Румата перенес отца Кабани на скрипучие нары, стянул с него башмаки,
Повернул на правый бок и накрыл облысевшей шкурой какого-то давно
Вымершего животного. При этом отец Кабани на минуту проснулся. Двигаться
Он не мог, соображать тоже. Он ограничился тем, что пропел несколько
стихов из запрещенного к распеванию светского романса "Я как цветочек
аленький в твоей ладошке маленькой", после чего гулко захрапел.
Румата убрал со стола, подмел пол и протер стекло единственного окна,
Почерневшее от грязи и химических экспериментов, которые отец Кабани
Производил на подоконнике. За облупленной печкой он нашел бочку со спиртом
И опорожнил ее в крысиную дыру. Затем он напоил хамахарского жеребца,
Засыпал ему овса из седельной сумки, умылся и сел ждать, глядя на коптящий
Огонек масляной лампы. Шестой год он жил этой странной, двойной жизнью и,
Казалось бы, совсем привык к ней, но время от времени, как, например,
Сейчас, ему вдруг приходило в голову, что нет на самом деле никакого
Организованного зверства и напирающей серости, а разыгрывается причудливое
Театральное представление с ним, Руматой, в главной роли. Что вот-вот
После особенно удачной его реплики грянут аплодисменты и ценители из
Института экспериментальной истории восхищенно закричат из лож:
"Адекватно, Антон! Адекватно! Молодец, Тошка!" Он даже огляделся, но не
Было переполненного зала, были только почерневшие, замшелые стены из голых
Бревен, заляпанные наслоениями копоти.
Во дворе тихонько ржанул и переступил копытами хамахарский жеребец.
Послышалось низкое ровное гудение, до слез знакомое и совершенно здесь
Невероятное. Румата вслушивался, приоткрыв рот. Гудение оборвалось, язычок
Пламени над светильником заколебался и вспыхнул ярче. Румата стал
Подниматься, и в ту же минуту из ночной темноты в комнату шагнул дон
Кондор, Генеральный судья и Хранитель больших государственных печатей
Торговой республики Соан, вице-президент Конференции двенадцати
Негоциантов и кавалер имперского Ордена Десницы Милосердной.
Румата вскочил, едва не опрокинув скамью. Он готов был броситься,
Обнять, расцеловать его в обе щеки, но ноги, следуя этикету, сами собой
Согнулись в коленях, шпоры торжественно звякнули, правая рука описала
Широкий полукруг от сердца и в сторону, а голова нагнулась так, что
Подбородок утонул в пенно-кружевных брыжах. Дон Кондор сорвал бархатный
Берет с простым дорожным пером, торопливо, как бы отгоняя комаров, махнул
Им в сторону Руматы, а затем, швырнув берет на стол, обеими руками
Расстегнул у шеи застежки плаща. Плащ еще медленно падал у него за спиной,
А он уже сидел на скамье, раздвинув ноги, уперев левую руку в бок, а
Отставленной правой держась за эфес золоченого меча, вонзенного в гнилые
Доски пола. Был он маленький, худой, с большими выпуклыми глазами на узком
Бледном лице. Его черные волосы были схвачены таким же, как у Руматы,
Массивным золотым обручем с большим зеленым камнем над переносицей.
- Вы один, дон Румата? - спросил он отрывисто.
- Да, благородный дон, - грустно ответил Румата.
Отец Кабани вдруг громко и трезво сказал: "Благородный дон Рэба!..
Гиена вы, вот и все".
Дон Кондор не обернулся.
- Я прилетел, - сказал он.
- Будем надеяться, - сказал Румата, - что вас не видели.
- Легендой больше, легендой меньше, - раздраженно сказал дон Кондор.
- У меня нет времени на путешествия верхом. Что случилось с Будахом? Куда
он делся? Да сядьте же, дон Румата, прошу вас! У меня болит шея.
Румата послушно опустился на скамью.
- Будах исчез, - сказал он. - Я ждал его в Урочище Тяжелых Мечей. Но
Явился только одноглазый оборванец, назвал пароль и передал мне мешок с
Книгами. Я ждал еще два дня, затем связался с доном Гугом, и дон Гуг
Сообщил, что проводил Будаха до самой границы и что Будаха сопровождает
Некий благородный дон, которому можно доверять, потому что он вдребезги
Проигрался в карты и продался дону Гугу телом и душой. Следовательно,
Будах исчез где-то здесь, в Арканаре. Вот и все, что мне известно.
- Не много же вы знаете, - сказал дон Кондор.
- Не в Будахе дело, - возразил Румата. - Если он жив, я его найду и
Поиск по сайту:
|