Основатели русского иночества

Там, где великолепно красуется теперь знаменитая своею древностию и святынею Киевская Печерская Лавра, за 850 лет до нашего времени были одни утесистые горы, покрытые густым лесом; совершенное безмолвие и тишина царствовали в этом пустынном месте, и только на одном из холмов было что-то похожее на жилище человека: то была пещерка, в которой молился и подвизался смиренный пресвитер Иларион. Прошло несколько лет; сей Иларион уже в сане митрополита управлял Русскою Церковью и жил в стольном граде Киеве; пещерка его опустела. В это время, на святой горе Афонской, в одной обители смиренно подвизался природный русский инок, по имени Антоний. Игумену обители было открыто во сне, чтобы он отпустил в Россию этого инока. Помолился игумен, благословил Антония и отпустил с миром на Русь. Антоний пришел в Киев, обошел бывшие там монастыри, но, так уже Богу было угодно, — не понравилось ему в них. И стал он ходить по дебрям и по горам, и пришел он на холм, где Иларион вырыл пещерку, и полюбилось ему это место. Он поселился здесь и со слезами молился Богу, говоря: "Господи! Утверди меня на этом месте, и да будет на нем благословение святой горы и моего игумена, который постриг меня!" — И молитва смиренного подвижника была услышана: благословение Божие с преизбытком опочило на сем месте. Сам он подвизался в строгом посте и молитве, в трудах не давал себе покоя, копая пещеру. Узнали о нем люди добрые и вот, со всех сторон стали стекаться к святому отшельнику и вельможи, и воины, и простецы и люди по тогдашнему ученые... И каждый просил позволения выкопать для себя пещерку около пещеры Антониевой. Скоро расширилась пещерка Иларионова во все стороны и процвела подвигами новых пустынножителей. — Подражая древним пустынникам, они бросили мир и укрылись от суеты его в глубине земли. Не было добродетели, которой они не исполнили бы в совершенстве, не было ни одной слабости человеческой, которой они не победили бы силою благодати Христовой: это были Ангелы во плоти, достойные первенцы недавно насажденной Церкви Христовой на Руси; это были начатки, принесенные Богу благословенным Отечеством нашим, как бы в благодарение за новый благодатный свет, незадолго перед тем озаривший племена славянские. Мы удивляемся необыкновенному самоотвержению древних пустынножителей: Павла, Антония, Саввы и других, которые подвизались среди палящих пустынь Фиваиды и Палестины; но такое же точно самоотвержение проявилось и в первых русских пустынножителях. Заключенные в своих пещерах, они также не хотели знать и не знали ничего, кроме Бога и спасения своей души. Непрестанная молитва, строгий пост, изнурительные труды телесные, совершенное безмолвие, неусыпная борьба со страстями и духом злобы — вот в чем проходила вся жизнь их! Некоторые, ископав пещеру, сами заграждали навсегда вход в нее и разрывали таким образом навеки всякое сообщение с людьми. В глубоком молчании, в безотрадном одиночестве протекали дни такого подвижника; только два-три раза в неделю игумен пещерной обители или кто-либо из братии подходил к узкому отверстию-окошечку затворника, полагал на нем небольшую просфору и, испросив благословение, безмолвно удалялся. И когда скудная пища сия при других посещениях оставалась нетронутою, то по этому заключали, что святой затворник уже скончал земные свои подвиги. Тогда к пещере его собиралась братия, и не дерзая разрушать преграды, отделявшей почившего о Господе от всего в мире, отпевали его у той же самой пещеры, в которой он, как в гробе, заживо заключил себя. Иногда сии затворники, для окончательной победы над страстями, прибегали к таким мерам, которые ужасают плотского человека. Прочитайте, например, рассказ о преподобном Иоанне многострадальном, как он закопал себя в землю, чтобы победить страсть плотскую (читай "Троицкий Листок" № 136), и вы увидите, как дивно было его терпение, какая чудная сила веры и самоотвержения одушевляла его в этом необычайном подвиге! Оканчивая свое земное поприще, этот великий подвижник опять полузарыл себя в землю, и так стоит он нетленным и доныне, как памятник славной победы самоотвержения и благодати Божией над врагами человеческого спасения. — Но и те, которые не подвергали себя тяжкому затворничеству, прославились строгостью и святостью своей жизни. По большей части были у них средства жить безбедно, но они добровольно подвергали себя всем лишениям нищеты: алкали и жаждали, носили жесткие власяницы и тяжкие вериги, подвергали свое тело холоду и зною, трудились для других, ходили с редким усердием за больными, служили страждущим и увечным. Дорожал ли хлеб в Киеве — бедняки толпами шли к святым отшельникам, и питатели, подобные преподобным Прохору, Николе Святоше и другим, утоляли голод их. Проявлялась ли повальная болезнь — недугующие опять устремлялись в пещеры святых отшельников, и целители, подобные преподобным Агапиту, Дамиану, Лаврентию, с любовию врачевали их недуги, иногда силою одной молитвы своей. Из сострадания к бедным, странным и недугующим, преподобный Феодосии построил для них при обители особый дом, и сам нередко прислуживал им, подражая Христу Спасителю, Который умыл ноги ученикам. Часто, после долговременных подвигов самоотвержения, ревнуя подвигам первых проповедников Евангелия, святые подвижники оставляли на время свои пещеры, и шли возвещать имя Иисуса Христа в отдаленную Тмутаракань, или в леса вятичей и других славянских племен, как это сделали преподобный Никон, святой Исаия, святой Кукша с учеником своим и другие. Украшенные всеми добродетелями иночества, сии святые иноки-апостолы не редко и жизнь свою полагали за истину Евангелия, и к венцу подвижника присоединяли другой славный венец — мученика за имя Иисуса Христа. Словом, о сих святых отшельниках можно было сказать с Апостолом: «представиша себе якоже Божия слуги в терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах, в трудех, во бдениих, и пощениих, в благости, в Дусе Святе, в любви не лицемерне... Якоже незнаеми, и познаваеми, яко скорбяще, присно же радующеся, яко нищии, а многих богатяще, яко ничтоже имуще, а вся содержаще» (2 Кор. 6; 4, 6, 9, 10). — Чем глубже, казалось, проникали они в недра земные, тем ближе становились к небу и области светлых духов. В жизнеописаниях их находится много примеров близкого, почти дружеского общения их с Ангелами. Ангелы молились и беседовали с ними; собирали слезы, пролитые ими в скорбное время покаяния; помогали им в трудах рук их, и в предсмертный час являлись для утешения и возвещения им Царства Небесного. Пещерная обитель видимо со дня на день возрастала и преуспевала у Бога и человеков. Недужные, расслабленные, одержимые нечистыми духами притекали отовсюду ко вратам ее, и, по молитве святых отшельников, простые зелия или иконные краски обращались в целительные врачества для болящих. Самая простая пища принимала какую-то особенную, так сказать, сладость в святой обители: "Я всегда имею обильный и почти роскошный стол, — говорит великий князь Изяслав преподобному Феодосию, — но поверь мне, отче, никогда не вкушаю я пищи с большею приятностью, как на вашей трапезе". Славная чудесами, а еще более святою жизнию своих подвижников, обитель Пещерная привлекала к себе сердца всей России. Князья, бояре, воеводы часто меняли светлые чертоги на тесную пещеру в этой обители и громкие титулы свои — на звание келаря или вратаря Пещерной обители. Через сто с лишком лет после основания ее святой Симон, епископ Суздальский, писал к блаженному Поликарпу, архимандриту Печерскому: "Веси, колико имам градов и сел, и десятину взимаю по всей земле Суздальской и Владимирской; обаче весть Сердеведец, что истину глаголю ти, яко всю сию славу и честь вменил бы в персть, и работал бы в послушании у игумена святыя Печерския Лавры. Аще ми бы мощно сметаем пометену быти в Печерском святом монастыре, или попираему ногами, или единому быти от убогих пред враты честныя тоя Лавры лежащих!" И не дивно благочестивое желание святого епископа. Там, в сей святой обители, жили мужи, святостию и чистотою нравов напоминавшие первые времена Христианства: к ним можно было применить слова Апостола: «проидоша в милотех и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени, ихже не бе достоин весь мир» (Евр. 11; 37), и о которых можно было сказать, подобно Валааму: «да умрет душа моя в душах праведных!» (Чис. 23; 10).

Поиск по сайту: