Особая важность рассуждения в жизни пастыря

В жизни пастыря возникает множество ситуаций, когда недостаток добродетели рассуждения способен больно «ударить» не только по его личному духовному деланию, духовному состоянию, но и по другим людям, и даже по всей Церкви.

Понятия акривии (строгость, ужесточение) и икономии (снисхождение, послабление) в жизни Церкви и церковной «политики» в отношении «провинившихся» теснейшим образом связаны с рассуждением. Употребление этих подходов опирается на конкретную ситуацию в Церкви и в духовной жизни отдельного человека. Епитимий (их ослабление по отношению к каноническим нормам), послабления поста или наоборот, особенно строгое наказание за малую провинность – все это должно учитывать конкретную ситуацию, конкретное духовное состояние человека, различные условия, даже внешние условия его жизни.

Для пастыря важно также духовное рассуждение и в отношении церковных установлений. Можно наблюдать порою две крайности среди священников в отношении к наследию прошлого:

1). Полное отождествление всех церковных традиций с непреложным действием Святого Духа в Церкви; абсолютизация таких преданий, которые не составляют Священного Предания Церкви, но порою возникают под воздействием каких-то внешних факторов.

2). Напротив пренебрежительное отношение к той стороне церковной жизни, которая неразумно полагается лишь «преданием старцев», чуждым влиянием и т. д. Такое «рассуждение» иногда оказывается ограниченным, несовершенным, человеческим. (Например, таково отношение многих греков к некоторым традициям Русской Церкви.)

И гиперконсерватизм, и безоглядный либерализм представляют собой потенциальную опасность для церковной жизни. Бывает ложное рассуждение. Самый яркий пример его – ревность не по разуму. Паисий Святогорец противопоставляет истинное зилотство (рассудительную духовную ревность) и ложное зилотство (мелочность, фанатизм, ревность не по разуму и т. д.).

Что сопособствует развитию в человеке добродетели рассуждения, помогает ему встать на правильный путь стяжания этой добродетели? Таковы: внутреннее внимание, послушание, смирение, чтение святых отцов (чтобы научиться от них и проникнуться их мыслями, и чтобы они стали «друзьями», по слову одного из самих отцов), самоотречение, терпение и труд; стяжание других добродетелей.

Что отвращает человека от рассуждения, закрывает ему путь к этой добродетели? Такова склонность к формализму, пренебрежение человеком ради буквы закона, какого-то правила (мы должны помнить о том, что «суббота для человека, а не человек для субботы»; но, с другой стороны, нельзя впадать и в обратную крайность – отрицать все правила ради человека.

Также гордость; она пресекает связь человека с Богом, и его рассуждение становится только человеческим, безблагодатным. Самочиние, самонадеянность, непослушание, соединенные с гордостью, в человеке ревностном рождают ревность не по разуму; а это уже страшная вещь, порождающая расколы и способная совершенно отделить человека от Церкви. Небрежение, невнимание. Отвращает от рассуждения и неправильное понятие о духовной жизни, когда человек, например, считает, что все за него должен решать духовник, а он сам – слепое орудие в руках Божиих. В действительности, задача духовника – помочь человеку стяжать добродетели, в т.ч. и добродетель рассуждения... привести силы челеловеческой души и всю природу человека в гармоническое согласие; а рассуждение является одним из выражений такого согласия. Это совершается через послушание, но такой путь не отрицает добродетель рассуждения; свв. отцы говорят о том, что «послушание есть мать смирения и рассуждения». Вообще никакие добродетели не вступают между собой в противоречие!

В Боге все добродетели не только существуют в высшей и совершенной степени, но и есть одно неделимое целое, так что где Божественная любовь, там же и справедливость, там же и смирение, там же и рассуждение, и кротость – и все это есть одно.

5.7.6. В заключение о рассуждении (знание, ведение, гнозис).

Святые отцы-подвижники выше всего в духовной жизни ставят "рассуждение". Что такое рассуждение? Это – особый дар Божий, дающий исполнителю заповедей Божиих способность познавать: как лучше и душеспасительнее делом совершить ту или другую добродетель, совершить дело доброе возможно согласнее с волею Божией. Сей дар дается Богом после великих подвигов в духовной жизни, а пока человек не удостоится получить его, он должен отсекать свою волю, даже свое смышление во имя послушания воле Божией, пред старцем или пред тем, к кому он находится в отношениях духовного подчинения, причем оба они руководятся опытом святых людей, имевших несомненно дар рассуждения. Вот почему св. отцы и говорят, что послушание есть матерь смирения и рассуждения.

Без рассуждения – все равно: будет ли сие рассуждение смиренным послушанием опыту святоотеческому или уже плод опыта собственного, а следовательно, – Божий дар, плод смирения,– без рассуждения ни одна добродетель не имеет настоящей цены в очах Божиих. Будет ли то молитва, или пост, или милостыня – без рассуждения все это может обратиться даже во вред делателю сих добродетелей, ибо подо все это, без рассуждения, может быть незаметно подложено, как почва, как тайное побуждение, например, тщеславие или иная какая-либо другая страсть, и тогда вся ценность доброделания будет похищена врагом нашего спасения. Ведь сказано в Писании и о молитве: молитва его обратится в грех, а о посте и бдении сказал некогда бес одному подвижнику: "Ты постишься, а я никогда не ем, ты бодрствуешь, а я никогда не сплю". Без рассуждения самая любовь, сей верх нравственного совершенства, может обратиться или в буддийское непротивление злу, или же в туманный, расплывчатый, беспочвенный, холодный гуманизм... Самое смирение, сей воздух, коим дышат добродетели, может выродиться в смиреннолукавство. Так высоко ценится дар рассуждения, как основа христианской деятельности.

Только то добро спасительно, которое вполне согласовано с Божественною волею, о котором и совесть наша свидетельствует, что оно не нами, не нашими личными силами, а благодатию Христовою соделано. Такое добро делает нас самих живыми членами единого тела Христова – Его св. Церкви, нашей матери, органами Христа в Его жизнедеятельности на земле. И в этом – наше счастье, в этом залог и начаток нашего вечного блаженства еще здесь на земле. И кто живо сознает это, кто живо в самом себе ощущает эту жизнедеятельность Христа, кто чувствует свое полное бессилие на доброделание без Его благодатной помощи, тот всегда с глубоким смирением будет благоговейно исповедовать силу Христову и все будет приписывать Ему единому, яко действующему вся во всех членах тела Его – Церкви.

«Живу не ктому аз, – восклицал некогда в благодатном восторге великий Апостол Христов, – но живет во мне Христос. Вся могу о укрепляющем мя Господе Иисусе!» Отсюда – глубокое, для мира сего непостижимое смирение святых Божиих и всех вообще подвижников благочестия. В чувстве сердца все они ничего не видят в себе истинно доброго, что принадлежало бы лично им: "Наше – это грехи, а если что и делаем доброго, то – уже не наше, а Божие. Ведь сказано: «Аще вся повеленная вам сотворите, глаголите, яко раби неключими есмы: еже должни бехом сотворити – сотворихом»".

Для таковых становится уже безопасен и дар чудотворений с даром пророчества или прозорливости: чувствуя и сознавая себя орудиями, органами жизнедеятельности Самого Христа, они не смеют и помыслить что-либо о себе высокое, напротив, с благоговейным смирением все относят ко Христу и за все прославляют Его всемощную благодать.

Наше время тем и опасно, что самое нужное для христианина и забывается. Толкуют и спорят о самых превыспренних предметах, а духовной азбуки и не вспомнят. Оттого и происходит та бесплодность даже в добрых начинаниях, какая иногда приводит нас в недоумение: отчего это? – от недостатка духовного рассуждения, от излишней самонадеянности, от самочиния.

Когда нет духовного рассуждения, то всякое доброделание подвергается опасности быть бесплодным для нашего спасения. Или человек берется за подвиг выше меры своих духовных сил; или берется за дело, которое не нужно, и не делает того, что нужнее и полезнее; или делает нужное не так, как бы подобало; или вовсе не замечает, как под его доброе дело подкрадывается враг и скрадывает его тщеславием, корыстолюбием, самомнением... И сколько таким образом тратится сил и средств людьми добрыми если не напрасно, то с потерею духовного плода в жизнь вечную! А иногда от мнимых добрых дел, даже от таких, как пост и молитва, получается великий вред для души, и все это от недостатка духовного рассуждения, от самонадеянности, от нежелания смиренно проверить себя: разумно ли, по духу ли Христова учения подвизается он? Видал я прельщенных, носивших тяжелые вериги, изнурявших себя постом, полагавших не одну тысячу поклонов в сутки, читавших грешные помыслы в чужой душе и обличавших их и, наконец, на воздух поднимавшихся во время молитвы... И – увы! Все таковые находились в прелести бесовской, в самом погибельном состоянии, все они были заражены духовною гордостью и находились во власти сатаны, все забывали, что в очах Божьих смиренный грешник, охаивающий свои грехи, неизмеримо выше всякого гордого праведника, любующегося на свои добродетели.

И для монаха, и для мирянина – будет ли то подвиг молитвы и поста, или же подвиг милостыни, храмоздательства, или же всякого служения ближнему – все будет ценно в очах Божиих только тогда, когда будет совершаться в смирении, в отсечении своего смышления, при проверке своего доброделания церковным о нем учением, дабы действовать так, как подобает члену Церкви – в единении с Церковью и Самим ее главою – Господом Иисусом Христом. В этой проверке себя, в этом искании единения и заключается добродетель "рассуждения", которая должна руководить всяким начинанием нашим, всяким нашим доброделанием.

[105]42.6.1 .Христианский γνώσις. – Его существо и содержание в христианской жизни.

В обязанности и потребности христианина любить Бога больше всего, любить Его всею душею и всем своим существом, заключается, несомненно, долг и внутреннее стремление знать Бога больше всего, помышлять о Нем и памятовать о Нем преимущественно пред всем. «Возлюби Господа Бога Твоего... всем разумением твоим»(Мф.22:37). Следовательно, христианское "познание" Бога возникает, развивается и крепнет на почве христианской "любви", в своих специфических особенностях и существенном содержании определяется этим именно состоянием.

Филологическое значение этого термина вполне гармонирует с существом этого состояния. Корень γνώ означает тесную связь, взаимодействие субъекта познающего и объекта познаваемого. Такое познание является результатом не одной только деятельности разума, оно возникает из чувства цельной человеческой личности, содержит и этический момент, и момент доверия. Таким образом, γνώσις означает познание в смысле именно опыта, покоящегося на восприятии впечатлений со стороны объекта познания. Имея своею прямою целью осуществление "истины", "познание" предполагает такое тесное проникновение ею всей человеческой личности, что под влиянием этого воздействия, возникает в человеке совершенно новая жизнь, свободная от деспотического гнета чуждых идеальной природе человека элементов. Осуществление начал христианской жизни представляется прямым следствием, непосредственным "излиянием" этого "познания".

Христианский "гносис" оказывается именно следствием, проявлением реального непосредственного переживания состояния богообщения в союзе любви с Богом, имеет своим основным первоисточником реальное, живое, непосредственное воздействие Бога на человека, который становится восприимчивым к этому воздействию только при условии полнейшей самопреданности Богу, самоотверженной любви к Нему: «Кто любит Бога, тому дано знание от Него» (1Кор.8:3).

Являясь выражением и проявлением христианской любви, истинный "гносис" стоит в теснейшей, неразрывно-органической связи и с оправдывающей "верой", в силу ближайшего сродства состояний "веры" и "любви", – по их основному этико-психическому содержанию и мистически-религизному значению. В самом деле, анализ "веры" показывает, что она включает в себя такие моменты, какие характеризуют и состояние любви вообще. Вера, как и любовь, имеет своими существенными чертами самопожертвование и самопреданность. Это дает основание полагать, что оправдывающая вера по своей сущности сродна с любовью и имеет существенно то же содержание, что и любовь. Если же "гносис" уклоняется от веры, независим от веры, самостоятелен, автономен, то таковой, по учению Павла, является гносисом не настоящим, не подлинным, а подложным, извращенным, совсем не заслуживающим даже этого имени.

Так как вера, будучи несомненно связана с любовью, является собственно делом сердца, то, следовательно, первоначальный источник и корень гносиса заключается также именно в "сердце". В некоторых случаях св. Ап. Павел относит "гносис" к деятельности разума, однако здесь имеется в виду не естественное, натуральное состояние и направление "разума", а его "духовное", вспомоществуемое св. Духом состояние, уподобляющее его "уму Христову". Но такое уподобление, присвоение Христу, усвоение Его идеальных совершенств совершается только верою.

Если же разум в своей деятельности предоставляется самому себе, действует независимо отъ "веры", то въ таком случае он не только не приобретает истинного "знания" о Боге, но даже восстает против такого именно "знания". Богообщение, являясь основой христианской жизни, а так же и христианского гносиса, реально осуществляется только при условии достижения возможного для человека уподобления Богу, поступать так, как поступал Христос. Отсюда "соблюдение Его заповедей" является необходимым, самым верным и надежным свидетельством и признаком того, что христианин "познал Его" действительно и правильно. И обратно, несоблюдение "заповедей Его" с непререкаемой убедительностью и безусловною несомненностью показывает, что нет никакой возможности искать в таком человеке истинного, настоящего гносиса.

Таким образом, истинный христианский гносис неразрывно связан с нравственным усовершенствованием христианина – по существу обусловлен совершением "добрых дел", "хождением во свете". Преп. Максим Исповедниксравнивает ведение (ή γνώσις) – с душою человека, а деятельность (ή πράξιζ) – с телом, и из этой аналогии делает вывод о совершенной недостаточности одного из них, в отдельности от другого, – подобно тому, как живой человек состоит непременно из души и тела. Γνώσις недеятельный (άπράχτοζ), не имея точки опоры и надлежащей устойчивости, ничем не разнится от мечтаний, фантазий. Равным образом и деятельность, которая не одушевлена гносисом, не имеет ни настоящего вида, ни достоинства, напоминая бездушную статую.

Учение о том, что Бог сообщает человеку прежде всего и преимущественно именно "любовь", как существенное свойство Своей Божественной жизни, – которая в этом именно качестве и является объектом его "гносиса", – это учение вполне гармонирует и с общим святоотеческим учением о том, что в Боге сообщимы человеку именно и только существенные свойства и действияЕго жизни, самая же сущность, внутренняя сторона Его природы, человеку недоступна.«Природа Божия, сама в себе, по своей сущности, выше всякого постигающего мышления» – говорит Григорий Нисский.

«Бог не может быть постигнут разумом» – говорит Симеон Новый Богослов. По мысли Григория Паламы, те свидетельства Св. Писания в которых утверждается о "возможности" и "невозможности" видеть Бога не заключают в себе взаимного противоречия. «Бога никто не видел никогда» (Иоанн1:18) и, с другой стороны, «чистые сердцем видят Бога» (Мф.5:8). Это означает, что Сам Гоподь, невидимый по своей сущности, по своей энергии и благодати, видим для тех, которые уподобились Богу. Но то, что в Нем видимо, не является чем-либо другим, по сравнению с Ним, и не есть творение.

Воздействуя, в частности, на человека, Бог входит с Ним в непосредственное общение и, сообщая ему "Божественные силы", однако не подавляет содержания конечной человеческой личности, а лишь возвышает ее к Себе, расширяет, углубляет и преобразует ее содержание.

Следовательно, христианство несомненно не только предполагает и допускает в деле богообщения мистический момент, но и считает его центральным и основным, безусловно необходимым для осуществления истинно-христианской жизни и истинно-христианского "гносиса".

Поиск по сайту: