Формальная определенность

С нормативностью права связана его формальная определенность, т.е. точное обозначение обстоятельств, порождающих правовые последствия, обозначение этих последствий, качеств, присущих участникам правоотношений, и др. Эта определенность необходима для отграничения неправомерного от правомерного, юридически значимого от юридически безразличного, для обозначения содержания прав и обязанностей участников правоотношения, а также мер принуждения, применяемых для охраны права.

Право может успешно функционировать лишь при условии бесспорности, недвусмысленности, а также доказуемости условий возникновения прав и обязанностей (возникло правоотношение или не возникло?), точности определения содержания правоотношения (что именно необходимо делать или не делать для выполнения обязанности? каковы гарантированные возможности поведения управомоченного?), ясности запретов (чего нельзя делать?) и санкций за их нарушение.

Формальная определенность правовых норм имеет разновидности. Абсолютная определенность свойственна императивным нормам (если - то); относительная определенность (от - до, или - или) присуща диспозитивным нормам права, требующим или допускающим при их реализации "усмотрение" правоприменительных органов или участников правоотношения (при наличии достаточных оснований, если стороны не договорились иначе, при наличии уважительных причин и т.п.). И абсолютная, и относительная определенность правовых норм в равной мере связана с доказуемостью предусмотренных ими обстоятельств, порождающих правовые последствия.

Термин "формальная определенность" вызывал возражения по тем основаниям, что формальная определенность свойственна законодательству, но не другим формам права. К тому же формальная определенность (достоинство законодательства) порой ассоциируется с формализмом как соблюдением внешней формы в ущерб существу дела. А потому предлагалось для обозначения этого понятия использовать термин "юридическая определенность"*(128). Данное предложение осуществить не удалось. Изменения устоявшихся терминов вообще редко удавались; кроме того, суждение: "праву свойственна юридическая определенность" неудачно из-за тавтологичности. Еще важнее то исключительное значение, которое для решения юридических дел имеют и точность правовых формулировок, и формы совершения сделок, договоров, действий, порождающих юридические последствия.

Заметим, что формальная определенность (должна быть) свойственна не только праву, но и корпоративным нормам. В работе ряда современных акционерных и иных обществ нередки трудности и перебои из-за нескончаемых споров о формальной правильности тех или иных решений, принятых собранием или правлением общества: был ли кворум, соблюдены ли сроки созыва собрания и т.п. Для упорядочения деятельности таких обществ нет иного способа, как детально определить в уставных документах точные сроки (периодичность) общих собраний, порядок оповещения (почтой, по телефону и др.), правомочный кворум (2/3, 3/4 членов общества или их представителей), процедуру принятия решений, голосования, выбора членов правления и т.д.

Возражения против термина "формальная определенность" связаны с тем, что в недавнем прошлом некоторые ученые-юристы, сводившие право к текстам законов, отождествляли формальную определенность с обязательностью и даже принудительностью права. Взгляд на тексты закона как на "приказ государства" вел к выводу, что даже и закрепление законом прав граждан является велением, ограничивающим их свободу, "хотя бы уже потому, что закрепляются именно такие, а не иные права, что именно этими, а не иными правами разрешается пользоваться. Кроме того, указываются возможности и характер пользования правами"*(129).

Новое законодательство Российской Федерации отказалось от бытовавшего взгляда на права человека как на "дарования государства"*(130), строго лимитированные властью*(131).

Вместе с тем становление гражданского общества и развитие правового государства по-новому, остро ставят вопрос о качествах законов и иных нормативно-правовых актов, являющихся в нашей стране основным источником (формой) права.

Альтернативой (или дополнением к) термину "формальная определенность" могло бы стать понятие "формально-логическая определенность", поскольку нормативно-правовые предписания обычно обозначают юридически значимые жизненные обстоятельства в связи с их правовой оценкой. Для решения юридической ситуации важно не только установить (и доказать), что именно произошло, но и выявить правовые последствия этого ("если - то").

Иными словами, под формально-логической определенностью правовых норм (и выражающих их нормативно-правовых предписаний) понимается не только ясность (определенность, бесспорность) выражения юридических оценок, но и связь между ними ("перечисленные обстоятельства имеют юридическое значение, и их правовые последствия заключаются в следующем...").

Проблемы формальной определенности права остро и постоянно возникают в процессе становления, развития и реализации права Российской Федерации.

Необходимость формальной определенности правовых норм, содержащихся в кодексах и законах, неоднократно подчеркивалась Конституционным Судом Российской Федерации. "Формальная определенность налоговых норм, - говорится в одном из недавно принятых постановлений, - предполагает их достаточную точность, чем обеспечиваются их правильное понимание и применение. Расплывчатость налоговой нормы может привести к не согласующемуся с конституционным принципом правового государства произвольному и дискриминационному ее применению государственными органами и должностными лицами в их отношениях с налогоплательщиками и тем самым - к нарушению конституционного принципа юридического равенства и вытекающего из него требования равенства налогообложения, закрепленного пунктом 1 статьи 3 Налогового кодекса Российской Федерации, а потому предусмотренный в дефектных - с точки зрения требований юридической техники - нормах налог не может считаться законно установленным"*(132).

Под формальной определенностью правовых норм в решениях Конституционного Суда Российской Федерации понимаются четкость и понятность правовых норм, их определенность, ясность, недвусмысленность, конкретность содержания, достаточное разграничение составов правонарушений, влекущих ответственность, выделение в диспозициях норм существенных признаков конкретных правонарушений, дающих возможность дифференцировать и однозначно истолковывать составы этих правонарушений на практике.

Критерий определенности правовой нормы Конституционный Суд Российской Федерации сформулировал как конституционное требование к законодателю: "Общеправовой критерий определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (статья 19, часть 1 Конституции Российской Федерации), поскольку такое равенство может быть обеспечено лишь при условии единообразного понимания и толкования нормы всеми правоприменителями. Неопределенность ее содержания, напротив, допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и неизбежно ведет к произволу, а значит - к нарушению принципов равенства и верховенства закона"*(133).

В связи с формально-логической определенностью правовых норм всегда существовала проблема соотношения их абстрактности и степени конкретизированности. Чрезмерная абстрактность формулировок правовых предписаний делает неясной, не вполне определенной сферу их применения или способ реализации; конкретизация предписания до уровня регулирования отдельного, единичного отношения превращает норму в приказ, команду, распоряжение, исчерпываемое исполнением.

Рене Давид справедливо замечал, что важная проблема законодательства в странах, где оно является основной формой (источником) права, состоит в таком формулировании правовых норм, которое не страдает ни излишней казуистикой, ни слишком общими формулами, непонятными без специального толкования. "Правовая норма романо-германской правовой семьи, - пишет Рене Давид, - является чем-то средним между решением спора - конкретным применением нормы - и общими принципами права. Искусство юриста в странах романо-германской правовой системы состоит в умении найти норму и сформулировать ее с учетом указанного равновесия. Нормы права не должны быть слишком общими, так как в этом случае они перестают быть достаточно надежным руководством для практики; но в то же время нормы должны быть настолько обобщенными, чтобы регулировать определенный тип отношений, а не применяться, подобно судебному решению, лишь к конкретной ситуации. Добавим, что это равновесие вовсе не обязательно должно быть одинаковым во всех отраслях права: большая конкретизация желательна в таких отраслях, как уголовное или налоговое право, где стремятся максимально сократить произвол администрации"*(134).

Проблема абстрактного и конкретного нередко возникает при осуществлении конституционных норм.

В действующей Конституции Российской Федерации содержатся положения, для реализации которых требуется принятие дополнительных законов. Таково, в частности, право гражданина на замену военной службы альтернативной гражданской службой в случаях, предусмотренных ч. 3 ст. 59 Конституции. До тех пор, пока соответствующий федеральный закон, предусмотренный той же статьей, не принят, названное право осуществить невозможно; поэтому Конституция в данном случае имеет прямое действие лишь по отношению к органам законодательной власти, которым надлежит принять соответствующий закон, а также к органам правосудия, оправдывавшим тех, кто отказывается от военной службы по основаниям, указанным в ст. 59 Конституции.

В юридической литературе давно и неоднократно отмечалась неосуществимость ряда конституционных положений без принятия нормативных актов, детализирующих эти положения до той степени абстрактности, которая способна воплотиться в конкретных правоотношениях*(135). Однако правоведение, насколько известно, еще не пыталось определить, что собой представляют с позиций теории права конституционные положения, которые, по замыслу законодателя, направлены на правовое регулирование, но не могут быть реализованы в правовой системе, так как они еще не получили в текущем законодательстве развития и конкретизации, необходимой для их практического воплощения в общественных отношениях и правопорядке. Бытующие наименования их "нормами-принципами", "в известном или определенном смысле специфическими нормами особого рода" лишь подтверждают, что правовые нормы в соответствующих текстах законов еще не воплощены.

В теоретическом плане эта проблема усложняется тем, что в последние годы в учебной и научной литературе распространилось противопоставление права и закона, основанное на предположении, что право (мера свободы) всегда хорошо и справедливо, а закон (текст нормативного акта) нередко бывает несправедливым и плохим. Однако многолетняя неосуществимость ч. 3 ст. 59 Конституции Российской Федерации являет яркий пример прямо противоположного соотношения, когда не только хорошему и справедливому закону не соответствует осуществимое право, но и в общественной жизни из-за этого возникают правовые конфликты и аномалии. Получилось так, что текст закона, призванного выразить право, снимающее социальное напряжение (проблема военной службы лиц, убеждения которых противоречат такой службе, остра в любом обществе), содержит лишь обещание создать такое право и потому не снимает, а, наоборот, усиливает социальную напряженность, порождая трудности в работе военкоматов, жалобы и протесты призывников и их родителей, усложняя деятельность прокуратуры и органов правосудия.

Разумеется, лучше всего было бы, если бы каждый закон с самого начала был законом прямого действия, состоял из правовых предписаний, не требующих развития и конкретизации в других нормативно-правовых актах. Тогда перед правоведением практически могла бы и не возникнуть проблема различий и противоречий между нашими правом и законом. Такие различия, однако, объективны и проявляются в ряде противоречий, недостаточное внимание к которым может существенно препятствовать претворению закона в жизнь.

К ним относится прежде всего противоречие между абстрактностью отдельных предписаний закона, лаконично определяющего основные принципы правового регулирования определенной сферы общественной жизни, и конкретностью этой сферы, многообразием и индивидуальной неповторимостью составляющих ее жизненных ситуаций и отношений. Данное противоречие нередко требует такой конкретизации общих положений закона в подзаконном нормотворчестве, которая, не сужая сферу действия закона и вполне соответствуя его принципам, содержала бы формально-определенные нормы, отражающие типические черты соответствующих ситуаций и отношений и устанавливающие (в общей форме) достаточно конкретные способы их регулирования юридическими средствами в полном соответствии с целями закона. Нерешенность этого противоречия делает закон практически неосуществимым (при чрезмерной абстрактности содержащихся в нем положений), либо ограничивает сферу его действия (при чересчур детальном, дробном регулировании соответствующих отношений подзаконными актами), либо может даже вести к искажению целей и смысла закона (при подмене закона лавиной ведомственных инструкций, противоречащих замыслу законодателя).

В современной учебной и научной литературе часто порицаются и высмеиваются "казуистические нормы" права Древнего мира и Средних веков.

"Казуистическими" называют нормы, условия применения которых и содержание возникающих правоотношений понятийно определялись не в общей форме ("кража"), а применительно к разным случаям - отдельно "кража поросенка", "кража свиньи", "кража жеребенка", "кража ночью", "кража днем", "кража со взломом" и т.д. Эти нормы исторически создавались в результате решения судами конкретных дел ("казусов") и имели силу прецедента.

В современной литературе существование таких норм объясняется отсталостью, недостатком юридического мышления (а то и неспособностью к абстрактному мышлению) в эпоху Древнего мира и Средних веков. Соответственно, казуистическим нормам старых времен противопоставляются общие, абстрактные формулировки современного законодательства. "Абстрактная гипотеза, - говорится в учебнике, - определяет условия применения нормы общими, родовыми признаками, казуистическая - частными, специальными. Будучи исторически первичной, казуистическая гипотеза в настоящее время практически исчезла из нормотворчества. Ее недостатки очевидны: ее употребление ведет к чрезмерному увеличению числа норм и одновременно не дает возможности добиться полноты юридических определений. Сколько бы ни предусматривалось отдельных случаев, всегда найдется еще один, казуистической гипотезой не предусмотренный. Абстрактная же форма охватывает все возможные случаи, не называя конкретно ни одного из них"*(136).

Внешнюю убедительность таким рассуждениям придают ссылки на средневековые нормы о краже отдельно - поросенка, отдельно - винограда, отдельно - жеребца. Редко упоминается, что эти нормы были нормами-прецедентами, складывавшимися от случая к случаю в судебной практике Древнего мира и Средних веков.

Не говорится и о том, что усилия судей и правоведов тех времен были направлены на конкретизацию запретов и дифференциацию наказаний за разные виды преступлений и других правонарушений. Такая конкретизация всегда чрезвычайно важна для развития права.

Давно признано, что запреты должны быть описаны максимально точно как составы правонарушений, а наказания определены в соответствии со степенью общественной вредности или опасности последних. Именно поэтому в "Салической правде", откуда обычно берутся смешные примеры "казуистических норм", определяются разные наказания за, примерно, 25 видов убийств: убийства свободного франка, свободной женщины, ребенка, священника, графа, римлянина (или королевского сотрапезника, или землевладельца, или обязанного платить подати), убийство раба, человекоубийство скопищем, убийство в походе и т.д. Усилия средневековых юристов, формулировавших эти казуистические нормы, были направлены на учет объективной стороны преступлений (скопищем, в походе), на повышенную охрану жизни женщин, детей, представителей привилегированных сословий и др.*(137)

Процитированные выше рекомендации современных юристов повышать абстрактность гипотез правовых норм способны оказать законодателю дурную услугу.

Изучение истории права и законодательства не подтверждает нередко провозглашаемой закономерности развития правовых понятий и норм от конкретных к абстрактным, от казуистических к общим. Напротив. Зачастую происходит противоположный процесс. Если "Салическая правда" различала примерно 25 видов убийств, влекущих разные наказания, то в современном Уголовном кодексе Российской Федерации определены различные наказания за более чем 40 видов убийств и других деяний, повлекших смерть людей (с учетом квалифицирующих обстоятельств, входящих в состав преступления, обозначенных в статьях, частях статей или перечисленных ("а равно", "или") в них).

Дифференциация составов преступлений необходима для того, чтобы наказание, применяемое к лицу, совершившему преступление, было справедливо, т.е. соответствовало характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного (ст. 6 УК РФ). Нелишне напомнить, что даже в советское время, когда преобладало апологетическое, комментаторское отношение к законодательству, юристами порицалась чрезмерная абстрактность одной из норм Уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшей наказание за должностное преступление "до 10 лет лишения свободы". Справедливо указывалось, что законодательное установление санкции: "от 1/2 года до 10 лет" при неконкретизированном определении состава преступления непомерно расширяет свободу усмотрения суда и делает его решение (приговор) практически непредсказуемым.

Современное право России страдает не казуистичностью, а декларативностью и противоречивостью, дающими неоправданный и чрезмерный простор свободе усмотрения должностных лиц. В Послании Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федерации говорится: "Огромное число уже принятых декларативных норм, их противоречивость дают возможность для произвола и произвольного выбора, недопустимого в такой сфере, как закон. Мы практически стоим у опасного рубежа, когда судья или иной правоприменитель может по своему собственному усмотрению выбирать норму, которая кажется ему наиболее приемлемой"*(138).

Конституционный Суд Российской Федерации не раз указывал на то, что в современном налоговом законодательстве некоторые составы налоговых правонарушений обозначены столь неопределенно, что за совершение одних и тех же неправомерных действий нарушитель может быть наказан дважды, а это противоречит принципам юридической ответственности. Указывалось и на то, что ряд содержащихся в налоговом законодательстве понятий иногда определяется настолько расплывчато, неконкретно и противоречиво (обозначения субъектов и объектов налогообложения и др.), что они лишаются юридического содержания и потому различно толкуются при применении*(139).

Из книги в книгу, из учебника в учебник переходит осмеяние "Салической правды" за то, что она не содержит общего, абстрактного понятия "кража". Но при этом не замечается, что хотя в действующем уголовном законодательстве Российской Федерации установлено около десяти видов кражи (ст. 158, ч. 1; ч. 2, пп. а, б, в, г; ч. 3, пп. а, б, в; ст. 229 и другие Уголовного кодекса РФ), однако общего понятия "кража" нет или оно, по крайней мере, определено противоречиво.

В ч. 1 и примечании к ней ст. 158 УК кража определяется как тайное хищение чужого имущества, т.е. совершенные с корыстной целью противоправное безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившие ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества. Размер кражи в той же статье учитывается как квалифицирующее обстоятельство только крупный, в пятьсот раз превышающий МРОТ (минимальный размер оплаты труда).

В противоречие с изложенным ст. 7.27 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях*(140) определяет состав административного правонарушения, влекущего не уголовное наказание, а взыскание в виде штрафа: "Мелкое хищение чужого имущества путем кражи..." В примечании предусмотрено: "Хищение чужого имущества признается мелким, если стоимость похищенного имущества не превышает пять минимальных размеров оплаты труда, установленных законодательством Российской Федерации".

Поскольку одновременно действуют оба эти определения, непонятно, по какому кодексу следует квалифицировать действия карманного вора, умысел которого при хищении кошелька или сумки (их содержание ему еще не известно) не ограничен стремлением присвоить чужое имущество стоимостью не более пяти МРОТ. Получается что-то вроде объективного вменения: если стоимость сумки и ее содержимого оказалась менее пяти МРОТ - это административный проступок (ст. 7.27 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях); если более - это преступление (ст. 158 УК РФ). К тому же в результате пятикратного повышения стоимости имущества, хищение которого теперь называется "мелкое", возникло противоречие между текстом закона и обыденным правосознанием, так как "мелкий", по мнению законодателей, размер хищения (с учетом роста МРОТ - от 500 до 1000 и более руб.) отнюдь не мелок с точки зрения большой части населения.

Особенно тревожны ситуации, когда закон, порождающий какие-либо социальные ожидания, из-за формальной неопределенности неспособен эти ожидания оправдать и потому из средства умиротворения превращается в источник беспорядка.

Достаточно памятны годы, когда из-за противоречивого определения в законе коэффициентов исчисления пенсии органами назначения пенсий чуть не стали суды, куда обращались пенсионеры с жалобами на занижение размеров назначенных им пенсий*(141).

Серьезной проблемой отечественного законодательства многие годы было отсутствие закона об альтернативной гражданской службе, необходимость которого вытекает из ст. 59 Конституции Российской Федерации.

Недовольство правом или недоверие к нему могут породить некоторые абстрактные, размашистые, всеохватывающие формулировки, унаследованные от времен, когда право было формой пропаганды и агитации. Так, в ст. 1 Закона Российской Федерации "О гражданстве Российской Федерации" 1991 года*(142) утверждалось: "В Российской Федерации каждый человек имеет право на гражданство". Однако из ряда статей главы II того же Закона следовало, что возможность приобретения гражданства Российской Федерации порой определяется непростыми условиями*(143), а при некоторых обстоятельствах приобретение гражданства вообще исключено. Спрашивается: зачем включать в закон невыполнимую абстрактную формулировку, не конкретизировав ее хотя бы дополнением - "на основаниях и в порядке, установленных главой II настоящего Закона"?

Проблема абстрактного и конкретного в праве требует серьезного теоретического изучения. При всех преимуществах общих, абстрактных формулировок правовых норм, позволяющих охватить ряд существенных сторон отношений, явлений, действий, которые предполагается урегулировать одним нормативно-правовым актом, казуистические нормы были и остаются неизбежной и необходимой частью каждой правовой системы.

Одни из них относятся к группам лиц, видам особенных случаев и состояний, определяя либо дополнения к общим положениям законов, либо изъятия из них. Таковы, в частности, нормы о льготах и привилегиях, которые устанавливались от случая к случаю, от события к событию. В России сейчас более 64 категорий льготников*(144), имеющих право бесплатного проезда на транспорте, право на значительные скидки при оплате коммунальных услуг, телефона и др. Для получения льгот, особенно рассчитанных на массовое применение, требуется сложный состав юридических фактов, включающих самые разные показатели (возраст, состояние здоровья, трудовой стаж по видам производственной деятельности, участие в гражданской войне, в Великой Отечественной войне, в других военных действиях, обширный перечень которых содержится в законе, участие в ликвидации Чернобыльской катастрофы, бывшая или настоящая служба на высоких государственных должностях или в Верховных Советах СССР и РСФСР, в Государственной Думе и т.п.). Законодательный перечень оснований и содержания льгот и привилегий непрерывно растет, но они никак не поддаются общему определению для включения в абстрактную гипотезу соответствующей нормы (по каким признакам можно объединить, скажем, лицо, пережившее блокаду Ленинграда, с бывшим министром РСФСР, имеющим право на дополнительную повышенную пенсию?).

Абстрактно порицаемая "казуистичность" неизбежно свойственна нормам, определяющим правовой статус субъектов права. Все граждане равны перед законом, имеют равные социальные и правовые возможности, гарантированные государством. Но индивидуальные правовые статусы граждан настолько разнообразны, что их перечень, типизация и классификация потребовали бы громадного специального труда*(145).

Правосудие

К сущностным качествам права относится его обеспеченность процессуально урегулированной системой правосудия и правоохраны.

Право по своей сути предполагает деятельность беспристрастного суда, арбитра, решающего споры и конфликты, определяющего, кто прав, а кто не прав, кому принадлежит спорная вещь, кто должен (и кому) возмещать вред или убытки, каков их размер и порядок возмещения, было ли совершено правонарушение и, если было, какому наказанию (взысканию) подлежит виновный.

Правовые нормы - общие формулы решений возможных споров и конфликтов; именно на этом основано "право - судие", т.е. решение спорных дел по праву - беспристрастное, справедливое, "обезличенное" (решение "именем закона", "именем государства").

В Древнем мире и в Средние века правосудие осуществлялось разными учреждениями; суд вершили цари, вожди, жрецы, военачальники, народные суды, совет рода или племени, советы старейшин и иные государственные, религиозные или общественные учреждения.

Правосудие как особая функция царей, вождей, жрецов или собраний всегда наделялось высоким авторитетом, обычно религиозным, рассматривалось обществом как особенная задача власти, осуществляемая лицами, чья справедливость не должна вызывать сомнений. Правый суд всегда считался органической частью права; при отсутствии такого суда можно не считаться с правом, так как спорные вопросы приходится решать с помощью подкупа, денег, угроз, силы и т.п.

Показательно, что решающим моментом перехода к праву от предправа в процессе становления классового общества специалисты считают не снабжение норм санкциями, хотя бы и очень жестокими, а создание судебной власти (вождей и других носителей властных полномочий) и органов исполнения судебных решений ("особого судебного аппарата власти")*(146).

Обособление суда от других государственных должностей некоторые авторы даже считают истоком, предпосылкой "разделения властей"*(147). Как правило, правосудие вершилось в торжественной обстановке, гласно, сопровождалось традиционными для суда ритуалами, осуществлялось от имени ("именем") Бога, царя, народа, государства.

В процессе осуществления правосудия складывались процессуальные нормы, определяющие компетенцию суда (судей разных уровней), основания обращения в суд (кто, по какому делу испрашивает правосудия), виды и порядок исследования доказательств, права и обязанности участников процесса, стадии рассмотрения дела, порядок вынесения и исполнения решения. В той же мере, в какой формально-логическая определенность присуща материальному праву, она присуща и процессу. Уже в первых упоминаниях о судьях разных рангов в Ветхом завете говорится и о "письмоводителях" (Исход, гл. 18, 21, 25). Иными словами - с появлением письменности решения судей и, возможно, ход процесса, получали письменное оформление.

В ходе рассмотрения и решения спорных и конфликтных дел неизбежно возникал вопрос о доказательствах. Поэтому уже в древности особо важные акты и договоры совершали либо письменно (в храмах, у должностных лиц), либо в форме, облегчающей их доказывание в случае спора. Древнеримская манципация, при всей ее архаичности и символичности, твердо обозначала момент заключения договора (бросание меди на весы), который могли подтвердить пять свидетелей и "весовщик". Для уличения кого-либо в преступлении, особенно тяжком, требовалось, как правило, несколько свидетелей (testis unus, testis nullus). По мере развития правосудия повышались требования к степени достоверности письменных и иных доказательств (однако вплоть до Новейшего времени в правосудии допускались пытки, а до того - ордалии и т.п.).

Усложнение законодательства и других источников (форм) права породило сословие профессиональных юристов - знатоков права и процессуальных форм его осуществления. Помимо практики в судах, при подготовке дел к слушанию, оформлении договоров, исков, обвинений юристы создавали сборники права, содержащие действующие правовые нормы и их комментарии. Доктринальное толкование права положило начало общей теории права и теории отраслевых юридических наук.

Особое место органов правосудия в правовой системе определялось тем, что суд нередко выступал как правотворческий орган, создающий, развивающий, изменяющий право. Санкционирование обычаев, т.е. придание части существующих в данном обществе обычаев юридической силы, осуществлялось судами; решения судов становились источником (формой) права при системе судебных прецедентов, когда решение по конкретному делу становилось обязательным образцом для решения аналогичных дел. В некоторых правовых системах судебная практика была одним из ведущих источников права (например, в англосаксонской системе), либо главной, основной его формой*(148).

Эффективная деятельность судов невозможна без опоры на аппарат принуждения. Органы принуждения исполняют судебные приговоры и решения о наказаниях, взысканиях, изъятиях имущества и иных принудительных мерах, предусмотренных санкциями правовых норм. Кроме того, правосудие нередко требует осуществления предупредительных мер принуждения: задержаний лиц, подозреваемых в преступлениях, ареста спорного имущества и т.п. По мере роста и развития государств и специализации функций правоохраны в системе правоохранительных органов обозначаются учреждения, ведающие розыском лиц, совершивших преступления, и их уголовным преследованием (сбор доказательств и поддержание обвинения в суде), а также тюрьмы и другие учреждения, ведающие принудительным исполнением судебных приговоров и решений (о конфискациях, выселениях, выдворениях, изъятиях имущества и т.п.).

С системой судебных и других правоохранительных органов связаны различные инспекции, караульная служба, государственные и негосударственные организации вспомогательных юридических служб (нотариат и др.), адвокатура. В любом государстве существует более или менее развитая система органов и учреждений, исключительной или преимущественной задачей которых являются охрана права от нарушений, решение правовых споров, применение мер принуждения к нарушителям правовых норм.

Институционализация права осуществляется не только и не столько его изложением в нормативных актах или признанием и усвоением правовых предписаний общественным сознанием, сколько созданием систем правоохранительных органов и разработкой процедурных (процессуальных) правил их деятельности. Право практически неосуществимо без государственного аппарата и процессуальной формы его деятельности, направленной на применение правовых норм, решение споров, принуждение к исполнению и соблюдению права, наказание правонарушителей. Институционализация права - в единстве нормативной основы правопорядка и специального аппарата, способного обеспечить осуществление (включая охрану, защиту, восстановление) правовых норм через правоотношения. Поэтому при обсуждении понятия "правовая система" в ее содержание включаются не только юридические нормы, принципы и институты (нормативная сторона системы), но и совокупность правовых учреждений (организационный элемент), а также правосознание*(149).

Организация и деятельность учреждений, охраняющих право, урегулированы правовыми нормами, закрепляющими компетенцию и соотношение этих учреждений, порядок их деятельности, процедуру рассмотрения и решения соответствующих дел.

В связи с этим в правовой системе различаются нормы материального права (так принято называть нормы, определяющие содержание прав, обязанностей и запретов, непосредственно направленных на регулирование общественных отношений) и нормы процессуального права (определяющие порядок, процедуру, форму реализации или охраны норм материального права). Нормы материального права устанавливают права и обязанности, существенные для положения человека в обществе и государстве, регулируют его правовые отношения с другими людьми, их объединениями, с органами власти и управления. К материально-правовым относятся нормы, содержащие запреты и санкции за их нарушение.

Материально-правовыми нормами определяется также структура, компетенция, соотношение государственных органов. Процессуально-правовые нормы регулируют порядок, процедуру оформления и защиты прав, установленных материально-правовыми нормами, последовательность действий государственных органов и должностных лиц, применяющих правовые нормы, в том числе санкции за нарушения запретов. Материально-правовые нормы образуют как бы первый слой права, указывают, "что делать". Процессуально-правовые нормы, составляющие как бы второй слой, предусматривают юридические способы охраны, защиты и восстановления первого слоя права, указывают, "как делать".

Важное значение процессуальных норм, регулирующих деятельность судов и других государственных органов, подчеркивается рядом теоретиков права. Согласно теории немецкого социолога и юриста Н. Лумана в обществе, в связи с возможностью конфликтов, формируется социальная подсистема, функция которой состоит в том, чтобы, опираясь на соответствующие формы коммуникации, предотвращать насильственное разрешение конфликтов; право, таким образом, является "продолжением коммуникации другими средствами". В книге "Легитимация через процедуру" Луман проводит различие между легитимными ("оправданными") и нелегитимными ("неоправданными") порядками принуждения, отделяя разрешение конфликта в правовых (процессуальных) формах от применения неограниченной силы и самоуправства*(150).

Правосудие порождено социальной потребностью в "беспристрастном третьем", способном "переоформить конфликт в состязание: в этом случае стороны, не желающие следовать общей материальной норме, должны (если они все же хотят разрешить спор "по праву"), по крайней мере, принять общую процессуальную норму их взаимодействия до разрешения конфликта... - пишет А. Матюхин. - ...Переоформление социального конфликта в отношения процессуальных фигур в рамках института правосудия позволяет нормировать его разрешение процессуальным правом, которое гораздо более стабильно, чем право материальное"*(151).

В последние десятилетия преодолевается бытовавшая в отечественной общей теории права и ряде отраслевых дисциплин недооценка процедурно-процессуальной регламентации осуществления материально-правовых норм. Справедливо отмечалось, что процессуальные нормы несут на себе, в сущности, основную нагрузку нормативного способа укрепления режима законности*(152).

К сожалению, в отечественной литературе при исследовании теоретических проблем основных видов юридической ответственности за правонарушения недостаточно учитывается органическая связь материального права и процесса. Устоявшийся термин "процессуальная форма ответственности", а также отраслевая обособленность материально-правовых и процессуальных норм, регулирующих наиболее развитые виды ответственности, в какой-то мере ориентируют на их раздельное исследование. В результате сущность (содержание) ответственности нередко целиком сводится к ее материально-правовому основанию.

Выведение процессуальных норм и отношений за пределы ответственности вызывает ряд возражений.

Сведение ответственности к реализации только материально-правовых норм оставляет вне поля зрения обширные правовые институты, содержащие гарантии достижения объективной истины по делу, права лица, обвиняемого в правонарушении, обоснованность применения мер пресечения (обеспечения), правовые способы устранения возможных ошибок при применении государственного принуждения.

Попытки некоторых наших ученых сконструировать понятие уголовной ответственности на основе норм материального права (наподобие гражданско-правовой ответственности за причинение имущественного вреда) привели к распространенному в теории представлению, что с момента совершения преступления возникает обязанность преступника "подвергнуться наказанию"*(153). Однако подвергнуть себя наказанию преступник неспособен, а содержанием обязанности не могут быть действия невозможные, от воли и сознания обязанного лица не зависящие. Наказание в соответствии с преступлением назначается уличенному преступнику органами правосудия по правилам Уголовно-процессуального кодекса, определяющим не теоретически предполагаемую "обязанность подвергнуть себя наказанию", а презумпцию невиновности, право на защиту и другие права, многие из которых закреплены в Международных пактах о правах человека, а также в Конституции Российской Федерации.

Чувствуя несовместимость предполагаемой материально-правовой "обязанности" преступника и процессуальных прав обвиняемого, некоторые ученые предлагали теоретически расщепить уголовную ответственность на "материальную" и "процессуальную". В результате получилось, что содержанием материальной уголовной ответственности является обязанность преступника "отвечать и подвергнуться наказанию", а суть ответственности уголовно-процессуальной сводится к праву того же самого лица на защиту от обвинения (т.е. праву не отвечать, оспаривать обвинение, возражать против назначения наказания, подавать кассационные жалобы и т.п.). Несовместимость взаимоисключающих представлений о содержании уголовной ответственности не могла быть оправдана даже и бытовавшими ссылками на диалектические противоречия, существующие в правовой надстройке*(154).

Попытки вывести содержание ответственности только из материально-правовых норм порождали суждения, что уголовная ответственность "как обязанность отвечать существует фактически и в том случае, когда совершившему преступление лицу в течение длительного времени (а возможно, и вообще) удается уклониться от следствия и суда". Это представление излагалось в учебной литературе и воспроизводилось в связи с общим понятием юридической ответственности: "То обстоятельство, что правонарушитель может быть некоторое время неизвестен, не имеет принципиального значения. В течение срока давности уголовного преследования преступник является субъектом юридической ответственности, поскольку он объективно существует. Он обязан понести наказание, и эта обязанность возникает именно с момента преступления, хотя она в течение определенного времени не реализуется". Между тем принципиальное значение имеет именно то обстоятельство, что преступник не обнаружен, не изобличен, не наказан. То, что некоторые авторы считают ответственностью (преступник объективно существует), на самом деле называется безответственностью (преступнику удалось скрыться от следствия и суда), и от того, что фактическую безответственность мы станем именовать теоретической ответственностью, не продвинутся ни разработка проблем правовой науки, ни борьба с правонарушениями.

Вместе с тем отвлечение некоторых теоретиков уголовного права от процессуальной формы привело к тому, что в ряде концепций недооценивается резкое изменение правового, общественного, морального положения лица, привлеченного к уголовной ответственности, т.е. официально обвиняемого в совершении преступления.

В большинстве концепций, связывающих возникновение уголовной ответственности с моментом совершения преступления, акту привлечения лица в качестве обвиняемого вообще не придается значения. Теоретическое расщепление отношений ответственности на материальные и процессуальные породило также взгляд на меры процессуального принуждения как на что-то, не имеющее отношения к уголовной ответственности. Между тем некоторые меры пресечения (заключение под стражу) тяжелее ряда уголовных наказаний; нечасто, но все же имеют место трагические ситуации, когда отбытая осужденным мера пресечения в целом оказалась тяжелее и строже назначенного ему наказания.

Иногда утверждается, что ошибочное привлечение человека к уголовной, административной или иной "процессуальной" ответственности юридически не создает никаких последствий, поскольку не было "материально-правового" отношения ответственности. Однако ошибочное (или тем более незаконное) официальное обвинение невиновного лица в совершении правонарушения порождает право лица на официальную реабилитацию, моральную и материальную компенсацию.

Достаточно очевидно, что нормы уголовного права не могут применяться вне рамок уголовного процесса, равно как и последний теряет смысл, если его предметом не является применение точно обозначенных уголовно-правовых норм. Если исходить из общепризнанного взгляда на процесс как форму жизни закона, имеющего свои необходимые, присущие ему процессуальные формы, следует признать, что штрафная, карательная (уголовная, административная, дисциплинарная) ответственность возникает с момента официального обвинения лица в совершении правонарушения, и все ее движение определяется процессуальными актами уполномоченных государственных органов и должностных лиц.

Высказывались опасения, что такой подход к теоретическому исследованию ответственности ставит ее возникновение и развитие в зависимость от деятельности и усмотрения соответствующих государственных органов и должностных лиц, а это может привести к примату субъективного над объективным со всеми вытекающими отсюда отрицательными последствиями. Но действительным средством против субъективизма являются не бесчисленные литературные модификации идеи уголовного правоотношения*(155), а законодательная регламентация деятельности правоохранительных органов, строгое соблюдение норм уголовного и процессуального права, надзор и контроль за законностью и обоснованностью процессуальных актов и действий. Ни закону, ни практике не известен никакой другой способ осуществления ответственности за преступления и проступки, а равно обеспечения законности при ее реализации.

Иначе соотносятся материальное право и процесс при осуществлении правовосстановительной ответственности, одним из основных видов которой является гражданско-правовая. Особенность этой ответственности в том, что причинитель вреда или нарушитель договорных обязательств юридически имеет возможность добровольно возместить причиненный вред, ущерб, убытки, уплатить предусмотренные законом или договором неустойки, пени, штрафы, прекратить противоправное поведение. Надобность в правосудии возникает в случае спора между правонарушителем и потерпевшим (спор о событии правонарушения, о распределении вины, о размере ущерба, вреда и т.п.) либо при отказе правонарушителя выполнить свои обязательства, составляющие содержание имущественной ответственности.

Однако и в трактовке имущественной ответственности существует ряд теоретически дискуссионных вопросов о соотношении материального права и процесса.

Если большинство цивилистов признают санкциями и ответственностью взыскание (точнее, присуждение) причиненного вреда, убытков, неустоек и другие неблагоприятные (для правонарушителя) последствия гражданского правонарушения, то прямое принуждение, применяемое для изъятия соответствующих сумм (или предметов) у правонарушителя, иногда не считается ответственностью, поскольку оно, как утверждается, ничего не меняет в правовом положении правонарушителя. Такой взгляд основан на недостаточном понимании соотношения материальных и процессуальных норм: с одной стороны, недооценивается необходимость и возможность реального исполнения обязанностей, предусмотренных материально-правовыми нормами, с помощью процессуальных средств (принудительное исполнение); с другой стороны, принудительное исполнение рассматривают только с позиций гражданских прав и обязанностей, не замечая, что оно (принудительное исполнение) затрагивает порой более важные права и обязанности принуждаемого должника (например, неприкосновенность жилища, право распоряжаться имуществом). Недопонимание проблем органической связи норм материального и процессуального права привело отдельных авторов к выводу, что взгляд на принудительное исполнение обязанности как на ответственность объективно оправдывает фактическую безответственность*(156). Между тем достаточно известно, что сейчас именно неналаженность аппарата принудительного исполнения позволяет многим недобросовестным должникам уходить от ответственности*(157). По авторитетным сообщениям, в настоящее время реально исполняется лишь 32% судебных решений. Из них по материальным искам в 1996-1997 гг. судебными исполнителями изъято 42% общей суммы, подлежащей взысканию по исполнительным документам. Исполнение остальных 2/3 откладывается по различным причинам*(158).

Принятие федеральных законов "Об исполнительном производстве" и "О судебных приставах"*(159) направлено на совершенствование государственной системы исполнительного производства как органической части правовосстановительной ответственности. В сочетании с рядом дополнительных организационных и законодательных мер*(160) эти законы призваны создать в конечном счете систему объективированного (процессуально оформленного) государственного принуждения, представляющего собой динамичный процесс, который не исчерпывается, а лишь завершается физическим или, точнее, фактическим (прямым, непосредственным) принуждением. Именно неизбежностью развертывания этой процессуально оформленной процедуры принуждения осуществляются давление на правонарушителя, понуждение его к выполнению обязанностей, порожденных деликтом, органическое соединение "обязательности" и "принудительности" в нормативно-правовой модели имущественной ответственности.

Существенным вкладом в решение этой теоретически спорной проблемы является концепция С.Н. Братуся, определявшего ответственность именно как "состояние принуждения" к исполнению невыполненных обязанностей. При таком подходе на первый план выходит "технология принуждения", регулируемая именно процессуальной формой. Законность и неотвратимость ответственности обеспечиваются прежде всего тем, писал С.Н. Братусь, "чтобы бесперебойно и ответственно работал государственный аппарат, в частности, юрисдикционные органы, в случаях нарушения норм права, деятельность которых также определяется нормами права... Очевидно, важным средством обеспечения надлежащей работы этих органов должна быть ответственность соответствующих должностных лиц за допущенное ими бездействие или иное нарушение законности"*(161).

Авторитетность

Сущностным качеством права является его авторитетность.

Под авторитетностью права понимаются его общеизвестность и укорененность в сознании общества, общепризнанная обязательность права, опирающаяся на страх, сознание необходимости, привычку, религиозные чувства, на конформизм, на подражание, на согласие с правом и т.п.

Авторитетность права зависит от политико-правового режима, т.е. от отношения к праву лиц, облеченных властью. Если чиновники и (или) представители господствующей партии или сословия управляют обществом при помощи не только права, но и не соответствующих праву приказов, велений, распоряжений, то подвластные с недоверием относятся к праву вообще либо к той его части, которая наиболее подвержена деформации произвольными велениями представителей власти. Такой режим (порядок правления) свойствен, как отмечено, деспотическим, полицейским, чиновничье-помещичьим, партийно-бюрократическим и аналогичным государствам с зыбким, неполным правопорядком. В таких государствах образуются как бы два слоя, уровня правопорядка: 1) для носителей власти обязательны нормы об их соподчиненности, организации и распределении полномочий (нормы и принципы партийной, государственной, военной дисциплины); сверх того, государство определяет для своих служителей несколько групп норм, соблюдение которых обязательно или желательно (нормы, регулирующие статусы сословий; некоторые имущественные, семейные, религиозные отношения, процессуальные правила и ритуалы правосудия и др.); 2) гораздо более широкий слой общественных отношений (между частными лицами, между подданными и представителями власти) регулируется и правом, и произвольными велениями правящих лиц, организованных в государство. Эти веления переменчивы и непредсказуемы; поэтому даже и законопослушное поведение подданных не создает прочного и беспробельного правопорядка, основанного на авторитетном праве. Общественный порядок в таких государствах поддерживается силой и оперативными действиями власти, а не стабильным правом*(162). Само право в таких странах и государствах в целом малоавторитетно, а всеобщей известностью и признанием пользуется преимущественно уголовное право, поскольку страх наказания является опорой таких режимов.

В тех обществах и государствах, которые управляются преимущественно при помощи права, эффективность правового регулирования и прочность правопорядка зависят от того, насколько право усвоено общественным сознанием и признано им.

В одних странах право более авторитетно, чем в иных; по-разному могут оцениваться различные нормы и отрасли права - к одним доверия больше, чем к другим.

В реализации права возможны устойчивые пробелы, лакуны, когда одни нормы и институты права осуществляются бесперебойно, другие - выборочно, от случая к случаю, причем оформление и решение дел по праву подменяется решением по морали, по религиозным заповедям, по неправовым обычаям.

Недостаточная авторитетность права в государствах, стремящихся создать прочный и беспробельный правопорядок, возлагает на власть дополнительную нагрузку: государству приходится тратить дополнительные усилия для поддержки правопорядка, укрепления законности, расширения и усиления органов, охраняющих право от нарушений.

Авторитетность права и его отраслей, норм, институтов зависит от их справедливости и эффективности.

Под справедливостью обычно понимается связь содержания права с интересами влиятельных в данном обществе социальных групп, с массовым (обыденным) правосознанием большей части общества, с формами общественного сознания (религия, нравственность, нравы), а также способность права противостоять произволу и проявлению грубой силы, создать в обществе стабильность и правопорядок. Справедливость права во всяком случае означает, что право не порождает массового протеста против правопорядка, сохраняет возможность решать социальные, групповые, индивидуальные конфликты в заранее определенной и общедоступной процессуальной форме.

Под эффективностью права понимается его осуществимость, которая предопределяется общеизвестностью, понятностью и непротиворечивостью правовых норм, их системностью (хотя бы беспробельными связями материально-правовых и процессуальных норм), соразмерностью социальных целей норм и юридических средств достижения этих целей, обеспеченностью права действенной системой органов правосудия и других правоохранительных органов.

Авторитетность права редко основывается на массовом признании его ценности и почтении к нему. Никто не любит право в целом - люди испытывают высокое уважение к своим правам (почти всегда считая их недостаточными), признают вынужденную необходимость выполнения многих обязанностей, относятся к ряду запретов как к досадной помехе, но опасаются их нарушать. Право, призванное по его социальной роли предупреждать и пресекать зло, способно порождать не любовь, а сознание его обязательности и неизбежности, боязнь его нарушить, понимание необходимости соизмерять свои действия с правом. Право часто порицают, но при этом стремятся не отменить право вообще, а только заменить "плохое право" "хорошим правом".

Среди главных факторов, влияющих на авторитетность права, можно обозначить качества, которые должны быть присущи праву и, наоборот, которых оно должно избегать.

Право должно быть общеизвестно, непротиворечиво, практически осуществимо.

Право не должно противоречить интересам столь большой массы населения, что для поддержания бремени права придется использовать вооруженную силу, меняя политико-правовой режим государства. Право не должно пребывать в постоянном конфликте с религиозными, моральными и иными общепризнанными ценностями данного общества, его традициями и нравами. Наконец, право не должно быть чрезмерно обильным, сложным для уразумения, непосильно трудным для реализации.

Авторитетность права зависит от его содержания. Право всегда и везде соответствует интересам только части общества, причем нередко одна часть общества одобряет одни правовые институты и порицает другие, иные же социальные группы держатся порой противоположных оценок. Не было, нет (и не будет) такой страны, каждый житель которой видел бы в праве и каждой его норме нечто совершенное и безупречное, но нет и такого члена общества, который отвергал бы все нормы права до единой. Опыт истории основательно внедрил в общественное сознание мысль о праве как об антиподе произвола. Если право далеко не всеми воспринимается как "мера свободы", то как "предел произвола" оно всем близко и понятно. Поэтому почти в любом обществе право воспринимается как нечто целое, недовольство одной частью которого компенсируется согласием с другими его частями (в разных слоях общества - по-разному).

Даже в периоды социальных кризисов и революций, когда радикально меняются и общество, и соответствующее ему право, ликвидируется, как правило, не правовая система в целом, а наиболее одиозные правовые нормы и институты устаревшего или волюнтаристского права (нормы о феодальных повинностях, о рабстве, об инквизиционном процессе и пытках, о запретах каких-либо вероисповеданий, об обязательности государственной религии или идеологии, запрете инакомыслия, о сословном неравенстве и т.п.).

Право как система норм является идеологическим построением и всегда находит опору в других формах общественного сознания. Многие правовые системы связаны с религией (например, шариат как система исламского права) или обосновывались ссылками на "божественные законы" и религиозные книги. Право находило обоснование и оправдание в доктринах, в теоретических построениях, усматривавших в праве "минимум нравственности", воплощение и гарантию прав и свобод человека и т.п. Мотивы права и законности часто звучат в текущей политической деятельности.

Идеологичность права в том, что оно не только описывает (в свойственных ему понятиях юридического, обязательного, правомерного, запрещенного и т.д.) существующее, но и предписывает будущее, действительность завтрашнего дня, месяца, года. В отличие от морали, обещающей абстрактное торжество справедливости в неопределенном будущем, и религии, уповающей на божий промысел, право (обещание государства) должно порождать результаты, конкретные и очевидные для общества. Авторитетность права более всего зависит от его способности воплощаться в систему общественных отношений, создавая правопорядок.

При издании законов и других нормативно-правовых актов необходимо учитывать, что правовое регулирование отношений и поступков возможно лишь там, где объективно существуют доказуемость и исполнимость правоотношений средствами юридического процесса, что реализация права требует специального аппарата, способного применять правовые нормы и при необходимости принуждать к их соблюдению.

Расхожее суждение: "закон - что дышло, куда повернул - туда и вышло" есть проявление не правового нигилизма, а, напротив, выражение разочарования в правовом содержании некоторых законов. Авторитет права подрывается и декларативностью содержащихся в текстах ряда законов положений, и их недостаточной определенностью, и, главное, невозможностью осуществить их на практике.

Авторитет права снижается (и/или падает), если юридические факты, порождающие правовые последствия, не определены, либо если для их оформления необходимы усилия, по трудности несоизмеримые с искомым правовым результатом; сбой в правовом регулировании неизбежен, если расплывчато или неясно обозначено содержание правоотношений или запретов; наконец, правопорядку причиняется урон, если не установлены порядок применения права, а также эффективные и соразмерные санкции за правонарушения.

Предусмотренные санкциями наказания и взыскания не должны противоречить системе социальных ценностей, принятых в данном обществе. Кроме того, они должны быть согласованы с наказаниями (взысканиями) за другие правонарушения. Если, скажем, грабеж или разбой караются так же или даже строже, чем убийство, - человеческая жизнь приравнивается к имущественной ценности, причем стимулируется убийство потерпевшего, чтобы избавиться от свидетеля. В целом принцип соразмерности преступлений и наказаний (проступков и взысканий) означает необходимость дифференциации и согласованности наказаний и взысканий за разные по степени опасности и вредности правонарушения.

Правовой наукой и практикой разработан ряд принципиальных положений, определяющих общее направление развития законодательства о правонарушениях и санкциях за их совершение.

Каждый запрет должен быть воспринят общественным правосознанием или, по крайней мере, не противоречить ему; если такое противоречие существует, а запрет общественно необходим, его установлению должна предшествовать широкая разъяснительная работа либо его придется снабдить очень строгими санкциями.

Запрещать можно только деяния, которые могут быть доказаны средствами юридического процесса и пресечены с помощью мер государственного принуждения. В противном случае запреты будут безнаказанно нарушаться, что приведет к падению авторитета закона и государства.

Запретов не должно быть слишком много; в общественном сознании существует некий порог восприятия правовых норм, запретов и санкций за их нарушение. Чрезмерное множество запретов приведет к тому, что среди запретов, без которых можно было бы обойтись, затеряются действительно необходимые. Кроме того, когда запретов слишком много, практически невозможно покарать каждое их нарушение, и потому складывается представление, что их можно безнаказанно нарушать.

По той же причине нельзя каждый запрет сопровождать очень строгой санкцией. Если одинаково строго караются разные по степени вредности и опасности правонарушения, у преступника нет стимула воздерживаться от деяний более опасных. К тому же непомерно строгие наказания могут вызывать сочувствие общества к наказанному, породить широкое недоверие к справедливости законодателя, а также чрезмерно частое число смягчений наказаний судами при решении конкретных дел, что отрицательно сказывается на авторитете закона. Но и недостаточно строгие санкции неэффективны: если за уклонение от уплаты налогов или за причинение в результате промышленной деятельности вреда природе установлены относительно невысокие штрафы, недостаточен стимул для прекращения противоправного поведения.

Авторитетность права зависит от его стабильности.

Социальной целью права являются упорядочение, стабилизация общественных отношений, создающая в обществе возможность прогнозирования, уверенность в завтрашнем дне. При господстве таких источников права, как санкционированный обычай или судебный прецедент, эта уверенность возникает сама собой, поскольку власти трудно переменить сегодняшний строй юридических отношений, образующих костяк правопорядка, на нечто совершенно новое, еще вчера непредсказуемое. Однако такие перемены вполне возможны в неправовых государствах (государствах с зыбким правопорядком) и в государствах с правовыми системами, основанными на законах и иных нормативно-правовых актах, зависящих от государственной воли законодателя.

Стабильность связана с квалифицированностью и неторопливостью законодателя, дающего общественному правосознанию возможность и время усвоить основные правовые предписания, не внося в них частых, поспешных, непредсказуемых изменений. Предсказуемость - одно из основных социальных ожиданий, возлагаемых на законодателя обществом. Власть, постоянно меняющая свои собственные законы, обрушивающая на подданных лавину противоречивых указов, рано или поздно сталкивается с массовым неверием в силу ее правовых предписаний. "Напрасно законы писать, если их не соблюдать или ими играть как в карты, подбирая масть к масти, чего нигде на свете так нет, как у нас было, а отчасти и еще есть", - говорилось в одном из бесчисленных указов Петра I.

Стабильности права в немалой степени содействуют систематизация нормативных актов (особенно кодификация) или запись правовых обычаев в странах, где обычай выступал в качестве источника (формы) права. Там, где источником права является договор (международное право), существуют специальные правила заключения и оформления договоров, затрудняющие их скоропалительную отмену.

Со стабильностью права связана проблема обратной силы закона.

Обратная сила закона противоречит сущности права, призванного регулировать будущее (а не оценивать прошлое) поведение людей. Установленные государством нормы представляют собой обещание в будущем решать определенные категории дел только обозначенным в законе способом; однако государство способно менять эти решения, придавая законам обратную силу.

В процессе ликвидации феодального строя и развития гражданского общества разработан ряд правил о недопустимости и, наоборот, обязательности обратной силы закона.

С развитием гражданского общества, основанного на договорах, взаимных обязательствах, сделках граждан и других субъектов права, было признано, что в частноправовых отношениях придание регулирующему их закону обратной силы обернулось бы необоснованной выгодой для одной стороны этих отношений за счет другой стороны, внезапно пострадавшей от непредсказуемого изменения закона. Поэтому в частноправовых отношениях не следует распространять действие нового закона на обстоятельства и факты, существовавшие до его принятия. Это правило было закреплено во французском Гражданском кодексе (Кодексе Наполеона) 1804 г.: "Закон устанавливает правила лишь на будущее время; он не имеет обратной силы".

Если в отношениях между частными лицами или объединениями, регулируемых частным правом, закон устанавливает правила лишь на будущее время, то в публичном праве закон может иметь обратную силу, если государство в чем-то улучшает правовое положение лиц; он обязательно должен иметь обратную силу, если этим законом смягчается наказание (или взыскание) за какое-либо правонарушение либо устраняется противоправность этого деяния.

Во многих странах, в том числе в нашей, с XIX-XX вв. не допускается обратная сила закона, ухудшающего правовое положение человека или иных субъектов права. Так, во Всеобщей декларации прав человека (1948 г.) и в Международном пакте о гражданских и политических правах (1966 г.) закреплена недопустимость обратной силы уголовного закона, определяющего преступность какого-либо деяния или отягчающего наказание*(163). Законодательство многих стран содержит положения, аналогичные тому, что включено в ст. 57 Конституции Российской Федерации: "Законы, устанавливающие новые налоги или ухудшающие положение налогоплательщиков, обратной силы не имеют".

Запрет обратной силы закона в таких и аналогичных ситуациях вытекает из сущности права: люди, их объединения и организации, деятельность которых упорядочивается правом, должны иметь возможность предвидеть правовые результаты своих действий для того, чтобы действовать в рамках правопорядка. Мысль о возможности внезапного и непредсказуемого законодательного изменения правового положения участников общественных отношений к худшему способна резк

Поиск по сайту: