От невозможности объяснить явление к объяснению его невозможности

Отсутствие объяснения привело к сомнению в существовании самого явления, а затем и к полному отрицанию его. А.Вейсман, который первоначально разделял идею о наследовании приобретенных признаков, а впоследствии сделался самым решительным ее противником, так описал причину метаморфоза своих взглядов: “Как же могут сообщиться зародышевой клетке, лежащей внутри тела, изменения, произошедшие в мускуле благодаря его упражнению, или уменьшение, испытанное органом от неупотребления, и притом еще сообщаться так, чтобы впоследствии, когда эта клетка вырастет в новый организм, она на соответствующем мускуле и на соответствующей части тела из самой себя произвела те же самые изменения, какие возникли у родителей в результате употребления или неупотребления? Вот вопрос, который встал передо мной уже давно и который, по дальнейшем его обдумывании, привел меня к полному отрицанию такой наследственной передачи приобретенных свойств” (А. Вейсман, 1905, стр. 301-302).

Если передача изменений тела половым клеткам существует, то как она могла бы происходить? Вейсман предложил для рассмотрения два мыслимых варианта: “Или предсуществующие проводящие пути, по которым половых клеток достигает совершенно непостижимое влияние, или отделение от измененного органа материальных частиц, принимающих участие в построении зародышевой плазмы; третьего не дано” (А.Weismann, 1892, стр. 515). Или каждая клетка тела связана нервом с каждой половой клеткой, что Вейсман назвал фантастикой, или каждая клетка тела отделяет специфические геммулы, собирающиеся в половых клетках, что также невероятно с точки зрения Вейсмана по той причине, что необходимое непрерывное производство геммул не согласуется с постоянством числа и формы, а следовательно и массы структур зародышевой плазмы. Впрочем, последнее возражение Дарвин предвидел и нейтрализовал его предположением, что геммулы могут погибать и потому непрерывного нарастания их массы может и не происходить.

Однако, нам кажется, наиболее существенным возражением против обоих вариантов возможной связи соматических и половых клеток является то, что они не отвечают на поставленный вопрос: как обеспечивается качество изменений половых клеток в ответ на изменение клеток соматических, качество, состоящее в том, что организмы, возникшие из таких измененных половых клеток будут нести соматические клетки с изменениями, адекватными изменениям соматических клеток родителей. Ссылка на агента, связывающего соматические и половые клетки, будь то нервные волокна или геммулы, указывает лишь на опосредованность этой связи и на возможных посредников, подобно тому, как указание Ламарка на то, что организмы изменяются средой через изменение привычек, потребностей, строения говорит лишь о поэтапности этого изменения, но не является объяснением его приспособительного характера.

В том, что любые объекты, непосредственно или опосредованно связанные изменяются определенным (соответствующим) образом в ответ на изменение близкого или далекого партнера в цепи, не сомневается никто из тех, кто не сомневается в справедливости закона сохранения энергии. Задача же состоит в том, чтобы объяснить конкретное качество этого “определенного”, “соответствующего” изменения.

Однако, не только метод исключения фантастического и непредставимого был использован Вейсманом для доказательства невозможности наследования приобретенных признаков. Этого вывод являлся также следствием его представления о зародышевой плазме.

Связь между поколениями, осуществляемая посредством половых клеток, с очевидностью указывала на то, что половые клетки содержат в себе задатки целого организма. В дальнейшем было показано, что именно в ядре половой клетки находятся эти задатки, а точнее – в хромосомах ядра. Эти данные, вместе с фактами о ранней дифференциации и обособлении половых клеток в зародышах животных, а также идея Вейсмана о неравно наследованном делении ядер клеток развивающегося зародыша, послужили Вейсману основанием для создания представления о зародышевой плазме, согласно которому непрерывность жизни обеспечивается самовоспроизводящейся зародышевой плазмой, “подобной длинному ползущему корню, от которого периодически поднимаются отдельные растения – особи последовательных поколений” (А. Weismann, 1886, стр. 20).

Зародышевая плазма не создается организмом всякий раз заново. Наоборот, часть этой плазмы, преданной родителями в половых клетках, после оплодотворения идет путем неравно распределенного деления клеток на создание тела организма. Другая часть, обособляясь в зародыше, ждет зрелости организма, когда для нее представится возможность дать очередную ветвь – смертный организм следующего поколения.

Поскольку плазма создает организм, а не организм плазму, естественно, что изменения организма никакого влияния на плазму оказать не могут. Правда, зародышевая плазма изменяется во времени по причине случайного перемешивания наследственных единиц при оплодотворении и благодаря действию на нее внешних условий. Все это обеспечивает наследственные различия организмов, то есть создает поле деятельности для естественного отбора. Но, если организм в целом имеет дело с такими факторами среды как пища (ее вид и условия ее добывания), характер места обитания, включая преимущественную его окраску, наличие хищников и т.п., то зародышевая плазма, представленная определенными молекулярными структурами, встречается, естественно, с объектами и силами молекулярного и субмолекулярного уровня. Отсюда следует, что изменения, полученные сомой и зародышевой плазмой под действием факторов внешней среды, могут быть по отношению друг к другу только случайными. А это говорит в пользу того, что “с точки зрения любой теории, рассматривающей ядерное вещество половых клеток как зародышевую плазму, т.е. субстанцию наследственности, немыслимо принять наследование соматических изменений” (А. Weismann, 1892, стр. 518).

Что касается фактов, якобы свидетельствующих в пользу наследования приобретенных признаков, то они, при ближайшем рассмотрении, оказывались с точки зрения антиламаркистов несостоятельными в том или ином отношении, и не могли служить доказательством существования этого явления. Так, некоторые сообщения представляли собой непроверенные мнения практиков. Это касалось, например, фактов телегонии, сообщения о которых Дарвин считал, впрочем, вполне достоверными (Ч. Дарвин, 1951, стр. 430). Явление телегонии Дарвин рассматривал как пример прямого влияния мужского элемента на женский организм, выражающегося в том, что во время беременности организм самки как бы запоминает черты самца, которые проявляются в потомстве этой самки, полученном впоследствии уже от других самцов. Поскольку сохранение жизнеспособных половых клеток первого самца в организме самки в течение такого длительного времени невозможно, остается допустить, что признаки первого самца были приобретены телом самки, которое в свою очередь передало их последующим яйцеклеткам или оказало соответствующее влияние на плод при последующих беременностях.

Ярый сторонник наследования приобретенных признаков и противник Вейсмана Спенсер для доказательства существования телегонии у людей не мог сослаться на более достоверные источники, чем на такие как, например, сообщение проф. Марша: “Сам я не знаю подобных случаев, но слышал многие утверждения, делающие факт вероятным…” (Г. Спенсер, 1894, стр. 57).

Другие факты, вполне достоверные, не могли, однако, быть истолкованы однозначно в пользу наследования приобретенных признаков. Это касалось, например, наследования повреждений. Отсутствие хвоста у щенков и котят, один из родителей которых потерял хвост в результате травмы, не могла быть неопровержимым свидетельством наследования повреждений, так как у этих животных вообще встречаются бесхвостые породы и нельзя исключить, что один из предков щенка, родившегося бесхвостым, не был представителем такой породы. Так что неизвестно что это за наследование – приобретенного или врожденного, но ранее скрытого признака (реверсия). Кроме того, нельзя исключить и спонтанного изменения задатка хвостатости, случайно совпавшего с механическим удалением хвоста у родителя.

Вейсман сам поставил эксперимент, но уже на безукоризненном материале – на белых мышах, у которых врожденной бесхвостости не встречается. Отрезание хвостов у 22 последовательных поколений мышей не вызвало ни потери, ни укорочения хвоста ни у одного из обследованных потомков.

Наследование признаков, приобретенных в результате употребления или неупотребления органов, по Вейсману, легко могло быть объяснено естественным отбором: “Всюду, где в свободной природе орган усиливается вследствие употребления, этот орган обладает известным значением для жизни индивидуума; а поскольку это так, естественный отбор его усиливает и отбирает для дальнейшего размножения только тех особей, у которых орган выражен лучше всего… усиление органа в ряду поколений зависит, таким образом, не от суммирования результатов употребления в течение индивидуальной жизни, а от суммирования благоприятных задатков зародыша” (А. Weismann, 1892а, стр. 23). На вопрос как же возникают эти благоприятные вариации задатков, Вейсман отвечает: “Я думаю, что эти вариации в последней инстанции зависят от разнообразных внешних влияний, с которыми зачаток организма может встретиться до начала эмбрионального развития” (там же, стр. 47). Очевидно под зачатком организма до его эмбрионального развития Вейсман разумеет половую клетку.

Таким образом, по Вейсману, наследование приобретенных признаков невозможно, так как: 1) предполагаемое явление не имеет положительного объяснения; 2) факты наследования приобретенных признаков или являются ложными, или не свидетельствуют определенно о таком наследовании, поскольку, как правило, неизвестна родословная подопытных организмов; или они легко объясняются естественным отбором; 3) дело можно решить только экспериментом, а произведенный Вейсманом эксперимент положительных результатов в пользу наследования приобретенных признаков не дал; 4) теория зародышевой плазмы Вейсмана исключает возможность наследования приобретенных признаков.

Нетрудно видеть, что первые три возражения способны только вызвать серьезные сомнения в действительном существовании наследования приобретенных признаков, но никак не отвергнуть его совсем. В самом деле: отсутствие объяснения может оказаться временным. Все сначала не имело объяснения, а затем находило его. Ложные факты? – явление заурядное. Ложное сообщение о событии вовсе не говорит о том, что такого события быть не может. Отсутствие сведений о родословных подопытных организмов достаточно для непризнания этих фактов как достоверных свидетельств о возможности наследования приобретенных признаков, но не достаточно для отрицания такой возможности. Объяснение случаев якобы наследования результатов усиленного употребления или неупотребления органов естественным отбором также не исключает возможности направленного наследственного изменения индивидуума, а только указывает на то, что если эта возможность существует, славу свою в деле изменения природы организмов вида она должна поделить с естественным отбором.

Что касается произведенного Вейсманом эксперимента, то можно было возразить и против него. Пусть его результаты отрицают возможность наследования повреждений, но признаки могут приобретаться и не только таким путем и потому распространять этот вывод на все приобретенные признаки вообще – нет оснований. Кроме того, повреждение – повреждению рознь. Так, Дарвином было отмечено и специально объяснено с помощью гипотезы пангенезиса, что наследуются более надежно повреждения, сопровождаемые воспалительными процессами в месте повреждения. Таким образом, даже против наследования повреждений отрицательный результат опыта Вейсмана не имеет решающего значения.

Ни одно из рассмотренных возражений не исключает возможности наследования приобретенных признаков. И только теория зародышевой плазмы Вейсмана претендует на такую роль.

Существует непрерывная во времени, сама себя воспроизводящая, зародышевая плазма и качественно отличная от нее, ее производная и носительница – сома. Сома изменяется под действием внешней среды. Например, условия вызывают необходимость усиленного употребления органа – орган увеличивается в размерах. Плазма также может изменяться под действием среды, но, будучи совершенно другим объектом, она может быть подвергнута действию только совсем других факторов той же самой среды. Так, наличие пищи высоко над поверхностью земли может вызвать удлинение шеи у данной особи в результате частого вынужденного ее вытягивания. Но эта высоко поднятая пища никак не взаимодействует с зародышевой плазмой, которая может в принципе одновременно изменить свою молекулярную структуру, но только под действием, конечно, других, приложимых к ней, сил и факторов молекулярного и субмолекулярного уровня, совершенно случайных по отношению к фактору высокого расположения пищи. Вероятность того, что изменение зародышевой плазмы случайно окажется таким, что обеспечит более вытянутую шею у потомства особи – носителя этой измененной плазмы, - неизмеримо ничтожна.

От невозможности объяснения наследования приобретенных признаков Вейсман пришел к объяснению невозможности этого явления. Теория зародышевой плазмы оказалась более убедительным аргументов против наследования приобретенных признаков чем вся критика результатов опытов, якобы говорящих в пользу наследования, поскольку теория не подвергала сомнению возможность такого явления, а исключала ее.

Признание несомненности существования того или иного явления в большей мере определяется его объяснимостью, чем безукоризненностью подтверждающего эксперимента.

Уоллес, одновременно с Дарвином выступивший с идеей естественного отбора, увидел в теории Вейсмана возможность освободиться от досадной уступки ламаркизму, допущенной им и Дарвином и заключающейся в признании того, что приспособительная изменчивость живого может, хотя и в незначительной степени, осуществляться не только на уровне вида благодаря естественному отбору, но и на уровне индивида – в результате усиленного употребления или неупотребления органов и прямого действия среды. В связи с этим он писал: “Наиболее замечательный шаг вперед сделан, как я считаю, вейсмановской теорией непрерывности зародышевой плазмы и выводом из нее, что приобретенные модификации никогда не наследуются” (J. Marchant, 1916, стр. 41).

Эту заслугу Вейсмана отмечали не только его современники. Так, Филипченко в 1923 годы писал: “Главной заслугой Вейсмана является опровержение того наивного ламаркизма, который был до него общераспространенным убеждением, т.е. веры в наследственность приобретенных свойств” (Ю.А. Филипченко, 1926, стр. 174). Согласно Шмальгаузену, Вейсман “ясно доказал несостоятельность одного из основных принципов ламаркизма” (И.И. Шмальгаузен, 1939, стр. 205).

Как мы видели, доказательство несостоятельности ламаркизма Вейсманом основано на гипотезе о существовании молекулярных структур ядра клетки, несущих задатки всех признаков организма. В дальнейшем, ложность или состоятельность ламаркизма обычно жестко связывалась, да и связывается до сих пор с тем, справедлива или нет гипотеза Вейсмана. Насколько это можно считать верным будет рассмотрено ниже.

Поиск по сайту: