Революция стара как мир, старше человечества. Первый революционер — Сатанаил — стал сатаной, восстав против Бога, падшие сверху духи света превратились в духов тьмы, из противоположных стремлений возникла вечная борьба добра и Высшего Духа со злом и низшей плотью. Эта стихийная борьба, беспрерывно и не ослабевая, длится на протяжении жизни всех народов и является первоосновой всей истории человечества.
После пришествия в мир Христа и зарождения христианства фронт этой борьбы пролегает между христианством и иудаизмом,
Уже в первые века христианства иудейская злоба против Христа доходила до того, что, как свидетельствует в своей книге («Земля и люди», т. IV) известный французский ученый Элизе Реклю, евреями был установлен обычай при похоронах класть в гробницу камень — для того, чтобы умерший еврей мог бросить на том свете этот камень «в сына плотника»... Кто этот «сын плотника» — пояснять излишне. Известно, что страшные по своей жестокости гонения христиан при Нероне начались по наущению римских иудеев.
Иудаизм с самого начала возненавидел Христа и все дело Христово и с первых же веков и по сей день выступал и выступает беспощадным его врагом и истребителем.
Гениальный Шекспир в своем бессмертном «Венецианском купце» ярко осветил эту ненасытную иудейскую злобу против христиан в лице Шейлока, который никаких денег не пожалеет, лишь бы увидеть смерть от своей руки ни в чем не повинного христианина.
Злоба эта, заметим, отнюдь не беспредметна, а имеет четкую цель — расчистить и подготовить почву для пришествия долгожданного мессии — всемирного царя израильского. И все, что мешает этому талмудическому принципу, должно быть устранено и уничтожено. Такова сущность талмудизма — царства антихристова.
Для того, чтобы рассеянные по всему свету талмудисты не только сохранились, но и умножились, и усилились до небывалого могущества, они неизбежно должны были действовать устремлённо и управляться из единого центра. Это положение ярко и глубоко обосновал и развил наш великий русский пророк Ф. М. Достоевский в своем «Дневнике писателя* (1877, март, гл. 2, с. 93—95): «Чтобы существовать сорок веков на земле, то есть во весь почти исторический период человечества, да еще в таком плотном и нерушимом единении; чтобы терять столько раз свою территорию, свою политическую независимость, законы, почти даже веру, терять и всякий раз опять соединяться, опять возрождаться в прежней идее, хотя и в другом виде, опять создавать себя и законы, и почти веру — нет, такой живучий народ, такой необыкновенно сильный и энергичный народ, такой беспримерный в мире народ не мог существовать без status in statu (государство в государстве), которое он сохранял всегда и везде во время самых страшных, тысячелетних рассеяний своих и гонений... Не вникая в суть и глубину предмета, можно изобразить хотя бы некоторые признаки этого государства в государстве, по крайней мере, хотя наружно. Признаки эти: отчужденность и отчудимость на степени религиозного догмата, неслияность, вера в то, что существует в мире лишь одна народная личность — еврей, а другие хоть и есть, но все равно надо считать, что как бы их и не существовало. «Выйди из народов и составь свою особь, и знай, что с сих пор ты един у Бога, остальных погреби, или в рабов обрати, или эксплуатируй. Верь в победу над всем миром, верь, что все покорится тебе... А пока живи, гнушайся, единись и эксплуатируй — и ожидай, ожидай...». Вот суть идеи этого государства в государстве, а затем, конечно, есть внутренние, а может быть, и таинственные законы, ограждающие эту идею... Приписывать status in statu одним лишь гонениям и чувству самосохранения недостаточно... Сильнейшие цивилизации в мире не достигали до половины сорока веков и теряли политическую силу и племенной облик. Тут не одно самосохранение стоит главной причиной, а некая идея, движущая и влекущая, нечто такое мировое и глубокое, о чем, может быть, человечество еще не в силах произнести своего последнего слова».
Эту длинную цитату необходимо было привести полностью по нескольким причинам.
Во-первых, потому, что, несмотря на огромное количество определений талмудизма, особенно появившихся в последнее время, это,— принадлежащее перу русского гения,— несомненно, лучшее, где есть все: и цель, и средство, и метод, и главное — мировая мощь и сила.
Во-вторых, потому, что есть точные сведения о том, что чтение дневников Ф. М. Достоевского (закрытых для рядового советского читателя) было одним из любимейших занятий многих русских партийных функционеров 30-х годов и, конечно же, И. В. Сталина.
И, наконец, в-третьих — чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, что И. В. Сталин прекрасно понимал, какой мировой силе он бросил вызов и с какой мистической мощью и злобой должен был столкнуться.