Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

XXVIII. Народные праздники 5 страница



 

Помер, помер Кострубонько,

Сивый, милый голубонько!.. 2

 

Подобный же обряд в Саратовской губ. называется проводами Весны: 30-го июня делают соломенную куклу, наряжают ее в кумачный сарафан, ожерелье и ко­кошник, носят по деревне с песнями, а потом раздевают и бросают в воду. Ярилово празднество отличалось теми же характеристическими чертами. В Воронеже толпы народа с раннего утра сходились на городской площади и с общего согласия опре­деляли: кому из присутствующих быть представителем Ярила; по разрешении это­го важного вопроса, — избранного облекали в пестрое, разноцветное платье, убира­ли цветами и лентами, навешивали на него колокольчики и бубенчики, на голову надевали ему раскрашенный бумажный колпак с петушьими перьями, а в руки да­вали колотушку, которая исстари принималась за эмблему громовой палицы (I, 223—4). Шествие Ярила возвещалось барабанным боем: обходя площадь, он пел, плясал и кривлялся, а следом за ним двигалась шумная толпа. Народ предавался полному разгулу и после разных игр, сопровождаемых песнями, музыкой и пля­сками, разделялся на две стороны и начинал кулачный бой — стена на стену. В Кос­троме горожане сходились на площадь, избирали старика, одевали его в рубище и вручали ему небольшой гроб с куклою, которая изображала Ярила и нарочито дела­лась с огромным детородным удом. Затем отправлялись за город; старик нёс гроб, а вокруг него шли женщины, причитывали нараспев похоронные жалобницы и же­стами своими старались выразить скорбь и отчаянье. В поле вырывали могилу, хо­ронили в ней куклу с плачем и воем и тотчас же начинали игры и пляски, напоми­навшие языческую тризну. В Малороссии соломенное чучело Ярила приготовля­лось со всеми естественными принадлежностями мужского пола; куклу эту клали в гроб и по захождении солнца выносили на улицу. Пьяные бабы подходили к гробу, плакали и печально повторяли: «помер он, помер!» Мужчины подымали и трясли куклу, как бы стараясь разбудить усопшего Ярила, и потом замечали: «эге, баба не бреше! вона знае, що jийсолодче меду». Бабы продолжали горевать и причитывать:

 

1 Обл. Сл., 91; Доп. обл. сл., 90; Географ, извест. за 1850 г., II, ст. Кавелин., 9; Старосв. Банд., 372; Толк. Слов., I, 783. В Саратовской губ. Костромою называется куча соломы, сожигаемая под Новый год. — Терещ., УН, 116.

2 О Кострубе, по словам О. Миллера, есть в Малороссии песни с неудобными для печати подроб­ностями. — Ж. М. Н. П. 1867, стат. 2-я, 637.

 

 

«який же вин був хороший!.. Не встане вин бильше! о як же нам розставатися с то­бою? и що за жизнь, коли нема тебе? Приподнимись хоть на часочик! но вин не встае и не встане... » Когда Ярило был уже достаточно ублажен и оплакан, куклу его зарывали в могилу1. Некоторые из наших ученых видят в именах Купала, Ярила, Костромы только названия летних праздников, и ничего более. Но если принять в соображение, что фантазия младенческих народов любила свои представления об­лекать в живые, пластические образы, что это было существенное свойство их мышления и миросозерцания, что самые времена года казались уму древнего че­ловека не отвлеченными понятиями, а действительными божествами, посещаю­щими в известную пору дольний мир и творящими в нем те перемены, какие заме­чаются в жизни, цветении и замирании природы, то несостоятельность вышеука­занного мнения обнаружится сама собою. Из приведенного нами описания празд­ничных обрядов очевидно, что народ еще недавно представлял Купала и Ярила как существа живые, человекоподобные, и в этом нельзя не признать отголоска глубо­чайшей древности, когда поэтическое чувство господствовало над мыслию челове­ка.

После Иванова дня поселянин начинает следить за теми знамениями, которые пророчат ему о грядущей смене лета зимою. К концу июня замолкают кукушка, со­ловей и другие певчие птицы; так как это случается около того времени, когда в по­лях колосится хлеб, то о замолкшей кукушке крестьяне выражаются, что она пода­вилась житным колосом; малорусы говорят: «соловейко вдавився ячминним коло­ском, а зозуля мандрикою»2. С сентября начинается отлет птиц в теплые страны или вирий; о ласточках рассказывают, что в первый день этого месяца они прячут­ся в колодцы, т. е. улетают в рай (= царство вечного лета), лежащий по ту сторону облачных источников. В тот же день крестьянки хоронят мух и тараканов в гробах, сделанных из свекловицы, репы или моркови, чем символически обозначается оцепенение этих насекомых на все время зимы. 14-го сентября змеи уползают в вирий, или же собираются в ямах, свертываются в клубки и засыпают зимним сном3. Мало-помалу увеличиваются холода, трава увядает, с деревьев опадают лис­тья, и наконец является суровая Зима, налагает на весь мир свои оковы, стелет по водам ледяные мосты, землю одевает в белоснежный саван и выпускает из адских подземелий вереницы вьюг, метелей и морозов.

Если с поворотом солнца на зиму соединялась мысль о замирании творческих, плодотворящих сил природы, то с поворотом этого светила на лето необходимо должна была соединяться мысль о их возрождении, на что и указывают обряды, до­ныне совершаемые во время Рождественских Святок — на так называемом празд­нике Коляды. Коля(е)да, пол. kо1ędа = латин. calendae — собственно: первое в каж­дом месяце число, по которому велся счет и предшествующим ему дням с полови­ны или точнее — после ид предыдущего месяца; впоследствии слово это стало по преимуществу употребляться для обозначения январских календ (с 14 декабря по 1 января включительно), как исходного пункта, с которого начинается год, и затем уже в средние века перешло в название святочных игрищ: фран. chalendes, прован. calendas, нижненем. kaland. К нам оно проникло из Византии, вместе с отреченны­ми книгами, и согласно с звуковыми законами славянского языка изменилось в коляду. Никифор Омологета, живший в IX веке, в опровержении своем ложных пи-

 

1 Сахаров., II, 42, 91-93; Терещ., V, 100-4; Рус. прост. празд., I, 234; IV, 51—65; Рус. Бес. 1856, III, 105; Труды владим. стат. ком. 1867, VII, 29.

2 Мандрики — ватрушки, которые пекутся к Петрову дню.

3 Послов. Даля, 988, 995—6; Номис, 282; Сахаров., II, 50-52; Киев. Г. В. 1850, 22.

 

 

саний говорит, что не должно держать у себя βροντολόγια и χαλανδολόγια (в древнеславянском переводе: громников и колядников — см. стр. 298)1. Кормчая книга по списку 1282 года, приводя правило, запрещающее колядские обряды, присоединя­ет такое толкование: «каланди соуть пьрвии в коемьждо месяци днье, в них же обы­чай бе елином творити жертвы, и в таже евроумания елиньстии беаху праздньници; вроум бо порекл есть Дионисово, и иная вься яже соуть идольская прельсти и соу­етьства отмещюще святии от верных жития, возбраняють крестьяном таковая тво­рити... и не повелевають моужем облачатися в женьскыя ризы, ни женам в моужь­скыя, еже творять на праздьникы Дионисовы пляшюще, ни лиц же косматых възлагати на ся, ни козлих, ни са тоурьскых... яже ныне творять селяне, не ведоуще что творять»2. На тождество рус. коляды с латин. calendae указал еще Яков Гримм3, и нельзя не удивляться, что исследователи наши как будто не заметили этого про­стого объяснения и постоянно придумывали свои собственные производства, осно­ванные на бесплодной игре созвучий4. Когда наступали самые короткие дни и са­мые длинные ночи в году, древний человек думал, что Зима победила солнце, что оно одряхлело, утратило свою лучезарность и готовится умереть, т. е. погаснуть. Но торжество злых сил продолжается не далее 12-го декабря день, в который солнце поворачивает на лето и который поэтому слывет в народе поворотом, поворотником и солоноворотом5. Как на Ивана Купала Солнце, по русскому поверью, выез­жает в колеснице на серебряном, золотом и алмазном конях, так и теперь наряжен­ное в праздничный сарафан и кокошник — оно садится в телегу и направляет своих коней на летнюю дорогу6. Народ сочетал с этой древней богинею имя Коляды и, прославляя в обрядовой песне выезд Солнца на лето, употребляет следующее выра­жение: «ехала Коляда в малеваном возочку, на вороненьком конечку»7. В прежние годы существовал даже обычай возить Коляду, которую представляла нарочно из­бранная девушка, одетая в белую сорочку8. Отсюда становится понятным, почему составители старинных хроник причисляли Коляду к сонму языческих богов и в обрядах колядского праздника усматривали следы идолослужения. После зимнего поворота солнце мало-помалу начинает брать верх над демонами мрака: по народ­ному выражению, день к Новому году прибавляется на куриный шаг или на гуси­ную лапку9, а в начале февраля лучи солнечные уже «нагревают у коровы один бок»,

 

1 Летоп. занятий Археогр. Ком. 1861, 29—32; Рус. прост. празд., II, 5.

2 Ист. Христом. Бусл., 382—3.

3 D. Myth., 594.

4Г. Гедеонов сближает коляду с греч. χαλή ώδή — Зап. Имп. Ак. Н. 1862, II, кн. 2, 173; Дм. Щеп­кин видит в этом слове кол-ед (вокруг едущии) или кол-еда (круговая яства). — Об источн. и формах рус. баснословия, II, 64; г. Бессонов подозревает здесь колоду (зажженный пень). — Калеки Пер., IV, 46; г. Костомаров производит коляду от слова коло (колесо). — Слав. миф., 99; г. Соловьев указывает на сложные: коло Лада, ко-Ладу. — Архив ист.-юрид. свед., I, 29, и так дал.

5 В Иллюстрации 1847 года (стр. 253—4) напечатано предание, будто бы в XVI—XVII стол, звонарный староста московского Успенского собора два раза в году обязан был являться пред царские очи: 12-го декабря — с докладом, что «отселе возврат солнцу с зимы на лето, день прибывает, а нощь ума­ляется», и за такую радостную весть государь жаловал ему 24 серебряных рубля; 12-го же июня — с до­кладом, что «отселе возврат солнцу с лета на зиму, день умаляется, а нощь прибывает», и за эту печаль­ную весть старосту запирали на 24 часа в темную палатку на Ивановской колокольне. Предание это не подтверждается ни дворцовыми расходными книгами, в которые записывалась всякая царская награ­да, ни другими письменными свидетельствами того времени.

6 Сахаров., II, 68—69.

7 Вест. Р. Г. О. 1853, VI, 98.

8 Сахаров., II, 69.

9 Послов. Даля, 970, 1002; Вест. Р. Г. О. 1853, VI, 100; Weihnachten in Schleswig-Holstein, Гандельманна, 35.

 

 

почему крестьяне и называют февраль месяц бокогреем1. В этом переходе от посте­пенной утраты к постепенному возрастанию светоносной силы солнца предки на­ши видели его возрождение или воскресение (= возжжение солнцева светильни­ка — I, 96—97) и в честь столь радостного события, совершавшегося на небе, зажи­гали по городам и селам костры. Так как около того же времени христианские пра­вила установили праздновать Рождество Спасителя, называемого в церковных пес­нях «праведным солнцем, пришедшим с востока»2, то древлеязыческий праздник рождающемуся солнцу и был приурочен к Рождественским Святкам; по мнению народа, высказанному в его обрядовой песне, Коляда нарождается накануне Рожде­ства3. К этому необходимо добавить, что, вместе с перенесением новолетия на 1-е янраря, мысль о нарождающемся новом годе весьма удачно совпала с старинным Мифом о рождении солнца, движением и поворотами которого определяется обыч­ная смена времен. Заметим, что еще у римлян праздник natales solisinvicti совер­шался в январские календы4. В некоторых местностях России удержалось обыкно­вение раскладывать по берегам рек костры — в ночь на 12-е декабря; вообще же па­лению костров посвящают у нас ночи на Рождество Христово, на Новый год и Кре­щение. Во время Рождественской заутрени почти по всем городам и селам жгут у церквей смоляные бочки. На Украйне, начиная с 25-го декабря, крестьяне целую неделю не выкидывают из избы сора, а тщательно собирают его в одну кучу; на Но­вый же год, перед самым восходом солнца, выносят сор в сад и зажигают — с твер­дою уверенностью, что оживленные действием этого огня деревья принесут на бу­дущее лето обильные и вкусные плоды. Некоторые хозяева собирают сор в продол­жение целого года и зажигают его на дворе или в саду накануне Рождества Христо­ва5. У сербов, кроатов и далматинцев канун Рождества называется бадњи дан (бадний день) от слова бадњак6, означающего сырую новую колоду, сожигаемую в это время на домашнем очаге, а самое Рождество — Божић (сын божий, новорож­денный божественный младенец). На бадний день серб-домохозяин (домаhин) от­правляется в лес, приискивает молодой дуб, вырубает из него колоду и привозит ее на свой двор; в Герцеговине для этой перевозки употребляют шесть или восемь во­лов. Как только смеркнется, хозяин вносит колоду в избу и, обращаясь к домочад­цам, приветствует их: «добар вече7 и честит8 вам бадњи дан!» Ему отвечают: «дао ти Бог добро сретњи и честити!»9 Принесенную колоду обмазывают по краям медом, посыпают зерновым хлебом и кладут в печь на горячие уголья. В некоторых дерев­нях, кроме большого бадняка, возлагают на огнище еще пять меньших, называе­мых баднячица или блажена палица. Вслед за тем хозяйка устилает пол соломою и разбрасывает по ней орехи. После ужина поют и веселятся, а на рассвете следующе-

 

1 Сахаров., II, 8—9; Рус. в св. послов., IV, 24.

2 На родинах, ставя на стол кашу, поют тропарь: «Радуйся, благодатная Богородице Дево! из тебе бо изыде солнце правды — Христос, Бог наш».

3 Терещ., VII, 57; Маяк, VIII, 63.

4 Ж. М. Н. П.- 1838, т. XX, 340; Пропилеи, IV, 137.

5 Молодик 1844, 101.

6 Г. Потебня производит бадняк от снкр. badh — бить (слав. бодать, литов. badyti; сравни колоть и колода). — Ч. О. И. и Д. 1865, II, 1; а г. Лавровский (ibidem, 1866 г., II, 15), оспаривая это производство, указывает на др.-славян. корень бъд (бъд-ети, боудити) и соединяет со словом бадняк понятие про­буждения, бодрствования: в исходе декабря солнце пробуждалось от зимнего сна = загоралось новым пламенем и выступало на летнюю дорогу.

7 Вечер.

8 Счастливый.

9 В Черногории принято отвечать: «и с тобом заедно сречно и честито!»

 

 

го дня стреляют из ружей. Первый гость, который войдет в избу на Рождественский праздник, называется положайником или полазником; ему приписывают и все ра­дости, и все беды, какие выпадают на долю хозяев и их семьи в течение целого года. Поэтому всякий домаћин заранее избирает себе в положайник такого знакомого, о котором думает, что он наверно принесет ему счастье; следуя общепринятому обы­чаю, никто другой и не является на первый день праздника. При входе в избу, поло­жайник бросает горсть хлебных зерен и произносит: «Христос се роди!», а кто-ни­будь из домашних отвечает: «ва истину роди!» и осыпает его самого житом. После этого положайник приближается к огнищу и, ударяя кочергой по горящему бадняку — так, что искры сыплются во все стороны, причитывает: «оволико говеда, ово­лико коња, оволико коза, оволико оваца, оволико крмака, оволико кошница, оволи­ко срeће и напретка!» (см. II, 25). Перед обедом все присутствующие берут в руки по зажженной восковой свече, молятся Богу и целуют друг друга — со словами: «мир божjи! Христос се роди, ва истину роди, поклан амо се Христу и Христову ро­жанству». По окончании молитвы и взаимных приветствий свечи передаются до­мохозяину, который соединяет их в один пук и ставит в чашку, наполненную раз­ного рода хлебными зернами; немного погодя он гасит их в этих зернах, опуская зажженными концами вниз. Кроме других яств, для рождественской трапезы необ­ходимы мед и чесница, т. е. пресный пшеничный хлеб с запеченною в нем серебря­ною или золотою монетою. Когда усядутся за стол, домаћин разламывает чесницу и раздает всем по куску; тот, кому достанется кусок с монетою, будет «нajcpeтниjи оне године». Бадняк, по мнению сербов, обладает целительной и плодородящей си­лою: уголья и зола его употребляются как лекарство против болезней рогатого ско­та и лошадей; тлеющей головней его окуривают улья и потом, когда она погаснет — относят ее в сад и ставят на молодую сливу или яблоню: так поступают для того, чтобы будущий год был изобилен на мед и садовые плоды. Ту же производитель­ную силу сербы соединяют и с божитными семенами, и с божитною соломою; се­менами этими они закармливают кур, чтобы не было недостатка в яйцах, а солому относят на нивы, «да би боље родиле»1. В Черногории на бадний день каждая семья приготовляет толстое дубовое бревно, обвитое лавровыми ветвями. По закате солн­ца вносят бревно в избу, посыпают его пшеницею и причитывают: «я тебя пшени­цею, а ты меня мужскими главами (т. е. даруй мне потомство), скотиною, хлебом и всяким счастьем!» Затем старейшина, вместе с домочадцами, кладет бревно на очаг и зажигает с обоих концов, а когда оно разгорится — льет на него вино и масло и бросает в огонь горсть муки и соли. От священного пламени очага он затепливает восковые свечи и лампаду перед иконами и, сотворив молитву о благоденствии своей семьи и всех православных христиан, берет чашу вина, отведывает немного и передает старшему сыну; этот в свою очередь должен передать ее следующему ро­дичу, и так далее, пока круговая чаша не обойдет всех мужчин и женщин. Но каж­дый, взявши чашу, прежде, нежели отопьет из нее, плещет вином на бадняк с таким приветом: «будь здрав, бадняче-веселяче, с великом и добром сречом у кучу улега!» По окончании описанных обрядов делают несколько залпов из ружей и приступа­ют к вечерней трапезе, причем стол бывает устлан соломою, посредине стола лежат один на другом три хлеба, а над верхним хлебом красуется воткнутая в него лавро­вая ветка с апельсином или яблоком. Бадняк остается в печи и тлеет там до Нового года; во все это время праздничные яства не снимаются со стола и всегда готовы на

 

1 Срп. pjeчник, 11—12, 34—35, 533, 822—3; Терещ., VII, 19-27; Ч. О. И. и Д. 1865, II, 2-4; Гласник срп. друштва 1867, V, 122; Иличь, 95.

 

 

угощение друзей, знакомых и странников. Всякий гость, входя на Рождественские Святки в избу, подвигает бадняк к задней стороне печи и, как только посыплются искры, высказывает доброе пожелание: «да будет у хозяина столько же детей, коров, овец или денег, сколько выпало искр!»1 У болгар канун Рождества — бждни вечер и сопровождается следующими обрядами. Глава семейства, жена его и дети выходят на двор с зажженными лучинами в руках, отправляются к месту, отведенному для рубки дров, и выбирают толстое, длинное и сырое дубовое полено. Когда оно будет найдено, домовладыка снимает шапку и с благоговением произносит: «помози, Бо­же и ти Коледо, да поживеем и до друга година!» Потом, взвалив дубовое полено на плечо, возвращается в избу, кладет его в печь и разводит огонь; приступая к очагу, он возглашает молитву и обращается к присутствующим со словами: «Христос са роди!» — Истино са роди! — отвечают ему домочадцы и целуются друг с другом. Это возжженное накануне Рождества полено называется б дник; оно должно мед­ленно и постоянно гореть во все продолжение Святок — до самого Крещения. В не­которых местах Болгарии 24-го декабря тушат во всей деревне старый огонь и вза­мен его вытирают из сухого дерева новый — божий или святой огнец, которым и возжигают домашние очаги2. Когда бадняк загорится, домовладыка подымает его и ударяет им несколько раз, приговаривая: «за плод и здраве!» Искры, которые по­сыплются от первого удара, знаменуют приплод лошадей, искры от второго и третьего ударов — приплод коров и овец, и так далее. На разведенном огне пекут пресный хлеб, с золотой или серебряною монетою внутри, называемый боговица (= серб. чесница); по полу разбрасывают солому, грецкие орехи и пшеницу; к ужи­ну приготовляют вино, мед и разные плоды: яблоки, сливы, сухие персики, изюм, виноград, стручки и орехи. Как скоро стол будет накрыт и уставлен яствами и на­питками, глава семейства берет кадильницу, читает молитву и кадит по избе лада­ном; после того садятся за ужин, но съедают не все, а часть меда и фруктов откла­дывают в особую миску, ставят под образа и сберегают на случай болезней, как са­мое надёжное лекарство. Набожные люди, верные заветам старины, стараются не спать на Рождественскую ночь; сидя возле очага, они заботливо наблюдают, чтобы как-нибудь не погасло священное пламя. Пепел, остающийся от бадняка, частию употребляют на лечение домашней скотины, а частию рассыпают по нивам, паст­бищам и виноградникам — с твердым убеждением, что это способствует хорошему урожаю; ту часть бадняка, которая не успевает сгореть ко дню Крещения, зарывают в землю — посреди виноградника или хранят в дому до следующего Рождествен­ского сочельника и тогда разводят ею «новый огонь»3. У германских племен сербо-болгарскому бадняку соответствуют weihnachtsblock, julblock, о которых упоминают писатели XII века; во Франции еще доныне чествуется souche de noël4; в Марсели зажигают calendeau или caligneau — большой дубовый обрубок, опрыскивая его ви­ном и маслом: обряд возжжения совершается старейшим представителем семьи; летты канун Рождества Христова называют blukku wakkars — вечер чурбана, ибо тогда приносится и возжигается чурбан (blukkis). Подобный же обряд в Швеции и Норвегии приурочен ко дню Крещения: ранним утром хозяйка затапливает печь; перед устьем очага собираются домочадцы, становятся в полукруг и преклоняют

 

1 Записки морск. офицера, соч. Броневского, I, 258—9; Путешествие в Черногорию А. Попова, 223-4.

2 Подобный обряд совершается на Руси накануне 1-го сентября (Терещ., V, 145; Сахаров., II, 52) — вероятно, потому, что в допетровское время с этого числа начинался у нас новый год.

3 Каравел., 276—8; Москов. Газета 1866 года: «Святки у болгар».

4 Souche — пень, вырытый с корнем; noël — dies natalis.

 

 

колена; затем они вкушают приготовленные печенья и напитки и часть от тех и других бросают и льют в разведенное пламя1.

По древнеарийскому представлению, всякий раз, когда облачные демоны пога­сят (= омрачат) дневное светило, — тотчас же выступает бог-громовник, буравит своею палицей дерево-тучу, добывает из него живое пламя грозы и снова зажигает солнцево колесо. То же представление прилагалось и к зимнему повороту солнца: если с этого времени оно начинает возрождаться = приобретать все большую и большую светоносную силу, то именно потому, что благотворный Перун возжёг его новым, чистейшим пламенем. Так думали наши предки, и под влиянием означен­ной мысли декабрь, как месяц поворота и возжжения солнцева колеса, был назван именем коложега (= julfeuer)2. Этот творческий подвиг, совершаемый Перуном на радость всем людям на небе, чествуется на земле в символическом обряде возжже­ния бадняка. Суровое время года, в которое происходит поворот солнца на лето, по­мешало колядскому празднику развиться до общинного, публичного значения и удержало за ним чисто семейный характер. Морозы, вьюги и метели гонят челове­ка под домашний кров, заключают его в тесных пределах избы и вместе с этим не­обходимо ограничивают круг его интересов и обязанностей. Вот почему возжжение бадняка совершается не всенародно, не под открытым небом, а в стенах избы — на родовом очаге, который исстари признавался святынею = жертвенником и обита­лищем дружелюбного Агни. Бадняк приготовляется из дубового дерева: как извест­но, дуб был посвящен Перуну, и до сих пор «живой огонь» по преимуществу добы­вается из этого дерева. Тому же богу были посвящены и орехи, а потому разбрасы­вание их по избе указывает на культ громовника; чехи молят в обрядовой песне: «koleda, koleda! Dĕdku, dej orišku k snĕdku»3. Масло и вино, которыми поливают бад­няк, и хлебные зёрна, которыми его осыпают, служат знамениями дождя, приноси­мого грозовой тучей, осеменяющего землю и дарующего ей плодородие. Очевидно, что старый бадняк и младой Божич, прославляемые в сербских песнях4, скрывают под своими именами Деда-Перуна, возжигателя небесного пламени, и просветлен­ное этим пламенем Солнце. Согласно с уподоблением солнечного света золоту, сербы причитывают накануне Рождества:

 

Божић, Божић бата

На oбoja врата,

Носи киту злата,

Да позлати врата5,

 

т. е. новорожденное Солнце стучится в небесные врата и, отверзая их, позлащает во­сток блеском утренней зори. У русских и чехов уцелела старинная святочная игра, основную мысль которой составляет: искание золотого кольца = солнца, сокрытого змеем Вритрою во мраке зимних облаков и туманов (II, 189). Все участвующие в игре садятся в кружок и, передавая тайком из рук в руки золотое кольцо, запевают хором:

 

1 D. Myth., 593—5.

2 В северных рунах зимний поворот солнца обозначался изображением колеса. В Шлезвиге нака­нуне Рождества Христова крестьяне катят в деревню колесо: это называется Weihnachten hineintrüdeln (Гандельманн: Weihnachten, in Schleswig-Holstein, 36).

3 Гануш, 21.

4 Срп. н. пjесме, I, 115—6.

5 Ibid., 117.

 

 

И я золото хороню-хороню,

Чисто серебро хороню-хороню.

Гадай, гадай, дéвица,

Отгадывай, красная,

В коей руке былица —

Змеиная крылица?

Наше золото пропало,

Оно порохом запало,

Призаиндсвело, призаплесневело...

 

Пока продолжается песня, одна из девиц ходит в средине круга и старается уга­дать: у кого находится кольцо; если угадает, то присоединяется к подругам, а на смену ей искательницей золота выступает другая девица, и законченная игра начи­нается сызнова1. Все вечера, начиная с 24-го декабря по день Крещения, называют­ся у нас святыми (нем. Weih-nachten). По мнению поселян, в эти святые вечера ни­сходит с неба и странствует по земле новорожденный Бог, и потому всякая работа считается тогда за великий грех2. Явление божества сопровождается чудесными знамениями. В полночь накануне Рождества и Крещения отверзаются небесные врата; пресветлый рай, в котором обитает Солнце, открывает свои сокровища; воды в реках и источниках оживают (приходят в движение, волнуются), претворяются в вино и получают целебную силу (I, 400; II, 97—98); на деревьях распускаются цве­ты и зреют золотые яблоки. В этот таинственный час божество рассыпает щедрые, богатые дары на весь мир: о чем помолишься отверстому небу, то и сбудется. Что­бы узреть, как будет отворяться небо, сербы выходят на богоявленскую ночь в поле и остаются там до самого рассвета3. У лужичан накануне Рождества Христова ходит по домам bože džjećo: под этим именем совершает обход девушка, одетая в белое платье; в одной руке она держит узел с яблоками и орехами, а в другой — ветку с привешенным к ней звонком. Подводя детей к святочному дереву, убранному пло­дами и орехами, родители уверяют их, что все эти лакомства принесло bože džjećo4. По немецким преданиям, в период зимнего солнцеповорота растворяется небо, светлые боги: Один, Фрейр, Гольда и Фрея нисходят на землю и благословляют во­ды и растения; там, где они шествуют, воды превращаются в вино, а деревья — в

 

1 Сахаров., I, 15; Терещ., VII, 177—180; Гануш, 11; Чешск. песни Эрбена, 96. Так как кольцо было эмблемой супружеской связи и так как весна (с наступлением которой золотое кольцо-солнце откры­вается из-за снежных облаков) была временем брачного союза между Небом и Землею, то отсюда воз­никло следующее гадание: девицы приносят блюдо снегу, бросают в него кольцо и поручают кому-ни­будь разделить между ними снег; в чьей доле окажется кольцо, та в течение года непременно будет за­мужем. — Херсон. Г. В. 1846, 4. Одна из святочных подблюдных песен (Сахаров., I, 13) гласит лени­лась красная девица

 

Часто по воду ходить;

Она таяла снег

На печном столбу,

Она вытаила

Золот перстень.

Да кому перстнем обручатися?

Обручатися отроку с отрочицею,

Еще молодцу со девицею.

 

Песня эта предвещает скорую свадьбу.

2 Цебриков., 289.

3 Терещ., VII, 42; Послов. Даля, 971; Ч. О. И. и Д. 1865, 11, 65; Москов. Газета 1866, стат. Каравелова; Гануш, 10; Рус. Вест. 1862, 1 («Чешская деревня»), 350; Срп. pjeчник, 33; Иличь, 108.

4 Volkslieder der Wenden, II, 221-2.

 

 

розмарин: «alle wasser — wein, alle bäume — rosmarein»1. Эти цветущие деревья и те­кущие вином источники суть деревья и источники небесного рая; в зимнюю пору, когда на земле замирает всякая растительность и воды стоят окованные льдами, в райских садах (т. е. на востоке, откуда богиня Зоря выводит Солнце, усыпая ему путь золотом и розами) продолжается вечно юная жизнь: цветут роскошные цветы, зреют золотые плоды и бьют животворные ключи нектара. Вместе с богами спуска­ются с заоблачных высот и блаженные предки, посещают своих родичей, садятся возле пылающего очага и участвуют в их семейной трапезе. Те же мифические представления: отверстые врата рая, сошествие бессмертных на землю и превраще­ние вод в вино соединяются и с праздником Пасхи; такое совпадение во взглядах на два разновременные праздника вполне понятно, ибо и зимний поворот солнца, и весеннее его просветление равно возбуждают мысль о благодатном возрождении творческих сил природы. Боги и духи усопших праотцев, являясь в среду живых поколений, открывают перед ними тайны будущего, т. е. те грядущие события, ко­торые определены непреложным судом божиим; поэтому Рождественские Святки есть по преимуществу время гаданий и все, что видится тогда во сне и наяву, полу­чает вещее значение. По состоянию погоды в продолжение двенадцати празднич­ных дней от 25 декабря по 6-е января (немец. Zwölften) заключают о том, каков бу­дет наступающий год; каждый из этих дней дает предзнаменование о погоде соот­ветствующего ему месяца2.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.