Детские игры и голоса в голове

В четыре года я осознала, что слышу некие внутренние голоса. Началось это с того, что, занимаясь чем-то своим, вне видимости и вне общества мамы, я стала слышать ее фразы — как реакцию на мои действия. Часто меня удивляло, когда она, в реальности узнавая о том, что я сделала или натворила, дословно произносила те же самые фразы, которые я уже успевала «услышать» в своей голове ранее. Мама даже рассказывала, что я играла с ней в такие игры еще в младенчестве: сидя на высоком стуле в слюнявчике, например, во время обеда. Как только она отворачивалась, я брала свою чашку с едой и быстренько вываливала ее содержимое себе на голову. Затем я сидела с глупой улыбкой на лице, а мой обед стекал по моей голове и щекам на пол. Я радостно гукала в ожидании начала шоу. Мама была уверена, что я ждала от нее совершенно определенной реакции, потому что я очень сосредоточенно смотрела на нее и внимательно прислушивалась. Когда же я дожидалась реакции, то чуть не упала от смеха со стула. Мама говорила, что я была действительно необычным ребенком.

Сколько себя помню, я всегда все знала заранее. Иногда это были эпизоды из повседневной жизни, а иногда — тягостные картины будущего. Например, я всегда точно знала, как моя мать будет ругать меня за что-то, или что по пути домой отец забудет купить батон. За несколько дней до воскресного завтрака я в деталях знала, о чем будут беседовать мои родители.

В детстве я любила играть с куклами Барби и Кеном, представляя, что они — мои родители. Я припоминала разговор, который якобы слышала между ними, и мои куклы разыгрывали его в лицах. Несколькими днями позже, а иногда и почти сразу, эта же сцена разворачивалась в действительности — между моими мамой и папой — в точности как я ее «помнила», раздавая куклам роли. Меня это, конечно, сбивало с толку, но всегда развлекало и, наверное, радовало.

Иногда внутренний голос сообщал мне о простых вещах, например, о том, когда в булочную завезут мой любимый шоколадный пирог с зеленой посыпкой, и тогда я знала наверняка: его привезут завтра. А однажды тот же голос сообщил мне, что осенью умрет пекарь. Я помню, как все лето говорила маме, что буду очень по нему скучать, и что нам, вероятно, следует запастись пирогами, ведь никто другой не сможет приготовить их так же вкусно, как он. Мама не понимала, о чем я пытаюсь сказать ей, и отказывалась покупать пирогов больше обычного. Это очень расстраивало меня, ведь я знала, что говорю истину, но никто не хотел меня слушать.

Я и подумать тогда не могла, что в моем знании было что-то «особенное», ведь такие предчувствия случались у меня постоянно, а потому казались мне совершенно обычными. Я не понимала, почему родители все время просили меня помалкивать о тех «воспоминаниях», которые еще не случились. Я не ведала разницы между действительным воспоминанием и предвидением или предчувствием. Вне зависимости от того, что и о ком я «вспоминала», слыша голоса в моей голове, реакция на мои слова всегда была одинаковой.

Однажды, когда сболтнула имя человека, с которым встречалась одна из подруг моей мамы, я даже была строго наказана и отправлена в свою комнату — посидеть в одиночестве и подумать над своим поведением. В моей голове постоянно звучало его имя: Пол, Пол, Пол, Пол. Я знала, что мамину подругу бросил возлюбленный, она очень грустила, а внутренний голос в моей голове постоянно произносил это имя, вот я взглянула на даму и произнесла машинально: «Не грустите, что ушел Пол... Он вернется — он провалился в туалет».

Без единого слова моя мать встала, отшлепала меня и отправила в детскую. Она была так рассержена, что даже потом отругала меня: «Никогда больше не открывай рот перед гостями». Только через двадцать пять лет я узнала, что мама наказала меня в тот раз потому, что подумала, будто я подслушала и повторила их с подругой телефонный разговор, состоявшийся за день до того. Тем более, как оказалось, Пол был водопроводчиком, плюс ко всему мамина подруга назвала его куском дерьма! Однако, после того как я отбыла свое наказание в своей комнате, мама все же поняла, что я не могла подслушать ее разговор с подругой, поскольку находилась в то время в детском саду.

Вот таким было мое раннее детство. Так начиналась моя жизнь. Передо мной не было никакого видимого барьера, а потому я не знала, какую линию мне надо пересечь. Иногда я просто могла видеть и ощущать мир по-другому, не так, как все, — с другой точки зрения, из другого времени.

Позже я поняла, что такие, как я, — не все и что не все испытывают то же самое, что испытываю я. Тогда я стала предпринимать попытки отказаться от своего дара, убежать от него.

Поиск по сайту: