Я решил стать политиком

Эти слова из «Моей борьбы» часто цитируют, но полностью цитата звучит так:

«С евреями не может быть никаких пактов, а только жестокое или‑или. И я решил стать политиком».

Политика и борьба с евреями – это были для Гитлера две стороны одной медали. Тот, кто изучает обломки, оставшиеся после Гитлера, обнаружит, что Франция в период борьбы за власть оставалась «наследственным врагом», а после прихода к власти Гитлер во всех речах «навсегда отказывался» от Эльзаса и Лотарингии. Иногда Гитлер изъявлял желание приобрести колонии, а потом снова останавливал «вечную тягу германцев на юг»:

«Мы покончим с колониальной и торговой политикой довоенного периода».

Советский Союз более десяти лет считался «смертельным врагом», а после заключения пакта в 1939 г. Риббентроп вдруг почувствовал себя в Москве «как среди старых партийных товарищей». Смешанные советско‑эсэсовские комиссии с полным единодушием выбрасывали из жилищ крестьян, столетиями живших на Востоке, – через два‑три года эти места должны были «германизировать» норвежцы, шведы и немцы из Южного Тироля. Польскую добычу поделили по‑братски, и Сталин даже во время войны продолжал называть Гитлера «гениальным парнем, который не подпускает евреев к искусству». После бесконечного ряда красивых речей о «сочетании национализма с чувством социальной справедливости» первым серьезным экономическим партнером стала неразборчивая в средствах американская фирма ИТТ, ныне – крупнейший в мире конгломерат фирм. Как она относилась к социализму, пояснять не нужно. Восхваляемое годами «право народов на свободное самоопределение» после справедливого воссоединения с Германией Судетской области зазвучало в устах Гитлера так:

«Этот парень, Чемберлен, помешал мне войти в Прагу».

Через полгода говорившей на других языках Чехословакии больше не существовало.

И лишь в одном‑единственном пункте Гитлер не менялся. Упрямо, как Катон, который при каждом удобном случае повторял, что Карфаген должен быть разрушен, Гитлер настаивал на том, что евреям нет места в Европе.

Все начинается с малого. Остававшийся на службе ефрейтор Гитлер начал свою карьеру профессионального политика в Мюнхене с подсчета лишнего белья во 2‑м баварском пехотном полку, в который он вернулся в конце 1918 года из госпиталя Пазевальк. Его фронтовой товарищ Шмидт помогал ему, и, когда Гитлер ночью стонал в подушку: «Назад в пустыню, назад в пустыню», Шмидт тряс его: «О чем ты говоришь, Адольф?» Гитлер поворачивался на другой бок, снова засыпал и продолжал бормотать во сне.

Бавария была первым из германских государств, которое стало республикой. Совет министров возглавил восточный еврей Эйснер (настоящая фамилия Космановский), имевший в кармане всего 18 марок. Вождями Баварской Советской республики были евреи из России Левин, Леви‑нэ‑Ниссен и Тобиас Аксельрод. Их соправитель, товарищ Ландауэр, вещал:

«Каждый работает, где хочет. Субординация отменяется, а вместе с ней и юридическое мышление».

Министр иностранных дел этой республики телеграфировал в Москву:

«Пролетарии Верхней Баварии удачно соединились. Мы хотим мира навсегда. Иммануил Кант „О вечном мире“, 1795, тезисы 2‑5».

В той же телеграмме новый министр сообщал как важную вещь, что его предшественник, уходя, забрал с собой ключ от уборной.[25]Была создана Красная армия, в которую устремились освобожденные русские военнопленные. Будущий демократический министр Мюллер‑Мейнинген записывал:

«Тыловики, всякий сброд, женщины и дети идут вместе с ними с ревом и криками. В мученики зачисляют всех без разбора, грабителей и убийц, в том числе убийцу женщин Кристофа».

Гитлер оставался в казарме. Согласно приказу он надел, скрежеща зубами, красную нарукавную повязку, но все это было ему «отвратительно».

Председателя Совета министров восточного еврея Эйснера убил средь бела дня несколькими выстрелами из револьвера граф Арко, студент, из западных евреев. За Эйснера расстреляли нескольких членов националистического Ордена Туле, основателями которого были масоны из западных евреев, в том числе и чистые западные евреи, в частности профессор д‑р Бергер. Центром национальных сил Мюнхена были помещения Общества Туле в роскошном отеле «Четыре времени года». Его председатель, саксонец по имени Адам Глауэр, который величал себя бароном фон Зеботтендорфом, утверждал:

«Люди из Туле первыми умерли за свастику».

В Берлине одновременно Карл Бернгардович Собельсон из Галиции, он же Радек, попытался с помощью союза «Спартак» организовать восстание, но оно захлебнулось в крови Карла Либкнехта и Розы Люксембург.

Баварская Советская республика в начале мая 1919 г. была уничтожена военной силой извне – Белой гвардией, войсками под командой генерала фон Офена, вольными корпусами – корпусом Эппа и корпусом «Оберланд» – и морской бригадой Эрхардта. Мюнхенский батальон, в котором служил Гитлер, был в нерешительности, и тут на стул поднялся неизвестный дотоле ефрейтор и сказал:

«Товарищи, мы не революционная охрана пришлых евреев. Фельдфебель Шюсслер совершенно прав, когда он предлагает, чтобы мы оставались нейтральными».

Большего и не требовалось, и батальон остался в стороне. После вступления Белой гвардии в Мюнхен Гитлер вошел в состав следственной комиссии, которая разыскивала тех, кто в советские времена был не на той стороне. Его хвалили:

«Его обвинительные акты вносили неумолимую ясность в невыразимый позор военной измены еврейской диктатуры советских времен».

Гитлера взял к себе капитан Карл Майр, руководитель разведывательной службы. По нынешним понятиям, он стал тем самым агентом военной контрразведки, сокращенно МАД. Его послали учиться в Мюнхенский университет. Профессору Карлу Александру фон Мюллеру бросилась в глаза такая сцена: «Осталась небольшая группа, теснившаяся вокруг человека в ее центре, который непрерывно и со все большим воодушевлением говорил что‑то странным гортанным голосом. Я увидел бледное лицо под не по‑солдатски свисающими прядями волос, с коротко подстриженными усиками и очень большими голубыми глазами, блестящими холодным, фанатичным блеском». Мюллер спросил у капитана Майра, знает ли тот об этом «природном ораторском таланте». Майр знал и послал своего лучшего человека в гостиницу «Штернеккер», где вечером 12 сентября 1919 собрались Немецкая рабочая партия, 46 человек из разных мелких политических групп. Гитлер прослушал скучный для него экономический доклад, и только когда профессор Бауман в ходе дискуссии потребовал отделения Баварии от Германии и присоединения ее к Австрии, он оживился.

«Я не могу не потребовать слова, чтобы изложить этому господину свое мнение по данному вопросу».

Выступление Гитлера длилось 15 минут, сепаратист сбежал, не дослушав его, а руководитель партии слесарь Антон Дрекслер шепнул сидевшему рядом с ним машинисту, который вел протокол: «Такая глотка нам нужна».

Гитлеру тоже была нужна эта жалкая партия, имевшая в кассе 7 марок 50 пфеннигов. Она выглядела смехотворной, но ей можно было придать правильную форму.

«Здесь можно было еще определить содержание, цель и путь, чего с самого начала не было у больших существующих партий».

Итак, ефрейтор Гитлер вступил в кружок Антона Дрекслера, объединявший прежде всего людей, работавших вместе с ним в мюнхенском железнодорожном депо, и назвался художником по профессии. Благодаря своей «большой глотке» он через несколько дней стал главным оратором партии, а фельдфебель Шюсслер, впоследствии первый управляющий делами НСДАП, – письмоводителем.

Вскоре в Мюнхене появилось антисемитское боевое сообщество, которое могло только расти, потому что раньше здесь орудовало советское правительство евреев из России и вся буржуазия была запугана. Ни в одном другом городе тогдашней Германии он не смог бы привлечь к себе такие большие массы, не имея средств.

В свои выступления Гитлер вставлял словечки на идиш и веселил публику речами такого рода:

«Это интернационал диктатуры еврейских биржевиков. У этого народа общее происхождение, общая религия и общий язык – ви‑таки знаете, это язык жестов».[26]

Но Гитлер мог быть и серьезным. Однажды на заседании очень буржуазного мюнхенского Демократического союза после доклада бургомистра Гамбурга Петерсена слово предоставили этому человеку, который слыл крикуном. Гитлер поднялся на сцену, сунул руки в карманы и приготовился говорить. «Выньте руки из карманов», – бросили ему заранее условленную реплику из зала, и оратор обрадовался: «Господа, я не из тех, кто говорит с помощью рук!» Присутствовавшие еврейские коммерсанты смущенно умолкли и озабоченно выслушали спокойную речь, направленную против них.

«Я могу говорить», – удовлетворенно констатировал Гитлер. Он умел возбуждать публику, и это возбуждение, в свою очередь, придавало ему силы. Он умел приспосабливаться и перед студентами – любителями альпинизма выступал примерно так:

«Я прошу вас, посмотрите на наши курорты. Вы встретите там сегодня две категории людей: немцев, которые приезжают, чтобы после долгого перерыва, может быть, впервые снова глотнуть немного свежего воздуха и отдохнуть, и евреев, которые приезжают, чтобы растрясти жир. А если вы пойдете дальше в наши горы, кого вы встретите там в новеньких, желтых, роскошных сапогах, с красивыми рюкзаками, в которых наверняка лежит не то, что нужно. Они поднимаются в отель, обычно дотуда, докуда доходит горная железная дорога, а там, где кончается дорога, кончаются и они. Они сидят там в радиусе километра как мухи вокруг трупа. И среди них нет представителей трудящихся классов, ни работников умственного, ни физического труда, которые, обычно в рваных костюмах, с трудом взбираются на гору сбоку, потому что стесняются появляться в своей одежде, купленной в 1913 или 1914 году, в этой благоухающей духами атмосфере».

Капитана Майра, который со временем стал социал‑демократом и в конце второй мировой войны погиб в концлагере Бухенвальд, сменил капитан Рем. «Меня зовут Эрнст», – сказал он за кружкой пива и предложил ефрейтору быть на «ты».

Ernst Julius Röhm (1887 – 1934)

Гитлер попал в офицерский круг, и возвращающиеся на родину командиры вольных корпусов начали ценить его, хотя ему было наплевать на их военные подвиги в Прибалтике и Верхней Силезии, как и на немецкое сопротивление французской оккупации Рурской области в 1923 году. Бывший солдат‑фронтовик привлекал их своими зажигательными речами и 15‑50 марками в день. Об их сборищах комиссар криминальной полиции Файль докладывал начальству:

«По моему личному мнению и впечатлению, Гитлер и присутствующие на этих собраниях авантюристы из Верхней Силезии в случае еврейского погрома стали бы главарями второй Красной армии, каких мы видели в 1919 году, лишь бы грабить и убивать евреев».[27]

Газета «Мюнхнер пост» рассказывала в статье «Травля евреев» об одном из этих сборищ:

«Появились антисемиты из мелкой буржуазии и молоденькие студенты в сопровождении своих более старших товарищей или других взрослых. Выступал г‑н Адольф Гитлер, который вел себя больше как комик. Его речь напоминала куплеты, и каждое третье предложение содержало припев: во всем виноваты евреи. Следует отметить одно: г‑н Гитлер сам признался, что его речь продиктована расовой ненавистью».

24 февраля 1920 г. Немецкая рабочая партия была переименована в Национал‑социалистическую немецкую рабочую партию (НСДАП), о которой вскоре заговорили во всем мире. Гитлер и основатель партии Дрекслер советовались. «Предстоит большой скачок на общественную арену», – сказал Дрекслер. «И где, Тони, ты бы хотел, чтобы это произошло?» – спросил Гитлер. «В пивной „Хофбройхаус“, в банкетном зале», – ответил Дрекслер. Появился напечатанный красными буквами призыв «К страждущему народу». Вход стоил 40 пфеннигов. Зал был полон, собралось 200 человек, и, когда слово было предоставлено выступавшему вторым Гитлеру, начались драки. Оратор с трудом заставил себя слушать, и аплодисменты, сначала сдержанные, потом стали бурными. Гитлер огласил программу НСДАП из 25 пунктов, из которых 19 были направлены против евреев.

• «Ни один еврей не может считаться соплеменником»;

• «Если невозможно прокормить все население государства, то представители других наций должны быть высланы из рейха»;

• «Мы требуем, чтобы все не немцы, приехавшие в Германию после 2 августа 1914 г., были принуждены немедленно покинуть рейх»;

• «Мы требуем полной конфискации всех состояний, нажитых на войне».

Гитлер давал такие пояснения к этим пунктам:

«Рабочим все время говорят: им надо уезжать в Россию. Но было бы более целесообразным, если бы восточные евреи оставались там, если там так много работы»; «Когда надо отнять у мелкого спекулянта пару яиц, правительство действует с удивительной энергией, но оно не делает ничего, когда этот спекулянт носит еврейскую фамилию»; «Сначала нужно выгнать виновных, евреев, а потом мы очистим себя сами. В случае преступлений спекулянтов и ростовщиков денежные штрафы не имеют значения».

В заключение был единогласно принят протест против решения передать еврейской общине в Мюнхене 40000 центнеров пшеничной муки для выпечки мацы, «в то время как 10000 тяжелобольных не имеют хлеба». Свой рассказ об этом первом массовом собрании новорожденной НСДАП Гитлер закончил словами:

«Был зажжен огонь, на котором предстояло закалить меч, который должен был вернуть свободу германскому Зигфриду и жизнь немецкой нации. Я чувствовал нарастающий подъем и ощущал шаги богини неумолимой мести за клятвопреступление 9 ноября 1918 года. Движение началось!»

Гитлер, как художник, нарисовал эскиз флага и круглого партийного значка с той свастикой в центре, которую он впервые увидел маленьким мальчиком в монастыре Ламбах. Жена зубного врача Крона вышила первый флаг, и он впервые украсил ораторскую трибуну при создании местной группы в Штарнберге в мае 1920 года. Составленный Гитлером циркуляр гласил:

«Партийные флаги вывешивать на всех публичных собраниях на ораторской трибуне, у входа в зал и т.д. на демонстрациях носить с собой. От членов партии неукоснительно требовать, чтобы они всегда и везде появлялись только с партийным значком. Евреев, которые будут находить это неприличным, безжалостно бить».

При партии Гитлер создал штурмовой отряд, сокращенно СА, для защиты собраний. В него вступали бывшие военные, участники вольных корпусов и отрядов гражданской самообороны, возникших в советское время. Полиция докладывала об их первых действиях:

«Зал был набит. Одного человека, который обозвал г‑на Гитлера обезьяной, охранники, сохраняя полное самообладание, выпроводили».

Рем, который, как и Гитлер, ушел из армии, стал позже руководителем СА, игравшим важную роль в политике. Гитлер так оправдывал действия СА перед судом:

«Начиная с 1920 года совершались непрерывные нападения на собрания и на ораторов. Чтобы противостоять этому террору, проводить собрания и защищать ораторов и руководителей, из молодых членов партии был создан отряд самозащиты, который назвали штурмовым отрядом».

В т.н. Баварском союзе его председатель Баллерштедт произносил сепаратистские речи и при этом восхвалял Францию. Присутствовавший при этом однажды Гитлер, который «предпочитал быть казненным в большевистской Германии, чем благополучно жить во французской Германии», выскочил вперед и ударил этого человека хлыстом по лицу. За это он просидел несколько недель в мюнхенской тюрьме, но его авторитет в глазах СА возрос. В тюрьме он жил ничуть не хуже, чем в приюте Милосердных братьев на Лотштрассе, где он снимал комнатку. На следующем мероприятии штурмовики вывешивали плакаты с надписью «Евреям вход воспрещен» и срывали плакаты противников, рисовали на стенах свастики и замазывали символы противников. Кроме того, производилась физическая «проверка» людей, похожих на евреев. Один южноамериканский динломат испытал неприятные прикосновения, когда на лестничной клетке проверяли, не обрезанный ли он. После удачной работы жаждущие подвигов молодые люди возвращались домой, распевая веселую песню:

Долой евреев, детей сатаны!

Долой евреев из нашей страны!

Пускай они уедут в свой Иерусалим

И пусть их там встречает их прародитель Сим!

Гитлер давал инструкции по проведению собраний, которые казались его бойцам излишними:

«Мы не должны разговаривать с евреями, поскольку они, как чужаки, вообще не имеют права вмешиваться в наши дела, точно так же как немцы не должны заниматься политикой в еврейском государстве Палестине».

Последнее было голубой мечтой, которая сбылась вскоре после смерти Гитлера.

Враждебная пресса стала менее энергично подчеркивать полуеврейское происхождение Гитлера и даже социал‑демократическая «Мюнхнер пост» перестала возводить на Гитлера поклеп, будто он был помолвлен с дочерью восточного еврея из Галиции.

Зато возник спор в штабе НСДАП в пивной «Штернек‑керброй», куда попадали через длинный темный ход. Преследуя те же цели, но занимая более умеренную позицию в борьбе против евреев, в Северной Германии расширяла свое влияние Немецкая социалистическая партия. Некоторые из мюнхенских партийцев стремились соединиться с этими людьми, а другие требовали, чтобы северяне распустили свою партию и группами или по одному вступили в НСДАП. Мюнхенцам, выступавшим за демократическое руководство партией, которое действительно еще сохранялось до лета 1921 года, противостояли другие, которые хотели сделать Гитлера вождем с диктаторскими полномочиями. Лучший конь в стойле НСДАП, удачливый вдохновитель масс отправился в поездку, прожил несколько недель в Берлине, в основном посещая салоны, а когда он вернулся в Мюнхен, то увидел, что на корабле бунт. 11 июля 1921 г. Гитлер заявил о своем выходе из НСДАП, которая «размякла» и не в состоянии больше «вести борьбу за свержение господства международного еврейства над нашей страной». Положение было серьезным, и партия боялась, что без своего лидера, своего лучшего оратора она обратится в ничто. Гитлер письменно потребовал для продолжения деятельности «поста первого председателя с диктаторскими полномочиями», и партийное руководство изъявило готовность,

«в знак признания Ваших заслуг, Вашей работы на благо движения, которую Вы ведете с редким самопожертвованием, занимая лишь почетный пост, Вашего редкого ораторского таланта предоставить Вам диктаторские полномочия, и будет самым радостным образом приветствовать, если Вы, вернувшись в партию, займете место первого председателя».[28]

Расчеты Гитлера оправдались, и национал‑социалистическое движение с его благими намерениями превратилось с этого дня в антиеврейское гитлеровское движение. Цель национального социализма – «покончить с процентным рабством» была отныне заменена другой целью – изгнать евреев, а Гитлер стал «фюрером». Некоторые бросили партбилеты, в том числе и фельдфебель Рудольф Шюсслер, который из партийного штаба в «Штернеккерброй» перекочевал прямо в еврейский банк Ауфхойзера, где он еще работал и шесть лет спустя после прихода Гитлера к власти.

«Bildnis des Führers» by Otto von Kursell, 1941

Новоявленный фюрер много ездил, установил связи с национал‑социалистами в Австрии и Судетской области и собирал деньги в Швейцарии у людей, в том числе и евреев, которые испытывали страх перед большевизмом и национализацией.

Рекламные письма дошли до швейцарских промышленников, и указание на коммунистическую опасность произвело впечатление и на них. Особенно активным был полковник Пирхлер, основатель Швейцарских отечественных союзов. Он пригласил Гитлера в цюрихский отель «Сен‑Готард», и на расположенной поблизости вилле Везендонк Гитлер изложил свою программу перед сорока персонами, после чего большие взносы сделали крупный промышленник Элер и сахарный фабрикант Франкенталь.

Гитлер побывал на месте своего рождения в Браунау, посетил и свой любимый город Линц. При этом он давал австрийцам в Инсбруке, Зальцбурге, Халлынтейне, Вене и Санкт‑Пельтене пояснения по еврейскому вопросу. И здесь он нашел правильный тон:

«С безграничной любовью читаю я, как христианин и как человек, те места, где рассказывается, как Господь наконец собрался с силами, взял бич и изгнал ростовщиков, эти порождения ехидны, из храма! Его неслыханную борьбу за этот мир, против еврейского яда, осознаю я сегодня, 2000 лет спустя, с глубочайшим волнением и сильнее всего в том факте, что Ему пришлось за это истечь кровью на кресте».

Gregor Strasser (1898 – 1934)

Движение осваивало Юг, но все еще было слабым на Севере. И тут на помощь Гитлеру пришел человек, о котором подробнее будет рассказано в следующей главе. В октябре 1922 г. Юлиус Штрейхер привел к нему нюрнбергскую группу Немецкой социалистической партии, а за ней последовала и остальная партия. На конференции в Зальцбурге (Австрия) эта северогерманская партия распустилась, и зимой 1922‑23 гг. большинство ее членов примкнуло к НСДАП. В Северную Германию поехал аптекарь из Ландсхута и руководитель СА Грегор Штрассер и взял с собой своего брата Отто. Такое усиление естественно наталкивало на мысль устроить путч против Берлина и захватить власть в стране. После кровавого подавления Баварской Советской республики в Баварии правила Баварская народная партия. Эти консерваторы были немного монархистами, прислушивались к мнению Рима и враждебно относились к коммунистам и евреям. Им противостояли те, кто выступал за единство империи: с одной стороны, коммунисты, с другой – национал‑социалисты. Когда социалистическое правительство в Берлине потребовало разоружить баварские отряды самообороны, Мюнхен ответил:

«Тем, кто хочет иметь оружие, надо его оставить».

Государственный советник Мейер сказал:

«Имперское правительство – это замаскированное советское правительство».

Евреям эти господа советовали:

«Это значительно облегчило бы дело, если бы определенные круги этой религиозной общины вели себя несколько сдержанней, особенно при публичной демонстрации того, что они могут позволить себе любые наслаждения, в то время как другие прозябают в нужде».

Эта консервативная партия требовала «положить конец подстрекательству широких кругов иностранными политизированными евреями, на деятельность которых даже их приличные баварские братья по вере смотрят с отвращением». С другой стороны, власти Баварии периодически сажали в тюрьму и Гитлера, чтобы на следующее утро выпустить его «за недостатком улик». Самой сильной личностью в правительстве Баварии был начальник мюнхенской полиции Пенер, который лучше всех различал пришлых восточных евреев и местных западных евреев. Его любили или боялись, в зависимости от точки зрения, далеко за пределами Баварии благодаря его крутым мерам против восточных евреев.

После своего прихода к власти Гитлер однажды приехал в Мюнхен. Вместе с гауляйтером Вагнером они проезжали мимо дворца принца Карла, который в народе все еще называли «дворцом Хельда», имея в виду бывшего председателя Совета министров и главу Баварской народной партии, и Гитлер спросил своего гауляйтера, какую пенсию получает Хельд. Услышав ответ, он вспылил:

«Бывший председатель Совета министров Баварии не может жить на 600 марок (это равнялось зарплате работающего директора школы). Позаботьтесь, Вагнер, чтобы ему удвоили пенсию».[29]

А в ноябре 1923 года дела обстояли так: был заключен пакт, баварское правительство и национал‑социалисты Гитлера договорились устроить вместе поход на Берлин по примеру похода на Рим Муссолини и «выкинуть из кресел ноябрьских предателей, которые в ноябре 1918 года всадили нож в спину немецкой армии».

Однако вскоре Гитлер узнал, что его союзники в баварском правительстве во главе с Каром думали в действительности только об отделении Баварии, а не о походе на Берлин. До него дошли такие разговоры:

«Если большевизм двинется на Запад, тогда надо будет спасать христианскую культуру, а это означает общность интересов Баварии и Франции. Радикализация Севера неизбежно приведет к отделению Баварии, не потому что у нас растет сепаратизм, а потому что нет другого выхода».

Баварская «революция федералистов» была намечена на 12 ноября 1923 г., но Гитлер ее опередил и прикарманил. Вечером 8 ноября он надел свой длинный черный сюртук и приколол отливающий серебром Железный крест 1‑го класса. В пивной «Бюргербройкеллер» генеральный государственный комиссар Кар выступил перед несколькими тысячами людей. Здесь не было кого попало, приглашены были «члены правительства, парламентарии, главы ведомств, военные старой баварской армии и рейхсвера, представители университета, прессы, мира искусства, высших финансовых кругов и экономики».[30]Некоторое время празднично одетый Гитлер незамеченным шатался по залу. Потом он приказал дежурному офицеру полиции, который его знал, очистить вестибюль и улицу в целях безопасности. И полиция освободила путь для штурмовиков Гитлера, которые быстро прибыли на место действия и сразу же установили в вестибюле пулеметы. При виде этого у командира полицейских возникли сомнения и он позвонил своему начальнику д‑ру Фрику, прося указаний. Фрик ответил:

«Поддерживайте порядок на улице».

В Третьем рейхе за свою любовь к порядку на улице он стал имперским министром внутренних дел.

Внутри помещения господин в черном сюртуке вспрыгнул на стул, выстрелил в потолок, ворвался через примолкшую толпу на помост и, все еще держа пистолет в руке, прокричал:

«Национальная революция началась! Зал занят шестьюстами хорошо вооруженными людьми. Если вы немедленно не успокоетесь, я прикажу установить на галерке пулемет. Рейхсвер и баварская полиция уже идут сюда под знаменем со свастикой».

Потом Гитлер затащил трех озадаченных правителей Баварии, Кара, фон Лоссова и Зейсера в соседнее помещение, и знаменитый военный летчик Геринг с орденом «За заслуги» на шее поднялся на трибуну и заявил, что рядом формируется имперское правительство.

«В остальном, – закончил он свое выступление, – вы можете быть довольны, вы получите здесь свое пиво».

Reichsjägermeister Hermann Göring (1893 – 1946)

Привезли генерала Людендорфа, полководца первой мировой войны, который давно уже был на стороне Гитлера и Геринга. Он хотел революции, одновременно национальной и социальной. Во время войны он отказался от предложения кайзера возвести его в дворянство.

Гитлер распределил посты и зачитал толпе имена, в том числе и только что уведенных:

«Глава имперского правительства Гитлер. Командующий национальной армией Людендорф. Министр полиции Зейсер. Задача временного немецкого правительства – всеми силами Баварии и привлеченными силами всех других германских земель выступить в поход на греховный Вавилон – Берлин. Завтра либо в Германии будет немецкое национальное правительство, либо мы будем мертвы».

Все радовались хорошим перспективам, трое господ в соседней комнате услышали новость и пожали руку, протянутую им Гитлером.

На следующее утро они приказали стрелять у Фельдхернхалле в тех, кто ночью по приказу Гитлера тысячами прибыл в Мюнхен пешим маршем и на грузовиках. На стенах домов были расклеены объявления:

«Заявления, которые были сделаны мной, генералом фон Лоссовом и полковником Зейсером под угрозой револьвера, считать недействительными.

Фон Кар, генеральный государственный комиссар».

«Feier des 9. November an der Feldherrnhalle in München» by Paul Hermann, 1941

Во главе колонны шли Гитлер и Людендорф, Гитлер с пистолетом в руке. Один человек выскочил вперед: «Не стреляйте! Идет его превосходительство Людендорф!» И тут у Фельдхернхалле прозвучали выстрелы. Четырнадцать национал‑социалистов остались лежать мертвыми на Одеонплац. Еще двое погибли в отряде Рема, который был окружен неподалеку баварской полицией. Множество раненых, среди них Геринг с пулевым ранением в нижнюю часть живота и Гитлер с вывихнутой рукой, искали укрытия. Путчистов расстреляли те, кто накануне тоже участвовал в заговоре. Геринг бежал за границу, а Гитлер скрылся на вилле близ Уффинга на озере Штаффельзее. Полиция нашла его, когда за ним ухаживала фрау Ханфштенгль, урожденная Гейне, западная еврейка родом из США.

Партия провозгласила, когда десять лет спустя пришла к власти:

«Вы пали не напрасно».

И в этом есть доля истины: благодаря этой попытке путча было сохранено единство империи и предотвращен запланированный на ближайшие дни государственный переворот баварских сепаратистов. Живущий сегодня на покое рейхсфюрер молодежи Бальдур фон Шпрах, полуамериканец, который лишь в одиннадцать лет научился немецкому языку, нашел такие немецкие слова:

«Пусть в вашу честь воздвигнут храмы, – для нас алтарем останутся ступени Фельдхернхалле».

В начале 1924 г. Гитлер и его путчисты были приговорены к заключению в крепости, но уже накануне Рождества того же года он снова оказался на свободе. Так ужасно строго карали тогда тех, кто с помощью пулеметов хотел отправить нелюбимое правительство к черту или на Восток, – те еще были времена!

Глава 5

«Евреи – это наше несчастье»

Эти слова принадлежат великому историку Трейчке, и Гитлер вдалбливал их в головы, пока последний конюх в беднейшем глухом углу не усваивал, кто виноват в его несчастьях. Но он умалчивал о решении, которое предлагал Трейчке:

«Они должны стать немцами без ущерба для их веры и их древних, священных воспоминаний, которые мы все чтим».

В мюнхенском баре «Летучая мышь» – дело было в 1920 году – рядом с только что уволившимся из армии Гитлером сидел за столом приземистый человек, который говорил с сильным венским акцентом и, прихлебывая пиво, рассеяно посматривал маленькими, черными глазками на ягодицы официантки. Это был венгерский еврей, сын богатого торговца шелками, близкий друг поэта Дитриха Эккарта, издателя антисемитского листка «Ауф гут дойч». Эккарт понимал его жаргон, которому он научился в Берлине. Он познакомил Гитлера с этим странным человеком, который поил их пивом и под псевдонимом Требич‑Линкольн занимался самой разнообразной деятельностью: сначала он был студентом и изучал иудейскую теологию, потом вдруг стал сектантом‑евангелистом и проповедовал в Нью‑Йорке, потом священником в Англии, директором нефтяной компании, депутатом палаты общин английского парламента от Либеральной партии и немецким шпионом – все это почти одновременно. Англичане до сих пор считают, что Требич‑Линкольн – «единственный иностранный шпион, который был депутатом палаты общин»,[31]насколько им известно. Беседа в баре вертелась вокруг евреев и их целей. «Здесь Вы правы, г‑н Гитлер, – соглашался Требич. – Во всех эксцессах всегда виноваты сами евреи. Но они всегда встречали оппозицию в собственной среде. Вспомните Мардохея, сиречь Карла Маркса, независимо от того, любите Вы его или нет. „Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги“. Вспомните Вейнингера, тоже еврея, нашего великого венского философа:

«Еврей не знает любви, он знает только тело. Он хочет насиловать».

«А скажите, г‑н Требич, – спросил Гитлер, – что Вы думаете о Палестине как решении вопроса для всего еврейского племени?»

«Два пива!» – крикнул Требич и задумался. Через некоторое время, после нового глотка, он опять заискрился своей обычной венской любезностью. «Я надеюсь, – обрадовался он. – Национал‑социалисты и национал‑сионисты, соединяйтесь!» – «Да услышит Вас Бог! – торжественно изрек Гитлер. – Пути разные, цель одна. И да поможет нам Господь!» Он тоже отхлебнул большой глоток пива. Требич‑Линкольн начал восторгаться декларацией английского министра иностранных дел, еврея Бальфура. «Эта декларация – всего лишь письмо Бальфура его другу Ротшильду, написанное в 1917 году. Это письмо очень упростило дело: англичане дают землю, а мы посылаем туда людей, на которых, возможно, придется оказать давление. Мы хотим построить дом, который вместит всех евреев, и евреи и весь мир обретут покой». Он усердно подчеркивал разницу между западными и восточными евреями. «Кто организовал экономику? Баллин, тайный советник Симеон и тому подобные люди. А кто помог князьям выбраться из лужи, когда их казна опять опустела? Блейхредер был банкиром уже у императора Вильгельма I. А Штраус с его венскими вальсами – просто подарок судьбы для этих людей».

– «А восточные евреи? – вдруг сердито продолжил Требич. – Варшавское гетто – это норы, прорытые в преисподнюю».

– «Ну и что?» – спросил заинтересованный Гитлер.

– «Я скажу тебе что, – Требич‑Линкольн неуклюже‑доверительно положил свою толстую руку на руку Гитлера. – Я знаю кто ты: Франкенбергер. А теперь скажи, что общего у нас, западных евреев из Германии и Австро‑Венгрии, с этими вшивыми евреями в лапсердаках?»

Гитлер резко отдернул руку: «Никогда больше не называй имя Франкенбергер! – его глаза блестели. – Или я буду кричать: Мозес Пинкелес из Венгрии!» Собеседник Гитлера сохранил спокойствие, заказал еще пива и спросил прямо: «Сколько Вам нужно?»

– «Сто тысяч».

Требич вынул три пачки из кармана пиджака и бросил их на стол: «Пересчитайте». Гитлер пересчитал: «Тридцать тысяч. Через месяц „Фёлькишер беобахтер“ будет моим».[32]Требич поднялся и взял пальто. «И знаете, – он показал пальцем на оставшегося сидеть Гитлера, – из антисемитизма может что‑то получиться лишь в том случае, если это дело возьмут в руки сами евреи».

– «Вы?»

– «Нет, художник Либерман, тоже еврей, как и я».

Гитлер уставился в пустую пивную кружку. «Как прав тот, кто содержит художника», – пробормотал он и тоже встал.

«Bildnis des Führers» by Rudolf Zill, 1942

Версткой партийной газеты занялся старый друг Розенберга, венгерский еврей Холоси, он же голландец Холыпи, сын раввина.[33]

17 декабря 1920 г. новым владельцем газеты «Фёлькишер беобахтер» стал Адольф Гитлер, а руководство этим партийным органом, сокращенно «ФБ», взял на себя Дитрих Эккарт. Вскоре газета была запрещена сначала на месяц, потом на неделю за антисемитизм. Эти запреты лишь повышали тираж, и в следующие годы он перевалил за 100000. И когда Гитлеру запрещали выступать, он мог, по крайней мере, писать в своей партийной газете.

Для пропаганды в рядах рейхсвера печатались специальные выпуски для солдат. 16 ноября 1921 г. Гитлер получил согласно протоколу мюнхенского регистрационного суда все права на «Фёлькишер беобахтер», которые до того принадлежали Обществу Туле. Он не был больше бедняком. Требич‑Линкольн был одним из лучших антисемитских авторов «ФБ». Он похвалил на свой манер ненавистника восточных евреев, бывшего начальника мюнхенской полиции Пенера:

«Эрнст Пенер и его верный советник Фрик были единственными государственными чиновниками высокого ранга, которые имели тогда мужество быть сначала немцами, а потом чиновниками».

Когда этот еврей Пинкелес, он же Требич‑Линкольн, скоропостижно умер после неудачной попытки устроить антианглийские беспорядки на Тибете, весьма хвалебный некролог написал в «ФБ» главный редактор Альфред Розенберг.

Этот некролог начинался с рассказа о капповском путче в Берлине в марте 1920 г. и восхвалял тогдашнего референта по делам прессы генерального директора Восточной Пруссии Каппа, все того же Требич‑Линкольна. Вместе с Дитрихом Эккартом ефрейтор Гитлер в штатском (он тогда еще служил в военной контрразведке) вылетел в Берлин. За штурвалом самолета сидел Риттер фон Грейм, будущий генерал‑фельдмаршал люфтваффе. У входа в рейхстаг их встретил суетливый маленький Требич и предупредил: «Возвращайтесь в Мюнхен. Все пропало, Капп бежал».

Но Эккарт и Гитлер не спешили убегать, так как они нашли убежище у дамы из высшего круга, жены фабриканта роялей еврея Бехштейна. Эккарт хорошо знал ее с тех времен, когда жил в Берлине, и Гитлер тоже стал ее близким другом. Она всегда была рада его видеть и помогла ему завязать обширные связи. Позже, когда Гитлер сидел в крепости Ландсберг, полиция записала показания госпожи Елены Бехштейн:

«Два или три раза мой муж оказывал помощь Гитлеру для поддержки газетного издательства „Фёлькишер беобахтер“ в Мюнхене. Я сама тоже ему помогала, но не деньгами. Я передала ему на реализацию несколько предметов искусства большой ценности, сказав, что он может делать с ними, что хочет».

Берлинский фабрикант кофе Франк, еврейского происхождения, знакомый через г‑жу Бехштейн и Эккарта с Гитлером, заключил с ним договор о ссуде «60000 швейцарских франков. В качестве залога за ссуду г‑н Адольф Гитлер передает г‑ну Рихарду Франку: смарагдовую подвеску из платины с бриллиантами, рубиновое кольцо из платины с бриллиантами, сапфировое кольцо из платины с бриллиантами, бриллиантовое кольцо 14 карат, венецианское рельефное кружево и испанское покрывало из красного шелка с золотым шитьем. Эта ссуда должна быть возвращена не позже 20 августа 1926 года».

В Мюнхене перед удачливым барабанщиком, как любил называть себя Гитлер, всегда была открыта вилла Ханфштенглей. Владелица художественного издательства, урожденная Гейне из Нью‑Йорка, пережив шок во время советской диктатуры, изменила свои миролюбивые политические взгляды на противоположные, а ее сын, «полтинник» Эрнст, стал восторженным почитателем Гитлера. Путци, как звали его друзья, закончил Гарвард, был наследником богатого предпринимателя и был рад, что в период инфляции может помогать иностранной валютой. Он давал при случае по тысяче долларов – целое состояние в те дикие времена. В Берхтесгадене, куда Гитлер уже тогда охотно уезжал с друзьями и подругами, Ханфштенгль был желанным гостем. Он любил там шутливо передразнивать своего бывшего учителя, отца Генриха Гиммлера.

Позже Геринг и его люди однажды решили напугать трусоватого Путци, который раздражал их рассказами о своих «страданиях» в Нью‑Йорке во время первой мировой войны (его как‑то поранило оконным стеклом), якобы еще более тяжкими, чем переживания солдат на фронте. В феврале 1937 г. Путци, который тогда был шефом зарубежной прессы НСДАП, привезли на аэродром Штаакен и надели парашют на его дрожащие плечи, якобы для того чтобы сбросить его с тайной миссией в зоне военных действий в Испании «по приказу фюрера». Внутри самолет был набит гранатами, а сиденья были металлическими. Во время полета спутники показывали Путци фотографии изувеченных трупов испанских женщин, и весь этот театр снимался на пленку. Потом летчик начал раскачивать самолет. Шуточный триллер закончился недалеко от Лейпцига. Снятое кино показали Гитлеру, и тот аплодировал. Д‑р Эрнст Ханфштенгль счел, что его жизнь в опасности, бежал в Швейцарию, и его не помогло извлечь оттуда обратно даже письмо Геринга от 19 марта 1937 г.:

«Уверяю тебя, все это была лишь безобидная шутка. Надеюсь, ты поверишь моему слову».

Публика потом еще многое услышала от Эрнста Ханфштенгля о Гитлере – только плохое. Он помнил, как Гитлер падал на колени перед его женой, да и его сестра Эрна тоже привлекала к себе внимание фюрера. Во время войны Ханфштенгль стал советником президента Рузвельта, которого знал по Гарварду, и, поскольку он сам, Гитлер и Рузвельт имели еврейскую примесь, этому страннику между двумя мирами особенно врезалось в память за все эти годы и десятилетия то, что сказал ему в 1922 году еврей журналист Рудольф Коммер в день убийства Ратенау:

«И Ратенау тоже выступал против „азиатских орд на песках Бранденбургской марки“ в безнадежной попытке сблизиться со светловолосыми потомками Бальдура. Упаси Бог нас, евреев, и вас, немцев, от того, чтобы однажды безмозглые животные инстинкты подстриженного под „белокурую бестию“ бандита соединились с духовным ядом еврейской ненависти к самим себе или разорванным мировоззрением духовно и морально дефективных полукровок».[34]

О таких людях, как Гитлер и Гейдрих, верней не скажешь.

И Готфрид Федер, ведущий теоретик партии по вопросам экономики, не брезговал брать деньги у евреев. Этот образованный и много повидавший человек предоставил свои обширные связи в деловом, банковском и промышленном мире в распоряжение НСДАП и передавал партии деньги еврейских банков.

Эти суммы, исчислявшиеся десятками тысяч марок или франков, которые поступали с еврейской стороны, увеличились потом до миллионов долларов. Об этих деньгах банков «Мендельсон энд К°», «Кун, Леб энд К°», «Варбург, Сэмюэль энд Сэмюэль» мы расскажем в другом месте этой книги, равно как и о похвалах английского газетного магната лорда Ротермира, который, если посмотреть его на просвет, оказывается евреем Штерном родом из Германии.

Человека, который, приведя к Гитлеру своих нюрнбергских «немецких социалистов», открыл ему путь на север Германии, звали Штрейхер. Об этом самом яром антисемите следует сказать подробней. После первой мировой войны этот учитель народной школы сначала примкнул к УСП, партии независимых социал‑демократов, к которой принадлежали также Эйснер и другие деятели Баварской Советской республики. Но восточные евреи ему не доверяли, он ушел из партии и создал в Нюрнберге ячейку Немецкой социалистической партии (ДСП). На конференции в Зальцбурге в 1920 г. между двумя в равной степени антисемитскими партиями было достигнуто соглашение: к северу от Майна должны были действовать немецкие социалисты, а к югу от Майна – национал‑социалисты Гитлера. Единственным исключением стал Юлиус Штрейхер: он не договорился с Гитлером и остался вождем ДСП в расположенном к югу от Майна Нюрнберге. Впоследствии Штрейхер всячески поносил Гитлера словесно и печатно, главным образом в своей популярной еженедельной газете «Дойчсоциалист». Штрейхер пошел даже дальше и попытался вместе с отодвинутым в сторону основателем партии Дрекслером свергнуть Гитлера. Это тянулось два года, а потом в руки Гитлера попал документ, согласно которому Штрейхер не был арийцем в собственном смысле слова. Гитлер пригласил его в Мюнхен, в остерию «Бавария» в Швабинге, и, сидя за чашкой кофе, сунул ему этот ценный документ под нос. Через несколько дней Штрейхер со своими нюрнбергскими соратниками подчинился Мюнхену, ворота на север были открыты, и через несколько недель гитлеровское движение из сугубо баварского стало общегерманским.

«Тот, кто хочет приблизиться к нему, должен совершить подвиг», – говорил позже Штрейхер, украсивший себя гитлеровскими усиками. Именно он 9 ноября 1923 года у Фельдхернхалле выскочил вперед и крикнул:

«Не стреляйте, идет его превосходительство Людендорф».

Не очень красивая личная жизнь Штрейхера часто подвергалась нападкам. Но на все жалобы на этого полусемитского антисемита Гитлер отвечал одинаково:

«Может быть, вам не нравится нос партайгеноссе Штрейхера. Но когда он у Фельдхернхалле лежал рядом со мной на мостовой, я поклялся, что не покину его, пока он меня не покинет».

Ханфштенгль, которого друзья и Гитлер называли «Путци», в момент, когда на него надевают парашют на аэродроме Штаакен в феврале 1937 г. Это была грубая шутка, когда трусоватому интеллектуалу объяснили, что его сбросят по приказу фюрера со специальным заданием над территорией Испании, занятой красными.

Когда Штрейхер, будучи гауляйтером Франконии, в начале войны переполнил меру терпения и высший партийный суд исключил его из НСДАП, Гитлер отменил это решение. Штрейхер перестал быть гауляйтером, но остался издателем «Штюрмера».

Этот основанный им в 1923 г. антисемитский листок два десятилетия жил сказками о еврейских ритуальных убийствах и сексуальных преступлениях. В Третьем рейхе это был единственный разрешенный порнографический печатный орган, в этом пункте он опередил свое время. Руководитель издательства «ФБ» Аманн публично заявил:

«Это свинский листок, который я не беру в руки».

Кроме подстрекательских статей внимание читателей привлекали рисунки, от которых впечатлительные люди потом плохо спали. Художником «Штюрмера» был еврей Ионас Вольк, он же Фриц Брандт.

Покинув ряды УСП в 1919 году, Штрейхер боялся мести евреев. Гамбургские нацисты осмеяли его, когда он, приехав туда, настоял на том, что сам будет готовить себе кофе: официант в вагоне‑ресторане якобы хотел отравить его.

Месть настигла его позже, в 1946 году в Нюрнберге. Других повесили, его задушили. Стоя перед виселицей, он громко воскликнул:

«Хайль Гитлер!»

На вопрос об имени он резко ответил: «Вы его знаете». В сопровождении священника он поднялся на ступеньки и воскликнул:

«Пурим 1946 года – и к Богу».

Пурим – это еврейский праздник радости.

Когда тело Штрейхера повисло, в мертвой тишине раздался долгий стон, и немецкие наблюдатели рассказывают, что это было самое ужасное переживание ночи. Два немецких служителя крематория помогали при переноске трупов и дали обязательство молчать всю жизнь. На ящике, в который уложили труп Штрейхера, было написано имя «Абрахам Гольдберг».[35]

При анализе этих тесных связей между гитлеровским движением и западными евреями заслуживает внимания начало политической карьеры будущего «заместителя фюрера». Рудольф Гесс родился в Египте, его мать имела британский паспорт. На войне он был летчиком, после войны стал в Мюнхенском университете ассистентом профессора политэкономии Хаусхофера, католика еврейского происхождения, женатого на еврейке. Гесс и Хаусхофер были членами Общества Туле. Гесс составлял тогда программу партии, а пункт 1 гласил:

«Партия является антисемитской».

Хаусхофер входил в группу Искателей истины, которой руководил левантийский полукровка еврейского происхождения Георгий Иванович Гурджиев, основатель сект и религиозных обществ в Грузии, Франции и США. Этот везде поспевавший пострел познакомил Хаусхофера и Гесса с тибетскими оккультными тайными учениями. Еще в 1903 г. Хаусхофер вместе с Гурджиевым посетил Тибет, а позже левантийский сектант уехал туда на несколько лет воспитывать далай‑ламу. Когда Гиммлер узнал, что личный враг Гитлера – профессор Морелль, который делает фюреру тибетские инъекции, давно и хорошо знаком как с Хаусхофером, так и с Гурджиевым, он послал экспедицию на Тибет. Она вернулась лишь с подарком для коллег фюрера от далай‑ламы.

Хаусхофер изобрел слово «жизненное пространство», и его «континентальная доктрина» позволила Гитлеру присвоить территории в Центральной и Восточной Европе. Сына Хаусхофера, тоже профессора политэкономии, Гитлер в 1933 году посадил в личный штаб своего заместителя Рудольфа Гесса, и ему были доверены важнейшие миссии во всем мире. Старший Хаусхофер одновременно получил пост президента Немецкой академии в Мюнхене, а позже считался отцом заключенного Гитлером антибольшевистского пакта с Японией. Но японцы никогда не думали нападать на Сибирь, ни одно из предсказаний Хаусхофера не сбылось и вскоре после поражения в войне он покончил самоубийством вместе с женой.

В еврейской иерархии западные евреи, сефарды, стоят выше, чем ашкенази. Подчеркнутое слово «даже» говорит об этом достаточно ясно, когда в книге еврея Циленцигера «Евреи в немецкой экономике» (Берлин, 1930) речь заходит об основателе универмага Тице:

«Его семья происходит первоначально из Голландии, вероятно даже из Южной Франции».

По мере иммиграции евреев в США сефарды стали сетовать, что «сброд» грозит наводнить побережье, а восточные евреи, которых они так обзывали, жаловались, что при въезде в США эти «аристократические евреи допрашивают их как преступников».

Расолог профессор Ганс Ф. К. Гюнтер причислял 90% всех евреев мира к восточным евреям и пришел в своей «Расологии» 1923 года к такому выводу:

«Наблюдения снова и снова показывают, что рассеяние евреев среди нееврейских народов вызывает бесконечные волнения и снова и снова противоположность народов доходит до уровня ненависти. Понимание этого – одно из самых смелых признаний сионизма. Сионизм ясно понял, что только отказ евреев от сожительства с нееврейскими народами достойно прояснит отношения. Создание защищенного международным правом очага для еврейского народа в Палестине представляется теперь политически достижимым».[36]

Гитлер изучал труды Гюнтера. В 1935 году на партийном съезде были провозглашены «Нюрнбергские законы», которые запрещали браки между арийцами и евреями. Позже «осквернение расы» стали карать смертной казнью. На этом съезде Гитлер вручил ученому государственную премию, и с этого момента профессор Гюнтер стал в Третьем рейхе высшей инстанцией по расовым вопросам.[37]

Несмотря на то что Гитлер поощрял «почетных арийцев», выбор между ассимиляцией по Трейчке и палестинским решением по Гюнтеру никогда не был для него трудным.

Глава 6

«Моя борьба» – произведение, написанное в тюрьме г. Ландсберга на реке Лех

После таких ужасных последствий решения стать политиком другой человек бросил бы эту профессию. Но не Гитлер, которого через несколько дней после неудавшегося путча схватили на вилле Ханфштенглей. При аресте он попросил ручку и бумагу и написал:

«Всем, всем, всем! Не падайте духом! Оставайтесь едиными! Верно и послушно следуйте за вождями и слушайте зов родины, а не ее погубителей. Адольф Гитлер. Написано в момент ареста».

Примерно в часе езды на автомобиле от Мюнхена на возвышенности близ Ландсберга на реке Лех находится крепость, куда полиция ночью доставила арестованного. «Устройте его хорошо», – попросили полицейские перед отъездом, и тюремщики разбудили хорошо устроенного графа Арко, который за четыре года до этого средь была дня застрелил главу Баварского Советского правительства Эйснера‑Космановского: «Вставай! Фюрер пришел». Граф потер глаза, узнал Гитлера и радостно протянул ему руку. Гитлер отвернулся. Во‑первых, все знали, что Арко – еврейского происхождения, а во‑вторых, Гитлер решил остаться политиком, но отныне легальным.

Врач, старший медицинский советник д‑р Бринштейнер констатировал перелом ключицы. Некоторое оцепенение левого плеча сохранялось, но Гитлер мог предстать перед судом. За право судить его боролись социал‑демократическое правительство в Берлине и католическое консервативное правительство в Мюнхене. Баварцы перетянули канат. В начале 1924 г. процесс Гитлера начался в бывшей столовой Мюнхенской военной школы на Блютенбургштрассе. Гитлер и здесь остался «большой глоткой» и был главным героем спектакля. На заданный вопрос он часто отвечал часами, а зрители слушали и записывали. В их числе были корреспонденты газет из Франции, Англии и США. «Какой колоссальный парень этот Гитлер!» – удивился один из судей, как раз когда речь шла о «банде предателей в Берлине». Все шло гладко, и через три недели «господин обвиняемый» закончил свои речи. О предыдущих сделках с Каром, фон Лоссовом и Зейсером не было сказано ничего, они остались на свободе, а приговор Гитлеру с перспективой скорого досрочного освобождения был мягким. Людендорф, который в день путча был назначен новым главнокомандующим и уже начал отдавать приказы, был оправдан. Он негодовал:

«Я воспринимаю это оправдание как позор. Мой почетный мундир и мои ордена этого не заслужили».

В Ландсберге можно было с удобством проводить время, полеживая на левом боку. Тюремщики и заключенные питались одинаково. Гитлер располагался в двух камерах, одна из которых была спальней, и к нему был приставлен уборщик. Остальные осужденные получали с воли освежающие напитки. Гитлер получал книги. Его посещали друзья и сторонники, оставшиеся на свободе. Он говорил с ними по пять‑шесть часов, и надзирателям трудно было прерывать эти разговоры.

Вождь национал‑социалистических студентов Рудольф Гесс был осужден отдельно. Его поместили в тот же спокойный флигель крепости, где сидел Гитлер. Один или два раза в неделю приходил западный еврей, геополитик Хаусхофер, друг Гесса. Кроме идей, он принес с собой пишущую машинку, и можно было начать работать. Личный секретарь Гесс печатал то, что говорил Гитлер. А тот говорил перед Гессом, перед двумя‑тремя сокамерниками и другими заключенными партийцами по вечерам, после долгих прогулок в тюремном дворе, где те играли в мяч или резались в карты. В такие вечера снаружи на лестничной площадке бесшумно собирались надзиратели и слушали. Другие толпились внизу, во дворе, и никто никогда не издал ни звука. Так рождалась «Моя борьба».

Речи, как думал Гитлер уже тогда, следует оценивать по их воздействию на народ, а не на университетских профессоров. Произведение, которое предопределило конечную победу Гитлера, представляет собой сборник антисемитских речей заключенного в тюрьму фюрера в этой «высшей школе за государственный счет».

В предметном указателе к «Моей борьбе» «евреи» упоминаются около ста раз, а Франция и Россия – раз по десять, и опять‑таки в связи с евреями:

«Отравление негритянской кровью Рейна в сердце Европы столь же соответствует садистски‑извращенной жажде мести этого шовинистического наследственного врага нашего народа, как и холодному расчету евреев начать этим путем метисацию европейского континента в его центре и лишить белую расу основ самодержавного существования, заразив ее кровью низших представителей человечества. То, что Франция, подстрекаемая своей жаждой мести, планомерно осуществляет сегодня в Европе под руководством евреев, – это грех против белого человечества, и однажды он навлечет на этот народ всех духов мести породы, познавшей в осквернении расы первородный грех человечества».

Или:

«Самый страшный пример являет собой Россия, где евреи воистину с фанатичной яростью убили, подвергнув нечеловеческим мукам, или уморили голодом 30 миллионов человек, чтобы обеспечить кучке еврейских литераторов и биржевых бандитов господство над великим народом».

Будущий фюрер и рейхсканцлер признался позже своему министру иностранных дел, что в этой книге, написанной в Ландсберге, ошибочней всего рассуждения о внешней политике.

Неверно говорить о «Моей борьбе» как о «расписании завоевания мира». Гитлер хотел завладеть пространством на востоке Европы:

«Наша задача, миссия национал‑социалистического движения заключается в том, чтобы обеспечить такое политическое благоразумие нашего народа, чтобы он видел свою будущую цель не в опьяняющих мечтах о походах нового Александра, а в усердной работе немецкого плуга, которому меч только даст землю».

И далее следует вывод:

«В Европе у Германии в обозримом будущем могут быть лишь два союзника: Англия и Италия», так как «сегодня мы сражаемся не за мировое господство, а за сохранение нашей родины, за единство нашей нации, за хлеб для наших детей. Германия сегодня не мировая держава. Даже если наше временное военное бессилие будет преодолено, мы не будем больше претендовать на это звание».

«Расписание» было таково: Германии после изгнания всех евреев из германской сферы влияния должна принадлежать Восточная Европа. («Сама судьба дает нам знак. Отдав Россию в руки большевиков, она лишила русский народ того разума, который до сих пор обеспечивал прочность его государства».) Германской, родственной по крови Англии останется ее мировая империя, и пусть она расширяет ее, не давая никакой пощады колониальным народам. Гитлер писал:

«Столь же убоги надежды на мифическое восстание в Египте. Мысль о „джихаде“ вызывает приятную дрожь у наших немецких мечтателей. Как националист, который оценивает народы с расовой точки зрения, я не могу, зная о расовой неполноценности этих т.н. „угнетенных наций“, связывать с ними судьбу моего народа».

Почему руководимая им Германия не нашла общего языка с братским германским народом в Англии, Гитлер так и не понял до конца своих дней. Позже он спросил одного шведа:

«Г‑н Далерус, скажите мне, почему я не могу прийти к соглашению с английским правительством? Вы хорошо знаете Англию, может быть, Вы сможете разрешить для меня эту загадку?»

Когда Англия через несколько дней после этого, в сентябре 1939 г. объявила войну Германии, «Гитлер сидел за своим письменным столом как окаменевший и смотрел перед собой невидящим взглядом. Он не бесновался. Он сидел совершенно спокойно и неподвижно в своем кресле. „Что теперь?“ – спросил он после паузы, которая показалась вечностью».[38]

В 1924 года заключенным и надзирателям Ландсбергской тюрьмы все казалось очень простым: Германии – восток Европы, германской Англии – огромный мир. Союзная Италия могла сделать из Средиземного моря «mare nostrum». Америка далеко, а остальное принадлежит безбожникам.

Большинство слушателей составляли верующие католики, а они знали еще из посланий Павла:

«Евреи нелюбимы Богом и противны всем людям».

Поэтому Гитлер легко мог выдавать свою борьбу против евреев за «дело Господне».

В мозгах Гитлера совмещались с венских времен благодаря своему действительному или предполагаемому родству по линии антисемитизма учения Шенерера, Люэгера и Ланца фон Либенфельса. Чтение расовых теорий Дарвина, Менделя, Белыие, Гобино и Гюнтера дополнялось частыми визитами Хаусхофера и Розенберга, которые мечтали о захвате земель на Востоке, чему должно было предшествовать разделение на составные части Советской России, управляемой еврейскими народными комиссарами. Хаусхофер, при поддержке своего подручного, Рудольфа Гесса, заходил очень далеко и уже видел огромную Россию в тисках со всех сторон. А Розенберг, который родился в Эстонии и стал по документам гражданином Германии лишь несколько месяцев назад, мог наблюдать захват власти евреями в России вблизи, а именно в Москве. Унесенный потоком белых эмигрантов в Париж, Розенберг вскоре объявился в Мюнхене и стал объяснять, что происходит в СССР, в статьях под названиями «Русско‑еврейская революция», «Еврейский вопрос», «Протоколы сионских мудрецов» и «Еврейская мировая политика» и т. п.

Розенберг знал о финансировании руководимой им газеты «ФБ» евреем Пинкелесом. Знал он и о том, что Гитлер догадывается о его отдаленных еврейских предках, от которых он унаследовал фамилию «Розенберг». Но после того как он рассказал своему фюреру, открыв на соответствующей странице словарь Мейера, как крещеный еврей Торквемада в 1492 году, будучи испанским великим инквизитором, изгнал почти всех испанских евреев, в том числе и крещеных, ничто не мешало больше Розенбергу стать представителем Гитлера на время заключения последнего. Оставшийся на свободе идеолог мог показывать другим письменный приказ фюрера: «Дорогой Розенберг! Отныне Вы руководите движением».

Перечислять все злодеяния евреев, которые они, согласно «Моей борьбе», совершили и еще могут совершить, было бы утомительно. Гитлер любил называть их туберкулезными или чумными бациллами. Поскольку кое‑что в этой книге описано правильно, победители в 1945 году запретили ее в Германии. Этот запрет остается в силе, и уже два поколения немцев не могут составить о ней представление.

Правильным я мог бы назвать такой отрывок:

«Вряд ли у какого‑либо народа мира инстинкт самосохранения развит сильней, чем у т.н. „богоизбранных“. Лучшим доказательством этого может служить сам факт существования этой расы».

А вот образец ложного утверждения:

«Если евреи победят народы мира с помощью своего марксистского вероисповедания, это станет венком на гроб человечества, и эта планета снова будет нестись через эфир, как и миллионы лет назад, без людей».

То, что Гитлер сулил евреям изгнание, а в случае войны – уничтожение, и, как реальный политик, рассчитывал сделать это в ходе войны, – нет сомнения:

«Если бы в начале войны, в 1914 году, или во время войны 12‑15 тысяч еврейских предателей народа подвергли таким же газовым атакам, какие испытали на полях сражений сотни тысяч наших лучших немецких рабочих, то миллионные жертвы на фронте были бы не напрасны».

Убеждение Гитлера, будто он – посланец Всевышнего, из‑за чего в ходе Второй мировой войны погибли миллионы жертв, стало складываться еще тогда, когда он писал «Мою борьбу»:

«Я верю, что действую сегодня согласно замыслу всемогущего Творца: защищаясь от евреев, я сражаюсь за дело Господне».

У двух томов Гитлера своя история. Высказывания его противников и сторонников, которые не читали книгу, неинтересны. Передовые статьи печатных органов той и другой стороны выискивали то, что им было выгодно. Радиокомментаторы ругались. В вечерних школах гитлерюгенд, СА и СС чтение этой книги стало правилом. Прокуроры и судьи после 1933 года давали определения жителей государства и граждан государства в точном соответствии с установками, данными в «Моей борьбе». Цитаты из этой книги содержались даже в букварях для малышей, чиновники ЗАГСа вручали ее молодым при вступлении в брак. Любимым изречением, которое звучало в понедельник по утрам в высших учебных заведениях из уст партайгеноссе директора, было:

«У каждого мужчины есть советники, но решение мужчина должен принимать сам».

Второй том не был закончен из‑за досрочного освобождения Гитлера из тюрьмы. Но вскоре Гитлер снова получил утраченную возможность, так как после первой же публичной речи на свободе ему запретили выступать в течение двух лет. Фрон

Поиск по сайту: