Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

Роль собаки в промысловых ритуалах, культе природных объектов и священных животных



Собака как помощник человека в основных сферах его дея­тельности занимает значительное место в культовой прак­тике. У нанайцев в ритуалах почитания хозяев тайги, гор, во­ды, отдельных местностей, хозяев животных широко исполь­зовалась собака как посредник во всякого рода взаимоотно­шениях между человеком и разнообразными духами.

К комплексу промысловой обрядности следует отнести по­читание домашних святынь, его отправление являлось одной из важнейших церемоний. Утром, в день ухода охотника, его же­на варила кашу из чумизы и совершала ритуал угощения охра­нителей жилища. Для этого она заполняла рыбьим жиром два углубления «лала насални - глаза каши» на поверхности каши в миске и ставила пищу перед столбами гуси тора и домашни­ми сэвэнами дюли мафа и дюли мама. Охотник завтракал вме­сте со всеми, после чего ещё раз осматривал нарту. Затем совер­шалось ритуальное кормление собак юколой в жилище. Обыч­но нанайцы кормили собак на улице, лишь отправляясь на охо­ту, совершали кормление в доме [87. Д. 68. Л. 254].

Нанайские охотники совершали соответствующие обряды перед выходом на охоту и на месте промысла. Считалось обяза­тельным делать обряд-соглашение с хозяином нарты. Нанаец Б. Онинко перед отправлением на охоту внимательно осматри­вал нарту и обращался с хвалебной речью к её духу-хозяину [87. Д. 68. Л. 251-256]. От прочности нарты зависело многое, и на­найские охотники совершали умилостивительные обряды пе­ред самым отбытием на промысел. Восхваляя «хозяина» нарты, можно было рассчитывать на его поддержку и помощь. Однако, несмотря на ритуал, охотник обязательно брал на время пути и промысла запасные части нарты и плотницкие инструменты.

Прослеживается трансформация и особенности промысло­вого ритуального комплекса у разных территориальных групп этноса. Так, верховские нанайцы в большей степени, чем дру­гие территориальные группы, подверглись влиянию духовной культуры маньчжуров. В связи с обозначившимися переменами произошла и смена жертвенного животного. В этой роли стала выступать домашняя чёрная свинья [ПМА. 2001]. До начала XX в. у низовских нанайцев также отмечается использование сви­ньи чёрной масти в качестве жертвенного животного. Нанайцы для отправления жертвенных ритуалов специально выращива­ли свиней чёрной породы. Со временем местные свиньи выро­дились, а с приходом русских появились породы свиней со свет­лым окрасом и традиция убивать в жертву черных свиней утра­тилась. В связи со сложившейся традицией для отправления жертвенных ритуалов выбирали петуха чёрного цвета. По дан­ным А.В. Смоляк, нанайцы низовской группы в прошлом при­носили в жертву рябчика, чтобы получить расположение хозя­ина неба [66, с. 141]. К комплексу промысловых ритуалов от­носится и ритуал кэси гэлугури, который проводили при расту­щей Луне. Приносили в жертву домашнюю свинью, умерщвля­ли её ножом (стрелять из огнестрельного оружия по традиции запрещалось), таким же образом убивали и жертвенных пету­хов. Кровь свиньи разливали в отдельные чашки трём изобра­жениям Эндури, голову отрезали, отделяли от шеи дискообраз­ный кусок мяса, отрезанный кусок кожи надевали на голову свиньи. Голову устанавливали на поднос вверх, рядом ставили отваренные внутренности и водку. Подпоясавшись, кланялись три раза каждому из трех изображений Эндури. На следующее утро жертвенное мясо давали попробовать каждому участнику обряда [85. Д. 526. Л. 11-12].

Таким образом, нанайских жертвенных животных следует классифицировать как заимствованных и автохтонных. К чис­лу привнесённых из других культур животных относятся сви­нья и петух, использование собаки считается сугубо амурским проявлением. Можно классифицировать жертвенных живот­ных нанайцев и по отношению к определённым культам. На­пример, культ тайги, воды, медведя и тигра следует отнести к аборигенному пласту культуры. Культ неба Эндури отличает­ся довольно сложным происхождением, в нём много иноэтни- ческих включений - тунгусских и маньчжурских.

При переезде на новое место охоты нанайцы совершали ма­гический ритуал почитания хозяина соболей. Уложив нарты и надев ошейники на собак, старейшина брал голову соболя, ко­торая висела несколько дней у огня, привязывал под задком нарт и говорил: «Ты будешь внутри норхон!» (соединительные поперечные валики на концах нарт) [87. Д. 68. Л. 294]. Эти дей­ствия символизировали перенос фарта, удачи в промысле собо­ля с одного участка на другой посредством «перемещения» со­боля в поперечную планку нарты.

Подобные промысловые ритуалы существовали и у дру­гих коренных народов региона. Например, айны перед лов­лей соболей совершали жертвоприношение собаки духу Бо- чу (рис. 120). На голову жертвенной собаке клали петли для ловли соболя, затем приготовленное собачье мясо расклады­вали кусочками на доске [86. Д. 4. Л. 3]. Орочи приносили со­баку в жертву духам перед соболиным промыслом и съедали часть туши собаки. Кровью смазывали деревянные палочки и стружки, обращались к небу и к духам за помощью [82. с. 439- 440]. Негидальцы приносили собаку в жертву Небу, Солнцу, Луне, прося удачи на промысле [82, с. 534].

Важное место в духовной культуре занимали отправления ритуалов культа воды, например сохранившиеся представле­ния нанайцев, связанные с рыболовным промыслом. У нерген- ских нанайцев виновниками неудачи на рыбалке считались ду­ши утонувших собак. Чтобы задобрить их, бросали в воду риту­альную пищу (черемшу, корни амурского дудника, листья таба­ка). Кондонские нанайцы причину невезения в подобных слу­чаях устраняли, делали соломенное изображение собаки Ку- де, подвешивая его над очагом, в пасть вставляли кусок высу­шенного хвоста или голову рыбы и били палкой. Этими дей­ствиями отгоняли образ виновной собаки, заставляя её не ме­шать промыслу [12, с. 36]. Одним из проявлений культа воды у уссурийских нанайцев были представления о пятнистой нер­пе, считавшейся собакой хозяина моря Ламу индани [64, с. 169].

С приходом на промысел современные охотники во время обеда или ужина совершают жертвоприношение в честь хозя­ина реки, места. Слова обращения к духам просты, они отра­жают просьбы поделиться с ними дарами реки, леса. Угостив хозяина водкой, охотник говорит: «Я приехал к тебе не один, дома остались дети. Помоги! Не дай, чтобы я с пустыми рука­ми вернулся домой» (ПМА. 2001). Пришедшие на промысло­вый участок охотники сначала обустраивали свой быт, после чего переходили к обрядовой деятельности. Делали три сэвэ- на бучуэн. Выносили водку, настораживали капканы и раскла­дывали пищу перед изображениями духов. Затем становились на колени перед восходом солнца, просили счастья, кормили тайгу, хозяина воды, горы [ПМА. 2001].

К промысловой обрядности относится и ритуал, который проводили в честь первой добычи нанайского мальчика. Да- динского нанайца К.М. Бельды впервые взяли на охоту в воз­расте четырёх лет, с помощью отца он впервые насторожил капканы. Попавший в капкан зверь считался законной добы­чей мальчика, знаком состоявшегося охотника. О первой уда­че сообщали сородичам, варили кашу из проса, убитую дичь и звали всю деревню на угощение от имени нового охотника. Гости дарили орудия труда и желали промысловой удачи мо­лодому охотнику [ПМА. 2001].

В комплексе промысловой обрядности следует выделить представления, в которых проявляется отрицательное влия­ние женской крови, а также крови ощенившихся собак или ко­шек, попавшей на промысловый инвентарь [85. Д. 526. Л. 14]. Нанайцы верили, что в этом случае появляются вредоносные силы, способные помешать охоте, в частности промыслу со­боля, особенно в случае открытых дверей амбаров с промыс­ловыми принадлежностями. Поэтому при очевидном прибли­жении момента рождения, смерти человека или собаки один из сородичей предупреждал криками о случившемся. Если момент перехода умершего в иной мир заставал охотника за укладкой нарты, он немедленно перетаскивал её подальше от дороги, по которой могут ходить родственники покойно­го. Чаще всего нанайцы перемещали нарты в сторону от ре­ки, к амбарам, ставили их на открытую площадку амбара или под нее, покрывали парусом, подкладывая края под полозья. Обязательно дежурили около нарты и не подпускали челове­ка или собаку из жилища с умершим. Кроме того, проезжав­ших мимо охотников предупреждали об опасности, и им при­ходилось искать ночлег в другом месте [87. Д. 68. Л. 252-253]. Никаких очистительных обрядов не требовалось, так как счи­талось, что вредоносное действие проходит само через трое суток. Таким образом, факт рождения и смерти становился не­преодолимым препятствием для промысловиков, заставлял их тщательно охранять снаряжение, что со временем перерос­ло в своеобразный промысловый культ.

Одним из символов тайги дуэнтэ у нанайцев является хозя­ин медведей - огромный медведь с девятью горбами. Ему под­чинялись остальные таёжные медведи, считавшиеся его соба­ками. Используемое в обрядовой практике нанайцев культовое название медведя Тэхи соответствует названию мифического медведя Тэхи - собаки Эндури. Подобные представления зафик­сированы и у удэгейцев [84. Д. 39. Л. 27]. К универсальным воз­зрениям относятся представления о собаке с жёлтыми мушка­ми над глазами, у удэгейцев она называлась тэхи [85. Д.446. Л.

124]. Наделение одним ритуальным именем медведя и собаки говорило об исполнении ими схожих обрядовых функций, воз­можно, поэтому традиция допускала в некоторых случаях за­мену одного животного другим. Это подтверждается функцио­нированием в нивхской ритуальной практике представлений, где собака нередко заменяла медведя во время проведения по­минального ритуала. Конечно же, медведь в верованиях и ри­туалах является более значимой фигурой, однако собака, тем не менее, часто играет основную роль, являлясь проводником, важным связующим звеном с миром духов. Родство образов со­баки и медведя прослеживается не только в духовной культуре, этот аспект отчётливо виден и в материальном плане (напри­мер медвежья упряжь) лишь с той разницей, что хомуты и це­пи изготовляли из металла, толстой кожи и др. (рис. 114,115).

На ритуале почитания медведя у нанайцев старейший из го­стей, получивший голову медведя, соблюдая древнюю тради­цию обязательного возвращения дара, отдавал хозяину медве­дя собаку [82, с. 499]. Соблюдение этого ритуала зафиксирова­но практически у всех групп нанайцев. Особым смыслом наде­лялся этот ритуальный подарок, учитывалась символика окра­са щенка-дарить именно чёрного. После отправления ритуа­ла щенок получал имя Селъпё, нанайцы были убеждены, что он впоследствии непременно станет медвежатником [ПМА. 2001].

У сахалинских айнов были зафиксированы аналогичные обычаи. Например, охотник, поймавший медвежонка в тай­ге, отдавал его в дом уважаемого сородича и получал взамен кроме обычной платы собаку, чаще всего суку [45, с. 52]. По­сле пиршества старики следили, чтобы собаки не грызли ко­сти медведя. Нарушившую табу собаку убивали.

В современных отправлениях медвежьего культа у нанай­цев традиция убивать жертвенных собак ушла в прошлое, ре­альное убиение заменили символическим. Жертвоприно­шение редуцировалось в урезанную форму, заключавшую­ся в действиях - делали небольшие надрезы на ушах избран­ных собак, выступившую кровь собирали на стружку. Низов- ские нанайцы селений Верхняя Эконь, Хумми, Кондон храни­ли снятую с головы медведя шкуру, его лапы и кости в специ­альных ритуальных амбарах, находящихся в тайге. Сверток со священными частями медвежьей туши подвешивали под кры­шей амбара, в котором хранили и другие атрибуты медвежье­го праздника. В определённое время к амбару приводили со­бак чёрной масти (три или девять), надрезали им уши, кро­вью мазали сверток. Этот ритуал осмысливался как жертво­приношение хозяину тайги [66, с. 149]. Полевые сборы автора также позволили зафиксировать у современных нанайцев сел Н. Халбы, Кондон, Дада использование крови чёрной собаки на отправлении ритуала почитания медведя пурэсиури. Кро­вью собаки пропитывали немного тальниковых стружек или кусочек мха и затыкали им отверстие в черепе [85. Д. 526. Л. 5]. Орочи, нивхи и ульчи жертвенных собак, проводников души священного медведя, душили в петле. Хунгарийские орочи сразу же после умерщвления медведя на празднике убивали собаку ударом палки по голове, а самаргинские орочи жерт- ву удушали в петле; негидальцы к 1930-х гг. уже иммитирова- ли ритуальное убиение собаки [6, с. 89-90; 8, с. 237]. Подобное описание нивхского ритуала принесения в жертву собак есть у Л.Я. Штернберга [88. Д. 4. Л. 87].

Таким образом, к концу XIX в. в духовной культуре на­найцев произошли значительные перемены. Существенной трансформации подверглись погребальный комплекс, культ почитания медведя, в том и другом случае традиция убивать жертвенных собак перестала быть жизнеспособной. Её пере­житком стало символическое пролитие крови из уха, в неко­торых случаях традиция позволяла замену медведя жертвен­ной собакой. Ритуальная практика, связанная с жертвоприно­шениями, нашла отражение в мифологии нанайцев, текст, за­писанный Е.А. Гаер, является подтверждением этого.

Ворона-мать и мать сохатого жили. Со своими детьми, сыновьями. Жили, жили. Сохатая со своими детьми пошли на охоту. Нашли берлогу. Вернулись. Приглашают сына g вороны: «Пойдём, мы нашли берлогу». «Ладно, ладно, идти можно, можно, можно!» Собрались, пошли. Сын сохатого говорит: «Ты сын чужого не из их рода, иди, перед входом в берлогу сядь». «Хорошо!» Пошёл садиться. Сел. Сохатый сел: «Дедушка, с хорошими g мыслями выходи!» Медведь: «Хо, Хо!» Сохатый на спину медведя g прыгнул. Убил. Сын ворона за сучкой сбегал. Запряг в нарту, по- g грузили медведя. «Ворон ты толкай». Ворон сзади подталкивает, а сам клюёт мясо медведя. «Это, что такое?» Сохатый его прогнал, Сохатый один притащил. А ворона, кружа над другим местом, возвращается. Стыдно. Това к своему дому пришел, притащил медвежьего мяса, притащил много. Варят медвежье мясо, сало и всё другое. А вороний сын убил свою сучку. Кричит: «Мама, гак, гак! Большого медведя я убил, гак, гак! Заноси, гак»! Мать смотрит, их собака. «Э, да это голова нашей суки!» «Ма, гак, стыдись! Медведя го- х лова скажи! Медведя голова скажи, гак!» Потом: «Энэнэ! Суки ла- g пы, гак»! «Мам, так стыдно! Медведя лапы, скажи, гак!» g Что делать, одно дитя, стыдно! Мать това пошла, пригласи- g ла ворону-мать. Пришла ворона. «Ой - ёй!», мать това не успева- X ет Ворона ворует мясо, клюёт. «Отстань!» взяла ворону волосами привязала к её сыну. «Конг, пэтэнг, тэктэс!» Ворона-мать раз- х вязала. «Мам, гак, гак! Давай солнце и луну возьмём и, обидясь, уйдем!» Сын-ворон луну взвалить на спину не смог, ворона-мать g солнце взвалить не смогла. Так обидясь, они ушли ни с чем» [90. S Гаер. 1975. Л. 74-75].

В тексте приводится пример отступления в отправлении ритуального этикета героями сказки. В сюжете вместо медве­дя используется сучка, таким образом ставится проблема ис­пользования собаки, заменяющей медведя. Среди нарушений традиционных норм поведения, преступлений героев мифа одним из осуждаемых в нанайском обществе поступков явля­лось убиение собаки, часто эта утрата расценивалась как по­теря близкого родственника. Кроме того, героями сказки бы­ла предпринята попытка украсть светила, как известно, такая роль была отведена мифологической собаке.

У нивхов, ульчей, негидальцев в культах погребального комплекса, в том числе и в культе почитания медведя, в неко­торых случаях также предусматривается использование соба­ки как вместилища души умершего.

В области ритуальных запретов в обрядности нанайцев, ульчей и нивхов прослеживается ряд этнокультурных парал­лелей, что свидетельствует о высокой степени близости этих культур. У нивхов за нарушение табу на месте проведения мед­вежьего праздника виновник должен был уплатить штраф в виде лохматой собаки лук. Такую же собаку нивхи убивали как «заместителя» медведя при возведении ритуальных медве­жьих построек [82, с. 313-314]. Лохматая собака луку занима­ет одно из значимых мест в мифологии и обрядовой практике нанайцев, нивхов, ульчей и удэгейцев.

О популярности образа лохматой собаки в традиционной культуре нанайцев говорят некоторые мифологические при­меры. В нанайской мифологии сохранились представления о водном драконе, в числе помощников которого есть собака Лу­ку [69, с. 79]. Лохматая собака с длинной шерстью имеет сход­ство с медведем, кроме того, часто она крупного телосложе­ния. Эти признаки являлись главными причинами её значи­мости в ритуалах, связанных с образом медведя (рис. 18, 19).

Исследователи отмечали развитый культ медведя у нив­хов, в котором собака использовалась не только в качестве жертвенного животного - в этой культуре образ собаки широ­ко применялся во многих сферах обрядовой практики. Наблю­дались попытки реконструкции менее сохранившегося куль­та медведя и у нанайцев. А.В. Смоляк на материалах собствен­ных полевых исследований выдвигает гипотезу о заимствова­нии нивхами собаководства у тунгусоязычных этносов Амура. Опираясь на некоторые аспекты нивхской модели медвежьего культа, следует отметить, что при привнесении того или ино­го заимствованного элемента культуры и его адаптации вну­три этноса появляется особый вид обрядности, представляю­щий собой комплекс основанных на местных и заимствован­ных традициях. Известно, что заимствованный пласт культу­ры может сохраняться и в первоначальном виде.

Параллели в культах медведя у нанайцев и нивхов про­слеживаются и в традиции смолить череп и кости медведя, придавая им «первоначальный вид», т.е. естественный чёр­ный цвет [88. Д. 4. Л. 134]. Отправляя ритуал пурэсиури, на­найцы чернили череп медведя в дыму кедровых стружек, че­редуя светлые и темные полосы, придавая ему цвет шерсти. Сбоку в черепе пробивали отверстие, откуда палочками доста­вали мозг и угощали всех присутствующих. Маленьким маль­чикам смазывали медвежьим жиром темя, чтобы они стали охотниками-медвежатниками, наделяясь промысловыми спо­собностями медведя [85. Д. 526. Л. 5]. У нанайцев и нивхов со­хранился одного семантического значения ритуал -отдарива- ния собакой за медвежье мясо с костью. Гость праздника, съев мясо медведя, должен был отослать кость обратно вместе с собакой. Подобный обмен происходил и в случае осквернения медвежьего черепа «...если сучка соседа грызла голову медве­дя» [88. Д. 4. Л. 123-124].

В обширном комплексе медвежьего культа большое зна­чение имели состязания на собачьих упряжках. Являясь не­отъемлемой частью амурской модели медвежьего праздника, наряду с захватывающим зрелищем состязания были своего рода своеобразным рынком элитных собак. Амурские каюры задолго до состязаний начинали к ним щательно готовиться: отбирали лучших собак, подготавливали нарты, упряжь, ме­сто для предстоящих бегов.

Собачьи бега на медвежьем празднике состояли из не­скольких видов состязаний. Наиболее зрелищными и захва­тывающими были соревнования на больших собачьих упряж­ках. Не менее популярны и индивидуальные состязания на са­мую быструю и выносливую собаку, часто взрослые соревно­вания чередовались с детскими и юношескими [82, с. 536].

В нивхском культе медведя среди многочисленных ритуаль­ных отправлений отличался своим многообразием комплекс спортивных состязаний. К числу наиболее интересных следу­ет отнести забеги собак с целью выявления лучшей из них. Со­бак впрягали в общий потяг амурского типа. Этот вид состяза­ний назывался канлекрд, что в переводе означало «играть в со­бак», его проводили на льду залива, невдалеке от дома хозяи­на медвежьего праздника. Старт и финиш обозначали, ставя в этих местах по ёлочке, очищенной от нижних веток и украшен­ной стружками инау. Причём начало и окончание забега всегда располагалось таким образом - собаки бегут по направлению к дому хозяина праздника. Перед стартом нивхи вводили собак в дом, усаживали на кан и окуривали их дымом брошенных в очаг зелёных веток ели. Считалось, что перед состязанием собакам полезно дышать смолистым запахом ели. После этого их выво­дили из дома, впрягали в длинный потяг и подводили к старту. К концу потяга привязывали маленькую нарту. Упряжку привя­зывали к стартовой елочке по направлению к финишу, в нарту садился каюр, который воткнув между колышками нарты тор­моз, подавал команду собакам «Та, та». Услышав команду, соба­ки сильно натягивали потяг. Вторичная команда приводила со­бак в возбуждение, и они начинали ещё сильнее тянуть нарту. Удерживаемая тормозом каюра и зафиксированная к еловому стволу нарта оставалась на месте. Обслуживающие соревнова­ние люди выпускали на площадку собаку которую до этого вре­мени удерживали за ремень. К ошейнику завязывали длинную верёвку к одному концу которой прикрепляли чёрную рукави­цу. Собаку спускали с поводка, и она устремлялялась к фини­шу волоча рукавицу по снегу. Такое начало являлось стартом для упряжки. Каюр, отвязав от ёлочки потяг и вытянув тормоз, отправлял вслед за убежавшей собакой ках упряжку. Растянув­шись цепью вдоль всего маршрута, наблюдатели внимательно следили за бегом собачьей упряжки. Своеобразным индикато­ром скорости собак служил поводок, сила натяжения которого означала - собака тянет нарту хорошо или отстает от других. Если ремешок ослабел, значит, собака отстаёт от лучших собак упряжки. По окончании забега такую собаку выпрягали и уже не допускали к состязанию.

Следующий день начинался подобным образом. После от­сеивания в упряжке собак становилось меньше. Упряжку вновь привязывали к стартовой ёлочке, в нарту усаживали мальчи­ка лет шести, который проезжал на ней по всему маршруту. Следующим этапом был бег без нарты, вместо нее к концу по­тяга привязывали шкуру с медвежьей головы. Внутри шкуры помещали стружки инау. Впереди запускали уже двух собак ках. По-прежнему судьи отбраковывали худших и выделяли лучших собак. На третий день устраивался последний забег, в котором соревновались лучшие собаки [22, с.38]. Таким обра­зом в рамках медвежьего праздника у нивхов осуществлялся отбор и чествование лучших собак. Подобные состязания бы­ли одним из проявлений древнего обрядового комплекса, свя­занного с культом медведя. Забеги с участием собак радовали и волновали людей, были приятны духам. По некоторым дан­ным, в последний раз состязания на собачьих упряжках про­водились в 1959 г. в с. Богородском Ульчского района Хабаров­ского края [85. Д. 446. Л. 115]. Эти гонки не были связаны с культом почитания медведя.

Умилостивительные обряды, посвящённые хозяину тай­ги, возвращались человеку промысловой удачей. Роль собаки в культе медведя особо значима во взаимоотношениях с обра­зом хозяина тайги - мифическим медведем, является связую­щим звеном между мирами духов и людей.

Одно из главных мест в комплексе верований и ритуалов нанайцев занимает культ тигра амбан. Согласно мифологии верховное божество низовских нанайцев Найму Эндур создало людей, зверей и насекомых, запретило людям трогать тигра [69, с. 16]. В иерархии нанайского пантеона божеств и духов образ тигра сопутствует верховному божеству Эндури, у кото­рого тигры являлись его собаками. Тигр - наместник Эндури, его божественная неприкасаемость крайне редко нарушалась нанайцами. Почитая эту традицию, перед промыслом нанай­цы приносили тигру в жертву собаку [82, с. 429].

Похожие представления бытовали в прошлом у удэгейцев. Ими почитался Сан-Син-и - бог сопки, его собакой считался тигр Лао-Ху. Вход в жилище бога сопки охраняют тигры. У дру­гого божества удэгейского пантеона Дян-Чжен-бао (барс) по­добной функцией наделены собаки, которые сидят около его трона [84. Д. 106. Л. 1]. В удэгейских представлениях об этом бо­жестве и его окружении прослеживается маньчжуро-китайское влияние, тем не менее, они основаны на автохтонных воззре­ниях, связанных с образом тигра. Такие представления, свя­занные с образом тигра, широко распространены в мифологии нанайцев. К примеру, у нанайцев рода Пассар А.Н. Липским в 1936 г. в с. Дзярмя был зафиксирован миф о происхождении ро­да. В контексте мифа есть мотивы обрядовой практики, связан­ные с принесением в качестве жертвы железной суки тигру с целью сохранения жизни основоположнице рода.

Когда образовалось небо, когда застыла земля из шишки (шишки малины?) двое, одна женщина, один мужчин развились. От них люди Фусхар пло- х дились. Было это на Мари (деревня напротив Уксуми), там $ живя, в дереревне 70 домов потом было. От оспы умира- | ли. Только один старик остался, одна маленькая девочка X в люльке, одна собака-сучка, железная сучка, в тайге ходя- X щая сучка осталась. Однажды этот старик в тайгу пошёл. В X тот день пришёл. Девочки нет. Потом ищет. Увидал - вбли- х зи дома ильм (дерево). Под ним прадедушка - старик (тигр) х грудью кормит. Старик не взял. Сам (тигр) грудью кормит. | Так один год грудью кормил, один год почти прошёл. Один | год кормил. Силы свои не нашедший, старик собаку схва- S тил «прадедушка - старик» потом той силой таежного зве- X ря хватает. Прадедушка старик тому старику сон дал: Ты х не сердись за убийство твоей собаки. Потом тому старику х сон даёт: (конда) Эта девочка большая 17 лет станет, люди | с мужем просить придут - отдай, ничего не проси. К людям | пойдёт - ребёнок родится. Сначала девочка родится. Затем $ через два года, ещё один, мальчик, найдётся. Ты того себе X проси - корми» [87. Д. 32. Л. 65].

Образ «железной суки» в родовом предании Пассар наде­лён ролью жертвенного животного для основателя рода ти­гра, что говорит о её высоком статусе как посредника меж­ду людьми и Эндури. Мифологический сюжет, где тигр «пра- дедушка-старик» в течение одного года кормил ребёнка, дав ему путь в дальнейшую жизнь, находит отзвуки в реальной жизни нанайцев. Довольно часто тигр приходил к человече­скому жилью за собаками. Как правило, в мифологии взаимо­отношения тигра и человека происходят во сне.

Нанайцы Бельды и Одзял сохранили родовые предания, связанные с тигриным происхождением. Подразделение ро­да Бельды - Актанко считают себя прямыми родственника­ми тигра [39, с. 403, 407]. У орочей лишь представители ро­да Еминка претендуют на особое родство с тигром, хотя отно­сятся к нему как к сородичу [6, с. 96-98]. Когда низовские на­найцы случайно или преднамеренно убивали тигра, они обра­щались за помощью к нанайцам рода Актанко, которых счита­ли непосредственными потомками тигра амбан хала. Актан­ко направляли старого человека, который по приезде совер­шал погребальный обряд, являвшийся одновременно ритуа­лом примирения [ПМА. 2001]. В качестве жертвенного живот­ного использовалась собака.

В культе тигра у нанайцев, негидальцев и орочей есть не­которые непринципиальные разночтения, но в целом ри­туальный комплекс этих этносов имеет один исходный ба­зис. Например, негидальцы после убиения тигра в результа­те кровной мести или по роковой случайности хоронили его как человека. В аналогичном обряде представители рода Са­мар строили погребальный домик, но не укладывали тигра по горизонтали, а ставили на лапы, поддерживая подпорками [74, с. 121]. В отправлении погребального ритуала тигра у на­найцев было принято убивать собаку, душа которой служила и помогала божественному зверю, сопровождала его на лун­ную землю к духу-хозяину тигров.

У негидальцев считалось недопустимым забирать добычу тигра, за что тот жестоко наказывал. Однажды негидальцами были найдены и съедены олени, которых добыл тигр, после че­го тигр наказал людей задавив четырех собак, лишь после пя­той съеденной традиция позволяла им убить зверя [74, с.121].

В конце XIX в. культ тигра сохранялся у нанайцев и эвен­ков бассейнов рек Тунгуски и Урми. К тигру они обращались с просьбами о сохранении жизни, о даровании добычи. Нанай­цы считали - кто поднимет оружие на тигра, обречён на боль­шие несчастья. В случае, когда тигра находили мёртвым от стрелы самострела, его останки помещали в специально соо­руженный высокий деревянный домик, чтобы в ответ на их молитвы тигр никогда не нападёт на людей. Нанайцы верили, что тигр может наказывать людей за грехи, давя их собак [86. Д. 104. Л. 16-17]. В духовной культуре ульчей сохранились ве­рования о водном тигре, который мог утопить человека, но он же давал рыбу, поэтому его почитали и делали всё, чтобы уми­лостивить. Ритуал отправляли таким образом: сначала в воду бросали хвосты кеты для его собаки Луку и лишь после этого предлагали пищу самому тигру [69, с. 79].

Народы Амура крайне редко входили в конфликт с тигром. Например, в культуре орочей в прошлом сохранялись пред­ставления о тигре хунгузе (пуосты), которого считали отбив­шимся от своего хозяина, как бывает иногда с собакой, она ди­чает. Тигра, убившего человека, орочи называют хунгузе (пуо­сты) [14, с.155].

Таким образом, роль собаки в культе тигра отчётливо про­является у нанайцев. Часто встречавшиеся случаи похищения тигром собак нанайцы воспринимали как его законную добы­чу. В случае жертвоприношения собака считалась посвящен­ным жертвенным животным, например при захоронении ти­гра или жертвоприношении собаки для получения промысло­вой удачи, и т.д.

Значение, которое придавали нанайцы культу огня, нашло отражение в их фольклоре, где широко распространены сю­жеты, связанные с ритуалом кормления хозяина огня. Эта ри­туальная практика, вероятно, несёт в себе отголоски древней охотничей промысловой обрядности, у многих народов рас­пространены верования, связанные с поклонением огню.

Как и в прошлом, нанайские охотники по приезду на ме­сто охоты совершают умилостивительный обряд, посвящён­ный хозяину огня Подя. При этом они считали, что Подя при­ходит вечером и ему нужно зажечь огонь, угостить и попро­сить удачи [85. Д. 526. Л. 12-14] (рис. 121). В мифологии оро­чей сохранился сюжет, где неудачный промысел для охотника стал поводом для ссоры с Пудзя. Устраивая угощение для хо­зяина огня, он внезапно начал ножом наносить удары по ко­стру и поранил бросившихся на угощение детей Пудзя, за что тот наказал охотника болезнью. В орочском тексте говорит­ся о том, что для спасения охотника шаман предложил ему со­вершить умилостивительный ритуал, для чего ему необходи­мо изготовить ритуальные фигурки в образе собаки. Лишь по­сле отправления необходимого ритуала охотник излечился [7, с. 82]. Нужно отметить, что в обрядовой практике орочей со­хранился архаичный пласт культовых отправлений, прежде всего, связанный с жертвенным убиением собаки.

Традиционная промысловая обрядность нанайцев оказа­ла влияние и на русских охотников, промышлявших зверя. Та­кие случаи были нередки и часто связаны с представлениями о хозяине огня, его возможностями наделения человека про­мысловой удачей.

Один раз на Хосо, по дороге от трассы был такой случай. Приехали двое русских охотников, одного звали Данильчук. Так он повторил вслед за нанайскими охотниками л обряд жертвоприношения, а второй отказался и ещё посмеялся, х На следующий день первый охотник хорошо охотился, а второ- $ го постигла неудача. Он стал спрашивать у первого, тот ответил, g что ему дал удачу Подя. После чего второй охотник совершил об- g ряд жертвоприношения, и на следующий день удача к нему вернулась» (ПМА. 1997).

Общение между охотником и Подя происходило во сне. По­добный случай освещен в фольклорном тексте, записанном автором у Гейкера Н. В.

Однажды у Н.В. Гейкера произошёл такой случай «...очень быстро собирался на охоту и не взял с собой водки, а когда приехал на место промысла, ночью увидел сон - много народу в избушке - все угрожают, недовольны, что не привёз водки и не угостил Подя. Пришлось быстро возвращаться домой за водкой. Когда угостил хозяина - всё сразу нормализовалось, перестали сниться дурные сны, и добыча не заставила себя ждать». В другой раз случилась подобная история с этим же охотником, «...Снится плохой сон: идёт такой старичок как Иван Торакович,встал возле двери и говорит: Си пиктэ хон тай се, если захочу я, и убить тебя могу! Я проснулся и поспешил домой. Когда пришёл домой, рассказал матери, она дала мне маленький серебряный сэвэн эдехэ и велела носить на охоте. Когда пришёл на промысловый участок, то никто уже не снился и больше не мешал. Теперь после этого случая до сего дня всякий раз отправляю этот о обряд» [85. Д. 526. Л. 12-14].

Охотничий амулет эдехэ связан с образом собаки - стороже­вой, поисковой, её функцией в фольклорном произведении, в наиболее напряженных эпизодах эдехэ превращался в собаку.

Сохранившиеся в культуре нанайцев остатки некогда раз­витого культа Подя не донесли обряда с участием собаки, не­сомненно, присутствовавшей в древнем изначальном вариан­те. Налицо трансформация жертвенной обрядности нанайцев, связанной с культом хозяина огня. Бесспорно, как и другие таежные духи, Подя имел в своём подчинении духов-собак. Культ огня у тунгусо-маньчжуров широко распространён, при этом у всех этносов Приамурья он сохраняет терминологиче­ское и ритуальное родство.

Наиболее сохранившийся культ огня зафиксирован у удэ­гейцев. Охотясь, удэгейцы не позволяют себе ругаться на каба­нов. Они боятся Пудза, который может услышать и передать ка­банам, которые будут искать случая, чтобы отомстить. Подоб­ные запреты объясняются близостью этого животного с хозя­ином промыслового участка. «Пудзя адзани имеет вид челове­ка, и собака у него кабан» [84. Д. 28. Л. 75]. В представлениях удэгейцев дух Пудза многообразен, велико число территорий, которыми он владеет. При этом он часто предстает в виде со­вершенно неожиданных существ. Например, удэгейцы счита­ли земляную жабу Пудза инаини, т.е. собакой Пудза. В связи с этим трогать её было запрещено, ослушавшему запрет грози­ла болезнь [84. Д.27. Л.254]. К другой категории таёжных духов относится пантеон удэгейских духов, где главенствующее ме­сто занимает дух OijKy. В представлениях удэгейцев он в виде человека, живущего в лесу на высокой горе, средних лет, име­ет одну руку и одну ногу, в руке держит копьё и стрелы, пеш­ню, на нём шапка из живого зайца - это его собака. На шапке снежный ком. Лицо красное, покрыто шерстью. Следующий по значимости дух Уоуке, предстаёт в виде карлика с чёрным ли­цом. Одежду носит из шкуры кабарги. На привязи у него кабар­га, которая является его собакой. Дальше следует БагдиИе. При нём стрелы и лук, палка для лыж тыне. Люди часто видят его [84. Д. 27. Л. 248]. Представленные духи имеют в качестве со­бак разнообразных животных, вероятно, статус «собаки» играл роль как показатель значимости и идентификации в их иерар­хии. В культовой скульптуре удэгейцев одно из важных мест за­нимает изображение духа-хозяина местности Пудза, собакой у него служит леопард ярга (рис. 119).

К промысловой обрядности нанайцев относится и культ почитания хозяев гор, скал и других природных объектов. Своими корнями эти ритуалы уходят далеко в прошлое. В представлениях нанайцев было принято считать, что от них во многом зависела промысловая удача охотников, а подчас - жизнь и смерть. Так, при следовании упряжек на дальние про­мысловые участки нанайцы угощали священные скалы для получения удачи и счастья. Некоторые из этих скал, напри­мер г. Пиухэ на р. Уссури, обладала такой магической силой, что могла остановить собачью упряжку на бегу, если охот­ник не совершил должного ритуала [32, с. 45-50]. В предани­ях нанайцев сохранилась вера в сверхъестественные свой­ства г. Нэвэн, что находится в бассейне р. Копи. Считалось, ес­ли собака долго лает, очутившись на этой горе, то неминуемо околеет [2, с. 247]. Традиционной культурой в подобных си­туациях смерть собаки воспринималась как приношение её в жертву хозяину горы.

Кондонские нанайцы особо почитали хозяев скал Када- Хачан, Мория, Кайласон, могущих наделить их промысловой удачей, и отдавали им при следовании на промысел должные почести: охотники угощали табаком и водкой старую женщи­ну, хозяйку сопки Када-Хачан (оз. Эворон), и просили у нее благоприятной погоды на воде «...угощали медвежьим жи­ром, чтобы вода была гладкой как жир». Нередко после риту­ала озеро успокаивалось [85. Д. 526. Л. 34-35]. Такие обряды охотники отправляли всякий раз, находясь в непосредствен­ной близости от объекта поклонения.

Верховские нанайцы при переходах на нартах обязательно останавливались около святых мест, совершали обряд жерт­воприношения, наливали водку, завязывая на деревья тря­почки в качестве подарка сверхъестественным силам и объек­там [85. Д. 526. Л. 12-14]. В культе природных объектов отме­чается близость подобных отправлений у всех территориаль­ных групп нанайцев, в целом у этносов, населяющих Амуро- Сахалинскую историко-этнографическую область.

В жертвенной обрядности, связанной с культом медведя у нанайцев, собака выполняет роль проводника души медве­дя, где отмечена сложная система ритуальных отправлений. В нивхском культе медведя зафиксировано многообразие спор­тивных состязаний собак разных хозяев с целью выявления лучшей из них. Подобные состязания при забеге собак явля­лись одним из проявлений древнего обрядового комплекса.

В иерархии нанайского пантеона божеств и разнообраз­ных духов образ тигра сопутствует верховному божеству Эн- дури. Тигр - наместник Эндури, его божественная неприкаса­емость крайне редко нарушалась нанайцами. В знак почита­ния тигра перед промыслом нанайцы приносили ему в жертву собаку. В нанайской генеалогии роды Актанко, Бельды и Од- зял ведут своё происхождение от тигра, об этом они сохрани­ли родовые предания. Жертвенная роль собаки в культе ти­гра отчётливо проявляется у нанайцев. Собаку умерщвляли, отправляя обряды при захоронении тигра, с целью получения промысловой удачи и т.д.

Культ огня, представленный у тунгусо-маньчжуров хозяи­ном огня Подя (нанайцы, ульчи), Пудзя (удэгейцы, орочи) име­ет давнее происхождение и представляет собой древний куль­турный пласт. Таким образом, в поклонениях огню, культе жи­вотных, ритуалах почитания природных объектов образ соба­ки благодаря её особому чутью становился своеобразным ин­дикатором отношений хозяев с людьми.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.