Б. Что такое политика?

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА КАК ДИСЦИПЛИНА

Р. И. ГУДИН

Х.-Д. КЛИНГЕМАНН

Интерес к прошлому неизбежно избирателен. Каждое из широкого круга исследований, составляющих настоящую книгу «Политическая наука: новые направления», дает читателю материал для интересных наблюдений. Не менее значительные возможности дает чтение книги целиком. Однако она, естественно, не может претендовать ни на исчерпывающую полноту, ни на единство подхода специалистов к рассматриваемым проблемам. Авторы нередко оставляли без внимания интересные проблемы просто потому, что они не вписывались в заданную структуру подачи материала. Каждый автор «Политической науки» внес достойный вклад в освещение истории развития политической науки на протяжении последних двух десятилетий, но ни один из них не стал бы настаивать на его всесторонности.

Задача вводной главы состояла в том, чтобы определить место всех разделов книги в общедисциплинарном контексте и выявить то общее, что есть в каждом из них. Очевидно, что этот «обзор обзоров» может претендовать на исчерпывающую полноту изложения еще в меньшей степени, чем каждая из последующих глав в отдельности.

Книга «Политическая наука: новые направления» стала впечатляющим подтверждением профессиональной зрелости нашей науки как самостоятельной отрасли научного знания. Это обстоятельство имеет двоякое значение. С одной стороны, оно проявляется в усиливающейся дифференциации исследовательской деятельности, которая характеризуется углублением научных разработок в конкретных направлениях по отдельным субдисциплинам (и даже в более узких, специализированных областях). С другой — наблюдается тенденция к интеграции всех субдисциплин политической науки.

Если усиливающаяся дифференциация и специализация не являются новыми тенденциями, то интеграция вызывает обоснованное удивление. Между тем нельзя не заметить возрастающий интерес исследователей к смежным субдисциплинам. Постоянное интеллектуальное взаимопроникновение сближает отдельные направления исследований в рамках одной научной дисцип-

лины, позволяя новым теоретическим достижениям быстрее пересекать междисциплинарные границы. Этот процесс в значительной мере упрощается благодаря применению все более унифицированного комплекса методологических приемов исследования. Еще в большей степени этому способствует постоянно обновляющийся набор инструментов для междисциплинарных обобщений, которые изначально, как правило, использовались в рамках какой-то одной конкретной субдисциплины, но со временем стали эффективно применяться и в смежных исследованиях. В числе многих интересных идей, высказанных на страницах настоящего издания, именно этот комплекс вопросов привлек наше особое внимание и побудил нас посвятить ему вводный раздел книги.

Политическая наука как научная дисциплина

Основной тезис данной главы сводится к тому, что политическая наука как самостоятельная научная дисциплина становится все более зрелой отраслью знания, требующей высокого профессионализма[1]. Перед тем, как перейти к обсуждению очерченного выше круга проблем, представляется необходимым кратко остановиться на некоторых ключевых вопросах. Какие критерии применяются при определении политической науки как научной дисциплины? Что такое политика? В каком смысле изучение политики может претендовать на статус науки?

А. Природа науки

Мы привыкли понимать под «дисциплинами» определенные отрасли научного знания. Тем не менее стоит обратить внимание и на более широкое толкование этого термина. В «Кратком Оксфордском словаре английского языка» слово «дисциплина» имеет несколько значений, в том числе этот термин понимается как «составная часть обучения; духовное и моральное воспитание, отсутствие которого чревато бедствиями; воинская подготовка, муштра; порядок, поддерживаемый среди школьников, солдат, заключенных и т.п.; система правил поведения; контроль, осуществляемый над прихожанами церкви; телесное наказание; (церковное) наложение епитимьи».

Последнее словарное значение имеет отдаленное отношение к академическим дисциплинам, но влияние большинства остальных прослеживается в данном случае достаточно отчетливо. Академическая «дисциплина» меньше всего связана с понятием «наказание», по крайней мере, в прямом смысле этого слова (Foucault, 1977). Однако сообщество ученых, в совокупности составляющих ту или иную научную дисциплину, на деле осуществляет функции контроля как над работающими в данной области исследователями, так и над теми, кто собирается к ним примкнуть, причем во втором случае характер такого контроля существенно более жесткий. Поддерживаемый «порядок ве-

щей» в данном случае, конечно же, отличается от того, который имеет место среди школьников или солдат, а подготовку будущих ученых нельзя сравнивать с военной муштрой. И все же существуют четко выраженные, хотя со временем и меняющиеся, общепринятые представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо» для той или иной отрасли научного знания, а также определенный набор необходимых приемов, без которых невозможно в совершенстве овладеть навыками работы в данной области.

Дебаты, ведущиеся вокруг традиционных определений, используемых для характеристики академических дисциплин, восходят к одним и тем же концептуальным источникам. Многие, например, предпочитают видеть в политическом анализе скорее «искусство» или «ремесло», чем науку как таковую (Wildavsky, 1979). Однако если исходить из предложенной аналогии, политикой как ремеслом в совершенстве можно овладеть лишь тем же самым способом, которым достигается мастерство в любом другом ремесле, т.е. за счет периода ученичества (в академическом ремесле — «учебы») под руководством признанного «мастера». Другие (в их числе М. Вебер) полагают, что изучение политики, впрочем, как и иных направлений академических исследований, является «призванием»[2] (Weber, 1946). Очевидно, что это скорее призвание, чем ремесло, но вместе с тем, оно представляет собой не столько хобби, сколько работу; причем как в религиозном, так и в академическом смысле «призвание», о котором идет речь, являет собой служение высшей силе (будь то академическое сообщество или Господь Бог). Не случайно большинство из нас обычно говорит об академических дисциплинах как о «профессиях». Эту мысль прекрасно выразил Д. Вальдо (Waldo, 1975, р. 123), остроумно заметив: «науки знают, а ученые исповедуют» (Waldo, 1975, р. 123)*. Ученые, действительно, исповедуют кодекс своей коллективной веры.

Подавляющее большинство научных дисциплин можно представить в облике неких суровых и требовательных надзирателей. Однако дисциплинарные традиции и определяемая ими практика, которые столь властно формируют нас и накладывают свои ограничения, одновременно предоставляют поистине неисчерпаемые творческие возможности. Рамки и преграды, создаваемые структурой дисциплинарных традиций как осознанно, так и непреднамеренно концентрируют внимание на исследовательских задачах и облегчают сотрудничество. Навязываемые дисциплинарной структурой правила игры дают возможность заурядным исполнителям успешно справляться со своими задачами благодаря прочному фундаменту, заложенному выдающимися учеными, в то время как ведущие в своих областях специалисты получают возможность двигать науку дальше, опираясь на усилия многочисленных менее одаренных профессионалов[3].

Таким образом, дисциплина — как в академическом, так и в более широком смысле этого понятия — представляет собой классический пример механизма самоограничения. Подчинение исполнителя дисциплине дисциплины,

или, по выражению М. Догана (гл. 3 наст. изд.), совокупному ученому, бесспорно, ведет к улучшению качества и повышению эффективности работы как в личном, так и в коллективном плане. Это относится и к «светилам», и к «неграм» науки, и к ее «младотуркам», и к «седобородым».

Отрасли академических знаний одновременно являются и «профессией», и дисциплиной. Прежде всего следует отметить, что «профессионалы» имеют достаточно высокий социальный статус; создание национальных и международных «профессиональных ассоциаций» далеко не в последнюю очередь преследует цель обеспечить и защитить этот статус, равно как и доходы специалистов, являющихся их членами. Вместе с тем термин «профессионал» — и это гораздо важнее — указывает на определенное отношение человека к своей работе. Ученые объединены в самоорганизованное сообщество, ориентированное на выполнение четко определенных задач или функций. Профессиональное сообщество характеризуется другими задачами и функциями, и в значительной степени ограничивает себя добровольно взятыми обязательствами по соблюдению вполне конкретных стандартов и норм поведения. Вступающие в него профессионалы подчиняются этим стандартам и нормам, выбывающие — оцениваются в соответствии с принятыми в этом сообществе критериями. Эти профессиональные стандарты и нормы составляют основу не только для оценки членами сообщества деятельности друг друга; они становятся их внутренней «критической установкой» в отношении собственных достижений[4].

Естественно, конкретные стандарты и нормы поведения представителей различных специальностей в рамках одной дисциплины могут существенно варьироваться. Но каждой профессии присуще понятие «минимальной профессиональной компетентности», воплощенное в ритуале «квалификационных экзаменов», которые после завершения обучения по аспирантским программам должны сдать все молодые ученые Северной Америки, решившие посвятить себя изучению политической науки. Кроме того, представителей всех этих профессий объединяет идея особой «ролевой ответственности», лежащей на каждом из членов данного академического сообщества. Профессиональная этика ученых этой категории не затрагивает проблем жизни и смерти в том смысле, как, скажем, в деятельности врачей или юристов. Практически всем академическим профессиям присущи все более формализованные этические кодексы, нормы которых преимущественно имеют отношение к вопросам, связанным с едиными стандартами поведения и обнародования результатов исследований; подразумевается, что все профессионалы должны их честно соблюдать (APSA, 1991).

Говоря о возросшем «профессионализме» политической науки в целом мы имеем в виду, во-первых, установившееся согласие о «едином подходе», необходимом для определения уровня «минимальной профессиональной компетентности», которая требуется для профессиональной работы в данной области; во-вторых, все большее распространение оценки результатов (причем в большей степени своих, чем чужих) с позиций постоянно возрастающих требований к профессиональному мастерству.

Если в отношении минимальных стандартов существуют некие общие представления, то мнения о верхней планке профессионализма многочисленны и разнообразны. И все же, как и в медицине, в каждой из субдисциплин политической науки существуют собственные внутренние стандарты мастерства, на основе которых соответственно оцениваются заслуги ее представителей. Как и в медицине, в политической науке существует определенная шкала приоритетов, позволяющая определить место и значение всех ее подразделов, которые вместе образуют единое целое.

Б. Что такое политика?

Высказанные выше замечания в общих чертах применимы практически ко всем академическим дисциплинам, которые существенно разнятся между собой главным образом по стоящим перед ними задачам и методологиям, применяемым для их решения. Хотя, как мы собираемся доказать, политическая наука обладает целым рядом полезных приемов, применяющихся исследователями, работающими в большинстве ее субдисциплин, X. Алкер (гл. 35 наст. изд.), бесспорно, прав, отмечая, что данная отрасль знания не обладает собственной единой методологией, как некоторые другие научные дисциплины, и тем более не пытается определять стоящие перед ней задачи исходя из собственной методологии. Цели политической науки как самостоятельной дисциплины, скорее, определяются предметом ее изучения, интересом к «политике» во всем многообразии ее проявлений.

Представляется, что наиболее точно «политику» можно охарактеризовать как ограниченное применение социальной власти. В соответствии с этим определением изучение политики — как академическое, так и практическое — можно было бы обозначить как изучение природы и источников этих ограничений и техники применения социальной власти в рамках данных ограничений[5].

Определяя политику через категорию власти, мы следуем за нашими многочисленными предшественниками[6]. Ныне уже ни для кого не секрет, что концептуальное осмысление понятия «власть» таит в себе немало скрытых опасностей[7]. Будучи достаточно хорошо осведомлены о сложности этой проблемы, мы не хотели бы погрязнуть в трясине бесплодных дискуссий, полагая, что неовеберианское определение власти, данное Р. Далем, сохраняет свою актуальность. В соответствии с ним некто X обладает властью над неким Y постольку, поскольку, во-первых, Х тем или иным способом может заставить Y сделать нечто, что, во-вторых, соответствует интересам Х что, в-третьих, сам Y иначе не стал бы делать.

Наш подход к проблеме расходится с традиционным, так как в нем политика определяется через понятие ограничений в применении власти. С нашей точки зрения, неограниченная власть является не более чем обычной грубой

силой. Она не имеет никакого отношения к политической власти как таковой, за исключением разве что отдельных отклонений, сфера действия которых достаточно узка. Грубая сила в ее чистой форме является предметом изучения физики (или таких ее общественных аналогов, как военное дело и боевые искусства), но никак не политической науки[8]. Сущность политики, как нам представляется, состоит именно в ограничениях, налагаемых на политических деятелей, и в тех стратегических маневрах, которые предпринимаются для того, чтобы не выходить за очерченные ими пределы[9]. Как нам представляется, именно анализ этих ограничений: откуда они возникают, как действуют, какие шаги могут предпринимать политические агенты, не выходя за их рамки,— и лежит в основе изучения политики[10].

В данном случае при широком понимании термина «политика» речь идет об использовании социальной власти (а не об «исполнении» ею функций, как это характерно для узкого понимания этого термина), о тех многочисленных возможностях маневрирования, которыми политические агенты располагают в пределах имеющихся ограничений. При этом мы имеем в виду не только их преднамеренные действия, но и те непредвиденные последствия, которые могут возникнуть в результате этих целенаправленных действий (Merton, 1936). Кроме того, предполагаются как скрытые, закулисные политические манипуляции, так и откровенные политические игры, происходящие на виду (Schattaschneider, 1960; Goodin, 1980; Riker, 1986). В наше определение политики включены на равных основаниях пассивные и активные действия властей, ин-тернализованные нормы поведения, а также внешние угрозы (Bachrach, Baratz, 1963; Lukes, 1974). Кроме того, широкое понимание политики содержит в себе и печально известный «закон ожидаемых реакций», а также последствия несвоевременно или вообще не принятых решений и господствующие среди широких слоев населения предпочтения (Laclau, Mouffe, 1985).

Здесь уместно сделать еще одно замечание, имеющее непосредственное отношение к нашей концепции. Давая определение политики (и предмета политологии), мы намеренно отмежевываемся от чисто распределительной традиции, содержащейся в классической трактовке «политики» Г. Лассвелла: «кто, что, когда и как получает»[11] (Lasswell, 1950). Вполне вероятно, что последствия всех политических акций в той или иной степени связаны с распределением благ; возможно, справедливо и то, что именно этим по преимуществу

объясняется наш интерес к данному явлению. Но если рассматривать смысл, который имеет данный акт для самого актора, то многие политические действия, по крайней мере на начальной стадии, оказываются не связанными с процессом распределения. Более того, даже на завершающей стадии некоторых политических процессов большой общественной значимости они никак: ни объективно, ни субъективно — не могут быть сведены к банальным вопросам, связанным с дележом общественного пирога. Распределительная, регулирующая, перераспределительная и отождествляющая — каждая из этих разновидностей политики может обладать только ей присущими отличительными чертами (Lowi, 1964; Sandel, 1982). Аргументы сторонников концепции распределительной политики, которая, как считают экономисты, вытекает из концепции всеобщего благоденствия, представляют собой лишь пустые разглагольствования по поводу того, насколько общество приблизилось к заветной цели, определенной В. Парето. Вместе с тем сам по себе вопрос о возможности создания такого общества представляет собой достаточно спорную проблему, решение которой во многом зависит от политических маневров совсем иного рода, которые зачастую — по крайней мере, вначале — никак не связаны с распределением. Важность вопроса о распределении при изучении политических проблем очевидна, однако наш подход к исследованиям в этой области не должен быть априорно привязан к анализу всей совокупности сложных политических процессов исключительно с этих позиций.

Поиск по сайту: