Жертвы блокады Ленинграда

На станции Озерки, когда наша машина ехала в Ленинград, смотрю, тащит человек покойника. Зимой было дело. Ноги торчат, в простынь завёрнутый. Тащит. Тащил, тащил он этого покойника. Не знаю, кто уж там был. Мы уже на машине проехали, смотрим, бросил, пошёл сам.

А вот на станции Песочная, когда мы шли пешком в Ленинград, там такой лесок. В этом лесочке трупов лежало очень много.

А в Ленинград приехали - там у нас дровяной склад был. И там вместо дров трупы. Лежали друг на друге штабелями. Это такой ужас! Как дрова кидают. А которых не сжигали, хоронили в общих могилах.

И солдаты умирали от голода.

Говорили, что из людей холодец варили и на рынке продавали.

Работа в трофейной команде

Однажды вечером я вышла из землянки, как раз был миномётный обстрел. Зимой нам выдавали шубы. Всем: от рядового солдата до офицера. И я была в этой шубе. Вдруг чувствую, что меня что-то ударило в лопатку. Я закричала: «Девчата, меня, наверно, ранило!». Прибежала в землянку. А с нами ещё жили и ребята, и старший лейтенант был. Они с меня шубу сняли, стали смотреть, а осколок в шубе застрял. Просто меня ударило легко. В эту ночь они меня с собой не взяли. А подругу мою во время бомбёжки ранило.

И воду приходилось добывать с трудом.

Гезун Александр Васильевич

Награждён медалью

«За оборону Ленинграда»

Воспоминания Гезуна Александра Васильевича [4]

За неповиновение – СМЕРТЬ

Нас на фронт привезли в 1942 году после военного училища. Построили квадратом 1000 человек и демонстративно расстреляли одного парня. Мы были ошеломлены. Это был парень из нашего училища, ехал вместе с нами на фронт. Когда мы приехали – его вывели из строя и расстреляли. Солдатское радио потом говорило, что он не хотел убивать. Парень говорил: «Воевать буду, а оружие в руки не возьму!».

Борьба с голодом

Командир нашей батареи татарином был. Маленький ростом. Всё меня берёг, говорил: «Если меня ранит, вытащишь меня?». А я отвечал: «Конечно!». Он никогда шибко вперёд не лез – 4-5 километров, всё, хватит, ближе не надо.

Стояли в обороне. А в обороне кормили плохо, было это в 1943 году. Так наш командир одного шустрого сержанта,

куда-то отправил. Слышал я: «Неделю, не больше». А какую неделю – не понял. Потом мы уже узнали. Наш командир отправил этого сержанта в тыл, чтобы тот, где-нибудь коня угнал. Вот через неделю приводит он коня на батарею. Привёл. И мы его тут пасём. Недели две пасли, набрал конь мяса. Мы коня зарезали и едим мясо.

Гибель друга

В январе 1943 года моего друга убило. Стояли мы в обороне. Нажарили хлеба на растительном масле. Лежим, едим. Тёплая зима была. Маленький костёрчик развели. Мины летят, летят куда-то. Немец бьёт. И одна мина где-то возле нас разорвалась. Тогда мины какие были? Летит, если что-нибудь заденет, даже листок, сразу разрывается. Лежали, кушали. Смотрю, друг затих. Я его кличу: «Эй, Гриша, ты чего?». А он мёртвый. Я его перевернул на спину-то, а у него из груди осколок торчит. Я побежал, доложил командиру батареи. Ну, а что он сделает? Мы Гришу-то в сторону оттащили, так и не похоронили.

Дом отдыха

В 1943 году, когда в обороне стояли, нас отдыхать отправили в дом отдыха. Километра 3-4 прошли пешком в тыл, а там палатки стоят. Пришли туда, документы показали, и в палатку. В палатке койки стоят, правда, с простынями. Нас сразу погнали помыться. Помылись. Легли спать. Слышим, гудит что-то. А это немецкий самолёт летит. Наши зенитные орудия начали бить. Снаряды-то рвутся в воздухе, а осколки вниз летят. И эти осколки через брезент проскакивают. Мы под койки да под матрасы. Ну что это за отдых?!

Назавтра собрались и ушли домой.

Поиск по сайту: