груши, но и вообще все живое имеют общих предков. При очевидности того, что у организмов могут проявляться признаки далеких предков и при невозможности знания всех предков, любой случай наследственной изменчивости, направленной или ненаправленной, можно объяснить как следствие изменения в доминировании генов одного и того же генного набора. Нужно оказать, однако, что само “изменение доминирования” не является объяснением, так как “природа явления доминирования до сих пор остается мало изученной” (М.Е. Лобашев, 1967, стр. 118). Тем более это касается наследования измененного доминирования как при вегетативном размножении, так и при половом. Альтшулер и Поляков, говоря о фенотипических изменениях, полученных в опытах Мичурина под влиянием ментора и наследуемых при размножении путем прививок, отмечают, что“какова природа изменений, происходящих при этом, не выяснено” (В.Е. Альтшулер и А.Н. Поляков, 1969, стр. 175).

К сожалению, работа Дубинина пестрит противоречиями, подрывающими доверие к выводам автора. Так, анализируя результаты Мичурина он показал, что ни один из них не может служить безупречным доказательством изменения наследственности при помощи ментора. При этом он отметил, что в ряде случаев в сеянцах привитых гибридов наблюдались изменения, совпадающие с ожидаемыми (соответствующие признакам вегетативного партнера), как если бы ментор действительно влиял на них, и эти изменения наследовались как при вегетативном, так и при половом размножении (Я.П. Дубинин, 1966, стр. 144). В конце же статьи он пишет: “Мичурин, показав, что ментор способен оказать формирующее влияние на свойства гибридных сеянцев, однако ни в одном случае не получил при помощи прививки форм, способных передавать свои новые свойства, возникшие под влиянием ментора, через семена путем полового размножения” (стр. 152).

Может быть Дубинин не противоречит себе, а просто хорошо отличает совпадение от закономерного факта? Как он это делает - остается секретом. Впрочем, секрет здесь может быть только один: поскольку закономерный факт, с точки зрения Дубинина, теоретически невозможен, всякий такой факт, претендующий на то чтобы считаться закономерным, - простое совпадение.

Окончательные выводы Дубинина, однако, как будто вполне определенны. Он заключает, что истинно наследственные изменения (о которых только собственно и речь) могут быть вызваны разными факторами, в том числе и изменением клеточного метаболизма вследствие влияния компонента прививки, что “...в результате прививки могут появиться мутационные изменения, однако очевидно, что они не будут иметь характера направленных наследственных изменений, как и обычно, мутации и в этом случае будут иметь многообразный характер, возникая в качестве дарвиновских неопределенных наследственных уклонений” (стр.153). Следовательно, направленное изменение наследственности организма путем прививки - невозможно, в пользу чего Дубинин приводит ряд высказываний других авторов, содержащих эту же мысль.

Надо сказать, что не все генетики разделяют категоричность мнения Дубинина. Так, Лобашев писал: “Однако основной вопрос: могут ли изменяться направленно гены привоя под влиянием метаболитов подвоя - остается открытым” (М.Е. Лобашев, 1967, стр. 587).

Признание вегетативных гибридов означало бы признание направленного средой изменения наследственности отдельного организма, признание справедливости ламаркизма. Неприемлемость такого признания Дубинин разъясняет читателю в начале статьи: “...сущность появления мутаций: она оказалась в химических изменениях молекул ДНК внутри хромосом. В этом свете отпала всякая даже теоретическая возможность наследования благоприобретенных признаков в том виде, как она была развита Ламарком” (Н.П. Дубинин, 1966, стр. 25).

Таким образом, критика мичуринского ламаркизма Дубининым составлена по старому вейсмановскому рецепту: во-первых, этого не может быть, во-вторых, факты в пользу “этого” на самом деле не являются таковыми, поскольку их или вовсе не было (нет наследования), или их наличие не доказано (нет контроля), или их можно объяснить совсем по-другому (случайное совпадение, изменение доминирования, провокационный отбор и т.д.). Однако, во всей этой критике, как и у Вейсмана, недоказанность и возможность других объяснений не уничтожает совершенно самой идеи. Недоказанность еще не есть доказательство невозможности, а возможность других объяснений не есть исключение предложенного объяснения. И только теория, берущая свое начало от Вейсмана, кажется, начисто исключает идею наследования приобретенных признаков. Дубинин разъясняет далее: “...чтобы возник благоприобретенный признак, надо изменить условия развития особи, а чтобы вызвать мутацию, надо, чтобы энергия достигла молекулы ДНК внутри ядра и изменила ее структуру. В результате при изменении условий организмы изменяются определенным образом, отвечая на конкретные условия среды, а наследственность в силу многообразных изменений в молекуле ДНК будет изменяться разнообразно, предоставляя отбору оставлять наиболее приспособленных. Эти идеи довольно трудны для обычного восприятия. Но стоит потрудиться, чтобы продумать эти вопросы, ибо в них заключено ядро дарвинизма” (стр. 26).

Из позиции Дубинина естественно вытекает и его оценка деятельности Мичурина. Если Менделю, по мысли Дубинина, ни много ни мало “удалось установить факт существования генов”, то, признавая заслуги Мичурина в том, что он “разработал принципы отдаленной гибридизации и создал очень глубокое учение об управлении развитием гибридов”, “неизгладимость” след Мичурина в “нашей науке” Дубинин связывает с тем, что “никто, кроме него не выразил столь ярко принцип единства теории и практики, активной роли науки, преобразующей мир” (стр. 177). Если “У истоков новой биологии как один из ее краеугольных камней легло открытие Г.Менделя” (стр. 44), то “При всем признании заслуг И.В. Мичурина нет оснований говорить об особом мичуринском этапе в развитии биологии или об особой мичуринской генетике”(стр. 177).

Если, как показал Дубинин, результаты опытов Мичурина не могли служить безупречным доказательством направленной наследственной изменчивости организмов, то теория Лысенко, базирующаяся на этих результатах и выводах из них и объясняющая это явление, оказалась явно уязвимой. В самом деле, согласно Лысенко, организм изменяется ассимилируя измененные условия внешней среды и делая их составной частью. Если это можно было бы представить в отношении, например, минеральных солей, то как это могло относиться, положим, к температуре среды или окраске ее? Прямое поглощение организмом условий среды и строительство тела из этих условий можно было бы воспринимать лишь как образное выражение все того же тезиса о возможности наследственного изменения организма “адекватно” среде, как раз и требующего доказательства. С другой стороны, идея о способности каждой частички, каждой молекулы организма к самовоспроизведению, необходимая для последовательного построения теории на основе первого постулата, также в прямом понимании была абсурдной, особенно на фоне достижений цитологии и биохимии, показавших, что такой уникальной способностью обладают именно молекулы ДНК.

Поиск по сайту: