Фаза обскурации (сумерки этноса)

Если в начале фазы инерции, по словам Гумилёва, преобладает эмоционально пассивный, но трудолюбивый обыватель, то в конце её на арену выходят субпассионарии – люди нетворческие, нетрудолюбивые, эмоционально и умственно неполноценные, но обладающие повышенными требованиями к жизни. Пассионарность снижается до критической точки: «Наступает фаза обскурации. В героические эпохи роста субпассионарии имеют мало шансов выжить. Они плохие солдаты, никакие рабочие, а путь преступности в строгие времена быстро приводит на эшафот». Но в мягкое время цивилизации при общем материальном изобилии «жизнелюбы-субпассионарии» начинают размножаться без ограничений. Получив большинство, они тут же создают новый императив: «Будь таким, как мы», т.е. аморальным, асоциальным эгоистом-потребителем, равнодушным ко всему, что выходит за рамки животных потребностей. О будущем такие люди не думают, живут одним днём.

«Трудолюбие подвергается осмеянию, интеллектуалы вызывают ярость... Ценятся не способности, а их отсутствие, не твёрдые убеждения, а беспринципность», – писал Гумилёв. В искусстве идёт снижение стиля, наука сосредотачивается на технических изобретениях и благоустройстве быта. Оригинальные научные работы вытесняются компиляциями. В политической и общественной жизни узаконивается коррупция. «В армии солдаты держат в покорности офицеров и полководцев, угрожая им мятежами.… Всё продажно, никому нельзя верить, ни на кого нельзя положиться, и для того, чтобы властвовать, правитель должен применять тактику разбойничьего атамана: подозревать, выслеживать и убивать своих соратников».

Морально-нравственное разложение пронизывает все слои общества. Религиозное напряжение не просто снижается до нуля, оно зачастую переходит в отрицательную величину. Наряду с большинством, которое уже ни во что, кроме животных инстинктов не верит, появляется немало людей, которые начинают «молиться наоборот», то есть, поклоняться силам зла. Все переворачивается с ног на голову: верующие в Бога объявляются преступниками и обманщиками, а верующие во всякую нечисть провозглашаются праведниками и учителями. Традиционная религия, как языческая, так и монотеистическая, утрачивает свое влияние на людей и превращается в лучшем случае в культурный реликт, в худшем – объявляется сектантами «рассадником мракобесия» и врагом «свободы». Вместе с потерей религиозной веры резко возрастает уровень психических заболеваний и связанный с ними рост самоубийств. Жизнеотрицание правит бал…

По мере обострения духовно-нравственного кризиса в фазе обскурации происходит демографический спад. Семейная жизнь заменяется «свободной любовью» (или сожительством в «гражданском браке»). Растет количество абортов, увеличивается число брошенных детей. А те дети, которые имеют родителей зачастую не получают должной заботы и ласки. Ведь никто никому ничего не должен…

Последняя фаза этногенеза деструктивна.В конечном счете, от этноса остаются небольшие «периферийные субэтносы». Они либо прозябают как реликты, либо входят в состав других этносов на правах второсортных.

«Субпассионарии могут только паразитировать на жирном теле объевшегося за время цивилизации народа. Сами они не могут ни создать, ни сохранить. Они разъедают тело народа, как клетки раковой опухоли, но, победив, т.е., умертвив организм, они гибнут сами», – писал Гумилёв.

Так было в Древнем Риме в III – V вв. н. э. – от римлян даже реликта не осталось. Это не значит, что всё население исчезло физически, какая-то его часть сохранилась как поголовье. Но этноса как системы не стало...

За период с 235 по 285 гг. н. э. было убито 17 императоров. Простых людей, отмечал Гумилёв, убивали куда больше: «Инстинктивные реакции, раздражение, жадность, лень, не имея противовеса в утраченной пассионарности, сделали из римского войска скопище злодеев и предателей». Почти вся римская армия к началу III века оказалась укомплектована иноземцами. Римский этнос, потеряв пассионарность, перестал поставлять добровольных защитников родины. Император Диоклетиан, придя к власти в 285 году, понял, что только «отсталая» провинция может его спасти, и окружил себя войсками из иллирийских и фракийских горцев, ещё не потерявших боеспособности. «Он создал жёсткую систему бюрократии, потому что с полным основанием не доверял растленному обществу….Он использовал инерцию не этноса, ибо таковая иссякла, а культуры, созданной предыдущими поколениями. Но и он капитулировал перед силой вещей. В 305 году он отрёкся от власти и уехал домой в Иллирию.»

В V веке немногочисленные, но пассионарные варвары добили умирающий Рим, который, надо заметить, агонизировал максимально возможный срок. Сказался мощный запас прочности, заложенный в героическую эпоху. А вот восточная часть Римской империи – Византия – не только сохранилась, но и просуществовала еще целую тысячу лет! Это произошло потому, подчеркивал Гумилёв, что её ядро составили пассионарные христиане, давшие начало новому, византийскому суперэтносу. Фаза подъёма в Византии почти совпала с фазой обскурации в Риме. «На Востоке варвары были отражены, а на Западе они просто заменили исчезнувших римских граждан…»

Тот же процесс обскурации происходил в Византии в XI – XII вв. и закончился падением Константинополя в 1204 году. Симптомы упадка тысячелетней православной империи были не новы – это нарастающая слабость центральной власти, засилье олигархов, антипатриотизм интеллигенции и переход экономики и финансов под контроль иностранцев (в основном итальянцев и евреев). И все это – на фоне нравственного разложения, снижения рождаемости и вытеснения коренного населения напористыми мигрантами.

В конце концов, после католической унии 1274 года византийцы потеряли свою самую главную ценность – Бога. А вместе с этим и смысл жизни. Потомки доблестных ромеев, как когда-то за тысячу лет до них эллины, просто «перестали хотеть жить»... Кто-то сошел с ума, кто-то покончил жизнь самоубийством, кто-то впал в тяжелую депрессию, большинство же предались языческим оргиям – разврату и беспросветному пьянству. Агония Византии продлилась до 1453 года, когда полумиллионный город, не имевший воли к защите, захватило войско турок-османов.

В связи с этим весьма показательным является следующий эпизод. Когда турки вошли в Константинополь, они обнаружили совершенно пустую государственную казну. В то же время у местных богачей-олигархов были найдены огромные богатства. Удивленный турецкий султан спросил пленных олигархов: «Почему вы не дали денег на оборону собственного города?». Те лукаво ответили: «Мы берегли их для тебя!». Турецкий султан был из фазы подъема, поэтому ему стало противно. Он приказал отрубить олигархам головы, а тела бросить собакам…

«Фаза обскурации ужасна тем, что она является серией резких изменений уровня пассионарности, хотя и незначительных к абсолютной величине. Адаптация при столь быстрых и качественных изменениях среды неизбежно запаздывает, и этнос гибнет как системная целостность», – подчеркивал Гумилёв. (Что-то похожее, добавим, происходит и в фазе надлома, но там пассионарность резко падает от максимальной величины до средней, поэтому в этой фазе всегда есть свет в конце туннеля…)

Таким образом, можно констатировать, что ослабление этноса и, как следствие, вытеснение его из своего жизненного пространства, явление отнюдь не социально-экономическое или политическое, но природное. Навечно закреплённых за каким-то народом территорий не бывает, как не бывает вечных этносов. Поэтому на вопрос «Кто виноват?», можно ответить словами Гумилёва: Никто не виноват. Так есть.

А теперь обратимся к Западной Европе и её продолжению – США. В какой фазе они сегодня находятся? В своём трактате «Этногенез и биосфера земли», написанном в 60-е годы ХХ века, Гумилёв отмечал, что «народы Европы… не настолько стары, чтобы впасть в состояние маразма», т.е., другими словами, фаза обскурации там ещё не наступила. Однако в одном из своих последних интервью ученый смотрит на современную Европу уже иначе: «Через 1200 лет даже обскурация кончается. А что – разве сейчас не обскурация наблюдается в Западной Европе? Она живёт за счёт накопленных богатств, которых у неё очень много. Пока их проест, это лет сто пройдёт. А за это время.…Впрочем, от прогноза пока воздержусь».

Больше о фазе обскурации в Европе Гумилёв ничего не говорил и не писал. Но у нас есть его метод и мы им воспользуемся.

Сегодня, в начале XXI века, уже очевидно, что западный суперэтнос вступил в последнюю фазу обскурации. (За исключением восточных немцев, южных итальянцев, ирландцев и немногих других.) Произошло это приблизительно в 70 – 90-х гг. ХХ века. Нет нужды вновь перечислять все проявления этой неприятной фазы в современной Западной Европе и США. Остановимся на самых ярких моментах. Это – прогрессирующий демографический спад, расстройство национальной идентичности, нашествие мигрантов и духовно-нравственный кризис западного общества.

При рассмотрении этих процессов, разумеется, необходимо делать поправку на глобализацию и ряд техногенных факторов, являющихся следствием бурного развития современной мегаполисной цивилизации.

В начале XXI века прирост населения в большинстве западноевропейских стран и США (среди белых) имеет устойчивую отрицательную динамику. Уровень рождаемости там составляет в среднем 1.5 ребенка на семью, при необходимом для воспроизводства коэффициенте – 2.5. Западные женщины больше не хотят рожать. Почему? В России тоже наблюдается демографический спад, да ещё посильнее, чем в Европе (смертность гораздо выше). Но у нас налицо причины – это потеря высших смыслов, материальная неустроенность большинства населения, особенно молодежи, и страх перед будущим – от одной системы ушли, а к другой никак не придём. В инфернальные 1990-е годы наш народ перенёс «шоковую терапию» – как будто дубиной по голове ударили. Он ещё не опомнился, и до сих пор живет в состоянии вялотекущего стресса.

Но на Западе всё относительно благополучно. Что же им не хватает? А не хватает им пассионарности. Можно сказать, что сегодня на Западе не рожают по старости, а в России – по болезни.

В «отсталых», но высокопассионарных этносах семьи многодетные и крепкие. Системные связи (этнос-система) очень прочные, – как между членами семьи, так и между членами этноса. Как уже упоминалось, крепкие семейные связи – показатель здоровья и силы любого этноса. В слабопассионарных – всё наоборот. Сравните Западную Европу и США с Китаем, Индией и мусульманскими странами (с поправкой на фактор урбанизации). В Европе и, особенно, в США (среди белых) дружные многодетные семьи большая редкость, количество разводов и неполных семей огромно. В США наряду с матерями-одиночками все чаще стали появляться отцы-одиночки, а стариков-родителей там давно уже принято помещать в дома престарелых.

Пример материнского воспитания по-американски: пятнадцатилетний подросток украл у матери (не бедной) пять тысяч долларов и потратил всё на подружку. Мать, узнав об этом, подала на мальчика в суд. Большинство американцев одобрили её действия – она поступила по закону... Это на уровне семьи. На уровне этноса отчуждение между людьми ещё сильнее. На смену классическому западному индивидуализму идет прогрессирующая «атомизация индивидов».

Любимое занятие простых американцев – «стучать» на соседей. Если, например, кто-то поставил машину в неположенном месте, или учинил «насилие над домашним животным», или «нарушил права ребенка» – то жди, всегда найдутся добрые люди, которые позвонят в полицию. (В Древнем Риме в эпоху обскурации тоже очень любили доносить на ближних. Сначала писали огромное количество доносов на христиан, потом, когда христианство разрешили, писали на не христиан.)

Причина всех этих явлений в том, что в фазе обскурации системная целостность на уровне этноса рушится. Внутренние связи разрываются и члены этноса перестают чувствовать свое родство. Вместо принципа: «один за всех – все за одного!» начинает главенствовать принцип: «каждый сам за себя!», который в конце фазы обскурации сменяется принципом: «все против всех!»… Ну а начинается все с того, что в буржуазной фазе цивилизации люди говорят друг другу: «Это твои проблемы!».

С потерей пассионарности теряется материнский инстинкт. Меняется природа людей: происходит маскулинизация женщин и феминизация мужчин. Попросту говоря, женщины становятся всё более мужеподобными, а мужчины более женственными. Отсюда – расцвет однополой любви. Гумилёв подробно не пишет об этом характерном симптоме упадка, лишь вскользь упоминает о популярности однополой любви в позднеримскую эпоху. Но совершенно очевидно, что это явление напрямую связано с процессом этногенеза: в период обскурации число мутирующих особей в популяции возрастает.

В суровые высокопассионарные эпохи закон, церковь, общественное мнение, всегда и везде настроены против извращенцев. Их преследуют и наказывают. В «человеколюбивые», «либеральные» времена извращенцы, точнее менее радикальная их часть, размножаются без ограничений, плодя себе подобных. (Весьма характерно, что всякая либеральная революция первым делом освобождает гомосексуалистов от уголовного наказания. Так было после революции XVIII в. во Франции; так было после Февральской революции 1917 г., и переворота 1991 г. в России.) Когда гомосексуалистов и лесбиянок (в т. ч. латентных) в составе этноса становится значительно больше обычной нормы, они начинают бороться за свои права, и рано или поздно побеждают. После обретения «свободы» сексуальные меньшинства начинают навязывать свои «нетрадиционные» ценности всем остальным людям. Ведь спокойно, без эпатажа и демонстраций гомосексуалисты жить не могут. Это такое свойство психики.

Сегодня на Западе мы наблюдаем настоящее наступление содомитов! Появился даже новый термин – «Евросодом». Во многих странах под давлением мощного «голубого лобби» во властных структурах уже приняты законы об однополых браках с правом усыновления детей. На этом фоне происходит распространение педофилии, и уже раздаются голоса о получении права заключать браки с несовершеннолетними детьми и легализации инцеста(!). Одновременно набирает силу движение «защиты детей от родителей», принимаются законы, согласно которым под предлогом зашиты «прав детей» можно легко изъять ребенка из любой нормальной семьи…

Параллельно со всем этим нарастает «феминизация» – движение мужеподобных женщин. Женщины подобного типа берут на себя функции мужчин. Они не хотят рожать, а хотят делать карьеру. Причем, сегодня им в этом помогает технический прогресс – физическая сила уже не главное. Если в старину надо было землю пахать, то сегодня можно заработать на жизнь, сидя за компьютером. Женщины идут служить в армию, в полицию, становятся управленцами, юристами. В конце концов, они начинают вытеснять мужчин из святая святых – политики – занимают посты министров и даже президентов. Ну зачем таким, с позволения сказать, женщинам мужчины?.. А начиналось всё, казалось бы, с пустяков – борьбы женщины за равные политические права с мужчинами, т.е. движения эмансипации в конце XIX – начале ХХ вв.

В фазе обскурации возникает дефицит на мужчин – в это время настоящих мужчин-пассионариев почти не остается, да и крепких середнячков-гармоничников на всех уже не хватает. Поэтому даже нормальные, нефеминизированные женщины, как существа от природы более выносливые, вынуждены взваливать на себя чисто мужские обязанности. При этом им остается только тосковать в ожидании «настоящего мужчины» и незаметно превращаться в рабочих лошадей. Таким образом, срабатывает этнический инстинкт самосохранения, точнее то, что от него осталось. Это, кстати, к вопросу о легендарных «временах матриархата»…

И здесь надо подчеркнуть, что все эти явления для данной деструктивной фазы этногенеза закономерны. Однако, заметим в скобках, ненормальным является то, что «нетрадиционные» ценности и стереотипы насильно навязываются другим, «нецивилизованным» народам, как общечеловеческие нормы, которым надо следовать. И в первую очередь это гомо-давление оказывается на представителей власти в «отсталых» странах. Например, как-то, два мэра-гомосексуалиста (парижский и берлинский) подвергли критики московского мэра Лужкова за то, что он, ретроград эдакий, не разрешает парад сексуальных меньшинств в Москве. Им и в голову не приходит, что для нас это ещё рановато. Даже в «продвинутой» Москве… Надо подождать лет двести.

Впрочем, все это для нас не ново. Так, например, в России на волне либерально-буржуазных реформ 1860-х – 70-х гг. вдруг возникает завезенный из Европы «женский вопрос». В результате «освобождение женщины» на нашей почве выливается с одной стороны в оправдание разврата (например, страдания об Анне Карениной), с другой, в отрицание всех традиционных общественных устоев. Как писал И. Щербина: «Теруань-де-Мерикуры / Школы женские открыли, / Чтоб оттуда наши дуры / В нигилистки выходили»… Вначале всегда страдает самое слабое звено.

Повторим, что между процессами, идущими в фазе обскурации и процессами в фазе надлома, довольно много общего. В этом одна из причин, почему мы с такой лёгкостью переняли от Запада многое из того, что вредит самому Западу. Как сказал один европейский культуролог: «Вы подключились не к западной цивилизации, а к западной канализации»…

Следующий признак фазы обскурации – интенсивные миграции. В последние десятилетия ХХ века и в начале XXI века Западную Европу буквально захлестнула волна мигрантов из стран Азии и Африки. Европа стремительно (в масштабах исторического времени) темнеет, коричневеет и желтеет. Срабатывает железный закон сохранения энергии... Те же процессы мы наблюдали и в Древнем мире, особенно в Римской империи и в Византии. Однако в наше время естественные для обскурации миграционные потоки ускоряются политикой глобализации, небывалым развитием средств транспорта и связи, а так же резким приростом населения в «отсталых» странах (пассионарный толчок XVIII в.).

Первыми в 1950 – 60-х гг. широко открыли двери для мигрантов французы. Они надеялись, что арабы и негры со временем переделаются в настоящих европейцев и гармонично вольются в тело французской нации (у них с XIX в. считается, что нация – явление социально-политическое). К сожалению, французы не знали законов этногенеза. В результате либеральная политика «мультикультурности» потерпела крах. Стало ясно – выходцы из Азии и Африки никогда не растворятся среди европейцев. Скорее они сами «растворят» аборигенов Европы. Антифранцузские погромы, учиненные арабами и неграми в Париже осенью 2005 года, – это только начало. Сейчас во Франции десятая часть населения страны – мусульмане. А к 2025 году уже 30 % французского населения будет арабского происхождения! И это не считая других мигрантов. В Великобритании и Германии дела обстоят не лучше. В старых европейских столицах – Лондоне и Париже выходцы из негритяно-арабских стран составляют почти треть(!) населения.

В США, начиная с 1965 года, после принятия нового закона об иммиграции, доля европейских иммигрантов (которые всегда преобладали) резко сократилась в пользу иммигрантов из «развивающихся стран». За два последних десятилетия XX века в США въехало больше иммигрантов, чем за всю американскую историю! Большинство из них – выходцы из Латинской Америки и Азии. По оценкам американской миграционной службы, каждый год в США прибывает почти миллион легальных иммигрантов и почти полмиллиона незаконных, в основном латиноамериканцев.

Из теории Гумилёва мы знаем, что тесный контакт этнических групп разного суперэтнического происхождения грозит появлением химер. Сегодня уже очевидно, что США быстрыми темпами превращаются в конгломерат взаимоотталкивающихся некомплиментарных народов. То есть – в одну большую этническую химеру. А химеры, как мы помним, порождают антисистемы, которые продуцируют жизнеотрицающее мировоззрение. Примеров такого «продуцирования» достаточно – это многочисленные деструктивные секты, экстремистские (в т. ч. «экологические») организации, преступные группировки и лгбт-сообщества. Но самым ярким показателем массового «негативизма» в американском обществе является резкий скачок бытовой преступности и так называемого немотивированного насилия (стрельба в школах и т. п.) «Немотивированного» – с медицинско-юридической точки зрения, но очень даже мотивированного с точки зрения этнологической.

Сегодня уже нет никаких сомнений в том, что мигранты и «негативщики» рано или поздно подточат дряхлеющее тело западного суперэтноса изнутри и разорвут его на множество частей. И в этом им помогут доморощенные субпассионарии, которых в западных мегаполисах, особенно в США, скопилось огромное множество. И которые, заметим, уже провели первую репетицию во время так называемых молодёжных революций конца 1960-х. годов. Ведь большинство «хиппи» были типичными субпассионариями – они протестовали не против «несправедливого буржуазного строя», а против строя как такового. То есть против элементарного порядка.

Отсюда вывод: Суперэтническая система старого Запада на наших глазах начинает трещать по швам.

Сегодняшняя «интеграция» мультикультурной Европы – это не признак силы, а напротив – признак слабости. Объединенная по сценарию глобализаторов современная Европа, – это слабые национальные государства и аморфная надстройка над ними – Европарламент и прочие структуры. Сложная, многообразная (и поэтому устойчивая) суперэтническая система старой христианской Европы уступает место упрощённой системе Нового Глобального Интернационала – Евросоюза. Это – одно политическое поле, жестко контролируемое США (т. е. «Фининтерном»), одна финансовая система (евро), один язык (английский), одна идеология (неолиберализм), одна масс-культура («американизированная»).

Из этого объективно нарастающего однообразия раньше выпадала более пассионарная Германия, отставшая на одну фазу. Однако, после двух страшных ударов, нанесённых ей в ХХ веке (1-я и 2-я мировые войны), пассионарное напряжение в немецком этносе заметно снизилось. (В связи с этим заметим, что глубинное противоречие между Германией и другими странами Западной Европы в XX в. заключалось не в каких-то исторических обидах или культурной непохожести, а в различных уровнях пассионарного напряжения. Германия просто не вписывалась в общий ряд, поэтому и вела себя «неадекватно».)

Таким образом, сегодня мы наблюдаем на Западе типичное упрощение системы. А простые системы, как мы знаем, будущего не имеют. Конечно, хоронить европейцев пока еще рано: начало обскурации – это старость, но еще не дряхлость. Однако в стратегической перспективе аборигены Европы обречены. То, что происходит сегодня в Западной Европе и Северной Америке – есть завершение первого этапа глобализации под контролем правящих финансовых кругов США и Великобритании. Это начало строительства Нового Вавилона (при возможных попытках отдельных «неофашистов» и «фундаменталистов» этому строительству воспрепятствовать). Причем самое слабое звено в этой системе – сами США… И здесь важно подчеркнуть, что в таких условиях любая «евроинтеграция» в Западный суперэтнос с «не западной» стороны означает этническое самоубийство...

Со всеми перечисленными признаками этнического разложения в фазе обскурации связан еще один характерный признак – нарастающий космополитизм. То есть, потеря национальной идентичности – когда люди теряют чувство Родины и перестают ощущать принадлежность к своему народу (или ощущают её очень слабо). Космополиты могут жить в любой стране, «лишь бы деньги платили». Это люди мира. Гумилёв тему космополитизма прямо не затрагивает, но очевидно, что в старых этносах – особенно при отрицательной пассионарности – людей такого типа значительно больше чем в молодых. Поэтому в фазе обскурации всегда возникает дефицит на патриотизм. Например, в средневековой Франции за родину было принято умирать. (Последний мощный всплеск французского патриотизма – наполеоновские войны.) Сегодня за «прекрасную Францию» умереть уже мало кто захочет. Ведь есть же Иностранный легион – пускай воюют и умирают наёмники из «отсталых стран».

Происходит это расстройство национальной идентичности потому, что, во-первых, быстро нарастает субпассионарность (субпассионарий о Родине не думает); во-вторых, размывается изначальный базовый генотип (особенно интенсивно – при частых контактах на суперэтническом уровне.) Эти процессы, вероятно, идут параллельно. Хотя надо сразу оговориться, что генотип – штука тонкая и до конца не изученная. Например, специальные генетические исследования показали, что генотип поляков и русских идентичен, но при этом мира между нашими народами нет уже тысячу лет – комплиментарность отрицательная... Поэтому генотип – генотипом, а ментальность – ментальностью: вопрос требует изучения. Можно предположить, что существует не один, а несколько генных уровней, среди которых ментальный (верхний) с этнологической точки зрения – решающий.

На сегодняшний день имеются данные о том, что в старых, в том числе реликтовых, этносах людей с первоначальным генотипом остается совсем немного. Большинство относится к смешанному (гетерогенному) типу. Например, анализ ДНК белых американцев из числа потомков старых европейских эмигрантов, показал, что у 30 процентов из них имеются негритянские гены (не считая других примесей). Разумеется, здесь нужно делать поправку на расовую специфику США, но, например, в той же Франции изначальный генотип – большая редкость. Несколько тысяч антропологических фотопортретов коренных французов, наложенных друг на друга, дали в результате обобщённый портрет, на котором вместо лица оказались лишь мутные пятна. А вот в Центральной России обобщённые портреты получились достаточно чёткие – три родственных генотипа: ильмено-белозерский, валдайский, вологдо-вятский. Но это на исторической родине великороссов. Если бы такие исследования провели на Урале, в Сибири, или на юге России, то обобщённые портреты, вероятно, были бы менее чёткими – этническое смешение на периферии шло интенсивнее, особенно в Сибири.

Последний, рассматриваемый нами признак фазы обскурации на Западе – духовно-нравственный кризис. К началу XXI в. Западная Европа и белая Америка стали фактически безрелигиозными. Протестантизм и его умеренные сектантские ответвления – это уже давно не христианство, а его жалкая имитация. Что-то еще теплится в Южной Европе, у католиков, но и там многие католические храмы все больше напоминают музеи.

В последние десятилетия католическая церковь активно «реформируется», т. е. приспосабливается к греховной реальности. Ее все чаще потрясают внутренние скандалы. При этом Ватикан подвергается резким нападкам за отсутствие толерантности к различным «меньшинствам». И это дает свои «либеральные» результаты.

Свобода совести на Западе уже доведена до абсурда. Например, в США с 1966 г. официально разрешена «церковь сатаны»(!). Деструктивные секты («саентологов», «иеговистов», «мунитов» и др.) не только не преследуются, но даже защищаются американским правительством от нападок «мракобесов», т.е. здоровой части общества; причем не только в США, но и в Европе. Магия и оккультизм становятся все более популярной темой на телевидении и в кино (экстрасенсы помогающие ближнему, волшебники спасающие мир и пр.). А многие западные массовые шоу все больше напоминают бесовские шабаши... Не забывают и про детей – юным зрителям и читателям в качестве образца для подражания предлагается «добрый» колдун Гарри Поттер, который, очевидно, является прообразом грядущей антихристианской, «оккультной власти», к принятию которой уже пора готовить подрастающие поколения.

Это уже не просто нарастающее безверие, это – воинствующее богоборчество! На языке Православия – наступление на мир царства антихриста…

Одно из следствий духовного кризиса фазы обскурации – небывалое распространение низкопробной массовойкультуры. Её расцвет, помимо естественных этнологических причин, сегодня связан с политикой глобализации, урбанизацией (т. е. потерей традиционной деревенской культуры) и быстрым развитием СМИ, в первую очередь, телевидения и «Всемирной сети». Об этом следует сказать подробнее.

В Древнем Риме периода упадка тоже была примитивная массовая культура, но в те времена не было возможности её тиражировать и распространять с такой скоростью, как это делается сегодня посредством глобальных СМИ и Интернета. В наше время американизированная поп-культура – это уже больше, чем просто низкопробная культура. Это разновидность информационного оружия, которое бьёт по всему миру, поражая, в первую очередь, больные и слабые этносы.

Массовая культура бывает здоровая и нездоровая. Здоровая – это когда Шекспиров и Моцартов уже нет, но по театральной сцене в обнаженном виде не бегают, на метле не летают, нецензурно не выражаются. И мультфильмов, после которых у детей случается истерика, не снимают. Например, мультфильм «Ну, погоди!» – это относительно безобидная массовая культура, а «Покемоны» – не безобидная. Пахмутова и «Голубой огонек» – это здоровая массовая культура, «Петросян» и «Дом-2» – уже нездоровая…

Однако бывает еще хуже. Когда в составе этноса начинают доминировать субпассионарии и разные другие «меньшинства», массовая культура превращается в антикультуру. Это то, что на наших глазах набирает обороты: воинствующее мракобесие, культ насилия, секса, разрушения. Кровавые зрелища становятся не просто модными, а востребованными. Пускай сегодня уже нет цирков с гладиаторами, но есть возможность увидеть какое угодно кровавое насилие на экране. Психиатрами давно установлено – потребность в кровавых зрелищах возникает преимущественно у людей слабых, безвольных, неуверенных в себе – то есть субпассионарных. Для людей данного типа это является своеобразным допингом, визуальным наркотиком. Еще римлянин Сенека писал, что после подобных цирковых представлений люди возвращаются домой опустошенными и еще более порочными, чем были.

Пошлость на современном экране и на сцене становится почти нормой. Если юмор – то «ниже пояса». Любовь заменяется «свободной любовью», то есть грубым сексом. Порнография выходит из тени и превращается в целую отрасль индустрии зрелищ, пускай формально запрещенную, но вполне доступную.

Появляется новая эстетика – «эстетика безобразного». Это когда радикальное отклонения от нормы, страхолюдство – преподносится как нормальное явление, или как «милое уродство», не более. Мы это видим в мультфильмах, где вместо зайчиков и мишек фигурируют отвратительные монстры-мутанты и «герои» с уродливыми лицами и телами. А так же – в фильмах ужасов, в компьютерных играх, книгах, журналах и т.д. Корни подобной «эстетики» уходят в модернистские художественные направления «авангарда» и «абстракционизма» начала XX в. (Известно, что среди авангардных художников-эксперементаторов было немало пациентов психиатрических лечебниц.)

Характерная черта деградации массовой культуры – качественный переворот в западном кинематографе. Совершился он совсем недавно, приблизительно, в конце 80-х – 90-х годах XX века. Сравните американские или французские фильмы, сделанные до и после этого времени. Ну, например, французский фильм про добрых людей – «Игрушка», или американский про недобрых – «Крестный отец», – с такими фильмами как «Властелин колец» или «Матрица». Позитива резко убавилось, негатива – прибавилось. И дело даже не в содержании («хорошие парни», по-прежнему побеждают «плохих парней»), а в духе этих произведений. От современного западного кинематографа все больше отдает сатанизмом. Даже цвет кинопленки стал какой-то – мертвенно синий.

В литературе мы наблюдаем то же самое, но в несколько меньших масштабах. Помимо резкого снижения качества литературных произведений и отказа от буржуазных традиций «Модерна» (засилье «поп-корн-литературы», нарастание нигилизма), в конце XX века в западной литературе происходит знаковый мировоззренческий переход от «нормальной» научной фантастики к мистико-оккультному жанру – «фэнтези». А это уже означает наступление мира инфернального на мир рациональный...

Антикультура бьет по всем направлениям.На Запад неумолимо наступает Антизапад.

И дело здесь не только в кознях глобализаторов, контролирующих мировые масс-медиа. Сегодня уже ни для кого не секрет, что против человечества ведется крупномасштабная информационно-культурная война, в ходе которой глобальные СМИ отравляют умы и души людей вполне осознано и целенаправленно. Однако все дело в том, что умы и души огромного количества западных людей уже подготовлены к отравлению и разложению всем ходом тысячелетнего европейского этногенеза…

При этом весьма показательно, что сама фаза обскурации уже получила на Западе «культурное» название – «постмодерн». (Заметим, попутно, что сегодня многие российские интеллигенты, точно так же как их «образованные» предшественники в XIX в., дружно ухватились за очередную западную сказку о переходе всего человечества к новой культуре постмодерна, которая есть вовсе не деградация, а просто новое качество, характеризующееся абсолютным плюрализмом, «полной свободой самовыражения» и восприятием мира как «нормального хаоса».)

Следует подчеркнуть, что среди так называемых художников и творцов в фазе обскурации появляется всё больше людей с нездоровым, злобным взглядом на мир. Сами себя они называют «художниками не для всех», а Гумилёв называл это «негативным мироощущением». Ученый писал: «Для выражения мироощущения (как негативного, так и позитивного) логических доказательств не требуется. Например, одни люди считают, что собак можно и нужно бить, а другие полагают, что бить беззащитных животных нельзя. Доказательств ни те, ни другие вам не приведут: каждому его правота очевидна, он ее ощущает. И вот один говорит: «Ну, какая свинья – взял и ударил собаку!». А другой ему возражает: «Ты, что, дурак, что ли? Что ж ее не бить, она же собака!».

Отношение к собаке кажется мелочью, но именно из таких поведенческих мелочей слагаются глобальные симпатии и антипатии этнического и суперэтнического значения. И поэтому невозможно логическими доводами примирить людей, взгляды которых на происхождение и сущность мира полярны. Ибо они исходят из принципиально различных мироощущений, одни ощущают материальный мир и его многообразие как благо, другие – как безусловное зло».

Благодаря Гумилёву мы уже знаем, откуда берутся люди с искривленным, злым мироощущением. Они берутся из этнических химер и их порождений – антисистем, которые в фазе обскурации разрастаются, как ядовитые грибы после дождя.

Поиск по сайту: