Зарождение национального чувства

По мнению некоторых историков, конфликты, которые возникали в Европе в XIV и XV веках, были основаны на явлении психологического порядка — на национальном чувстве. Другие историки ставят под сомнение существование такого чувства в ту эпоху. Бернар Гене (Guenée) считает подобную постановку вопроса неправомерной и предлагает вместо нее следующую: «Что европейцы в конце Средних веков в каждом конкретном государстве понимали под „нацией“, и воспринимали ли жители отдельных государств себя как нацию? Из чего состояло и насколько сильным было их „национальное чувство“ и что оно давало каждому государству в плане силы и единства?» По мнению Гене, слово «нация» приобретает свой сегодняшний смысл только в XVIII веке. В конце Средневековья народность, страна, королевство являлись синонимами нации. В национальном мировосприятии того времени понятие «нация» соединялось с реалиями, с которыми у этого мировосприятия не было глубинных связей. Например, в Германии идея нации связывалась с империей, а не с самой Германией и даже не с германскими народами. Во Франции зарождение национального чувства считают напрямую связанным со Столетней войной. Однако Бернар Гене считает, что в основе этого чувства лежат некоторые отдаленные факторы, которые он относит к XIII веку. Возможно, явление, которое ближе всего к тому, что мы называем «национальным чувством», раньше, чем в других местах, возникло в Англии и проявилось в английской историографии. В замечательном недавнем исследовании Оливье де Лабордери (Laborderie) показано, что иллюстрированные королевские генеалогии конца XIII и начала XV века правильно воспринимаются лишь в контексте английского национального чувства, восходящего к XII веку. Решающее значение тут сыграл успех труда Гальфрида Монмутского «Historia regum Britanniae» («История королей Британии»; ок. 1136), в котором популяризируется личность Брута (короля Брутуса, легендарного предка британских королей) и полулегендарного Артура. Столетняя же война, даже если и не послужила первопричиной зарождения подлинного национального чувства, то уж во всяком случае внесла в жизнь англичан одно важнейшее изменение, которое способствовало развитию этого чувства. Она привела к отказу от французского языка как официального, поскольку он стал теперь языком противника; французский был заменен языком народа, то есть английским. Так сплочение на языковой основе, хотя язык тогда и не связывался с национальным чувством, подстегнуло развитие последнего в Англии. Шекспир, творчество которого многие считают финальным аккордом в процессе зарождения в начале XVII века национального чувства, в знаменитом монологе Ричарда II великолепно отразил английский национализм на его ранней стадии. Что касается аналогичных процессов во Франции, то они показаны в сочинениях, которые составлялись в аббатстве Сен-Дени и, начиная с 1274 года, назывались «Великими хрониками Франции». Во всех этих примерах просматриваются связи между «национальным чувством» и монархией; ту же связь между страной и монархией мы видим и в истории Жанны д’Арк. И если в этом случае речь идет о «народном» восприятии, то кажется весьма правдоподобным, что эволюция национального чувства происходила в кругу немногочисленной элиты и это чувство совсем не имело такого богатого наполнения, какое появится позже. Возможно, было бы правильнее называть это «патриотическим настроем». Эрнст Канторович показал, насколько распространенным было в конце Средневековья выражение «Pro patria mori» («Умереть за родину»). В любом случае выстраивание концепции возникновения национальных чувств в Европе XIV и XV веков требует большой осторожности, и первые этапы складывания нации нужно вычленять в более широкой сфере, чем область чувств и психологии.

Если анализировать случаи обращения к понятию нации, которые сыграли свою роль в формировании его современного смысла, то выясняется, что в XV веке это понятие использовалось в двух специфических ситуациях: в университетах и на церковных соборах. Для лучшего функционирования университета его многочисленные студенты разного происхождения группировались по нациям. Например, деление на нации возникло около 1180 года в Болонском университете. Студентов поделили на две группы — по географическому расположению их родины по отношению к Альпам: цисмонтаны и ультрамонтаны. Цисмонтаны подразделялись на 3 подгруппы (ломбардцы, тосканцы, сицилийцы), а ультрамонтаны — на 13 подгрупп, которые примерно соответствовали королевствам и политическим образованиям христианского мира, исключая Италию. В Парижском университете система наций появилась в 1222 году и была введена только на подготовительном факультете (факультет искусств), который разделили на четыре нации: Нормандия, Пикардия, Франция и Англо-Германия. Из этого примера следует, что нация в средневековом университете не связывается однозначно с общей национальной принадлежностью попавших в нее студентов. В Париже к французской нации были отнесены студенты и преподаватели из средиземноморских стран. И англо-германская нация, которой в XV веке отводилось весьма важное место в Парижском университете, представляется нам откровенно разнородным образованием, а по средневековым нормам такое деление отлично работало. При этом, как мы уже видели, в Праге чешская и немецкая нации представляли собой каждая четко выраженную этническую общность, а в результате разгорелся серьезнейший конфликт, который кончился упразднением немецкой нации в Пражском университете.

На больших церковных соборах начала XV века, в частности на Констанцском, тоже использовалось разделение на нации, и в каждую нацию входило несколько государств, более-менее близких по своей географии, истории или языку. Итак, нация, в старинном понимании этого слова, представляла собой своеобразную форму структурирования европейского пространства и общества. Так, в ходе торговой экспансии за пределы Европы европейские купцы за границей в торговых конторах или на ярмарках объединялись в «нации», которые состояли из купцов одного города или одного региона, — такие объединения всячески помогали своим членам вести дела.

Поиск по сайту: