Материалы новых работ в основном еще не опубликованы. Изданы лишь результаты отдельных исследований или информация о них (Глазов В. П., 1978, с. 55, 56; Дубов И. В., 1976, с. 82-86; Ерофеева Е. Я., 1976, с. 216-225; Комаров К. И., 1975, с. 91-94; 1979, с. 64; Леонтъев А. Е., 1978, с. 70; Леонтъев А. Е., Исланова И. В., 1979, с. 70, 71; Мальм В. А., Недошивина Н. Г., Фехнер М. В., 1978, с. 72, 73; Не-дошивина Н. Г., Фехнер М. В., 1979, с. 76; Станкевич И. Л., Нащекин Н. В., Тимофеева М. Ю., Ширихина Т. Б., 1978, с. 86; Харитонов Г. В., 1976, с. 101-104).
Вполне очевидна необходимость новейших анализов огромных курганных материалов междуречья Волги и Клязьмы, собранных несколькими поколениями археологов и краеведов. Источниковедческие возможности этих памятников далеко не исчерпаны. В этом отношении представляют большой интерес исследования В. П. Глазова (Глазов В. П., 1977, с. 37— 41) и Е. А. Рябинина (Рябинин Е. А., 1979а, с. 228-244). В первой работе на основе изучения курганов исследователем выделены в Костромском Поволжье три этнографических региона, сложившихся исторически в связи с освоением этого края разными племенами. Е. А. Рябинин исследовал заново четыре курганных могильника (Большая Брембола, Малая Брембола, Веськово и Кабанское), раскопанные еще в середине прошлого столетия, и показал, что это — памятники смешанного славяно-мерянского населения.
До славянского расселения Волго-Клязьменское междуречье принадлежало одному из поволжскофин-ских племен — мере, о чем говорится в Повести временных лет. Отчетливо об этом свидетельствуют топонимика (Vasmer M., 1935, S. 507—580; Седов В. В., 1971а, с. 99—113) и археология (Горюнова Е. И., 1961, с. 38-182; Третьяков П. Я., 1966, с. 285-300).
Древнейшие кривичские памятники— длинные курганы — на верхней Волге очень немногочисленны. Это единичные насыпи, расположенные преимущественно на берегах самой Волги на значительном расстоянии друг от друга.
Все эти курганы невелики по размерам и, по-видимому, принадлежат к самой поздней поре сооружения таких насыпей. Митинский курган датирован Н. Н. Чернягиным IX—X вв. Очевидце, до IX в. на верхнюю Волгу проникали лишь небольшие изолированные группы кривичей.
На севере исследуемого района наблюдается расширение ареала новгородских словен. Их погребальные памятники — сопки — появляются в бассейне Мо-логи, левого притока Волги, однако до поречья Волги они не доходят.
Круглые курганы с сожжением, относящиеся в целом к IX— началу XI в., в междуречье Волги и Клязьмы уже многочисленны и свидетельствуют о начальном этапе широкого славянского освоения этой территории (карта 34). Основная масса круглых курганов с сожжением здесь бесспорно принадлежит славянам. Однако дифференцировать эти насыпи на кривичские и новгородские нет возможности. Все же некоторые детали позволяют говорить о преобладающей роли словен в заселении исследуемой территории. Прежде всего заслуживает внимания территориальное распределение курганов с сожжениями.
Основная масса их сосредоточена в бассейне Моло-ги — там, где известны более ранние словенские памятники — сопки, в примыкающих к нему районах Ярославского Поволжья и в окрестностях Ростова и Суздаля. В более западной части Волго-Окского междуречья — в Тверском Поволжье, а также в верховьях Клязьмы встречаются лишь редкие единичные насыпи с сожжением. Создается впечатление, что в западной половине междуречья, непосредственно примыкающей к Верхнему Поднепровью, в IX — начале XI в., как и в период длинных курганов, имело место лишь проникновение небольших изолированных групп кривичей. В то же время со стороны Новгородской земли через бассейн Мологи в срединные области междуречья Волги и Клязьмы хлынул значительный поток переселенцев.
Это впечатление подтверждается конкретными археологическими материалами. Уже Я. В. Станкевич справедливо отметила, что в составе Михайловского и Тимеревского могильников имеются насыпи, по форме и внутреннему строению напоминающие новгородские сопки. Так, в Тимеревском могильнике центральную часть образовывали высокие курганы с каменными конструкциями внутри и с ярусным расположением остатков сожжения. Я. В. Станкевич на основании вещей, собранных в захоронениях, датировала ранние курганы Тимеревского (14 и 16, 1939 г.) и Михайловского (20, 27 и 50, 1898 г.) могильников второй половиной IX в. (Станкевич Я. В., 1941, с. 82).
Одно время наиболее древние погребения в этих курганных могильниках датировались только X в. (Ярославское Поволжье X—XI вв.). Однако новейшие исследования и раскопки синхронных поселений показали, что Тимеревское и Михайловское кладбища датируются периодом от IX до начала XI в.
Курганы IX в. характеризуются небольшими размерами и каменными конструкциями в насыпи. Кальцинированные кости в них либо собраны в кучу, либо разбросаны на материке или в насыпи. Часто встречаются кости животных.
Для курганов X в. типичны трупосожжепия на месте. По кострищу иногда разбросаны камни. В это время получают распространение деревянные конструкции — домовины. В первой половине X в. в курганах обычен разнообразный инвентарь — фибулы, мечи, копье, стрелы, гирьки, весы, гребни, детали пояса и предметы культового назначения (глиняные лапы и кольца, подвески из астрагалов бобра, копо-ушки). Вторая половина X в. характеризуется постепенным обеднением инвентаря.
Новгородские словене конца I тысячелетия н. э., как отмечалось, были неоднородны по происхождению. Кроме пришлых носителей славянского языка, в составе новгородцев был значительный процент местного финского населения. И это прекрасно иллюстрируют ярославские курганные могильники. Среди погребений в этих курганах выделяются финские захоронения, которые составляют весьма значительный процент. Анализ таких захоронений показал, что они принадлежат не мерянскому, а за-паднофинскому (весскому) этносу.
В составе курганных захоронений в окрестностях Ярославля исследователи выделяют скандинавские захоронения. Основаниями для отнесения курганных погребений Тимеревского могильника к скандинав-
ГЛАВА 7. ПЛЕМЕНА СЕВЕРА
ским послужили кольцевые или полукольцевые кладки из камней, треугольная форма погребальных кострищ и находки — бронзовые крючки в виде птиц, скандинавские фибулы (Фехнер М. В., 1963, с. 15).
Новгородское расселение в X в. достигло Ростово-Суздальского края. Здесь имеется много курганов, содержащих по нескольку трупосожжений, в чем Е. И. Горюнова справедливо видит пережитки древнего обряда словен. Вместе с тем здесь довольно много трупосожжений с вещами, в которых нужно видеть захоронения неславянского населения.
Так, в суздальских курганах с трупосожжениями женщин встречаются шумящие привески — типичные украшения финских племен. Среди них есть подвески в виде коньков и каркасных треугольников (Большая Брембола, Весь, Кабанское, Кустера, Шокшово), которые являются характерным украшением мерянско-го костюма. В одном из курганов с сожжением близ д. Киучер найдено браслетообразное височное кольцо с замком в виде круглого щитка. Это — тоже собственно мерянское украшение. Во многих ростово-суздаль-ских курганах с трупосожжениями встречены глиняные медвежьи (бобровые) лапы и глиняные кольца, часты амулеты и обереги из просверленных зубов, когтей или костей животных. Все это принадлежит к предметам вотивного значения, отражающим религиозные представления мери (Горюнова Е, И., 1961, с. 138—148). Таким образом, очевидно, что в составе курганных захоронений Ростово-Суздальской земли присутствует местный мерянский этнический компонент. Распространение курганного обряда захоронения, по-видимому, отражает начавшийся процесс славянизации мери.
В ростово-суздальских курганах с трупосожжениями, кроме мерянских, найдены вещи скандинавского происхождения. Это прежде всего скорлупообразные фибулы, а также широкие выпукловошутые браслеты, плетеные браслеты некоторых типов с напущеет-, ными колечками, подвески, украшенные рельефным) растительным орнаментом, и круглые бляшки-подвески с плетеным узором. Однако все эти находки не являются этноопредеяяющими. Их присутствие в трупосожжениях ростово-суздальских курганов отнюдь не означает, что погребенные с такими украшениями были норманнами.
X столетие, к которому относятся перечисленные вещи, было периодом оживленных торговых связей Скандинавии с Восточной Европой. В результате торговли скандинавские украшения, как свидетельствуют приладожские курганы, распространяются довольно широко среди финского населения лесной полосы Восточной Европы. Большое число монет во владимирских курганах определенно показывает, что население, оставившее эти насыпи, участвовало в восточноевропейско-скандинавских торговых связях. Торговый путь из Скандинавии в Среднее Поволжье проходил через северо-восточные районы Новгород-чины, Ярославское Поволжье и по рекам Нерли и Клязьме. Следовательно, проникновение в Суздальское ополье предметов из Скандинавии было закономерным явлением.
Конечно, не исключено, что в Ростово-Суздальский край в потоке переселенцев проникли и отдельные торговцы скандинавского происхождения. Однако, если в ярославских курганах выделяются немного-
численные захоронения норманнов, то среди трупосожжений ростово-суздальских погребальных насыпей их обнаружить не удается. Правда, в некоторых владимирских курганах скорлупообразные норман-ские фибулы были единственными находками. Но этого мало для отнесения подобных захоронений к скандинавским. В скандинавском костюме обязательны две скорлупообразные фибулы. Во владимирских курганах в большинстве случаев попадается по одной такой находке. По-видимому, Ростово-Суздальская земля заселялась с северо-запада метисным населением, основными компонентами которого были словене новгородские и весь. В составе веси, может быть, присутствовал и небольшой скандинавский компонент.
Собственно славянские вещи во владимирских курганах с сожжениями немногочисленны, что обусловлено погребальным ритуалом славян. Об освоении Ростово-Суздальской земли прежде всего новгородскими словенами определенно говорит распространенный здесь обычай обкладывать основания курганов камнями. Этот ритуал не был известен ни днепровским кривичам, ни вятичам, ни приладожской веси.
По-видимому, новгородцы расселялись в Ростово-Суздальском крае в ту эпоху, когда обычай носить ромбощитковые кольца еще не стал привычным. Только этим можно объяснить малочисленность ромбощит-ковых украшений во владимирских курганах с тру-поположениями.
Курганы с трупосожжениями в междуречье Волги и Клязьмы, как и в других лесных областях древней Руси, относятся к IX—X вв. В Ростово-Суздальском крае обряд курганных трупосожжений, по-видимому, бытовал и в первой половине XI в. К середине этого столетия повсеместно распространяется обряд трупо-положения под курганными насыпями.
О кривичской миграции в междуречье Волги и Клязьмы определенно свидетельствуют браслетооб-разные завязанные височные кольца (карта 34). Не подлежит сомнению, что осуществлялась она из Смоленской земли. Ареал браслетообраотых височных колец с завязанными концами от Верхнего Подне-провья продолжается далеко на восток. Сначала он узкой полосой тянется между поречьем тверского течения Волги, Москвы-реки и Клязьмы, затем расширяется, охватывая Ярославское Поволжье и всю Ростово-Суздальскую землю. На Владимирщине кривичи пересекли Клязьму и заселили часть мещерско-муромских земель, включая северные районы будущей Рязанской земли.
Самыми отдаленными от Смоленщины пунктами кривичского расселения являются курганы близ деревень Поповой и Парахиной в б. Касимовском уезде Рязанской губернии (Нефедов Ф. Д., 1878, с. 56—61). Браслетообразные завязанные височные кольца в сочетании с другими славянскими украшениями найдены также в Пустошенском, Заколпском и Жабок-ском грунтовых могильниках местного населения (Макаренко Н. Е., 1910; Иванов А. И., 1925; OAK, 1893, с. 31, 32). Очевидно, кривичи здесь, как, впрочем, и в других местах Волго-Окского междуречья, жили совместно с финскими аборигенами и постепенно их славянизировали.
Начало интенсивной волны кривичского расселения в Волго-Окском междуречье относится к XI в.