Глава II. О социогенезе абсолютизма: краткий предварительный обзор темы

Ряд важнейших механизмов, позволивших одному из уделов к концу Средневековья постепенно сконцентрировать и увеличить центральную власть, для начала можно описать в нескольких словах. Эти механизмы примерно одинаковы во всех крупных западных странах. Особенно ясно и однозначно их можно наблюдать на примере развития французского королевства.

В Средние века постепенное увеличение денежного сектора экономики за счет натурального в какой-либо из областей имело различные последствия для большей части дворян-воинов, с одной стороны, и для короля или князя, владевшего данной областью, — с другой. Чем больше денег находилось в обращении в этих землях, тем выше становились цены. Все слои, чьи заработки не возрастали в той же пропорции, все лица с фиксированным доходом оказывались в проигрыше, в том числе и феодальные сеньоры, получавшие со своих владений постоянную ренту.

В выигрышном положении оказались лишь те лица, кто выполнял общественные функции и мог увеличивать доходы в соответствии с новой ситуацией. К ним относились некоторые группы буржуа; но прежде всего это был король, государь, занимавший центральное положение. В его руках находился аппарат налогообложения, с помощью которого он получал свою часть растущего богатства. Он мог забирать часть любого заработка, а потому по мере роста денежного обращения его доходы необычайно возросли.

Этот механизм не сразу был осознан заинтересованными лицами — лишь сравнительно поздно он стал принципом внутренней политики центральных властей. Но на его основе занимающий центральное место государь чуть ли не автоматически получал в свое распоряжение все увеличивающиеся доходы. Это было одной из предпосылок того, что институт королевской или княжеской власти постепенно приобрел характер власти абсолютной и неограниченной.

Пропорционально росту финансовых шансов росли и военные шансы тех, кто выполнял функцию центральной власти. Тот, кто

собирал налоги со всей страны, был в состоянии нанять большее число воинов, чем кто-либо другой; в то же время он становился относительно независимым от исполнения его вассалами воинской повинности, к которой тех обязывало ленное владение.

Этот процесс, как и прочие, начался очень рано и лишь по прошествии долгого времени привел к образованию прочных институтов. Еще Вильгельм Завоеватель отправился в Англию с войском, отчасти состоявшем из ленников, отчасти — из рыцарей-наемников. Должны были пройти века, прежде чем на службе у государей возникло постоянное войско. Предпосылкой этого, помимо плывущих в руки налогов, было избыточное предложение услуг людей, готовых служить, — диспропорция между количеством людей и числом предлагаемых «jobs», в наши дни получившая название «безработицы». Страны, где наблюдался избыток такого рода предложений, например Швейцария и некоторые районы Германии, поставляли наемников всем тем, кто был способен платить. По способам вербовки, использовавшимся впоследствии Фридрихом Великим, можно было увидеть, как мог князь, не обладавший необходимым ему для военных целей количеством людей, решить стоявшую перед ним проблему. Во всяком случае, военное превосходство росло параллельно с финансовым и было второй решающей предпосылкой «неограниченности» той власти, что получал государь.

Вслед за этим последовали изменения в военной технике, способствовавшие закреплению этого пути развития. Возникновение и совершенствование огнестрельного оружия дало преимущество массе простолюдинов-пехотинцев над ограниченным числом благородных всадников. Это также служило целям центрального аппарата власти.

Король Франции, который еще во времена ранних Капетингов был немногим больше, чем просто бароном, одним из территориальных властителей наряду с прочими (причем даже менее могущественным, чем иные из них), вместе с ростом доходов получил также и шансы на превосходство над всеми военными силами страны. То, какой из княжеских домов в том или ином случае завладевал королевской короной, зависело от целого ряда факторов, включая и личную одаренность отдельных лиц, и даже просто случай. Но рост финансовых и военных шансов королевской функции происходил независимо от воли отдельных осуществляющих ее лиц и не был обусловлен одаренностью конкретных личностей; здесь мы имеем дело со строгой закономерностью, обнаруживаемой повсюду и при любом непредвзятом наблюдении за общественными процессами.

Этот рост шансов, находящихся в распоряжении центральной власти и обусловленных ее функцией, был также предпосылкой процесса принудительного установления мира и усмирения различных уделов, направляемого из единого центра.

Обе линии развития, способствовавшие усилению центральной власти, неблагоприятно сказывались на старом средневековом воинском сословии. У него не было прямого доступа к растущему сектору денежной экономики. Представителям этого сословия наличие новых шансов ничего непосредственно не дало. Им досталась только девальвация, они хорошо ощутили рост цен. Было подсчитано, что состояние, оценивавшееся в 1200 г. в 22 тыс. франков, в 1300 г. стоило 16 тыс., в 1400 г. — 7,5 тыс., а в 1500 г. — 6,5 тыс. франков. В шестнадцатом столетии обесценивание ускорилось, и стоимость этого имущества упала до 2,5 тыс. франков. А процессы, что в том столетии наблюдались во Франции, характерны и для всей Европы¹*.

Движение, начавшееся задолго до того в Средние века, в XVI в. стало особенно интенсивным. В период, прошедший со времен правления Франциска I и до 1610 г., французские деньги обесценились в пропорции 100 к 19,67. Значение такого развития для перестройки общества было большим, чем о том можно рассказать в нескольких словах. Вместе с увеличением количества денег в обращении развивалась торговля, росли доходы буржуа и центральной власти, падали доходы дворянства. Кто-то из рыцарей влачил жалкое существование, другие занялись разбоем и насильственным захватом того, что уже невозможно было получать миром. Некоторые еще держались на плаву, постепенно распродавая свои земли, а немалая часть рыцарей под давлением обстоятельств пошли на службу королям и князьям, способным ее оплачивать. Таковы были шансы, предлагаемые экономикой военному сословию, лишенному доступа к перспективам, появившимся с ростом денежного оборота и развитием торговли.

Как уже было сказано, к неблагоприятным для дворянства последствиям привело и развитие военной техники. Инфантерия, презренная пехота, стала важнее конницы. Это подорвало не только военное превосходство средневекового воинского сословия, но также его монополию на владение и пользование оружием. Прежде только благородные, только дворяне были воинами; или, если «перевернуть» это высказывание, все воины были благородными, дворянами. Теперь дворянин становится в лучшем случае получающим плату офицером в войске, состоящем из

* Здесь и далее цифрами обозначены ссылки, принадлежащие перу Н. Элиаса и помещенные в примечаниях в конце каждой главы. Иноязычные тексты, перевод которых дан в «Приложении» в конце тома, отмечены цифрой со скобкой. — Прим. ред.

плебеев. Монополия на оружие и военную власть перешла от всего дворянского сословия к одному из его представителей, князю или королю. Он мог оплачивать самое большое войско, получая налоги со всего удела. Тем самым большая часть дворянства из свободных воинов или рыцарей превратилась в наемников или офицеров, состоящих на службе у государя.

Таковы некоторые важнейшие структурные линии этой трансформации.

Ко всему вышесказанному нужно добавить следующее: вместе с ростом денежного сектора экономики дворянство теряло общественную силу, при этом росла власть буржуазных слоев. Но ни одно из этих сословий не располагало достаточной силой, чтобы взять верх над другим. Между ними сохранялось постоянное напряжение, время от времени вспыхивала борьба. Правда, линия фронта была довольно сложной и отличалась от случая к случаю. По тому или иному поводу возникали временные союзы отдельных слоев дворянства и буржуазии; имелись переходные формы и даже происходило смешение двух сословий. Но как бы то ни было, рост, полнота и неограниченность власти, осуществляемой центральным аппаратом, зависели от наличия и сохранения напряженных отношений между дворянством и буржуазией. В качестве структурной предпосылки абсолютной монархии выступало отсутствие превосходства, принадлежащего какому-либо сословию или какой-либо группе одного из них. Поэтому представители абсолютистского центра все время поддерживали подвижное равновесие между разными сословиями и группами. Там, где оно терялось, одна из групп или какой-то слой становились слишком сильны; там, где дворянские и верхушечные буржуазные группы вступали хотя бы во временный союз, сразу для неограниченной власти центра возникала сильнейшая угроза, вплоть до того, что она вообще могла оказаться обреченной на гибель, как это и произошло в Англии. Поэтому среди правителей мы видим тех, кто защищает и выдвигает на первый план интересы буржуа, когда дворянство кажется слишком сильным, а потому опасным; но затем появляются следующие государи, склоняющиеся на сторону дворянства, поскольку оно чрезмерно ослабло, в то время как буржуазия усилилась и обнаглела. Но ни те, ни другие не упускали это равновесие из виду. Отдавали себе в том отчет абсолютные монархи или нет, но они вели игру с помощью общественного аппарата, что был создан не ими. Напротив, их социальное существование зависело от наличия и функционирования данного аппарата. И они зависели от той социальной закономерности, «от имени» которой они выступали. Раньше или позже такая закономерность, соци-

альная структура такого рода все равно возникала; она выступала в многообразных формах и видоизменялась, но присутствовала почти во всех западных странах. Ее очертания наблюдатель может в полном виде узреть лишь в том случае, если ему удастся рассмотреть процесс образования этой структуры на конкретном примере. В качестве такого примера мы возьмем Францию — страну, где этот процесс развития в определенную эпоху шел прямолинейно.

Примечание

¹ Thompson J. W. Economic and Social History of Europe in the Later Middle Ages (1300-1530). N.Y.-L., 1931. P. 506-507.

Поиск по сайту: