* 1. Импульсивность, изменчивость и раздражительность толпы. --Импульсы, которым повинуется толпа, достаточно сильны, чтобы уничтожитьличные интересы. -- Толпа никогда не поступает преднамеренно. * 2. Податливость внушениям и легковерие толпы. -- Исчезновениеразличия между ученым и глупцом в толпе. -- Невозможность верить показаниямтолпы. -- Единогласность показаний многочисленных свидетелей менее всегогодится для подтверждения какого-нибудь факта. -- Малоценность историческихсочинений. * 3. Преувеличение и односторонность чувств толпы. * 4.Нетерпимость, авторитетность и консерватизм толпы. -- Временное проявлениереволюционных инстинктов в толпе не мешает ей быть глубоко консервативной. *5. Нравственность толпы. -- Толпа редко руководствуется личными интересами,тогда как именно личный интерес чаще всего служит исключительным двигателемпоступков отдельных индивидов. -- Морализирующая роль толпы. Указав в общих чертах на главные свойства толпы, мы перейдем теперь кподробному рассмотрению этих свойств. В числе специальных свойств, характеризующих толпу, мы встречаем,например, такие: импульсивность, раздражительность, неспособностьобдумывать, отсутствие рассуждения и критики, преувеличеннуючувствительность и т.п., которые наблюдаются у существ, принадлежащих книзшим формам эволюции, как то: у женщин, дикарей и детей. На эту аналогию,однако, я указываю лишь мимоходом, так как мне пришлось бы нарушить рамкиэтой работы, если бы я захотел ее доказывать. Впрочем, это было быбесполезно для людей, знакомых с психологией первобытного человека, тогдакак для тех, кто не знаком с нею, такие доказательства все равно были бынедостаточно убедительны. Теперь я перехожу к последовательному рассмотрению различных свойств,наблюдаемых в толпе в большинстве случаев. *1. ИМПУЛЬСИВНОСТЬ, ИЗМЕНЧИВОСТЬ И РАЗДРАЖИТЕЛЬНОСТЬ ТОЛПЫ Изучая основные свойства толпы, мы указали, что она почти исключительноуправляется бессознательным. Ее действия гораздо более подчиняются влияниюспинного, нежели головного мозга, и в этом отношении они приближается ксовершенно первобытным существам. Совершенные толпою поступки могут бытьпревосходны сами по себе, но так как ум не руководит ими, то индивид в толпедействует сообразно случайностям. Толпа служит игралищем всех внешнихвозбуждении и отражает все их перемены; она, следовательно, рабскипокоряется импульсам, которые получает. Отдельный индивид может подвергатьсятем же возбуждениям, какие действуют на него в толпе, но, изолированный оттолпы, он уже подчиняется рассудку и противостоит влиянию этих возбуждений.Физиологически это можно выразить следующим образом: изолированный индивидобладает способностью подавлять свои рефлексы, тогда как толпа этойспособности не имеет. Различные импульсы, которым повинуется толпа, могут быть, смотря похарактеру возбуждении, великодушными или свирепыми, героическими илитрусливыми, но они всегда настолько сильны, что никакой личный интерес, дажечувство самосохранения, не в состоянии их подавить. Так как возбудители,действующие на толпу, весьма разнообразны и толпа всегда им повинуется, тоотсюда вытекает ее чрезвычайная изменчивость. Вот почему мы видим, что толпаможет внезапно перейти от самой кровожадной жестокости к великодушию ивыказать даже при случае самый абсолютный героизм. Толпа легко становитсяпалачом, но так же легко она идет и на мученичество. Из ее недр лились тепотоки крови, которые нужны были для того, чтобы восторжествовалакакая-нибудь вера. Незачем обращаться к героическому веку для того, чтобыувидеть, на что способна толпа именно с этой точки зрения. Толпа никогда недорожит своей жизнью во время возмущения, и еще очень недавно один генерал(Буланже?), внезапно сделавшийся популярным, легко мог бы найти сотни тысяччеловек, готовых умереть за его дело, если бы он только того потребовал. В толпе нет предумышленности; она может последовательно пройти всюшколу противоречивых чувствований, но всегда будет находиться под влияниемвозбуждений минуты. Толпа похожа на листья, поднимаемые ураганом иразносимые в разные стороны, а затем падающие на землю. Говоря далее онекоторых видах революционной толпы, мы укажем несколько примеровизменчивости ее чувств. Из-за этой изменчивости толпой очень трудно руководить, особенно есличасть общественной власти находится в ее руках. Если бы нужды обыденнойжизни не представляли собой род невидимого регулятора вещей, тонарододержавие не могло бы долго просуществовать. Но хотя все желания толпывсегда бывают очень страстными, они все же продолжаются не долго, и толпатак же мало способна проявить настойчивую волю, как и рассудительность. Толпа не только импульсивна и изменчива; как и дикарь, она недопускает, чтобы что-нибудь становилось между ее желанием и реализациейэтого желания. Толпа тем ме-нее способна допустить это, что численностьсоздает в ней чувство непреодолимого могущества. Для индивида в толпепонятия о невозможности не существует. Изолированный индивид сознает, что онне может один поджечь дворец, разграбить магазин, а если даже он почувствуетвлечение сделать это, то легко устоит против него. В толпе же у негоявляется сознание могущества, доставляемого ему численностью, и достаточнолишь внушить ему идеи убийства и грабежа, чтобы он тотчас же поддалсяискушению. Всякое неожиданное препятствие будет уничтожено толпой сосвойственной . ей стремительностью, и если бы человеческий организм допускалнеослабевающее состояние ярости, то можно было бы сказать, что нормальноесостояние толпы, наткнувшейся на препятствие, -- это ярость. В раздражительности толпы, в ее импульсивности и изменчивости, так жекак и во всех народных чувствах, которые мы будем рассматривать далее,всегда проявляются основные черты расы, образующие неизменную почву, накоторой развиваются все наши чувства. Всякая толпа всегда раздражительна иимпульсивна -- это вне сомнения. Но степень этой раздражительности иимпульсивности бывает различна. Так, например, разница в этом отношениимежду латинской и англосаксонской толпой поразительна, и даже в новейшейистории есть факты, указывающие на это. Достаточно было, например,опубликования двадцать пять лет тому назад простой телеграммы, сообщающей опредполагаемом оскорблении посланника, для того, чтобы произошел взрывярости, немедленным результатом которого явилась ужасная война. Нескольколет спустя телеграфное извещение о незначительной неудаче в Лангсоне опятьвызвало новый взрыв, который повлек за собой низвержение правительства. В тоже время гораздо более значительная неудача английской экспедиции в Хартумевызвала в Англии лишь весьма слабое волнение, и никакое министерство отэтого не пострадало. Толпа всегда обнаруживает черты женского характера, ивсего резче эти черты выражаются в латинской толпе. Кто опирается на нее,тот может взобраться очень высоко и очень быстро, но постоянно будетприкасаться к Тарпейской скале и всегда должен ожидать, что в одинпрекрасный день он будет свергнут с этой скалы. *2. ПОДАТЛИВОСТЬ ВНУШЕНИЮ И ЛЕГКОВЕРИЕ ТОЛПЫ Мы уже говорили, описывая толпу, что одним из ее общих свойств являетсянеобыкновенная податливость внушению. Мы указывали, что во всякойчеловеческой агломерации внушение становится заразительным, и этимобъясняется быстрое ориентирование чувств в известном направлении. Как бы ни была нейтральна толпа, она все-таки находится чаще всего всостоянии выжидательного внимания, которое облегчает всякое внушение. Первоеформулированное внушение тотчас же передастся вследствие заразительностивсем умам, и немедленно возникает соответствующее настроение. Как у всехсуществ, находящихся под влиянием внушения, идея, овладевшая умом, стремитсявыразиться в действии. Толпа так же легко совершит поджог дворца, как икакой-нибудь высший акт самоотвержения; все будет зависеть от природывозбудителя, а нс от тех отношений, которые у изолированного индивидасуществуют между внушенным актом и суммой рассудочности, противодействующейего выполнению. Блуждая всегда на границе бессознательного, легко подчиняясь всякимвнушениям и обладая буйными чувствами, свойственными тем существам, которыенс могут подчиняться влиянию рассудка, толпа, лишенная всяких критическихспособностей, должна быть чрезвычайно легковерна. Невероятное для ее несуществует, и это надо помнить, так как этим объясняется та необычнаялегкость, с которой создаются и распространяются легенды и самыенеправдоподобные рассказы. Люди, находившиеся в Париже во время осады, видели множество примеровтакого легковерия толпы. Зажженная свеча в верхнем этаже принималась тотчасже за сигнал неприятелю, хотя довольно было бы минуты размышления, чтобыубедиться в нелепости этого предположения, так как, конечно, неприятель немог различить пламя свечи на расстоянии нескольких миль. Образование легенд, легко распространяющихся в толпе, обусловливаетсяне одним только ее легковерием, а также и теми искажениями, которыепретерпевают события в воображении людей, собравшихся толпой. В глазах толпысамое простое событие быстро принимает совсем другие размеры. Толпа мыслитобразами, и вызванный в ее воображении образ в свою очередь вызывает другие,не имеющие никакой логической связи с первым. Мы легко поймем это состояние,если вспомним, какое странное сцепление мыслей порождает у нас иногдавоспоминание о какомнибудь факте. Рассудок указывает нам на тенесообразности, которые заключаются в этих образах, но толпа их не видит ипримешивает к действительному событию то, что создано ее искажающимвоображением. Толпа совсем не отделяет субъективное от объективного; онасчитает реальными образы, вызванные в ее уме и зачастую имеющие лишь оченьотдаленную связь с наблюдаемым ею фактом. Казалось бы, что искажения, которые претерпевает какое-нибудь событие вглазах толпы, должны иметь весьма разнообразный характер, потому чтоиндивиды, составляющие толпу, обладают весьма различными темпераментами. Ноничуть не бывало. Под влиянием заразы эти искажения имеют всегда одинаковыйхарактер для всех индивидов. Первое искажение, созданное воображением одногоиз индивидов собрания, служит ядром заразительного внушения. Прежде чемизображение св. Георгия было замечено всеми на стенах Иерусалима и на всехокнах, его увидел сначала только один из присутствующих, и путем внушения изаразы чудо, указанное им, было тотчас же принято на веру всеми остальными. Таков всегда механизм всех коллективных галлюцинаций, о которых частоговорится в истории и достоверность которых подтверждается тысячами человек.Было бы лишнее, ввиду опровержения вышесказанного, указывать на умственныекачества индивидов, входящих в состав толпы. Эти качества не имеют значения;невежда и ученый, раз уж они участвуют в толпе, одинаково лишаютсяспособности к наблюдению. Положение это может, пожалуй, показатьсяпарадоксальным, но чтобы доказать его, нам пришлось бы цитировать такоемножество исторических фактов, что на это понадобились бы целые тома. Нежелая, однако, оставлять читателя под впечатлением бездоказательныхутверждений, я приведу несколько примеров, взятых случайно среди той массыфактов, которую мне пришлось бы цитировать. Наиболее типичный случай такой коллективной галлюцинации -- причемтолпа состояла из индивидов всякого рода, как самых невежественных, так исамых образованных, -- рассказан лейтенантом Жюльеном Феликсом в его книге оморских течениях и был напечатан некогда в "Revue Scientifique". Фрегат "LaВе11е Роule" крейсировал в море, разыскивая корвет "Веrcеаu" с которым онбыл разъединен сильной бурей. Дело было днем и солнце светило ярко. Вдругчасовой увидал покинутое судно. Экипаж направил свои взоры на указанныйпункт, и все, офицеры и матросы, ясно заметили плот, нагруженный людьми,прикрепленный буксиром к лодкам, на которых виднелись сигналь>! бедствия.Все это было, однако, ничем иным, как коллективной галлюцинацией. АдмиралДефоссе тотчас же отправил лодки на помощь погибающим. Приближаясь к местукатастрофы, офицеры и матросы ясно видели кучи людей, волнующихся,протягивающих руки, и слышали глухой и смешанный шум большого количестваголосов. Когда же наконец лодки подошли к этому месту, то оказалось, что тамничего не было, кроме нескольких ветвей с листьями, унесенных волнами ссоседнего берега. Такие явные доказательства, конечно, заставилигаллюцинацию исчезнуть. На этом примере мы можем ясно проследить механизм образованияколлективной галлюцинации. С одной стороны мы имеем толпу в состояниивыжидательного внимания, с другой -- внушение, сделанное часовым, увидевшимпокинутое судно в море; это внушение уже путем заразы распространилось навсех присутствовавших, как офицеров, так и матросов. Не обязательно толпа должна быть многочисленна, чтобы способностьвидеть правильно то, что происходит перед нею, была бы в ней уничтожена, ичтобы место реальных фактов заступили галлюцинации, не имеющие с ниминикакой связи. Как только несколько индивидов соберутся вместе, то они ужесоставляют толпу, даже в таком случае, если они -- выдающиеся ученые. Иногдаони все-таки приобретают все свойства толпы по отношению ко всему, чтовыходит за пределы их специальности. Способность наблюдения и критики,существующие у каждого из этих ученых в отдельности, тотчас же исчезают втолпе. Остроумный психолог Даве представил нам очень любопытный примертакого состояния, описанный в "Annales des Sciences psychiques". Созваввыдающихся наблюдателей, в числе которых находился один из первых ученыхАнглии, Уоллес, Даве представил перед ними (предварительно предложив имисследовать все предметы, находящиеся в комнате, и положить всюду печати)все классические феномены спиритов, как то: материализацию духов, писание надоске и т.д. Получив затем от них письменное подтверждение виденного, вкотором заявлялось, что вышеназванные феномены не могут быть произведеныиначе, как при посредстве сверхъестественных сил, Даве сознался, что этиявления были результатом весьма простого обмана. "Самое изумительное вопытах Даве, -- говорит автор рассказа, -- это не столько сами фокусы,весьма, впрочем, диковинные, сколько замечательная несостоятельностьпоказаний, данных свидетелями, не посвященными в его цели. Из этого следует,что положительные рассказы многочисленных свидетелей могут быть совершенноневерными, так как в данном случае, например, если признать верными этипоказания, то пришлось бы согласиться, что описанные явления нельзяобъяснить никаким обманом. Однако методы, употребленные Даве, были такпросты, что надо удивляться его смелости пользоваться ими. Но он имел такуювласть над умами толпы, что мог уверить и в том, что она видит то, чего нетна самом деле". И в этом случае опять-таки мы видим проявление властигипнотизера над загипнотизированным, и если этой власти подчиняются высшиеумы, недоверие которых предварительно возбуждено, то как же легко должна ейподчиняться обыкновенная толпа! Таких примеров множество. В то время как я пишу эти строки, все газетыпереполнены рассказами о двух маленьких утопленницах, вытащенных из Сены. Покрайней мере около дюжины свидетелей признали личность этих детей самымкатегорическим образом. Все их показания были так согласны, что в умеследователя не могло возникнуть никакого сомнения, и он написал ужесвидетельство о смерти. Но в тот момент, когда хотели хоронить утопленниц,обнаружилось, что предполагаемые жертвы живы и только чуть-чуть похожи наутонувших. Как во всех предыдущих примерах, и тут довольно было уверенийпервого свидетеля, поддавшегося иллюзии, чтобы немедленно образовалосьвнушение, повлиявшее уже и на всех прочих свидетелей. Во всех таких случаях источником внушения всегда является иллюзия,вызванная у одного какого-нибудь индивида более или менее смутнымивоспоминаниями. Эта первоначальная иллюзия путем утверждения становитсяисточником заразы. Для впечатлительного человека достаточно бываетслучайного незначительного сходства, какойнибудь подробности, напоминающейдругое лицо, чтобы ему показалось, что это именно и есть то самое лицо.Вызванное представление становится, таким образом, ядром для дальнейшейкристаллизации, заполняющей всю область разума и парализующей всякиекритические способности. Этим объясняется, например, такой удивительныйфакт, как ошибка матери, признавшей в чужом своего собственного ребенка, какэто было в том случае, о котором теперь напомнили газеты. В этом случаеможно проследить такой же механизм внушения, какой был уже описан мною. "Ребенок узнал в мертвом своего товарища, но это было ошибка, вызвавшаятотчас же целый ряд подобных же ошибок, причем произошла следующаяудивительная вещь: одна женщина, увидев труп ребенка, воскликнула: "Ах, Боже мой, это мой ребенок! " Посмотрев ближе, она заметила шрам налбу и сказала: "Да, это мой бедный сынок, пропавший в июле. У меня егопохитили и убили!" Женщина эта была привратницей в улице дю-Фур и называлась Шаводрэ.Пригласили ее зятя, который без всякого колебания объявил: "Вот маленькийФилибер". Несколько обитателей этой улицы также признали в мертвом ребенкеФилибера Шаводрэ, и даже его собственный учитель, заметив медаль, признал вмертвеце своего прежнего ученика. И что же? Соседи, зять, школьный учитель и мать -- все ошиблись! Шестьнедель спустя личность ребенка была окончательно установлена: оказалось, чтоэто был ребенок из Бордо, там убитый и привезенный дилижансом в Париж("Ес1аir", 21 апреля 1895 г.). Такие ошибочные распознавания, как это уже замечено, чаще всегоделаются женщинами и детьми, т.е. наиболее впечатлительными субъектами, иуказывают нам в то же время, какое значение для правосудия могут иметьподобные свидетельства. Что касается детей например, то их показания никогдабы не следовало принимать во внимание. Судьи любят повторять, что в детскомвозрасте не лгут, но если бы они сколько-нибудь знали психологию, то им былобы известно, что, наоборот, в этом возрасте всегда и лгут. Ложь эта, безсомнения, невинная, но это всетаки ложь. Лучше было бы жребием решать судьбукакого-нибудь подсудимого, нежели произносить приговор, как это много разбывало, на основании показаний ребенка! Возвращаясь к наблюдениям, производимым толпой, скажем, что этиколлективные наблюдения -- самые ошибочные из всех и чаще всего представляютне что иное, как иллюзию одного индивида, распространившуюся путем заразы ивызвавшую внушение. Можно было бы до бесконечности умножить число такихфактов, указывающих, с каким недоверием надо относиться к показаниям толпы., Тысячи людей, например, присутствовали при знаменитой кавалерийской атакево время Седанской битвы, между тем, невозможно, ввиду самых противоречивыхпоказаний очевидцев, узнать, кто командовал этой атакой. Английский генералУолслей доказывает в своем новом сочинении, что до сих пор относительноважнейших факторов битвы при Ватерлоо существуют самые ошибочныепредставления, несмотря на то, что эти факты подтверждаются сотнямисвидетелей. Можем ли мы знать относительно какого бы то ни было сражения, как оно вдействительности происходило? Я сильно в этом сомневаюсь. Мы знаем, кто былипобежденные и победители, и далее этого наши знания, вероятно, не идут. То,что Д'Аркур, участник и свидетель, рассказывает о Сольферинской битве, можетбыть применено ко всяким сражениям: "Генералы, получающие сведения конечноот сотни свидетелей, составляют свои официальные доклады; офицеры, которымпоручено передавать приказы, изменяют эти документы и составляютокончательный проект отчета; начальник главного штаба опровергает его исоставляет сызнова. Тогда уже его несут к маршалу, который восклицает: "Вырешительно ошибаетесь!" и составляет новую редакцию. От первоначальногодоклада уже не остается ничего". Д'Аркур рассказывает этот факт, какдоказательство невозможности установить истину даже относительно события,наиболее поразительного и наиболее известного. Подобного рода факты достаточно указывают, какое значение имеютпоказания толпы. Согласно логике, единогласное показание многочисленныхсвидетелей следовало бы, по-видимому, причислить к разряду самых прочныхдоказательств какого-нибудь факта. Но то, что нам известно из психологиитолпы, показывает, что именно в этом отношении трактаты логики следовало бысовершенно переделать. Самые сомнительные события -- это именно те, которыенаблюдались наибольшим числом людей. Говорить, что какой-нибудь фактединовременно подтверждается тысячами свидетелей, -- это значит сказать, вбольшинстве случаев, что действительный факт совершенно не похож насуществующие о нем рассказы. Из всего вышесказанного явственно следует, что к историческимсочинениям надо относиться как к произведениям чистой фантазии,фантастическим рассказам о фактах, наблюдавшихся плохо и сопровождаемыхобъяснениями, сделанными позднее. Месить известку -- дело гораздо болееполезное, чем писать такие книги. Если бы прошедшее не завещало нам своихлитературных и художественных произведений и памятников, то мы бы не зналиистины о прошлом. Разве мы знаем хоть одно слово правды о жизни великихлюдей, игравших выдающуюся роль в истории человечества, например, оГеркулесе, Будде и Магомете? По всей вероятности, нет! В сущности, впрочем,действительная жизнь их для нас имеет мало значения; нам интересно знатьэтих великих людей только такими, какими их создала народная легенда. Именнотакие легендарные, а вовсе не действительные герои и оказывали влияние надушу толпы. К несчастью, легенды, даже когда они записаны, всетаки не имеют сами посебе никакой устойчивости. Воображение толпы постоянно меняет их сообразновремени и особенно сообразно расам. Как далек, например, кровожадныйбиблейский Иегова от Бога любви, которому поклонялась св.Тереза; и Будда,обожаемый в Китае, не имеет ничего общего с Буддой, которому поклоняются вИндии! Не нужно даже, чтобы прошли столетия после смерти героев, для того,чтобы воображение толпы совершенно видоизменило их легенду. Превращениелегенды совершается иногда в несколько лет. Мы видели, как меняласьнесколько раз, менее чем в пятьдесят лет, легенда об одном из величайшихгероев истории. При Бурбонах Наполеон изображался каким-то идиллическимфилантропом и либералом, другом униженных, воспоминание о котором, по словампоэтов, должно жить долго под кровлей хижин. Тридцать лет спустя добродушныйгерой превратился в кровожадного деспота, который, завладев властью исвободой, погубил три миллиона человек, единственно только дляудовлетворения своего тщеславия. Теперь мы присутствуем при новомпревращении этой легенды. Когда пройдет еще несколько десятков столетий, тоученые будущего, ввиду таких противоречивых повествований о герое, бытьможет, подвергнут сомнению и самое его существование, подобно тому, как онисомневаются иногда в существовал нии Будды, и, пожалуй, будут видеть в этихсказаниях о герое какой-нибудь солнечный миф или же дальнейшее развитиелегенды о Геркулесе. Но эти эти ученые, вероятно, легко примирятся с такимисомнениями, так как лучше нас посвященные в психологию толпы, они будут,конечно, знать, что история может увековечивать только мифы. *3. ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕ И ОДНОСТОРОННОСТЬ ЧУВСТВ ТОЛПЫ Каковы бы ни были чувства толпы, хорошие или дурные, характерными ихчертами являются односторонность и преувеличение. В этом отношении, как и вомногих других, индивид в толпе приближается к примитивным существам. Незамечая оттенков, он воспринимает все впечатления гуртом и не знает никакихпереходов. В толпе преувеличение чувства обусловливается еще и тем, что этосамое чувство, распространяясь очень быстро посредством внушения и заразы,вызывает всеобщее одобрение, которое и содействует в значительной степениувеличению его силы. Односторонность и преувеличение чувств толпы ведут к тому, что она неведает ни сомнений, ни колебаний. Как женщина, толпа всегда впадает вкрайности. Высказанное подозрение тотчас превращается в неоспоримуюочевидность. Чувство антипатии и неодобрения, едва зарождающееся в отдельноминдивиде, в толпе тотчас же превращается у него в самую свирепую ненависть. Сила чувств толпы еще более увеличивается отсутствием ответственности,особенно в толпе разнокалиберной. Уверенность в безнаказанности, тем болеесильная, чем многочисленнее толпа, и сознание значительного, хотя ивременного, могущества, доставляемого численностью, дает возможностьскопищам людей проявлять такие чувства и совершать такие действия, которыеневозможны для отдельного человека. В толпе дурак, невежда и завистникосвобождаются от сознания своего ничтожества и бессилия, заменяющегося у нихсознанием грубой силы, преходящей, но безмерной. К несчастью, преувеличениечаще обнаруживается в дурных чувствах толпы, атавистическом остаткеинстинктов первобытного человека, которые подавляются у изолированного иответственного индивида боязнью наказания. Это и является причиной легкости,с которой толпа совершает самые худшие насилия. Из этого не следует, однако, что толпа неспособна к героизму,самоотвержению и очень высоким добродетелям. Она даже более способна к ним,нежели изолированный индивид. Мы скоро вернемся к этому предмету, изучаянравственность толпы. Обладая преувеличенными чувствами, толпа способна подчиняться влияниютолько таких же преувеличенных чувств. Оратор, желающий увлечь ее, должензлоупотреблять сильными выражениями. Преувеличивать, утверждать, повторять иникогда не пробовать доказывать что-нибудь рассуждениями -- вот способыаргументации, хорошо известные всем ораторам публичных собраний. Толпажелает видеть и в своих героях такое же преувеличение чувств; их кажущиесякачества и добродетели всегда должны быть увеличены в размерах. Справедливозамечено, что в театре толпа требует от героя пьесы таких качеств, мужества,нравственности и добродетели, 'какие никогда не практикуются в жизни.Совершенно верно указывалось при этом, что в театре существуют специальныеоптические условия, но, тем не менее, правила театральной оптики чаще всегоне имеют ничего общего со здравым смыслом и логикой. Искусство говоритьтолпе, без сомнения, принадлежит к искусствам низшего разряда, но, тем неменее, требует специальных способностей. Часто совсем невозможно объяснитьсебе при чтении успех некоторых театральных пьес. Директора театров, когда им приносят такую пьесу, зачастую сами бываютнеуверены в ее успехе, так как для того, чтобы судить о ней, они должны былибы превратиться в толпу. И здесь, если бы нам можно было войти вподробности, мы указали бы выдающееся влияние расы. Театральная пьеса,вызывающая восторги толпы в одной стране, часто не имеет никакого успеха вдругой, или же только условный успех, потому что она не действует на тепружины, которые двигают ее новой публикой. Этим объясняется то, что иногда пьесы, отвергнутые всеми директорамитеатров и случайно сыгранные на какой-нибудь сцене, имеют поразительныйуспех. Так, например, пьеса Коппе "Рour 1а соuronneе", отвергавшаяся втечение десяти лет всеми театрами, имела недавно огромный успех; такой жеуспех выпал на долю "Маrrainе dе Сharlеу", отвергнутой во всех театрах и вконце концов поставленной за счет одного биржевого маклера, после чего онавыдержала 200 представлений во Франции и более тысячи -- в Англии. Если быне эта невозможность мысленно превратиться в толпу, то такие грубые ошибкисо стороны директоров театров, лиц компетентных в этом отношении и наиболеезаинтересованных в этом деле, просто были бы необъяснимы. Я не могуподробнее разобрать здесь этот вопрос, который заслуживал бы, чтобы имзанялся какой-нибудь знаток театра и в то же время тонкий психолог вродеСарсэ. Мне нечего прибавлять, что преувеличение выражается только в чувствах,а не в умственных способностях толпы. Я уже указывал раньше, что одногофакта участия в толпе достаточно для немедленного и значительного пониженияинтеллектуального уровня. Ученый юрист Тард также констатировал это в своихисследованиях преступлений толпы. Только в области чувств толпа можетподняться очень высоко или спуститься очень низко. *4. НЕТЕРПИМОСТЬ, АВТОРИТЕТНОСТЬ И КОНСЕРВАТИЗМ ТОЛПЫ Толпе знакомы только простые и крайние чувства; всякое мнение, идею иливерование, внушенные ей, толпа принимает или отвергает целиком и относится кним или как к абсолютным истинам, или же как к столь же абсолютнымзаблуждениям. Так всегда бывает с верованиями, которые установились путемвнушения, а не путем рассуждения. Каждому известно, насколько сильнарелигиозная нетерпимость и какую деспотическую власть имеют религиозныеверования над душами. Не испытывая никаких сомнений относительно того, что есть истина и что-- заблуждение, толпа выражает такую же авторитетность в своих суждениях,как и нетерпимость. Индивид может перенести противоречие и оспаривание,толпа же никогда их не переносит. В публичных собраниях малейшее прекословиесо стороны какого-нибудь оратора немедленно вызывает яростные крики и бурныеругательства в толпе, за которыми следуют действия и изгнание оратора, еслион будет настаивать на своем. Если бы не мешающее присутствие агентоввласти, то жизнь спорщика весьма часто подвергалась бы опасности. Нетерпимость и авторитетность суждений общи для всех категорий толпы,но выражаются все-таки в различных степенях. Тут также выступают основныесвойства расы, подавляющие все чувства и мысли людей. В латинской толпенетерпимость и авторитетность преимущественно развиты в высокой степени, ипритом настолько, что они совершенно уничтожают то чувство индивидуальнойнезависимости, которое так сильно развито у англосаксов. Латинская толпаотносится чувствительно только к коллективной независимости своей секты;характерной чертой этой независимости является потребность немедленно инасильственно подчинить своей вере всех диссидентов. В латинской толпеякобинцы всех времен, начиная с инквизиции, никогда не могли возвыситься доиного понятия о свободе. Авторитетность и нетерпимость представляют собой такие определенныечувства, которые легко понимаются и усваиваются толпой и так же легкоприменяются ею на практике, как только они будут ей навязаны. Массы уважаюттолько силу, и доброта их мало трогает, так как они смотрят на нее как наодну из форм слабости. Симпатии толпы всегда были на стороне тиранов,подчиняющих ее себе, а не на стороне добрых властителей, и самые высокиестатуи толпа всегда воздвигает первым, а не последним. Если толпа охотнотопчет ногами повергнутого деспота, то это происходит лишь оттого, что,потеряв свою силу, деспот этот уже попадает в категорию слабых, которыхпрезирают, потому что их не боятся. Тип героя, дорогого сердцу толпы, всегдабудет напоминать Цезаря, шлем которого прельщает толпу, власть внушает ейуважение, а меч заставляет бояться. Всегда готовая восстать против слабой власти, толпа раболепнопреклоняется перед сильной властью. Если сила власти имеет перемежающийсяхарактер, то толпа, повинующаяся всегда своим крайним чувствам, переходитпопеременно от анархии к рабству и от рабства к анархии. Верить в преобладание революционных инстинктов в толпе -- это значит незнать ее психологии. Нас вводит тут в заблуждение только стремиггельностьэтих инстинктов. Взрывы возмущения и стремления к разрешению всегда эфемерныв толпе. Толпа слишком управляется бессознательным и поэтому слишкомподчиняется влиянию вековой наследственности, чтобы не быть на самом делечрезвычайно консервативной. Предоставленная самой себе, толпа скороутомляется своими собственными беспорядками и инстинктивно стремится крабству. Самые гордые и самые непримиримые из якобинцев именно-то иприветствовали наиболее энергическим образом Бонапарта, когда он уничтожалвсе права и дал тяжело почувствовать Франции свою железную руку. Трудно понять историю, и особенно историю народных революций, если неуяснить себе хорошенько глубоко консервативных инстинктов толпы. Толпаготова менять названия своих учреждений и иногда устраивает бурные революциидля того, чтобы добиться такой перемены, но основы этих учреждений служатвыражением наследственных потребностей расы, и поэтому толпа всегда к нимвозвращается. Изменчивость толпы выражается только поверхностным образом; всущности же в толпе действуют консервативные инстинкты, столь женесокрушимые, как и у всех первобытных людей. Она питает самое священноеуважение к традициям и бессознательный ужас, очень глубокий, ко всякого родановшествам, способным изменить реальные условия ее существования. Если быдемократия обладала таким же могуществом, как теперь, в ту эпоху, когда былоизобретено машинное производство, пар и железные дороги, то реализация этихизобретений была бы невозможна, или же она осуществилась бы ценой повторныхреволюций и побоищ. Большое счастье для прогресса цивилизации, что властьтолпы начала нарождаться уже тогда, когда были выполнены великие открытия впромышленности и науке. *5. НРАВСТВЕННОСТЬ ТОЛПЫ Если под словом "нравственность" пониматьнеизменное уважение известных социальных постановлений и постоянноеподавление эгоистических побуждений, то, без сомнения, толпа слишкомимпульсивна и слишком изменчива, чтобы ее можно было назвать нравственной.Но если мы сюда же причислим и временное проявление известных качеств,например: самоотвержения, преданности, бескорыстия, самопожертвования,чувства справедливости, то должны будем признать, что толпа может выказатьиногда очень высокую нравственность. Немногие психологи, изучавшие толпу,рассматривали ее лишь с точки зрения се преступных действий и, наблюдая, какчасто толпа совершает такие действия, они пришли к заключению, чтонравственный уровень толпы очень низок. Это верно в большинстве случаев, ноотчего? Просто оттого, что инстинкты разрушительной свирепости, составляющиеостаток первобытных времен, дремлют в глубине души каждого из нас.Поддаваться этим инстинктам опасно для изолированного индивида, но когда оннаходится в неответственной толпе, где, следовательно, обеспечена емубезнаказанность, он может свободно следовать велению своих инстинктов. Небудучи в состоянии в обыкновенное время удовлетворять эти свирепые инстинктына наших ближних, мы ограничиваемся тем, что удовлетворяем их на животных.Общераспространенная страсть к охоте и свирепые действия толпы вытекают изодного и того же источника. Толпа, медленно избивающая какую-нибудьбеззащитную жертву, обнаруживает, конечно, очень подлую свирепость, но дляфилософа в этой свирепости существует много общего со свирепостью охотников,собирающихся дюжинами для одного только удовольствия присутствовать при том,как их собаки преследуют и разрывают несчастного оленя. Но если толпа способна на убийство, поджоги и всякого родапреступления, то она способна также и на очень возвышенные проявленияпреданности, самопожертвования и бескорыстия, более возвышенные чем даже те,на которые способен отдельный индивид. Действуя на индивида в толпе ивызывая у него чувство славы, чести, религии и патриотизма, легко можнозаставить его пожертвовать даже своей жизнью. История богата примерами,подобными крестовым походам и волонтерам 93-го года. Только толпа способна кпроявлению величайшего бескорыстия и величайшей преданности. Как много разтолпа героически умирала за какое-нибудь верование, слова или идеи, которыеона сама едва понимала! Толпа, устраивающая стачки, делает это не столькодля того, чтобы добиться увеличения своего скудного заработка, которым онаудовлетворяется, сколько для того, чтобы повиноваться приказанию. Личныйинтерес очень редко бывает могущественным двигателем в толпе, тогда как уотдельного индивида он занимает первое место. Никак не интерес, конечно,руководил толпой во многих войнах, всего чаще недоступных ее понятиям, ноона шла на смерть и так же легко принимала ее, как легко дают себя убиватьласточки, загипнотизированные зеркалом охотника. Случается очень часто, что даже совершенные негодяи, находясь в толпе,проникаются временно самыми строгими принципами морали. Тэн говорит, чтосентябрьские убийцы приносили в комитеты все деньги и драгоценности, которыеони находили на своих жертвах, хотя им легко было утаить все это. Завывающаямногочисленная толпа оборванцев, завладевшая Тюильрийским дворцом во времяреволюции 1848 года, не захватила ничего из великолепных вещей, ослепившихее, хотя каждая из этих вещей могла обеспечить ей пропитание на несколькодней. Такое нравственное влияние толпы на отдельных индивидов хотя и несоставляет постоянного правила, но всетаки встречается довольно часто; ононаблюдается даже в случаях менее серьезных, чем те, о которых я только чтоупомянул. Я уже говорил, что в театре толпа требует от героев пьесыпреувеличенных добродетелей, и самое простое наблюдение указывает, чтособрание, даже состоящее из элементов низшего разряда, обыкновеннообнаруживает большую щепетильность в этом отношении. Профессиональный вивер,зубоскал, оборванец и сутенер зачастую возмущаются, если в пьесе естьрискованные сцены и не совсем приличные разговоры, которые, однако, всравнении с их всегдашними разговорами должны бы показаться очень невинными. Итак, если толпа часто подпадает под влияние низших инстинктов, то всеже иногда она в состоянии явить примеры очень высокой нравственности. Еслисчитать нравственными качествами бескорыстие, покорность и абсолютнуюпреданность химерическому или реальному идеалу, то надо признать, что толпаочень часто обладает этими качествами в такой степени, в какой они редковстречаются даже у самого мудрого из философов. Эти качества толпа прилагаетк делу бессознательно, но что за беда! Не будем слишком сетовать о том, чтотолпа главным образом управляется бессознательными инстинктами и совсем нерассуждает. Если бы она рассуждала иногда и справлялась бы со своиминепосредственными интересами, то, быть может, никакая цивилизация неразвилась бы на поверхности нашей планеты, и человечество не имело быистории.
