Б/. Начало солидарности

Вторая великая и вечная заповедь человеческой жизни: "возлюби ближнего, как самого себя", подобно первой, основной заповеди любви к Богу, также не есть какое-либо произвольное моральное предписание, касающееся только личной жизни человека, а есть нормативное выражение онтологической сущности всей человеческой, а следовательно, и общественной жизни. В основе всякого, даже самого утилитарного общения между людьми - будь то холодные договорные отношения или принудительное властвование одних над другими - лежит первичное внутреннее единство людей, начало непосредственного доверия и уважения к человеку, сознание внутренней близости, интуитивное взаимное понимание, коренящееся в единстве "мы". Таким образом, великий нравственный принцип любви к ближнему, хотя бы лишь в ослабленной форме простого усмотрения в другом человеке "ближнего", "себе подобного", тождественного мне существа, с участью которого связана моя собственная участь, сочувственного переживание его, как личности, как близкого мне по своей природе носителя духовной жизни, есть незыблемая и вечная основа, без которой немыслимо общество. И всякий индивидуализм, всякое учение о необходимости соперничества и борьбы в человеческом обществе, чтобы они ни проповедовали и сколько бы относительной истины в них не заключалось, не могут устранить или отменить этого начала общественной связи. Ведь, например, "классовая борьба" сама совершается на почве некой классовой солидарности. То же самое относится и к международной борьбе, которая совершается на почве международного сотрудничества и смягчается им; войны есть лишь краткий эпизод в международных отношениях.

Из начала солидарности, вытекающего из онтологического единства "мы", следует, что общественная связь слагается из малых союзов и объединений, где единство целого непосредственно зиждется на живой близости между конкретными людьми, на живом отношении человека к человеку. Отсюда уясняется фундаментальное значение семьи как ячейки общества, основанной на интимной близости ее членов; отсюда же вытекает значение всех вообще малых союзов, основанных на соседстве (всякого рода местных самоуправлений), на общности труда и профессиональных интересов (профессиональных союзов) и корпоративных объединений всякого рода. Истинный "интернационализм", сознание общности человечества, как целого, возможен как живое чувство лишь через общение между собой разных национальностей, то есть не через отрицание или ослабление национального сознания. Общество, как живой организм, именно постольку прочно и жизненно, поскольку оно, как всякий сложный организм, складывается как иерархическое многоединство подчиненных и соподчиненных низших общественных единств.

Отсюда же уясняется значение для общества и его внутренней спаянности доступности для непосредственного личного опыта всех государственных инстанций - "доступности" начальства, "устности" и "гласности" судопроизводства, участия представителей общества в функциях государственных органов и т. п. Близость человека к человеку, взаимное "знакомство" и непосредственное ощущение членов общества как живых людей (солидарность) есть некий живительный сок, присутствие которого гарантирует подлинно устойчивое и прочное единство общественного бытия.

В/. Начало свободы

Столь же первичным, как начало солидарности, является в общественном бытии начало индивидуальной свободы. Смысл и значение этого начала также вытекает из анализа онтологической природы общества.

Выше обосновывалось опровержение индивидуалистического воззрения, для которого "Я" есть абсолютная первооснова жизни, и указывалось на исконную соотнесенность "Я" единству "мы": "Я" не производно от "мы", а именно соотносительно ему. Но существо "Я", как особая внутренняя инстанция, конституирующая личное бытие, заключается именно в свободе, в спонтанности, в некой изначальности личной жизни. С другой стороны, в основе общественного бытия, как мы видели, лежит духовная жизнь; сила права и власти покоится в конечном счете на их влиянии на души людей, на добровольном признании людьми их авторитетности. Но духовная жизнь, соприкосновение человеческой души с реальностью высшего порядка, живое восприятие этой реальности, лежащее в основе того чувства правды или должного, которое конституирует общественное бытие, возможно только в свободе. Если человек по своему существу не самодержец, не хозяин, а слуга, то служение его есть необходимо служение свободное. Оно есть служение Богу не как чуждому властителю, а как Отцу, соучастие в отчем деле, которое есть собственное дело человека, ибо есть необходимая основа его собственной жизни.

Отношение к Богу, будучи отношением к началу высшему, трансцендентному, вместе с тем есть имманентная основа самой человеческой жизни, и осуществляется оно в глубинах личного человеческого духа. Но эта последняя спонтанная глубина человеческой личности и есть свобода. Свобода есть потому та единственная точка человеческого бытия, в которой возможна непосредственная связь человеческого с божественным; она - носитель духовной жизни, соединительное звено между эмпирическим н трансцендентным бытием. Свобода не есть какое-нибудь абсолютное и "прирожденное" право человека просто потому, что таких прав вообще не существует. Свобода есть, напротив, обязанность человека, в качестве общего и высшего условия для исполнения всех остальных его обязанностей. Только в качестве обязанности она становится и правом, поскольку право есть абсолютное притязание на исполнение обязанностей. Вместе с тем, свобода потому есть обязанность, что она есть онтологическая первооснова человеческой жизни.

Отсюда уясняется принципиальное значение начала свободы в общественной жизни. Общественная жизнь есть совместная, соборная жизнь человека. Но сущность человека состоит в его богочеловечестве, в его связи как эмпирического существа с высшим, божественным началом. Тем самым существо человека лежит в его свободе. Какую бы роль в общественной жизни не играл момент принуждения, внешнего давления на волю, в последнем итоге участником общественности является все же личность, спонтанно действующая индивидуальная воля. Она есть единственный двигатель общественной жизни. Никакой дисциплиной, никаким ожесточающим давлением нельзя заменить спонтанного источника сил, исходящего из глубины человеческого духа.

Таковы наиболее общие и первичные начала общественной жизни. Триединство начал служения, солидарности и свободы определяет подлинный идеал общественной жизни.

Г/. Иерархизм

Совершенно очевидно, что равенство, в абсолютном смысле слова, есть начало в общественной жизни совершенно неосуществимое. Такого равенства в обществе на протяжении всей истории не существовало. Как люди всегда неравны по своим физическим и душевным свойствам, так они неравны по своему социальному положению, по своим правам и обязанностям. Везде и всегда, при всяком общественном строе, на каких бы началах он не был основан, существует неизбежное неравенство между властвующими и подчиненными, между людьми, стоящими на разных ступенях общественной лестницы. Всякая революция в своем стремлении установить равенство обычно только переменяет состав лиц, стоящих вверху и внизу общественной лестницы, или - поскольку действительно меняется самый принцип общественного строя - заменяет неравенство одного порядка неравенством другого порядка или содержания. Неизбежное и повсеместно распространенное в обществе неравенство вытекает из начала иерархии, онтологически присущего обществу.

Начало иерархии есть ближайшим образом природное, естественное свойство общества, в котором оно сходно с организмом, со всякой жизнью. Общество, как все живое, не есть однородная группа или куча отдельных частей, оно есть сложное целое, части которого суть его органы, исполняющие определенные функции в целом. Но такая живая функциональная система не может действовать и существовать иначе как через посредство иерархического начала власти и подчинения. Она должна иметь централизованный орган, управляющий целым и разделяющийся на ряд подчиненных тоже центральных органов, заведующих отдельными функциями, - как бы отдельных ведомств, каждое из которых в свою очередь управляет множеством подчиненных местных инстанций. Чем богаче и полнее общество, тем оно сложнее, то есть тем длиннее цепь звеньев, связывающих высшую инстанцию с низшей. Упрощение этой иерархии равносильно упадку общества. Иначе говоря, ближайшим образом иерархическая структура вытекает из его единства. Для того, чтобы множество могло быть целым, для того, чтобы присущее ему единство могло действенно функционировать, структура общества должна носить характер подчиненности множества единству. Поэтому общество, как единство, приобретает характер иерархический, становится лестницей степеней или, точнее, пирамидой с широким основание и узкой вершиной. Отсюда следует, что вопреки отвлеченной доктрине демократизма, требующей господства всех или большинства, во всяком обществе, независимо от принципов, которые оно официально исповедует, роковым образом меньшинство властвует над большинством. Общественные порядки могут различаться лишь по форме и способам подбора и пополнения этого правящего меньшинства. В абсолютной монархии или диктатуре народом правит монарх или диктатор с помощью подбираемой им группы сотрудников, возглавляющих бюрократию. В парламентарной демократии народом правит парламент, парламентом - господствующие в нем партии, а партиями - политическая верхушка, политические вожди. Всякое, даже "всеобщее" голосование есть для масс лишь способ оказывать давление на правящее меньшинство или выражать ему свое одобрение, причем обычно инициатива и первоисточник даже этого "мнения" большинства лежит опять в воле руководящих общественных групп. Выбор вождей даже при самой демократической и свободной избирательной системе не есть для каждого отдельного избирателя "выбор" в буквальном, многозначительном и активном смысле, в каком мы говорим о выборе друга или невесты; избиратель должен ограничиться выбором между немногими кандидатами, которые фактически выбираются правлением партии.

Если ближайшим образом принцип иерархизма вытекает из требований общественного единства, то свое последнее онтологическое обоснование и свое оправдание как начала нормативного он черпает из начала служения, как верховного определяющего начала духовной жизни. Так как общественная жизнь есть по существу не простое удовлетворение субъективных нужд людей, а строительство и воплощение абсолютной, божественной правды, истинно должного в человеческой жизни, то отношения между его участниками определены началом авторитета. Строение общества поэтому должно отражать на себе различие в авторитетности, качественной годности, онтологической значительности отдельных его членов и соучастников. Общество в этом смысле по самому своему существу есть аристократия в буквальном смысле этого слова, господство лучших, и потому сознательно должно стремиться быть таковым. Творчество и строительство в коллективной жизни людей есть необходимо господство одних и послушание других, их следование примеру и призыву лучших. Нравственно определяющие и формирующие идеи идут, как и все идеи, сверху вниз, от духовных вершин к духовным низам. Всегда должны быть мастера и знатоки дела и ученики, им подчиненные. Это подчинение не есть чисто пассивная, бессильная, вынужденная покорность силе; оно в основе своей добровольно и есть лишь косвенное отражение в человеческих отношениях добровольного послушания объективной правде, подлинному добру. Человек призван делать не то, что он хочет, а то, что по существу хорошо, что должно быть, поэтому именно лучшие, более сведущие и умные, должны руководить. В сущности и демократия не может обойтись без принципа авторитета и потому без иерархизма, который есть незыблемый божественный закон, определяющий существо человека и общества. Но демократия склонна и искажать принцип авторитета; под влиянием веры в ложный принцип "самодержавия народа" авторитетом легко может стать не действительный мастер, лицо более высокого духовного и умственного уровня, а демагог, сумевший польстить массам и заслужить их доверие в качестве приказчика, исполнителя их воли. Истинное же основание авторитета есть сознание не произвольно-человеческой, а объективно-божественной избранности человека, его предназначенности для общественного водительства. Основой всякой привилегии, всяких особых прав, всякого высшего положения человека или общественной группы может быть, лишь критерий надобности их в выполнении объективно необходимой общественной функции в деле общего служения правде, ибо не только подчинение, но и власть, и главенствование есть служение и потому оправданно в качестве такового.

Таким образом, общий принцип иерархизма и, следовательно, неравенство есть не неизбежное зло, а добро, ибо члены общества должны быть распределены по разным ступеням общественной лестницы в соответствии с их духовно-онтологической действительностью, со степенью и областью их годности и умелости в богочеловеческом деле общественного строительства, и идеалом здесь является не минимум, а максимум дифференциации и иерархизма. С другой стороны, мерилом правильного устройства общественной иерархии может быть не то, в какой мере оно совместимо с удовлетворением человеческих вожделений, корыстного и завистливого стремления человека быть не ниже другого, а лишь то, в какой мере общественный порядок обеспечивает правильный иерархизм, то есть действительно ставит каждого соучастника общества на надлежащее, соответствующее его достоинствам и способностям место. При этом надо иметь в виду, что всякая длительно существующая и ставшая традиционной форма иерархизма склонна вырождаться и испытывать искажение своего истинного существа. Власть и привилегированное положение, какой бы источник они не имели, суть соблазны, легко используемые не в интересах общества и объективной правды, а в личных интересах отдельного человека и группы, поэтому замкнутость классов и общественных групп, отсутствие свободного перемещения внутри и между высшими и низшими слоями, при прочих равных условиях, легче всего ведет к вырождению онтологически обоснованного иерархизма в иерархизм, онтологически не оправданный.

Д/. Равенство

Если иерархизм и связанное с ним неравенство являются необходимыми началами общественной жизни, то остается ли в ней место для противоположного начала равенства? Если под равенством подразумевать равенство прав и притязаний человека, его требование, чтобы общество давало каждому не меньше благ, власти, почета, чем другому, то оно остается началом неосуществимым и ложным. Ибо не существует "прирожденных", первичных прав и притязаний человека; права человека вытекают из его обязанностей и являются производными следствиями из его единственного права - права на служение. Так как функции служения разнообрачны и размещаются в иерархическую лестницу, то и соответствующие права могут быть только разнообразными, то есть не равными. Из этого следует, что демократические требования равенства вступают в конфликт с началом иерархии и аристократизма; они не имеют никакого объективного основания и есть лишь беспредметное выражение субъективной зависти, оглядки на другого, желания, чтобы другой был не выше меня и я - не ниже его. И так как большинство стоит всегда на низшем духовном уровне, чем избранное меньшинство, то фактически всякая попытка уравнения ведет к срезанию его верхушки и, следовательно, к понижению уровня общественного бытия.

Но возможно и совсем иное понимание принципа равенства, в котором он не только совместим с началом иерархизма, но непосредственно из него вытекает. Есть только одно отношение, в котором люди онтологически равны и в котором они поэтому должны блюсти равенство: это есть их отношение к Богу. Все люди равны перед Богом, и притом в двояком отношении: поскольку Бог есть начало трансцендентное, абсолютное, совершенное, в противоположность несовершенству, бессилию всего тварного мира, постольку перед лицом Бога все люди суть тварные создания, существа, исполненные бессилия и греховности, сознающие свое ничтожество, свою противоположность Богу и удаленность от него. Из этого отношения вытекает не равенство прав и притязании, а равенство нищеты, недостоинства и смирения; никто не вправе считать себя выше других людей в этом онтологическом отношении, ибо все люди суть равные соучастники общей нужды и общей задачи совершенствования реального бытия. Принцип равенства выражается здесь в качестве иного аспекта начала солидарности, любви к ближнему, поскольку это начало рождается из смиренного сознания своего собственного недостоинства, своей удаленности от Бога.

С другой стороны, поскольку Бог есть вместе с тем начало, имманентное человеку, постольку каждый человек есть "образ и подобие" Божье, существо высшее, аристократическое по своему онтологическому происхождению и назначению. И в этом смысле все люди принципиально опять-таки равны между собой. Из этою отношения также вытекает не равенство прав и притязаний, а равенство достоинства и обязанностей, определенных достоинством, по принципу "положение обязывает". Такое законное, возвышающее и облагораживающее сознание равенства мы имеем во всякой аристократической корпорации - в дворянстве, где оно объединяет знатнейшего вельможу с самым захудалым дворянином, в офицерском обществе, где командующий и последний прапорщик объединены чувством взаимного уважения к достоинству друг друга, как участников общего дела управления армией.

Таким образом, равенство в истинном, онтологически обоснованном смысле есть не что иное как всеобщность служения. В истинной, онтологически адекватной общественной жизни все люди одинаково (хотя каждый на своем месте и со своим особым содержанием) призваны к свободному служению, никто не исключен из него, никто не является только объектом, а не субъектом общественною служения. И так как служение по самому существу своему обосновывает иерархизм, то равенство не противоречит здесь неравенству, не перекрещивается с ним, а, напротив, с ним согласуется и его пронизывает. Поэтому и демократия в ее истинном смысле есть не власть всех, а служение всех; поэтому и единственное первичное право каждого человека есть его право на соучастие в общем служении. Здесь отрывается связь правильно понятого начала равенства, как всеобщности служения, с началом свободы, которые по существу лишь два выражения одною и того же начала. Равенство есть всеобщая призванность к служению, служение же, в качестве нравственной активности, зиждется на свободе человека.

Поиск по сайту: