Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Идеологизация содержания рецепции права



 

Современная идеологизация содержания рецепции права выражается в тенденциях сужать ее содержание, подменять его другими терминами, игнорировать, декларировать ее отсутствие, что, по-видимому, дает исследователю возможность ухода от рассмотрения содержания рецепции.

Сужение содержания рецепции

Одним из вариантов такого сужения выступает добровольность рецепции. Официальная российская наука утверждает, что рецепция может осуществляться исключительно добровольно. Все остальные заимствования, носящие в той или иной степени насильственный характер, вообще не рассматриваются в качестве рецепции как таковой, а это закономерно приводит к ошибочным выводам и прогнозам.

Так, Г.И. Муромцев, рассматривая правоотношения между колониями и метрополиями, утверждает, что рецепция предполагает только добровольное восприятие иностранного права в качестве регулятора отношений данного общества.

Объясняется им такое сужение достаточно типичным образом: «… рецепция предполагает добровольное восприятие иностранного права в качестве регулятора отношений данного общества. Однако насильственное введение в бывших колониях европейского права не имело ничего общего с рецепцией. Представляя более высокий тип права в сравнении с правом традиционным, оно во многом было неприменимым к существовавшим здесь отношениям и оставалось орудием колонизаторов».[1]

Соответственно, по мнению Г.И. Муромцева, из спектра действия рецепции необходимо исключить, по-видимому, любую насильственность «добровольного восприятия», что противоречит здравому смыслу. В таком подходе он, конечно, не одинок.

Другой российский ученый, Г.М. Азнагулова, также основывается на признаке «добровольности» рецепции. Она рассматривает в качестве общепризнанного тот факт, что, в отличие от насильственного привнесения чужеземного права (в результате войн или колониальных захватов), рецепция представляет собой только восприятие более развитых правовых форм в силу исторической преемственности и связи правовой культуры государств, социально-экономические условия которых сходны[2].

Данная ситуация характерна не только для российской науки. Так, германский ученый Ф. Прингшайм, совершенно справедливо считая, что хотя «понятие рецепции настолько широко по своему значению, что легче назвать то, чего оно не обозначает», тут же сужает его следующим образом: «Под понятие рецепции подпадает только добровольное, а не навязываемое силой восприятие чужой правовой системы»[3].

Констатация «добровольности» рецепции закономерно приводит к игнорированию либо подтасовке исторических фактов, касающихся этого явления. Примеров этому в современной литературе предостаточно.

Так, С.А. Сафронова, описывая развитие законодательства послевоенной оккупированной Японии 1945 г., обыгрывает «добровольность» рецепции в своем исследовании следующим образом: «Мы не считаем, что заимствования в японском конституционном праве носят принудительный характер. Напротив, японское государство было заинтересовано в активном заимствовании, так как это способствовало экономическому развитию, а также вхождению в международное сообщество»[4].

Конечно, правительство Японии после поражения во второй мировой войне «добровольно» подготовило проект новой конституции с учетом требований США. В связи с этим неудивительно в Конституции 1947 г. влияние англосаксонского права. Так, ст. 11 и 97 Конституции гарантируют «нерушимость и вечность» основных прав граждан, что характерно для правовой доктрины США. Статья 41 рассматривает Парламент в качестве высшего органа государственной власти. Его структура во многом напоминает английский парламент: нижняя палата – палата представителей, верхняя – палата советников, причем нижняя имеет явный перевес над верхней. Закрепляется принцип «ответственного правительства», что также характерно для англосаксонской традиции и т.д.

Конечно, отрицать факт оккупации Японии и прямого силового воздействия США на правовую систему Японии – по меньшей мере – не научно.

Основываясь на добровольности как обязательном признаке рецепции, исследователи зачастую отказываются видеть факты рецепции и в историческом прошлом России. Для этого ими изобретаются всевозможные «оговорки».

Так, Н.Г. Козин, отрицая в принципе какую-либо рецепцию ордынских гражданско-правовых ценностей Россией, обосновывает это с «юридических» позиций: «именно потому, что татаро-монгольское нашествие было завоеванием, именно поэтому отношения с Ордой не носили цивилизационно, культурно и духовно сближающий характер. Это были отношения как с завоевателями, а не как с субъектами культуртрегерства»[5]. А потому то, что у них заимствовалось, видимо, и не рецепция вовсе…

История же наглядно демонстрирует, что зачастую к правовым реформам принуждает не столько необходимость в улучшении собственной правовой системы, сколько любая форма зависимости от более сильного соседа, угроза потери суверенитета, «правовая мода». Можно ли в этом случае говорить о «добровольности» рецепции? Наверное, только условно.

Принудительная «добровольность» проявляется практически во всех процессах рецепции как прошлого, так и настоящего. Так, в XIX-XX вв. в области реформирования уголовного права Турция, Иран, Иордан «избрали» образцом для рецепции французский Уголовный кодекс 1810 г., а Египет создал свою кодификацию в 1883 г. на основе английского общего права. Но при этом очевидно, что сам процесс рецепции прошел при прямом давлении западных держав на мусульманские страны, находящиеся в это время в сильной политической зависимости от них. Так была ли здесь рецепция? Думается, отрицать факт ее существования просто нелепо, хотя она и была осуществлена под маской добровольности.

А российская современность? Являются ли реципированные институты западной культуры не навязанными российскому обществу, добровольными? Достаточно указать на факт, что Конституция РФ 1993 г., основанная на рецепции западных правовых идей и принципов, принята как «конституция без граждан», так как большинство россиян не видели никакой связи между их повседневными заботами и системой власти, установленной в России новой Конституцией[6]. Конечно же, в этой связи наивно полагать, что выбор Россией западного донора был обусловлен тем, что его ценности и институты привлекают только «как источник западной мощи и благополучия».

Современным примером отрицания признака «добровольности» является процесс вовлечения в ЕС новых членов, которые обязаны привести свое законодательство в соответствие с законодательством ЕС. Налицо добровольно-принудительная рецепция общеевропейского права: хочешь присоединиться – будь как мы.

Украина в настоящее время подготавливает общественное мнение к такому вступлению и к такой рецепции. Известно, что еще накануне своего визита в Германию президент Украины Виктор Ющенко заявил, что интеграция Украины в ЕС – его главная цель: «Интеграция с Европой, – это цель, ради которой в ходе «оранжевой революции» люди собрались на Майдане в Киеве. Они стремились к общему европейскому дому. У них была похожая цель, как и у немцев, которые в 1989году снесли Берлинскую стену: освобождение своей страны от рабства. Поэтому мы пытаемся проводить морально обоснованную политику. Мы, наверное, последнее поколение политиков, которое может суметь объединить Европу. Без Украины Европа неполноценна. Мы не соседи Европы, мы часть Европы, мы – Европа»[7].

Данное направление государственной идеологии закреплено в нормативно-правовых актах Украины: «Адаптация Украины к законодательству Европейского Союза (ЕС) – это процесс сближения и приведения законодательства Украины в соответствие с законодательством ЕС». Именно этот процесс «сближения и приведения» в науке и называется рецепцией.

Примеров подобного «добровольного» по характеру диктата сообщества стран в принуждении к реформированию правовой системы отдельной страны в настоящее время множество.

Проблема избежания рокового признака добровольности остро стоит перед юридической наукой. Предпринимаются разнообразные, но принципиально безуспешные попытки.

Так, Е.А. Тверякова даже предлагает раздробить правовое явление «рецепция» на множество независимых составляющих, такие как «юридическая экспансия», «юридическое заимствование», и непосредственно рецепцию. «Юридическая экспансия», по ее мнению, рассматривается как процесс и результат навязывания одним обществом (частью общества, государством, социальной группой и т.п.) своей правовой системы другому. «Заимствование» указывает на процесс добровольной «пересадки» юридических элементов, тогда как «рецепция» обыкновенно применяется в науке для обозначения наряду с процессом результата, а именно усвоения каким-либо обществом элементов правовой системы другого общества[8].

Конечно, такое «дробление» лишь затушевывает истинную природу рецепции, не принося положительных плодов для исследователя. Стоит лишь расширить рецепцию принудительным характером, и чехарда терминов становится явно излишней.

Как уже отмечалось ранее, история права наглядно и на разнообразных примерах демонстрирует, что рецепция осуществляется как принудительно, так и добровольно. Данные стадии могут сочетаться. Под добровольностью может скрываться принудительность. Иногда принудительность сменяется добровольностью. Кроме того, трудно вообще говорить о полноценном восприятии западной правовой культуры большинством населения в современной России с ее потрясающей бедностью, униженностью и смертностью, хотя отдельные исследователи делают такую попытку. Так, А.В. Скорняков просто убежден, что «у значительной части нашего общества наблюдается ярко выраженное стремление к заимствованию западных ценностей»[9]. А.В. Махлаев доказывает, что Россия всегда рассматривала себя как часть западной цивилизации, и обусловлено это не географически – мы соседи с Китаем, но в России никогда не было восприятия китайской культуры как родственной, и это несмотря на внешнюю схожесть политических традиций. В этом же кроется и та восприимчивость к западным идеям, которая столь же характерна для русской общественной жизни[10].

Забегая вперед, необходимо отметить очевидный и труднооспоримый факт – в большинстве случаев рецепция осуществляется именно принудительно. Причем такая принудительность может быть как открытой, так и скрытой, закамуфлированной. Говорить только о «добровольном» характере рецепции значит не понимать ее действительного содержания, причин этого явления. Кроме того, на стадии внедрения реципируемых институтов иностранного права в отечественную «почву» рецепция – это всегда явно выраженный диктат иностранного государства (государств) другому государству и его населению. И здесь население, как правило, выступает в качестве заложника, которого не только нещадно эксплуатируют, но и заставляют говорить на иностранном юридическом языке, применять правовые институты иностранного происхождения. При этом всячески внушается, что нахождение в качестве заложника – прогрессивный шаг для самого заложника, потому что только так можно избавиться от некоей природной лени, тупости и глупости.

Упрощение содержания рецепции

К упрощению содержания рецепции приводит выделение ее одностороннего характера.

Так, М.И. Кулагин считал, что рецепция – это только односторонний акт государства, «импортирующего» элементы иной правовой системы[11]. З.М. Черниловский высказывался, что рецепция – это лишь переход норм из правовой системы одной формации в правовую систему другой[12]. И даже такой талантливый российский ученый, как А.Н. Кольев, не замечает многомерности идеологического компонента рецепции, сужая его до одностороннего процесса «копания на мусорных свалках»: «У России своя история, и ей незачем побираться на чужих интеллектуальных свалках. Тем не менее, желающих побираться в современной Российской Федерации хватает»[13].

Конечно, установление добровольности в качестве ключевого признака логически приводит и к односторонности, т.е. принципиальному исключению влияния донора как такового. Налицо – политическая и правовая близорукость исследователя. Ведь поскольку рецепция всегда обусловлена идеологическими установками общества, связь между правовой системой – «донором» и правовой системой – «реципиентом» носит, как правило, глобальный характер, выражающийся, прежде всего, в сильнейшей зависимости от такого «донора».

В результате успешно осуществленной рецепции государство-донор приобретает известные преимущества и привилегии. Зачастую именно он (донор) более всего и заинтересован в распространении такого влияния. Утверждение об односторонности рецепции зачастую не соответствует действительности.

Как правило, наличие опасного для исследователя компонента рецепции зачастую приводит к следующему феномену: к признанию ранее реципированных иностранных правовых ценностей исконно отечественными. В науке идет постоянная подмена исторической действительности псевдонаучными фантазиями вместо реального анализа. Примеров существования такого явления в литературе много, и данная тенденция широко распространяется.

Так, И.Г. Медведев в отношении реформы 1864 г. отмечает: «Новый судебный порядок, провозглашенный в результате реформы, базировался на принципах совершенно новаторских не только для России той эпохи, но и для всего мира. Были провозглашены общие правила, сейчас составляющие базовую часть гражданского судопроизводства в большинстве развитых правовых систем»[14].

Иными словами, российская юриспруденция в своем реформаторстве догнала и перегнала весь мир, идя своим, особенным правовым путем, в котором, по-видимому, вообще не было места рецепции, а было только своеобразное «новаторство».

Такую же тенденцию обнаруживаем в работе А.Д. Поповой, оценивающей судебную реформу 1864 г.: «Таким образом, Судебные уставы 1864 г. кардинально меняли облик судебной системы России, ставя российские суды в один ряд с европейскими. Новые уставы базировались на опыте работы европейских судебных систем, однако это не было слепым копированием. Заимствование зарубежного опыта шло не ради подражания Западу. Россия внедряла принципы всесословности, состязательности, гласности, устности, прежде всего потому, что по-настоящему справедливый уголовный или гражданский процесс может основываться на этих принципах. При этом зарубежный опыт был творчески переработан, новая судебная система России создавалась с учетом особенностей нашей страны»[15].

Ее мысли полностью совпадают с мнением госпожи Г.В. Санкевич: «Вводимые Судебными уставами 1864 года институты не являлись слепым подражанием европейским законодательным образцом, так как были вызваны потребнстями развивающегося российского общества и имели корни в российской правовой практике (суд присяжных – в выборных губных старостах и целовальниках, отделение власти судебной от административной – в запрете Петром I воеводам вмешиваться в судебные дела, адвокатура – в сословии поверенных, стряпчих, подьячих)»[16].

Таким образом, по мнению большинства современных исследователей, и не было рецепции как таковой, а был лишь использован творчески переработанный зарубежный опыт, как будто это что-то иное, отличное от рецепции.

Исследовательница Л.А. Петручак убедительно «доказала», что и современный «процесс реформирования судебной системы Российской Федерации происходит под знаком возвращения в судоустройство демократических принципов и институтов судебных уставов Александра II. Примером тому может служить введение сегодня в России суда присяжных и мировой юстиции. Обращение юристов к отечественной правовой традиции призвано противостоять ярко выраженной в современном российском праве тенденции заимствования западных правовых ценностей и институтов»[17].

Однако общеизвестно, что суд присяжных и мировой суд – это отнюдь не исконно российские институты, а продукт рецепции институтов иностранного права, которые, впрочем, также не были особо эффективными. Вообще, введение института мировых судей рассматривается в литературе только с позиции упрочения демократии (именно с учетом идеологического компонента), а не действительного упрощения судопроизводства либо проблем рецепции данного института. Показательна в этом случае позиция Я.Б. Смирновой: «Возрождение института мировых судей в современной России явилось закономерным следствием демократизации общества на основе Конституции 1993 года, базирующейся на гуманистических ценностях. Он призван трансформировать основные принципы российского дореволюционного суда».[18]

Любопытно, что «исследователи» судебных реформ в России даже мыслят одинаково, молитвенно заклиная законодателя от «бездумного копирования судоустройства других стран»: «Мировой опыт дает убедительные доказательства поразительного разнообразия судебных органов. Система судоустройства любой страны, развивающаяся естественным путем, самобытна и уникальна. История отрицает продуктивность бездумного копирования судоустройства других стран и оправдывает его заимствование лишь в отдельных элементах и деталях»[19].

О.В. Кузьменко слово в слово повторяет мысли г-на В.П. Палченкова: «история отрицает слепое копирование судоустройства и судопроизводства других стран, оправдывая их заимствование исключительно в отдельных элементах и деталях. Современная судебная реформа в России должна быть ориентирована, прежде всего, на отечественный историко-правовой опыт, неотъемлемую часть которого составляет судебная реформа 1864 года как в стране в целом, так и в отдельных ее регионах»[20].

С.В. Ермоленко говорит о том, что «механическое заимствование международно-правовых принципов, институтов и норм, которые трудно вплести в «системную ткань» российской правовой действительности, нередко вызывает противоречия в процессе реализации российских законов и иных нормативных актов»[21].

А.Ю. Федоров вообще отрицает эффективность какой-либо рецепции в государственно-правовой сфере: «Исторический опыт России по формированию системы представительства Центра на местах показывает, насколько важен учет политических и социокультурных традиций общества в определении способов, форм и методов реализации политики лидеров государства. В 90-е годы ХХ в. Россия стала полигоном для испытаний различных управленческих методик, привнесенных из-за рубежа. Однако сейчас нам приходится констатировать, что ни одна из них по своей эффективности не может сравниться с теми управленческими технологиями, которые создавались и совершенствовались в нашей стране на протяжении веков[22].

Любопытна и попытка И.Л. Петрухина выдать иностранное право за отечественное: «УПК 2001 г. – результат собственного правового развития»[23]. Однако не замечать современных и прошлых иностранных заимствований, кардинального изменения правовой идеологии – в высшей степени «наивно».

Данная тенденция отмечается и в отношении Гражданского кодекса 1994 г., являющегося продуктом полномасштабной рецепции западного права. Исследователи обнаруживают его исконную «русскость»: «… Речь не может идти о прямом копировании, рецепции зарубежных образцов и аналогов, хотя бы близких по своему духу отечественным законодательным решениям – российское гражданское право основывается на собственных, национальных правовых традициях»[24].

Робкую попытку «вывода» траста из российской правовой системы, нащупывания его отечественных корней предпринимает А.А. Новик: «Фактически отдельные элементы доверительного управления лишь «выглядывали» из узеньких щелей навроде фигуры душеприказчика, например, при выморочном колхозном дворе (ст. 544, 545 ГК 1964г.)»[25].

Е.С. Филиппова считает, что «формирование современного российского рынка ипотечных отношений происходит в соответствии с теорией отечественного права дореволюционного периода. Проект Вотчинного Устава до сих пор считается образцом ипотечного права»[26].

Более радикален в своих суждениях С.Н. Никешин, считающий что «учет зарубежного опыта и сближение российского права с другими правовыми семьями не тождественны рецепции права, копированию зарубежных правовых моделей. Они – итог развития российского права в результате комплексного воздействия факторов, обусловливающих этот процесс в конкретно-исторических условиях России. Общая тенденция к сближению российского права с романо-германской правовой семьей не означает потери самобытности, особенностей, традиций, свойственных правовой системе России»[27].

«Опасное» из-за идеологического компонента для исследователя содержание термина «рецепция» безуспешно подменяют различными другими «обозначениями».

Юридическая литература пестрит призывами к законодателю отказаться от «простого», «слепого» копирования («слепой» рецепции?), «переделки» правовой системы, требованиями учета зарубежного правового опыта.

Так, XIII Международный Банковский конгресс (МБК 2004) отметил, что «проработка основных положений данных законопроектов оставляет желать лучшего. Главное, что можно вынести из анализа рассматриваемых законопроектов, это желание его разработчиков «узаконить» в системе российского права институты, присущие зарубежным странам и, прежде всего, странам с англосаксонской системой права. Вполне понятным является, что простым копированием этого сделать не удастся в силу значительных отличий наших правовых систем»[28].

Ю.Э. Монастырский считает, что нецелесообразно прибегать к слепому копированию западного опыта, так как правовая система России имеет свои особенности, которые следует учитывать в процессе формирования законодательства и судебной практики[29].

В.Г. Бессарабов в отношении прокурорского надзора пишет о «переделке»: «Было бы неправильно переделывать прокурорскую систему одной страны по принципу другой. Каждая система должна быть совместима с культурой и историей страны, принимаемая тем обществом, в котором функционирует»[30].

Однако в истории права не существовало еще простого, бездумного копирования, так как после заимствования всегда следует стадия адаптации к местным правовым условиям – внедрение в «почву». Даже если «копирование» понимать как упрощенную модель рецепции – это все-таки рецепция со всеми вытекающими проблемами. «Почва» всегда приспосабливает данные институты к своим правовым нуждам либо игнорирует их. И, конечно, важной составляющей российской «почвы» является чиновничий аппарат, использующий продукт такого «слепого копирования» в своих целях, меняя исконную западную правовую философию на свою, «отечественную».

В.Б. Исаков предпринимает безуспешную попытку подменить рецепцию «глобализацией». И в этом ключе он уподобляет рецепцию западных правовых ценностей в российскую правовую систему некоей «поездке в поезде»: «Сев в поезд, следующий в правильном направлении, надо, по-видимому, перестать обсуждать вопрос о выборе направления – мы его уже выбрали – и начать, наконец, решать другие назревшие вопросы»[31].

Рецепция зачастую камуфлируется под включение в российскую правовую систему «базы мировых традиций» или под нахождение некоего «сходства» с европейской правовой системой.

Например, в отношении современного российского таможенного права К.Г. Борисов пишет: «Таможенный кодекс Российской Федерации по характеру содержащихся в нем норм похож на дореволюционные таможенные акты и акты периода НЭП. Кодекс имеет много сходства с европейской и всей международной договорно-правовой базой и ориентирован на международные нормативы»[32].

Другие исследователи в русле обозначенной тенденции пишут: «Таможенная система Российской Федерации создается на базе мировых традиций, многовекового международного и отечественного опыта»[33]. Но если сравнить историческое отечественное таможенное законодательство и современное российское, то можно увидеть, что отечественный там только язык изложения.

Упрощение содержания рецепции прослеживается и в попытках сформулировать содержание рецепции в диссертационных научно-правовых исследованиях.

В диссертации, посвященной рецепции права как форме взаимодействия национальных правовых систем, Г.М. Азнагулова предпринимает попытку определения содержания рецепции права через такие характерные, по ее мнению, черты:

«1. Исторический характер – как правило, термин употребляется для обозначения процесса влияния исторически ранней правовой системы на последующую или обозначившую перспективы появления;

2. Рецепция – это не просто перенос норм и принципов одной системы на другую, а сложный процесс приспособления и, как следствие, формально-юридической переработки;

3. Рецепции подлежат только те нормы, которые носят ярко выраженный абстрактный характер и не втиснуты в узкие национально-географические рамки»[34].

Е.Ю. Курышев в своем диссертационном исследовании «раскрывает» главные причины рецепции источников в отечественном праве. Они таковы: «во-первых, невозможность с помощью имеющихся форм права устранить пробелы в регулировании общественных отношений; во-вторых, стремление органов государственной власти к максимальной совместимости российской правовой системы с основными принципами и нормами международного права; в-третьих, обеспечение нормативного регулирования в условиях ускоренного процесса экономического и судебно-правового реформирования»[35]. Соответственно, им делается следующий вывод: «рецепция права – это сложное явление, которое включает в себя процессы преемственности, восприятия, повторяемости и заимствования права, выработанного в другом государстве (правовой системе) в силу исторической преемственности и связи правовой культуры государств, социально-экономические условия которых сходны»[36].

Исследователями констатируется, что правящая элита России придерживается взглядов только западноевропейских теоретиков, повторяет западную концепцию демократического правового государства. Однако такая позиция правящей элиты нашей страны оказывает на общество скорее негативное влияние, о чем свидетельствует современная ситуация отчуждения политических «верхов» и общества друг от друга. Деятельность правительства России на сегодняшний день не привела к существенным позитивным изменениям, наоборот, обострила существующие политические, социальные и экономические противоречия между обществом в целом и правящей элитой. Основная причина неудач в этом плане связана с бездумным копированием западного политического и социального устройства без учета специфики основных типов общества – коллективистского и индивидуалистского[37].

Конечно, сведение всех неудач к общему знаменателю – безграмотному «копированию» – является удачным обходом идеологических причин рецепции западной правовой культуры.

Предпринимались попытки уйти от использования термина «рецепция», заменив его иным, неюридическим термином (аккультурация).

Что представляет собой аккультурация? С.А. Арутюнов и Ю.В. Бромлей понимают под аккультурацией процесс приобретения группой лиц основных черт культуры другого этноса при сохранении основных черт «прирожденной культуры»[38]. В словарях аккультурация либо как процесс приобретения одним народом тех или иных форм культуры другого народа, происходящий в результате общения этих народов[39], либо как процесс взаимодействия культур, восприятия одним народом полностью либо частично культуры других народов[40].

Представители юридической науки делают активные попытки введения этого этнологического по своему происхождению термина в юриспруденцию. Но при этом они не рассматривают весь процесс взаимодействия культур, ограничиваясь лишь юриспруденцией. В результате выстраивается громоздкая, зачастую просто бессмысленная конструкция действительности, не имеющая ничего общего с действительностью. Аккультурация разбивается на маленькие составляющие. В нее включается и юридическая экспансия, и юридическое заимствование, и непосредственно рецепция.

Так, А.Е. Абрамов рассматривает правовую (юридическую) аккультурацию в качестве рецепции: «Правовая (юридическая) аккультурация – это относительно самостоятельный процесс продолжительного взаимодействия правовых систем, предполагающий использование (в зависимости от культурно-исторических условий) различных по природе и силе воздействия методов, необходимым результатом которого является изменение первоначальной правовой культуры (или отдельных ее элементов) одного или обоих вступивших в контакт обществ»[41]. Результаты правовой аккультурации, по его мнению, определяются эффективностью процессов юридического взаимодействия: «а) аккультурация, приведшая к ассимиляции правовой системы общества-реципиента с правовой системой общества-донора; б) аккультурация, приведшая к органическому симбиозу двух правовых систем, вступивших во взаимодействие; в) аккультурация, результатом которой стало создание гетерогенной системы с большим количеством фиктивных (отторгнутых обществом-реципиентом) норм; г) поверхностная аккультурация, приведшая к созданию искусственной системы, в которой привносимое обществом-донором право имеет исключительно внешний (инструментальный) по отношению к реципиенту характер»[42].

В отношении же непосредственно рецепции как правового явления им отмечается следующее: «Правовая аккультурация напрямую связана с такими видами юридического взаимодействия, как заимствование и рецепция права. Однако если понятие «заимствование» указывает на процесс добровольной имплантации юридических элементов и моделей, то термин «рецепция» обыкновенно применяется для обозначения наряду с процессом и результата – а именно усвоения каким-либо обществом элементов культуры другого общества»[43].

Иными словами, граница между этими двумя «явлениями» довольно иллюзорна. Ведь если вдруг и не произошло заимствования (налицо категорическое отторжение «почвой» реципируемого института), то можно говорить о неудачной рецепции. Кстати, такого категорического отторжения практически никогда не происходит, так как государство умеет убеждать общественность любыми способами, в том числе и насильственными.

С.А. Софронова считает, что рецепция – это только разновидность правовой аккультурации, и ее родовыми признаками являются: «а) односторонний акт; б) добровольный акт; в) реципируются как отдельная норма, так и целые институты, отрасли». Что, по ее мнению представляет собой аккультурация? Это – «одновременно копирование, восприятие чужого правового опыта, а также обязательное усвоение элементов правовой культуры страны-донора».[44] Этим же автором выделяются следующие черты успешной рецепции: «Во-первых, идентичность, однородность донорской и принимающей социально-экономических систем; во-вторых, поэтапное восприятие чужого права: сначала – систему ценностей, а затем собственно правовые нормы; в-третьих, строго научный подход к реципируемому явлению; в-четвертых, реципируемое явление не должно резко отрицать национальных правовых традиций»[45].

Уклон этих специалистов в этнографическую науку не приносит пользы ни этнографии, ни юриспруденции, внося только хаос.

Кроме того, ни в одном из приведенных выше определений никоим образом не затрагивается идеологический компонент, в силу которого и происходит рецепция. Это приводит к появлению ошибочных суждений, например, в виде «черт успешной рецепции», выделенных С.А. Сафроновой. Налицо – правовой идеализм, стоящий очень далеко от исторической действительности.

Употребление общей фразы типа «активного взаимовлияния и обогащения управленческих систем», И.А. Кузьмин отмечает, что, оказывается, «почва сотрудничества так и не подготовлена. Не известно, какой опыт нам нужен и как применить собственный. Вместе с позитивными явлениями из-за рубежа усваиваются и отрицательные. Аккультурация происходит стихийно, и в практике управления зачастую используется негативный или неприменимый в настоящих условиях опыт, ненужный, бесполезный. В результате Россия превращается либо в отстойник сумасбродных идей по переустройству общества, либо в полигон для глобальных экспериментов». Однако при этом сразу же подчеркивается, что это никак не связано с идеологией, которая в данном случае является ключевым фактором, а «причины происходящего кроются в том, что отечественной наукой не выработаны теоретические и практические критерии отбора и применения зарубежного опыта разработки законодательной базы, нет подготовленных специалистов-практиков»[46].

Кроме того, для большинства исследователей само понятие рецепции представляется довольно сложным. Посему обращение к этнологическим терминам (а данное определение было введено в научный оборот американским этнологом Пауэллом в 1880 г.) только затемняет сам процесс рецепции. Иными словами, если вдруг обнаруживается рецепция, а ее по идеологическим причинам «не выгодно» выявлять, то это – аккультурация… Достаточно удобная позиция.

Явное нежелание замечать идеологический компонент рецепции, упрощение ее содержания прослеживается и во многих научных работах.

Так, В.Н. Яковлев, в исследовании, посвященном в том числе и рецепции права как таковой, не дал ее определения[47]. В.А. Летяев в научном исследовании, посвященном рецепции римского права в России XIX – начала XX в., также принципиально отказался от рассмотрения понятия и содержания рецепции как правового явления вообще[48]. Данная позиция продублирована и в его известной статье о «необходимости и достаточности» рецепции норм римского права в России: «В научной литературе разных отраслей знания термин «рецепция» используется довольно часто. И под ним понимается процесс восприятия чего-либо. Поэтому термин «рецепция» может иметь расширенное толкование, степень которого может оговорить сам автор научного исследования»[49].

Иными словами, содержание рецепции права, его границ зависит только от воображения автора. Конечно, такая позиция известного ученого довольно сомнительна в научном плане, но характерна в части изучения проблем рецепции права (особенно – римского).

В различных работах, прямо или косвенно затрагивающих проблемы рецепции, наблюдается беспомощность исследователей либо преднамеренное упрощенчество, выражающееся в нежелании видеть истинные причины рецепции за фасадом добровольности и односторонности. Многочисленные примеры-«рассуждения» подтверждают обозначенную тенденцию.

Так, известно, например, что рецепция гражданско-правового института траста в российскую правовую систему (Гражданский кодекс РФ ст. 209. п. 4) продиктована откровенно силовым американским влиянием на отечественного законодателя. Но такой очевидный факт в литературе принципиально не замечается, что приводит к следующим «рассуждениям» среди ученых: 1) рецепция траста обусловлена «недостатком осведомленности в сравнительном правоведении»; 2) данный институт «некстати появился в российском гражданском законодательстве»; 3) такая рецепция не является «бедой для нашего гражданского права», ибо «особых неудобств траст не причинит, но его смысл и жизнеспособность весьма сомнительны»; 4) траст даже расценивается как «не просто иностранное, а инородное для нас явление»[50].

Иногда появление данного института вообще рассматривается как «закономерный результат экономических реформ, поиска и экспериментальной проверки новых форм управления собственностью в условиях свободного рынка товаров, работ и услуг»[51].

М.М. Булыгин считает, что появление траста было обусловлено необходимостью создания в Российской Федерации правового механизма, способного предоставить возможность более эффективного управления имуществом[52].

Даже такой маститый исследователь, как Е.А. Суханов, демонстративно не замечает идеологического компонента рецепции траста: «… введение этого института в отечественный правопорядок президентским указом было крайне неудачной и непродуманной попыткой использования чужеродных конструкций, рассчитанных на совершенно иную систему координат»[53]. В другой своей статье он критикует еще один продукт иностранной рецепции – «акционерный закон» РФ: «Мы изначально говорили, что акционерный закон у нас плохой. Плох он потому, что по природе своей является юридическим козлотуром: была заимствована американская модель акционерного общества, противоречащая ГК (в нашем Кодексе заложена немецкая модель). Не подумайте, что я критикую американскую модель. Американские законодатели – люди очень умные. Просто из этой американской модели были взяты лишь отдельные куски, а про то, на чем эти куски держатся, забыли. Например, в США физические лица, намеревающиеся учредить акционерное общество, попадают под жесточайший контроль»[54].

Российский законодатель, по мнению Е.А. Суханова, безобразно забывчив и безграмотен. Конечно, именитый автор пытается отойти от идеологической подоплеки рецепции в принципе. Но тогда рецепция становится terra incognita, совершенно безликим явлением. И как безликое явление ее пытается описать ряд российских ученых. Так, Ю.А. Тихомиров «констатирует», что право новых европейских государств начинает тяготеть к континентальному или североамериканскому праву, к праву Европейского Союза и Совета Европы, на основании чего им делается вывод: «если государства «национализируются», то право, в свою очередь, «интернациализируется»[55]. Однако этот автор почему-то не желает видеть истинных причин такой «интернациализации» права, которая выражается, прежде всего, в принуждении постсоветского общества к восприятию элементов западной правовой культуры под чутким руководством этих же государств. Данный механизм уже получил свое обозначение как «режим экономического принуждения демократии»[56].

В этой же связи наблюдается и самое примитивное восприятие содержания рецепции как правового явления. Так, И.Р. Медведев в эссе, посвященном науке гражданского процесса, на тему рецепции простодушно размышляет: «Я никогда не смогу согласиться с теми, кто утверждает, что если в ГПК РФ включены отдельные институты, которые уже давно с той или иной мерой успешности функционируют за рубежом, то для нашей страны это решительно никакого значения не может иметь – мол, у России особый исторический путь, в гражданском процессе в том числе. Не стану судить об историческом пути России в целом, но утверждать о существовании такового в гражданском процессе, по меньшей мере, неразумно»[57]. Л.Я. Косалс и Р.В. Рывкина убеждены, что Россия, «не будучи готова самостоятельно осуществлять переход к рынку, оказалась вынужденной обращаться к западной экономической науке, западным банкам, фондам, другим организациям, способным оказать консультационную, финансовую, техническую и иную помощь в переводе российской экономики на рыночные рельсы»[58].

Здесь хотелось бы еще раз подчеркнуть, что рецепция – это, прежде всего идеологический инструмент, использующийся в интересах правящей элиты. Интересы общества как такового, да и государства в целом здесь стоят на последнем месте. Сама проблема улучшения функционирования той или иной отрасли права в современной России – особенно гражданско-процессуального – в принципе не является основной целью рецепции. Это, как правило, только декорации, за которыми могут скрываться политическое и экономическое поражение реципиента, попытки модернизации, приобретение модного правового лоска и пр.

Любопытно, что не замечает идеологического компонента рецепции даже председатель Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькин, полагающий, что «призывы попросту скопировать в России, например, германскую, американскую или французскую правовую систему – от недомыслия»[59].

Но объяснять все именно «недомыслием» по меньшей мере ошибочно. Вспоминается правило, сформулированное Цицероном: «ищи того, кому это выгодно». Рецепция – далеко не простой правовой инструмент современного развития права и государства.

Идеализация рецепции

Идеализируя сам процесс рецепции, принципиально не вникая в его содержание, научный мир мечтает о возможностях внутреннего обогащения российской правовой системы за счет других правовых систем.

Так, К.К. Абдуллаева считает, что для развития предпринимательских отношений в РФ необходимо разрабатывать различные инструменты, механизмы гражданско-правового сотрудничества, в том числе и обогащая их заимствованиями из других правовых систем. Исторически заимствования вносятся в российское право из западных правовых систем, но институты, которые могут быть применены на практике, содержатся и в мусульманском праве. По всей видимости, вакф мог бы существовать и в наше время и применяться не только мусульманским населением Российской Федерации. Положения о вакфе можно было бы внести в ч. 2 ГК РФ, как об одном из договоров о переходе прав на имущество[60].

А.В. Скорняков считает, что существует еще очень слабая надежда, что лучшее из созданного политической традицией Востока, с одной стороны, и политической традицией Запада – с другой, будет востребовано. Это, безусловно, способствовало бы воссозданию достаточно строгой системы морально-нравственных ценностей и знаний, и прекращению метаний в политико-идеологической и социально-экономической сферах. В широком смысле это способствовало бы остановке нарастающего социального хаоса и тому «возрождению» державности, о котором в последнее время стали так часто говорить[61].

С.В. Дубровская почему-то считает, что с формированием нового политического курса страны после распада СССР, Российская Федерация вообще «оказалась перед нелегким выбором – либо идти по «западной» модели развития, либо по «восточной», или выработать свою, присущую только России»[62], при этом забывается и еще один – сохранение положительных основ социалистической правовой системы. Да и был ли вообще выбор? При этом упомянутыми авторами совершенно игнорируется даже такой факт, что Российская Федерация идеологически традиционно обращена лицом только к Западу, но уж никак не к Востоку. И сама полномасштабная рецепция осуществлялась под чутким и бдительным руководством Запада как главного идеолога демократических преобразований.

Поэтому ни о каких заимствованиях из «копилки» восточных правовых ценностей, никакого выбора между Востоком, Западом и собственным путем развития речь идти не может. Это в современных российских условиях не более чем псевдонаучные фантазии.

Поэтому, к сожалению, останутся не принятыми законодателем предложения Ю.К. Манукяна о возможной «безболезненной» рецепции норм шариата в российское семейное право. Он, конечно же, справедливо считает, что проблема правового применения норм шариата на территории России, являющейся для нее еще и религиозной системой права, чревата возможностью превратиться в источник юридических, политических и социальных конфликтов. Тем не менее, мы берем на себя смелость утверждать, что демографические, экономические, этнополитические и многие иные социальные параметры места и роли мусульман внутри страны и за рубежом должны подталкивать наше правовое сообщество и государство к началу систематической и осмысленной работы в этом направлении и осторожному ее решению, чтобы санировать существующие или предотвратить возможные не только правовые, но и национальные и политические конфликты с исламской составляющей[63].

Зачастую исследователи просто следуют в фарватере правовой целесообразности заимствований, не забывая при этом очередной раз очернить русский народ и его правовую ментальность. Так, С.А. Софронова пишет, что, оказывается, в качестве одной из причин аккультурации (т.е. здесь – рецепции) выступает «слабое развитие правовой системы, а также осознанное стремление догнать в правовом развитии другие страны. Первая реальная возможность внедрения принципов прав и свобод человека и разделения властей сложилась в России в 1905 году с созывом Государственной Думы. Минимальный опыт, накопленный до 1917 года, отвергли большевики, формируя режим партийной диктатуры. Поэтому к 1991 году наблюдалось явное отставание в развитии конституционного права России от Западной Европы, которое проявлялось в его принципах и содержании и оказывало негативное влияние на развитие других отраслей, препятствуя формированию новой системы социально-экономических отношений, способствуя усилению правового нигилизма. Поэтому при разработке проекта новой Конституции Российской Федерации в 1993 году законодатель, естественно, обратился к опыту Западной Европы и США. Аналогичные тенденции характерны для всех стран Восточной Европы, а также бывших республик СССР»[64].

Достаточно тенденциозный подход к российской правовой истории…

[1] Муромцев, Г.И. Источники права в развивающихся странах Азии и Африки: система и влияние традиции / Г.И. Муромцев. – М., 1987. – С. 10.

[2] Азнагулова, Г.М. Рецепция права как форма взаимодействия национальных правовых систем: дис. … канд. юрид. наук / Г.М. Азнагулова. – Уфа, 2003. – С. 77.

[3] Цит. по: Томсинов, В.А. О сущности явления, называемого рецепцией римского права / В.А. Томсинов // Вестник МГУ. – Сер. Право. – 1998. – №1. – С. 5.

[4] Сафронова, С.А. Правовое наследие и аккультурация в условиях правового прогресса общества: дис... канд. юрид. наук / С.А. Сафронова. – Н. Новгород, 2003. – С. 118.

[5] Козин, Н.Г. Постижение России. Опыт историософского анализа / Н.Г. Козин. – М., 2002. – С. 400.

[6] См.: Макарычева, М.Г. Восприятие российского демократического транзита в США: Запоздалые признания / М.Г. Макарычева // www.irex.ru/press/pub/polemika/08/mak.

[7] Цит. по: Киселев, В. Три страны в одном ковбойском поясе / В. Киселев // www/nowopol.ru/phorum 334.html.

[8] Тверякова, Е.А. Юридическая экспансия: теоретико-историческое исследование: автореф. дис. ... канд. юрид. наук / Е.А. Тверякова. – Нижний Новгород, 2002. – С. 10, 16.

[9] Скорняков, А.В. Проблема легитимации власти в средневековой европейской политической мысли: запад и Русь: дис. … канд. полит. наук / А.В. Скорняков. – Екатеринбург, 2003. – С. 6.

[10] Махлаев, А.В. Метаморфозы русского национального сознания в условиях острого политического кризиса: Дис. … канд. полит. наук / А.В. Махлаев. – М., 2006. – С. 41.

[11] Кулагин, М.И. Предпринимательство и право: опыт Запада / Кулагин, М.И. Избранные труды. – М., 1997. – С. 216.

[12] Черниловский, З.М. Методологические проблемы всеобщей истории государства и права / З.М. Черниловский, Ефремова, Кузяковский. // Советское государство и право. – 1979. – №10. – С. 139.

[13] Кольев, А.Н. Нация и государство. Теория консервативной реконструкции / А.Н. Кольев. – М., 2005. – С. 297.

[14] Медведев, И.Г. Письменные доказательства в гражданском процессе России и Франции: дис. … канд. юрид. наук / И.Г. Медведев. – Екатеринбург, 2003. – С. 19.

[15] Попова, А.Д. «Правда и милость да царствуют в судах» (Из истории реализации судебной реформы 1864 г.) / А.Д. Попова. – Рязань. – С.46-47.

[16] Станкевич, Г.В. Юридическая науа и российские реформы во второй половине XIX века: дис. … канд. юрид. наук / Г.В. Станкевич. – М., 2002. – С. 8.

[17] Петручак, Л.А. Проблемы возникновения, развития и формирования правил оценки доказательств в уголовном судопроизводстве России: Историко-правовой аспект: дис. … канд. юрид. наук / Л.А. Петручак. – Ставрополь, 2000. – С. 6.

[18] Смирнова, Я.Б. Становление и развитие института мировых судей в России в свете судебной реформы 1864 года: дис. канд. юрид. наук / Я.Б. Смирнова. – Ставрополь, 2003. – С. 10.

[19] Палченков, В.П. Основы судоустройства по судебной реформе в Российской Федерации: дис. … канд. юрид. наук / В.П. Палченков. – Волоград, 2001. – С. 7.

[20] Кузьменко, О.В. Особенности осуществления судебной реформы 1864 года на Юге России и ее историко-правовой опыт: дис. … канд. юрид. наук / О.В. Кузьменко. – Ростов-на-Д., 2005. – С. 26.

[21] Ермоленко, С.В. Система законодательства Российской Федерации (вопросы теории и практики): дис. … канд. юрид. наук / С.В. Ермоленко. – Волгоград, 2006. – С. 2.

[22] Федоров, А.Ю. Представительство интересов центральной власти в регионах России (исторический опыт и современные тенденции): дисс. … канд. полит. наук / А.Ю. Федоров. – М., 2006. – С. 4.

[23] Петручак, И.Л. Теоретические основы реформы уголовного процесса в России / И.Л. Петручак. – М., 2004. – Ч.1. – С. 24.

[24] Бергман, В. Введение / В. Бергман, Е. Суханов // Германское право. – Ч.1. Гражданское уложение / пер. с нем. – М., 1996. – С. 11.

[25] Новик, А.А. Доверительное управление имуществом в гражданском законодательстве (его становление и развитие): дис. … канд. юрид. наук. – Ростов-на-Д, 2001. – С. 27.

[26] Филиппова, Е.С. Ипотечное жилищное кредитование в условиях реформы законодательства в России: дис. … канд. юрид. наук / Е.С. Филиппова. – М., 2006. – С. 45.

[27] Никешин, С.Н. Российская правовая система: возвращение в романо-германскую правовую семью / С.Н. Никешин // www/politanalysis.narod.ru/nikeshin3/html.

[28] Законодательство о саморегулируемых организациях // XIII Международный Банковский Конгресс. www.mbk.spb.ru/rus/mbk2004/sec2/lubenchenko. htm.

[29] Монастырский, Ю.Э. Господствующие доктрины коллизионного права в США: автореф. … дис. … канд. юрид. наук / Ю.Э. Монастырский. – М., 1999 // www.dissertation1.narod.ru/avtoreferats/avtoref147.

[30] Бессарабов, В.Г. Проблемы развития правового статуса российской прокуратуры на современном этапе (ч.2) / В.Г. Бессарабов // Прокурорский надзор: Интернет-журнал: www.nadzor.pk.ru/analit/show.

[31] Исаков, В.Б. Сопоставим «плюсы» и «минусы» // Правовая система России в условиях глобализации: сборник материалов «круглого стола» / В.Б. Исаков. – М., 2005. – С.24.

[32] Борисов, К.Г. Международное таможенное право: учеб. пособие / К.Г. Борисов. – М., 1997. – С. 26.

[33] См.: Габричидзе, Б.Н. Таможенная служба в Российской Федерации / Б.Н. Габричидзе, В.Е. Зобов. – М., 1993.

[34] Азнагулова, Г.М. Рецепция права как форма взаимодействия национальных правовых систем: дис. … канд. юрид. наук / Г.М. Азнагулова. – Уфа, 2003. – С. 76-77.

[35] Курышев Е.Ю. Рецепция в российском праве. Дисс. … канд.юрид. наук. Саратов. 2005. С. 10.

[36] Там же. С. 30.

[37] Фомина, Н.В. Аристократия и аристократическая форма правления: социально-философский анализ: автореф. дис. … канд. филос. наук / Н.В. Фомина. – Красноярск, 2005. – С. 3.

[38] Арутюнов, С.А. Билингвизм и бикультурализм / С.А. Арутюнов // Советская этнография. – 1978. – №2. – С. 3; Бромлей, Ю.В. Очерки теории этноса / Ю.В. Бромлей. – М., 1983. – С. 239.

[39] Современный словарь иностранных слов / под ред. Е.А. Гришиной, Л.Н. Комаровой. – СПб., 1994. – С. 26.

[40] Большой энциклопедический словарь / гл. ред. А.М. Прохоров. – 2-е изд. – СПб., 2001. – С. 27.

[41] Абрамов, А.Е. Правовая аккультурация (на примере Испании в период римской республики): дис. … канд. юрид. наук / А.Е. Абрамов. – Владимир, 2005. – С. 10.

[42] Там же. – С. 11.

[43] Там же. – С. 43.

[44] Там же.

[45] Софронова, С.А. Правовое наследие и аккультурация в условиях правового прогресса общества: дис. … канд. юрид. наук / С.А. Софронова. – Н. Новгород, 2000. – С. 135.

[46] Кузьмин, И.А. Юридическая аккультурация в системе социального управления: автореф. дис. ... канд. юрид. наук / И.А. Кузьмин. – М., 2002. – С. 3.

[47] Яковлев, В.Н. Древнеримское и современное российское наследственное право. Рецепция права: учеб. пособие / В.Н. Яковлев. – М.; Воронеж, 2005.

[48] См.: Летяев, В.А. Рецепция римского права в России XIX – начала ХХ в. (историко-правовой аспект): дис. … д-ра юрид. наук / В.А. Летяев. – Саратов, 2001.

[49] Летяев В.А. Необходимость и достаточность рецепции норм римского права в России XIX – начала ХХ вв. / В.А. Летяев // Древнее право. – 2004. – №1(6). – С. 194.

[50] См.: Арановский, К.В. В преддверии сравнительного правоведения / К.В. Арановский // Правоведение. – 1998. – №2 (221). – С. 59.

[51] Турышев, П.В. Траст и договор доверительного управления имуществом: автореф. дис… канд. юрид. наук / П.В. Турышев. – М., 1997. – С. 4.

[52] Булыгин, М.М. Договор доверительного управления имуществом в российском и зарубежном праве / М.М. Булыгин. – М., 2006. – С. 3.

[53] Комментарий к части второй Гражданского кодекса Российской Федерации для предпринимателей. М. 1995. С.237.

[54] Суханов, Е.А. Перспективы корпоративного законодательства и другие проблемы отечественного права / Е.А. Суханов // Закон. – 2006. – №9. – С. 4-5.

[55] Тихомиров, Ю.А. Курс сравнительного правоведения / Ю.А. Тихомиров. – М., 1996. – С. 12.

[56] См.: Кулик, А.Н. Многопартийность в электоральной демократии постсоветской России: в чем смысл ее существования / А.Н. Кулик // Россия. Политические вызовы XXI века: Второй всероссийский конгресс политологов. 21-23 апреля 2000 г. – М., 2002. – С. 206.

[57] Медведев, И.Р. О науке гражданского процесса: эссе; Ответственность сторон за ложные объяснения в суде: научн. исслед. – М., 2006. – С. 19.

[58] Косалс, Л.Я. Социология перехода к рынку в России / Л.Я. Косалс, Р.В. Рывкина. – М., 1998. – С. 43.

[59] Тезисы В.Д. Зорькина о правовой реформе в России // Конституционный Суд в России. www.ksrf.ru/news/2.htm.

[60] Абдуллаева, К.К. Возможности заимствования мусульманско-правовых норм для регулирования гражданско-правовых обязательств / К.К. Абдуллаева // Проблемы теории и юридической практики в России: материалы межд. науч.-практ. конф. молодых ученых, специалистов и студентов. 17-18 марта 2004 года. – Самара, 2004. – С. 3-5.

[61] Скорняков, А.В. Проблема легитимации власти в средневековой европейской политической мысли: запад и Русь: дис. … канд. полит. наук / А.В. Скорняков. – Екатеринбург, 2003. – С. 6.

[62] Дубровская, С.В. Политическая власть в политических культурах Запада, Востока, России (теоретико-концептуальный подход): дис. … канд. полит. наук / С.В. Дубровская. – Саратов, 2005. – С. 3.

[63] Манукян, Ю.К. Процессы взаимодействия и противоречия семейного права и шариата в современной России: дис. … канд. юрид. наук / Ю.К. Манукян. – Ростов-на-Д., 2002. – С. 134.

[64] Софронова, С.А. Правовое наследие и аккультурация в условиях правового прогресса общества: дис. … канд. юрид. наук / С.А. Софронова. – Н.Новгород, 2000. – С. 105.

 

 

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.