Социальные истоки права

Сущность права постигается философией права, изучением права в связи с местом человека среди других людей и их объединений, с особенностями всего комплекса социальных отношений, т.е. отношений между индивидами и социальными группами, классами и сословиями, обществом и государством.

Почти все исследователи отмечают, что право существует лишь там, где общество неоднородно, состоит из разных групп, классов, сословий, народностей и других социальных образований, не только с различными, но и с противостоящими, сталкивающимися групповыми и частными интересами. В признании этого единодушны теоретики почти всех, даже и идеологически противостоящих мировоззрений. "Спор, - говорит Гумплович, - есть основной элемент всего юридического, - писал Пашуканис. - ...Именно спор, столкновение интересов вызывают к жизни форму права, юридическую надстройку"*(33).

По поводу споров и различных интересов как причины права надо отметить следующее. Во-первых, различные и даже противоречивые интересы не обязательно порождают конфликты (одним интересно ловить рыбу, другим - охотиться в лесу). Конфликты вызываются только сталкивающимися интересами: "Я хочу того же, чего хочет мой царственный друг Карл, - заявлял средневековый монарх. - Я хочу Милан". Во-вторых, столкновения интересов и споры не обязательно порождают право - они могут порождать конфликты, войны, уничтожение или порабощение одной из спорящих сторон.

Споры, индивидуальные и социальные конфликты и противоречия в изобилии появляются в конце первобытной эпохи в связи с разделением труда, социальной дифференциацией членов общества, смешением племен, народов, конфессиональных общностей, непрерывным увеличением войн-грабежей, перерастающих в войны-завоевания. Эти противоречия разрывают общество; его существование невозможно без установления порядка, стабильного способа решения конфликтов.

Право возникло не одномоментно*(34), процесс его становления длился веками, и начальный пункт бытия права обнаружить невозможно. Равно гипотетичны попытки считать первопричиной права необходимость организации нормального производственного процесса, регулирования распределения и перераспределения в ранних государствах*(35) или упорядочения кровнородственных отношений в первобытных племенах*(36) - эта проблема была и остается спорной.

Однако то, что само существование общества невозможно без "снятия" общественных противоречий, создания порядка, который М.М. Ковалевский удачно обозначил термином "замиренная среда"*(37), бесспорно.

Здесь надо отметить следующее. Названный автор и ряд других социологов считали, что социальный порядок (или "замиренная среда") базируется на солидарности членов общества, их объединений, профессий, а солидарность основывается на разделении труда, системе общих потребностей и целей, на осознании взаимной зависимости и проистекающих отсюда уступках, соглашениях, компромиссах. В таком виде идея солидарности получила широкое распространение в буржуазной литературе конца XIX - начала XX в. и была обстоятельно изложена в трудах Э. Дюркгейма, Л. Дюги и других теоретиков*(38), выступавших против идеи классовой борьбы.

Идея классовой солидарности не раз критиковалась сторонниками марксизма, утверждавшими, что классовые противоречия непримиримы и потому общество, разделенное на противоположные классы, всегда основывается на политическом господстве экономически господствующего класса, на подавлении, угнетении, эксплуатации трудящихся масс. Так, подчеркивая необходимость государства в связи с расколом общества на непримиримые противоположности, Энгельс писал: "А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах порядка"*(39).

Однако в классическом марксизме всегда соединялись два начала. Идеи классовой борьбы и классовой диктатуры, воспринятые Марксом у буржуазных ученых и революционных коммунистов первой половины XIX века*(40), сопрягались в его произведениях с идеями Сен-Симона и сенсимонистов об упорядочении процесса производства, об организации общественного труда. "Урегулированность и порядок, - писал Маркс, - являются именно формой общественного упрочения данного способа производства и потому его относительной эмансипации от просто случая и просто произвола"*(41).

Различия между сторонниками теории солидарности и приверженцами идей классовой борьбы не исключают того, что те и другие считают обязательным условием существования общества упорядоченность социальных отношений, прекращение и подавление борьбы классов и групп с противоположными интересами*(42).

Свойственное марксизму представление о классовом характере права и государства отнюдь не противоречит тому, что государство и право создают "порядок", "замиренную среду", не дают классовой борьбе разрушить, разорвать общество. Если известно, что история всех до сих пор существовавших обществ (кроме первобытного) была историей борьбы классов, то столь же известно, что она была и остается историей хозяйственной, экономической деятельности, без которой немыслимо ни бытие самих классов, ни их борьба.

С самого начала социальной дифференциации, т.е. деления общества на классы, всегда обозначалось сословие (класс), занятое промышленной, хозяйственной, производственной деятельностью, без которой невозможно существование общества. Появилось ли это сословие (класс) стихийно в процессе разделения труда (например, древнеиндийские варны, крестьянство в раннефеодальной Европе), либо в результате завоевания одной этносоциальной общности другими (общинно-кастовые или сословно-кастовые структуры), возложения завоевателями каких-либо обязанностей на покоренное население (данничество) или обращения военнопленных в рабство*(43) - условием жизни общества оставалось создание (или сохранение) условий для хозяйственной, промышленной деятельности производящих сословий (варн, каст, классов). Нелишне напомнить, что становление и существование устойчивых высших форм цивилизации в древности было неразрывно связано с земледелием. Порядок ("замиренная среда") и стабильность общественных отношений необходимы уже по той причине, что только в их рамках возможно производство, особенно сельскохозяйственное с его сезонным характером.

Такого рода порядок и стабильность могут быть созданы с помощью нормативного регулирования общественных отношений, опирающегося на принуждение.

На всех этапах развития классового общества оно представляет собой сложную систему классов, сословий, социальных групп, отношения внутри которых и между которыми организованы по-разному: на единстве интересов и единомыслии, на властеотношениях и соглашениях, на подавлении и принуждении, на компромиссах и мирном сосуществовании.

При всей враждебности антагонистических частей общества оно не может развиваться без упорядочения и стабилизации хотя бы тех отношений, которые связаны с разделением труда и хозяйственной деятельностью. Право способно внести порядок в сложный клубок запутанных отношений и противоречивых интересов индивидов, их групп, классов и сословий. Оно является стабильной и упорядоченной формой совместной жизни людей, принадлежащих к разным социальным группам (классовым, сословным, этническим, религиозным), каковы бы ни были различия между ними. В этом смысле правы Ковалевский, рассуждая о "замиренной среде", а равно Штаммлер, писавший: "Существует лишь одна-единственная идея, которая с безусловной принципиальностью действительна для всякого права, - это идея человеческого общения"*(44).

Вопреки суждению Пашуканиса представление о праве как о "внешнем авторитетном регулировании" не является "чисто словесным общим местом", поскольку оно "одинаково хорошо подходит ко всем эпохам и стадиям развития человеческого общества"*(45). Оно никак не противоречит классовой характеристике права (которую обосновывал Пашуканис), так как допускает (и предполагает) конкретизацию классового содержания права определенной исторической эпохи. Это представление о праве вполне соответствует теории Маркса, согласно которой история общества состоит не только из гражданских войн и революций. В трудах Маркса немало общих определений общественных явлений, не указывающих на их классовое содержание. Так, он определял право как "применение равной меры", называл современное ему (т.е. буржуазное) право - "просто право, равное право", формулировал чисто социологическое (без обозначения классовой сути) определение уголовного наказания - "...наказание есть не что иное, как средство самозащиты общества против нарушений условий его существования, каковы бы ни были эти условия"*(46).

Возражения Пашуканиса против общих понятий, подходящих ко всем эпохам, содержащиеся в работе "Общая теория права и марксизм" (1924 г.), относятся к советскому времени, когда указание на классовый характер любого общественного явления считалось идеологически обязательным. В той же работе Пашуканис сетовал, что современные ему писатели-марксисты, руководствуясь идеями классовой борьбы, смотрели на историю права как на историю хозяйственных форм, а правовые понятия сводили к конкретному содержанию правового регулирования разных эпох, вовсе не ставя вопрос о форме права как таковой. Аналогичные затруднения, как отмечено (см. гл. 1), испытывали некоторые наши современники.

Для создания "замиренной среды" в обществе и народе, утратившем первобытную коллективность, необходимо выполнить по меньшей мере три условия общежития. Во-первых, должно быть упорядочено, ограничено, поставлено в заранее определенные рамки применение грубой силы, насилия, принуждения. Во-вторых (связано с предыдущим), должен существовать достаточно авторитетный способ решения споров и конфликтов, дающий возможность заменить самоуправство арбитражем, третейским судом, способным принимать решение, кладущее конец данному спору*(47). С первым и вторым условиями "замиренной среды" связана необходимость ясного определения запретов - за какие именно деяния может применяться принуждение, какие споры и конфликты подлежат рассмотрению и решению суда. В-третьих, для создания устойчивой и стабильной "замиренной среды" необходимо установить, каковы должны быть отношения: между властвующими и подвластными; среди самих властвующих; ряд отношений среди подвластных (собственность, договоры, семейные отношения и др.).

Обозначенные условия определялись правом, развитие которого вело к ограничению принуждения, особенно в форме физического насилия. Уже талион ставил пределы грубой силе возмездия, ограничивая его "равным за равное". Возможность соглашений о замене наказаний выкупом, применение штрафов и конфискаций за деяния, которые до того карались казнью, создание и развитие правосудия, облеченного в процессуально-процедурные формы и ритуалы, запрет самоуправства как посягательства на авторитет высшей власти - все это, вместе взятое, ограничивало произвольное и необузданное применение силы частными лицами при возникновении конфликтов и споров, нарушающих социальный мир, принуждением упорядоченным, введенным в заранее известные рамки и процедурно оформленным.

"Если рассмотреть развитие права от момента его зарождения в первобытном обществе до того уровня, которого оно достигло в современном государстве, - писал Кельзен, - то в отношении правовой ценности, которая должна быть реализована, обнаруживается определенная тенденция, общая для всех правопорядков, достигших достаточно высокой стадии развития. Эта тенденция заключается в устрожающемся по мере развития запрещении применять физическое принуждение и силу в отношениях между людьми. Это происходит в результате того, что такое применение силы объявляется условием санкции"*(48).

Иными словами, по мере развития права создавались преграды грубой силе, прямому насилию, принуждение смягчалось уже потому, что ограничивалось и определялось (ставилось в рамки) санкциями правовых норм*(49).

Решение споров и конфликтов, пресечение и предупреждение деяний, нарушающих "социальный мир", опасных и вредных для общества и отдельных лиц, обязательно предполагало не только объективный суд-арбитраж (применение норм права, рассмотрение и решение споров и дел о правонарушениях), но и принудительное осуществление принятых решений о восстановлении нарушенных прав, понуждении к исполнению обязанностей, наказании правонарушителей.

Запреты каких-либо действий и применение за них принуждения не исчерпывают содержания права. Право действенно не только как средство решения уже возникших конфликтов, но и для предупреждения возможных. Оно способно поддерживать и предписывать порядок в общественных отношениях, охраняя одни отношения, ограничивая развитие других и пресекая возникновение третьих, нежелательных для тех социальных сил, которые способны определять содержание права.

Говоря о содержании права, следует отметить, что такое содержание понимается в двух смыслах.

Юридическое содержание права состоит в том, что определяются субъекты права, их юридические статусы, условия вступления в правоотношения, права, обязанности, запреты, юридические факты, виды правоотношений, составы правонарушений, процессуальный порядок решения споров и рассмотрения дел о правонарушениях, назначения и применения санкций.

Термин (понятие) "юридическое содержание права" звучит почти тавтологично, поскольку обозначает качества права, существующие во все времена его истории. Но это понятие необходимо для выявления социального содержания права и обозначения направлений правового воздействия на общественные отношения.

Социальное содержание права меняется в процессе развития общества. Оно состоит в определении правовой структуры общества, привилегий или повинностей различных сословий либо в утверждении всеобщего равенства перед законом, в закреплении разных форм собственности, в охране и регулировании семейных, хозяйственных, корпоративных, коммерческих, производственных, религиозных, политических и других общественных отношений.

2. Право и отношения. Волевое содержание права. Источники права

Правовые нормы, как и другие социальные нормы, создавались в процессе и результате обобщения видовых и типических качеств многообразных действий и общественных отношений, обозначения тех из них, которые особенно важны для данного общества и правящей в нем социальной элиты.

Одним из действенных способов сохранения и поддержания порядка в любом обществе является создание системы норм (моделей общественных отношений), на основе и в рамках которой в будущем (завтра, в следующие месяцы, годы и т.п.) воспроизводятся отношения этого общества. Особенностью права, отличающей его от других социальных норм, всегда была поддержка государственным принуждением и соответственно "санкционирование" (официальное признание плюс снабжение санкцией) правовых норм.

В древние времена право складывалось на основе выборочного санкционирования государственными органами отдельных видов существовавших отношений, а также на основе запретов (табу) совершать общественно вредные и опасные деяния. По мере усложнения общественной структуры и обособления от общества государства последнее создавало как бы "искусственные нормы", содержащие модели в чем-то преобразованных отношений либо отношений, еще не существующих.

О волевом характере права говорится в двух аспектах. В первом аспекте воздействие на общественные отношения осуществляется через волевые действия членов общества. Норма является моделью отношения, но регулирует волевые действия.

Волевой характер правовых норм придает им качества социальных регуляторов. В правовых нормах отражаются и выражаются те типичные для данного общества ситуации и отношения, которые предполагается либо пресекать и искоренять (общественно вредные и общественно опасные деяния), либо поддерживать, охранять и воспроизводить. Направленность этого социального контроля и этого регулирования, которым служит взятая в целом система правовых норм (т.е. право), предопределяется выраженной в праве государственной волей, зависящей от интересов влиятельных в данном обществе социальных сил.

Представление о волевой природе права обосновано в том отношении, что право адресовано свободной воле участников общественных отношений и имеет смысл лишь там, где у адресата нормы есть выбор вариантов поведения*(50). Правовые предписания адресованы не только интеллекту, но и именно воле, ибо для реализации права недостаточно знать, как надо поступить в той или иной юридической ситуации (многие знают, как надо, но делают иначе). Право - и информация, и способ регулирования поведения; в качестве выражения должного оно призвано воздействовать на волевое поведение участников общественных отношений при помощи соответствующих стимулов. Именно поэтому право должно быть выражено не как описание настоящего, а как предписание, обращенное в будущее.

Уже в Древнем мире предпринимались попытки определить способы воздействия права на поведение людей. Римский юрист Модестин писал, что "действие (сила) права: повелевать, запрещать, разрешать, карать"*(51). Наличие плеоназмов в формуле Модестина было отмечено еще в XIX веке*(52). Отмечалось и то, что запретом, повелением (обязыванием) и разрешением (предоставлением права) не исчерпывается воздействие права на поведение людей и общественные отношения. Была определена градация социальных оценок юридически значимых действий: поощряемые, стимулируемые, находящиеся под повышенной защитой, поддерживаемые, допустимые, терпимые, влекущие отрицательные последствия, наконец, запрещенные, наказуемые деяния*(53). При этом подчеркивалось, что действенность названных оценок и форм воздействия жестко зависит от реальности прав, обязанностей и запретов, т.е. от состояния правопорядка и законности.

В исламской правовой мысли принято деление поступков человека в зависимости от их правовой оценки на обязательные, рекомендуемые, дозволенные, запретные и неодобряемые*(54).

Нормы права оценивают (запрещают, предписывают, разрешают) волевые действия и таким способом регулируют общественные отношения.

Воздействие права на общественные отношения имеет разную направленность. Можно пресекать возникновение и развитие каких-либо отношений (самовольное завладение имуществом, самосуд, самоуправство, организация враждебных существующему порядку союзов, сообществ, торговля запрещенными предметами и т.д.), можно охранять существующие отношения либо воздействовать на какие-то их стороны (регулирование имущественных отношений членов семьи), можно, наконец, искусственно создавать отношения (налоговые, процессуальные и другие публично-правовые отношения).

Придание юридического значения нормам, действиям, отношениям в процессе создания и развития права осуществлялось государственными органами и должностными лицами, управомоченными на то властвующей в данном обществе политической, религиозной, родоплеменной или иной элитой.

Основными способами создания права поначалу были санкционирование обычая и судебный прецедент. Санкционирование обычая осуществлялось в форме прецедента, т.е. судебного (или административного) решения конкретного дела, имеющего силу обязательного образца для последующих решений аналогичных дел. Такое решение создавало ("санкционировало") правовую норму, но ничего не добавляло к содержанию обычая. Поэтому от санкционированных обычаев как формы (источника) права отличаются судебные прецеденты, нередко создававшие новые по содержанию правовые нормы либо в чем-то менявшие содержание обычаев.

Возможность изменения, перестройки общественных отношений в наибольшей мере присуща законам и другим письменным источникам права, содержащим нормы, определяющие или меняющие какие-либо отношения (размеры и периодичность уплаты дани, податей, налогов, общественные повинности, организацию государственных органов, виды наказаний за разные преступления, права и обязанности членов общества и т.п.).

Способность государства при помощи законов и других нормативно-правовых актов порой круто менять сложившийся строй общественных отношений всегда была предметом беспокойства, надежд, упований и опасений, обоснованных или необоснованных социальных ожиданий в любом обществе. Право всегда остро затрагивало интересы людей; не было, нет и не будет права, которым были бы довольны все члены общества. Это естественно: право порождено спорами и конфликтами; оно является социально необходимым, но далеко не всегда совершенным средством их решения. Любое изменение права кому-то выгодно, кому-то - нет. На этом основаны упреки или похвалы законодателю, по воле которого меняется содержание права.

В философии и общей теории права названная проблема обозначена понятием "волевой характер (сущность, содержание, природа) права (закона)". Под волевым содержанием (или сущностью, природой) права в данном (втором) аспекте понимаются не способы воздействия права на волевое поведение людей, а выбор законодателем, создающим правовые нормы, этих способов воздействия. У политических деятелей, которые могут влиять на развитие и изменение права, при подготовке и издании законов "свобода выбора различных вариантов поведения" значительно больше и шире, чем, скажем, при санкционировании обычаев или создании прецедентов. Иными словами, речь идет о волевом содержании права в том смысле, что оно (право) выражает волю и интересы определенной социальной общности.

Долгие годы в отечественной литературе доминирующим было марксистское определение права как возведенной в закон воли господствующего класса, содержание которой определяется материальными условиями жизни этого класса*(55).

Однако представление о классовой сущности права, полезное для оценки некоторых существовавших в истории и современных правовых систем и отдельных памятников права, порой серьезно мешает разработке ряда проблем теории и философии права.

Как отмечено (гл. 1), это представление разобщает историю права по различным общественно-экономическим формациям, делает невозможным определение общего понятия "право", способного объяснить проблемы преемственности, лечь в основу сравнительного правоведения и т.д. Оно не способно также определить сущность современного права Российской Федерации и других стран СНГ. Поэтому в обширной современной учебной и научной литературе, часть которой написана с марксистских позиций, не удалось найти ответа на вопрос, чья же воля (какого класса) составляет сущность или содержание правовой системы Российской Федерации.

Классовый характер выражает, как замечал еще Пашуканис, не сущность, а содержание различных сторон права, и потому результатом классового подхода к праву были описание и оценка общества, в котором действует право, а не самого права.

Представление о том, что право является частью надстройки над базисом, возведенной в закон волей господствующего класса, не согласовывалось с марксистским понятием класса, в соответствии с которым положение классов в системе общественного производства определяется отношениями собственности. Если собственность лежит в основе производственных отношений (т.е. базиса), а право собственности в классовом обществе всегда оформляется и охраняется законом (частью надстройки), то куда относится собственность - к базису*(56) или к правовой надстройке? Вопреки учению марксизма о том, что производственные отношения, образующие экономический базис общества, складываются независимо от воли и сознания людей, "носят объективный характер", история и современность знают много ситуаций, когда государства произвольно меняли законы о собственности и производственные отношения общества.

Ущербность представления о праве как о выражении воли только экономически господствующего класса состоит еще и в том, что такое представление акцентирует внимание на интересах и условиях жизни лишь этого класса, оставляя без внимания общественное положение других социальных групп, в том числе трудящихся классов. В результате не замечается и не объясняется, что государство в интересах поддержания порядка порой защищает интересы трудящихся масс от произвола и эгоизма экономически господствующего класса, ставя правовые границы эксплуатации (ограничение феодальных повинностей, запрет детского труда, установление предельной продолжительности рабочего дня, дней отдыха и т.п.). В этом отношении государственная воля как источник права может не только не совпадать с волей и интересами экономически господствующего класса, но и противоречить им.

Кроме того, представление о сущности права как о воле только господствующего класса оставляло вне поля зрения волю и интересы других социальных групп, порой существенно влияющих на содержание права, и вообще преувеличивало возможность господствующего класса создавать право по своей воле.

Дополнительные трудности вызывало то, что, согласно марксистскому определению права, им является возведенная в закон воля господствующего класса, содержание которой определяется материальными условиями жизни этого класса. Возникал практически неразрешимый вопрос о критериях, с помощью которых можно было бы отличить социально-детерминированную волю (возведенную в закон) от произвола, выраженного в том же законе*(57).

Наконец, в советской литературе классовый подход был явным выражением официальной идеологии и имел откровенно пропагандистский характер, противопоставляя "социалистическое право - возведенную в закон общенародную волю" - "буржуазному праву - воле империалистических монополий".

Содержание права определяется рядом факторов, среди которых воля и интересы политической, экономической, религиозной, расовой, национальной или другой элиты (верхушки общества) играли заметную, порой решающую роль. Но содержание права может выражать интересы разных социальных групп, их компромиссы, "соотношение классовых сил" (по выражению Лассаля), прошлогоднюю волю господствующего класса, которая ныне изменилась, прихоти и произвол правителей и т.п. Некоторые нормы могут вообще не выражать ничью волю, а быть ошибкой, заблуждением или невыполнимым правилом (нормы средневекового права о "нечистой силе" и т.п.).

Изучение факторов, определяющих содержание права, представляет значительный интерес для историка и социолога. Для юриста первостепенное значение имеет то, что, собственно, делает право правом, уже не зависящим в своем существовании от меняющихся интересов социальных общностей и их воль. С этой точки зрения, правом становятся те нормы и отношения, которые официально признаны, охраняются и поддерживаются государственной властью.

От государства зависит, какие действия запрещать, какие отношения регулировать и охранять, каким обстоятельствам придавать юридическое значение; и то, и другое, и третье очерчивает сферу правового воздействия на общество. Кроме того, государство определяет содержание правовых норм, т.е. статусы субъектов права, их обязанности и права, правовые режимы различных имуществ, составы правонарушений, санкции за их совершение, процесс и порядок применения права.

Правотворческую деятельность государства направляют, как отмечено, наиболее влиятельные в данном обществе социальные силы, но непосредственным источником права является государственная воля, выраженная в строго определенной форме.

В современном правоведении источниками права часто называются официальные формы выражения государственной воли (прецеденты, законы, нормативные договоры и т.п.).

Однако в свое время Шершеневич сетовал, что термин "источники права" стал малопригодным ввиду разнообразия значений, которые ему придаются, и предложил заменить его другим выражением - "формы права"*(58). Действительно, в прошлом веке источником права называли самые разные явления и обстоятельства: материальные или иные условия жизни общества, определяющие "дух законов" или волю господствующего класса (либо всего народа, государственную волю и т.п.), нормативные акты и факты, на которые ссылается сторона в юридическом споре, доказывая обоснованность своего субъективного права, и т.п.

В последующем развитии общей теории права предложение Шершеневича было воспринято лишь частично. Большинство правоведов используют термины "форма права" и "источник права" как тождественные.

Суть дела в том, что государственная воля лишь тогда становится правом, когда получает нормативное выражение в форме, свойственной данной правовой системе. Нормы, институты, отрасли права возникают или изменяются с момента, когда вступает в силу закон или иной нормативный акт либо признается общеобязательным санкционированный обычай или прецедент, заключается нормативный договор и т.п. Содержание права зависит от государственной воли, но юридическую силу это содержание получает лишь с момента облечения его в соответствующую форму. В этом смысле термины "форма" и "источник права" означают одно и то же, поскольку государственная воля, создающая правовые нормы, и форма ее выражения практически совпадают.

Государственная воля, выраженная в правовой системе, определяет содержание, а не сущность права. Но и в этом качестве она чрезвычайно важна, поскольку социальное значение конкретных правовых систем зависит от интересов и воль политических, религиозных, партийных, национальных и иных элит, имеющих решающее влияние на государство, а через него на право. Не случайно теоретики Нового времени называли человеческое право (в отличие от естественного) "волеустановленным, потому что оно имеет своим источником волю"*(59).

От воли социальной элиты, направляющей деятельность государства, зависит определение сферы правового регулирования и воздействия. Социальные проблемы получают нормативно-правовое решение, только пройдя через государственную волю. Государство берет на себя ответственность за порядок в обществе. Если это не удается - сначала меняется верховная власть государства, а затем уже содержание права или способы его осуществления.

Наконец, от воли правящей элиты зависит роль права в регулировании общественных отношений. Право - не единственный возможный способ создания "замиренной среды" (см. далее), причем общественный порядок не всегда целиком зависит от хотя бы и провозглашенного и формально действующего права. Воля правящих классов, в том числе государственная воля, может осуществляться вне права и вопреки праву. Поэтому осуществление права (установленного государственной волей) может зависеть от того, насколько оно соответствует сиюминутной, переменчивой государственной воле.

Однако представления о государственной воле как о содержании (или сущности) права порождали сомнения еще в советское время. Понятию государственной воли, выраженной в праве, не соответствовали различия и даже противоречия в законах СССР, союзных и автономных республик, а также в нормативно-правовых актах местных Советов, их исполнительно-распорядительных органов, в многочисленных ведомственных актах. Если все это - право (а что же иное?), то весьма затруднительно выявить выраженную в этом праве государственную волю, которая предполагалась единой, но на деле имела массу местных, ведомственных и иных оттенков, различий, модификаций, противоречий, взаимоисключающих предписаний. Неясно также, какова та предельная часть деления в праве, за которой уже не следует говорить о ее волевой сущности. Являются ли возведенной в закон волей господствующего класса (или народа) уголовное право в целом, институты соучастия, необходимой обороны, судимости, добровольного отказа от преступления?

Трудности, возникшие при попытках приложения к нормативному материалу общего положения о единой государственной воле, порождают скептическое к нему отношение. Не являются ли суждения о "воле" в праве понятием не науки, а правовой пропаганды, идеологическим построением, испокон веков выводившим право из "божьей воли", "воли его императорского величества", "всенародной воли", о чем доказательно свидетельствует история политических и правовых учений?*(60)

Сомнения подобного рода высказывали и зарубежные авторы. Французский профессор конституционного права Леон Дюги писал: "Истина заключается в том, что закон есть выражение не общей воли, ибо она не существует, и не воли государства, которой также нет, а воли нескольких вотирующих лиц. Во Франции закон есть выражение воли 350 депутатов и 200 сенаторов, образующих обычное большинство в Палате и в Сенате... Если закон есть выражение индивидуальной воли депутатов и сенаторов, то он не может быть обязательным, как таковой, для других воль"*(61).

И все же нет оснований отказываться от понятия государственной воли как источника права.

В любом обществе порядок общежития во многом диктуется властвующей элитой. От правящих классов, сословий, групп, партий зависит определение того, чем именно (конкретно!) право отличается от неправа, каким фактам и обстоятельствам следует придавать юридическое значение, а какие такого значения не имеют. Порядок правотворчества должен быть так же известен, как и само право. Столь же известно должно быть, с какого времени (дня) норма обязательна для тех, кому она адресована. Гегель прав в том, что государству необходима вершина формального решения, ставящая точку над i и тем делающая закон законом*(62).

Взгляд на государственную волю как на источник права дает возможность исследовать процесс правотворчества, его истоки и основные этапы. В современном государстве, в котором правотворчество осуществляет представительная законодательная власть, теоретическое и практическое значение взгляда на право как на "возведенную в закон", или "государственную", волю определенных социальных сил и общностей состоит еще и в том, что при таком подходе обнаруживается уязвимое звено в процессе создания и развития права. На стадии возведения общественной воли в закон возможны ошибки, просчеты, промедления или ненужная поспешность, в результате чего выражаемая в законе государственная воля может оказаться не вполне соответствующей воле и интересам социальной общности либо, особенно при множестве органов, осуществляющих правотворческую деятельность, внутренне противоречивой. Эта возможность (опасность) требует разработки и создания специальных гарантий социальной и экспертной обоснованности, единства и непротиворечивости правотворческой деятельности, устранения возможных ошибок правотворчества.

Как отмечено, нормативность права выражает стремление общества и его правителей определить и упорядочить будущее, воспроизвести, сохранить, видоизменить или искоренить в ближайшем будущем (с сегодняшнего или с завтрашнего дня, с нового года, после завершения сельскохозяйственных работ и т.п.) определенные виды деяний, поступков, отношений, организаций и т.п.

В связи с этим важной проблемой правоведения является соотношение правовых норм и существующих общественных отношений.

Право регулирует лишь малую часть многообразных отношений между людьми, их объединениями, организациями, государством, церковью, партиями, союзами и т.д., но затрагивает ряд отношений весьма ощутимо, а то и болезненно. Возможности правящей элиты перестраивать общественные отношения при помощи права, органов принуждения и вооруженных сил иногда очень велики и способны породить неустранимые социальные последствия (например, преобразование отношений в сельском хозяйстве СССР в 1929-1936 гг.).

Связь правовых норм и общественных отношений была и остается предметом особенного внимания многих ученых-юристов.

Л.И. Петражицкий вообще полагал, что правоотношение заложено в человеческой психике, поскольку право складывается из императивно-атрибутивных (повелительно-притязательных, предоставительно-обязывающих) эмоций. Этим право, по учению Петражицкого, отличается от морали, состоящей из эмоций императивных (повелительных). Двусторонний характер эмоций являлся, по Петражицкому, сущностью права, тем самым в понятие права вводились отношение, связь участников общения через права и обязанности.

По существу так же, но на другом методологическом основании эту проблему решали представители социологического направления. С.А. Муромцев считал, что сначала возникают правовые отношения, в основе которых лежат интересы индивидов, общественных групп, союзов и т.д. Затем создаются юридические нормы и отношения (возникающие в форме притязаний, которые возбуждаются правонарушением), необходимые для защиты правовых отношений*(63). В основе этой концепции лежало представление, что право создается не (только) из Москвы и Петербурга; оно складывается из повсеместно развивающихся общественных отношений, воплощающих различные правовые интересы, которым (отношениям и интересам) государство должно придать надлежащую и цивилизованную юридическую защиту.

Аналогичные взгляды на право развивал австрийский правовед Е. Эрлих, считавший, что "право союзов" (различных общественных объединений) спонтанно складывается в обществе как "право первого порядка" и предшествует "праву второго порядка" - нормам, создаваемым государством для охраны "права союзов" и решения спорных вопросов*(64).

Теоретическая позиция Муромцева, Эрлиха и ряда других ученых-юристов сводится к тому, что правотворчество государства должно состоять в поддержке и охране тех отношений, которые имеют достаточно массовый характер, поддаются типизации и в случае необходимости могут быть ясно выражены в законах и защищены государственной властью.

На практике этим выражалось стремление прогрессивных юристов ограничить законодательный произвол, порой непомерную "свободу усмотрения" лиц, наделенных неограниченной властью в создании и принятии нормативно-правовых актов, вносящих дезорганизацию в сложившийся строй общественных отношений, либо актов вообще ненужных, никаких отношений не порождающих и не охраняющих. Иначе говоря, обосновывалось пожелание и требование принимать нормативно-правовые акты с учетом сложившихся исторических условий.

При обосновании этого самоочевидного, казалось бы, положения в оценку самих исторических условий нередко привносились идеологические мотивы. Так, развитие капитализма в странах Европы остро поставило вопрос об уровне жизни наемных рабочих, необходимости принятия законов, вносящих упорядоченность в существовавшие отношения между рабочими и предпринимателями, порождавшие социальные конфликты. Тогда же возник вопрос о материальных гарантиях формально признанных прав и свобод, о социальной помощи больным, нуждающимся, безработным. Новые исторические условия требовали развития "правового государства" в социально-правовое государство, обеспечивающее законодательное регулирование отношений рабочих и предпринимателей, помощь социально обездоленным слоям населения, систему всеобщего образования, медицинской помощи и др.

В философии права было провозглашено и обосновано соответствующее новым социально-историческим условиям "право на достойное человеческое существование". При обосновании этого права подчеркивалось, что оно должно включать как общие для всех европейских стран положения (права на труд, на объединение в профсоюзы, на образование, медицинскую и иную помощь неимущим), так и нормы, конкретизирующие эти общие положения соответственно общественным условиям различных стран. Как отмечал российский философ права П.И. Новгородцев, одним из первых обосновавший названное право, несмотря на то, что потребности человека разнообразны и субъективны, определить точно, где начинается образ жизни, достойный человека, нельзя; вместе с тем несомненно, что в каждом обществе есть свой уровень жизни, который считается нормой, и есть свой предел, за которым начинается недопустимая крайность. "Можно спорить о восьми- или девятичасовом рабочем дне, но совершенно очевидно, что пятнадцать или восемнадцать часов работы есть бессовестная эксплуатация... Право берет на себя определение известных условных норм"*(65).

В приведенных суждениях верно отмечено, что законодатель, регулируя условия труда (и вообще отношения, составляющие образ жизни данного общества), должен учитывать рамки и перспективы правового регулирования, не выходя за пределы, за которыми начинается рост конфликтов, общественных неурядиц и несогласий.

Сложные исторические условия существования каждого общества предопределяют рамки законодательного запрещения каких-либо деяний и пресечения каких-либо общественных отношений. В связи с этим обоснованно разграничение типичных, т.е. "нормальных" для данного общества в определенное время, видов поведения, и отличающихся от них "отклонений", "социальных аномалий"*(66). Результатом такого разграничения становится принятие правовых норм, в которых сливаются воедино и описания поведенческих актов, и их оценка государством (запрет + соразмерная санкция за его нарушение). Достаточно очевидно, что такие нормы эффективны лишь при условии, если не предписывают невозможное, не запрещают типичные для данного общества явления и поведение и не настолько обширны в своих запретах и предписаниях, что превышают уровень их восприятия общественным сознанием.

Некоторые философы и юристы XIX века, находившиеся под влиянием философии Гегеля, утверждали, что правовые нормы уже содержатся в самих общественных отношениях и законодателю остается лишь обнаружить их и воплотить в нормативно-правовых актах. Одним из первых это положение сформулировал Генрих Дернбург. "Жизненные отношения, - писал он, - несут свою меру и свой порядок в самих себе"*(67). Это положение сводит процесс нормотворчества к выявлению того, что "разумно" (мера и порядок) в самих общественных отношениях. Такое понимание нормотворчества представляется весьма спорным. Общественные отношения столь разнообразны, индивидуальны и во многом неповторимы, что невозможно предположить в каждом из них свою собственную "норму". Уже римские юристы замечали, что нормы права "не устанавливаются исходя из того, что может произойти в единичном случае"*(68). Нормы (мера, порядок) не заложены в самих отношениях, а создаются общественным сознанием и законодателем с помощью обобщений типичных и видовых признаков многообразных, индивидуальных, повторяющихся и распространенных в данном обществе отношений. В.А. Четвернин верно отмечает, что абсурдно говорить о норме (правиле должного), проявляющейся только в фактическом содержании общественных отношений. Социальные нормы не обладают самостоятельным бытием, а возникают на основе оценки общественным сознанием содержания общественных отношений*(69), и их воплощение в действующее право усложняется тем, что законодатель, развивающий право, почти всегда привносит уже в сам процесс отбора, изучения и обобщения общественных отношений нечто субъективное, идеологическое, видя отношения не такими, какие они суть сегодня и какими могут стать в будущем, а какими их хочет видеть законодатель.

В философии и общей теории права этот процесс (определение содержания будущих норм права) выглядит еще более сложным, поскольку за исходный пункт формирования правовых норм берется не только содержание общественных отношений, соединенное с идеологическими устремлениями законодателя, но и еще осмысление права и его истории с позиций какой-либо философской школы (особенно философии Гегеля).

Отражением теоретической позиции Дернбурга в советской литературе стало предположение о существовании "объективных норм". Это предположение обычно обосновывалось ссылками на ранние труды Маркса, где говорилось, что законодатель "не делает законов, он не изобретает, а только формулирует, он выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений"*(70). При этом забывалось, что данные суждения относятся к тому периоду, когда Маркс находился под влиянием гегелевской философии права, в которой идея права как меры свободы органически связана с общей концепцией истории как раскрытия идеи свободы, ее воплощения в мирских отношениях. Известно, что впоследствии Маркс и Энгельс разработали иную концепцию права, согласно которой право и выражающее его законодательство определяются не естественным законом свободы, как утверждалось ранее*(71), а волей экономически и политически господствующего класса*(72).

Если правовая норма объективно заложена в общественных отношениях и сознанию остается лишь познать и выразить ее, то, спрашивается, чем обусловлено существование такого множества разнообразных и исторически изменчивых правовых систем, норм, институтов, принципов права?

Идея "объективных норм" по существу отрицает многовариантность права, которое в каждом обществе и в каждой стране создается и меняется под влиянием разных исторических обстоятельств, преобладания тех или иных социальных групп, религий, форм собственности, национальных традиций, производственных отношений, ряда других постоянно меняющихся внутренних и внешних условий, определяющих динамику общественных отношений и, соответственно, изменение правовых норм. Предположение, что каждое жизненное отношение несет в себе собственную норму, делает вообще ненужным понятие нормы как обобщения видовых качеств типичных для данного общества, распространенных и повторяющихся отношений. Кроме того, предположение об имманентной нормативности любого отношения (или даже их вида) порождает мысль об их фатальной предопределенности; однако вряд ли современный читатель способен усвоить мысль, что, скажем, колхозно-правовые нормы и способы их осуществления были объективно заложены в общественных отношениях нашей страны в 1929 и последующие годы.

Представление об "объективных нормах" подвергалось обоснованной критике*(73). Если предположить, что эти нормы действительно существуют и предопределяют (должны предопределять) содержание законодательства, трудно объяснить, что именно возводится в закон - "объективные нормы" или воля и интересы социальных общностей. Так, по вопросу о свободе развода (к которому относится часто цитировавшееся суждение Маркса о "внутренних законах духовных отношений") при обсуждении одного из проектов закона о браке и семье около 40% опрошенных высказались за расторжение брака в органах загса, около 30% - за судебное расторжение, остальные посчитали возможным сохранение обеих этих форм развода для разных категорий дел или выбор между ними. Не исключено, что с точки зрения отдаленных перспектив развития семейных отношений какой-то из указанных вариантов был предпочтительнее других, и это уже могло быть выявлено исследованием динамики статистики и другими научными методами. Однако более важным стимулом законодательства оказалось наличное состояние общественного правосознания, а не отдаленная перспектива, что, конечно же, никак не заслуживает упрека законодателю.

Кроме того, если "объективные нормы", предопределяющие содержание законодательства, действительно существуют, то теряет смысл вся система выявления интересов и воли народа, обсуждений и принятия законов. Тогда место референдумов и иных институтов демократии должны занять научные центры, познающие "объективные нормы" средствами компьютерной техники, статистики, кибернетики, а затем выражающие познанное в общеобязательных правовых нормах. С точки зрения идеи "объективных норм", этот вариант предпочтительнее, но люди предпочитают ошибаться, нежели подчиняться машинам.

К тому же "объективные нормы", по сути дела, не могут быть чем либо иным, кроме как социальными законами, значительная часть которых носит статистический (вероятностный) характер и проявляется как законы-тенденции. Уже поэтому по своей природе они не могут быть только объективными, а в процессе создания правовых норм они находят неполное и неточное отражение в текстах правовых актов еще и из-за влияния разнообразных социальных интересов и мировоззренческих установок*(74).

Поиски "объективных норм", лежащих в основе норм права, ведутся давно, однако результаты этих поисков всегда субъективны и потому различны и противоречивы; объективной основой правовых норм назывались "меры свободы", "приказы власти, требующие подчинения", "предписания разума", "божественные установления", "возведенная в закон воля господствующего класса", "нормы классовой солидарности", "морально-этические правила", "абстрактная идея долженствования" и т.п. Попытки отойти от идеологических подходов к определению "объективных норм" вели к отождествлению общества с внеисторической обезличенной нормативной системой при опоре на предположение, что нормы заложены в самих общественных отношениях, наподобие аристотелевской "формы", имманентной реальному миру*(75).

В действительности существуют не "объективные нормы", а различные варианты решений об изменении или принятии закона (или иного нормативно-правового акта), варианты, по-разному определяющие способы регулирования действий участников отношений, перспективы развития этих отношений, способы обеспечения реализации новых норм права, варианты, обусловливающие не только содержание правовых норм, но и формы их изложения, порядок принятия, сроки вступления в действие. Одни из этих вариантов удачнее других, некоторые вообще неудачны; вся проблема сводится к тому, чтобы новые нормы права соответствовали наличному состоянию общества, перспективам его развития и были выражены в формах, доступных общественному правосознанию. И, наконец, нередки ситуации, когда принятие и вступление в силу нормативно-правового акта в менее удачном, чем другие, варианте снимает социальную напряженность, удовлетворительно решив назревшую проблему и положив конец затянувшимся дебатам о преимуществах и достоинствах хороших и отличных проектов закона.

Рациональная суть рассуждений об "объективных нормах" сводится к достаточно известной мысли, что (разумный) законодатель должен создавать законы с учетом и объективных условий, в которых он законодательствует, и возможных последствий, порождаемых новыми законами. Но мысль эта не только не нова, но и намеренно затуманена, раздражающе неконкретна, нередко сводится к лозунговым заклинаниям и абстрактным призывам воплощать в законодательстве нормы и принципы, содержание которых, по существу, не раскрывается.

Рассуждения наших теоретиков об "объективных нормах" выглядят как назидания и поучения, адресованные не слышащим их законодателям и никак не влияющие на практику совершенствования права. Однако законодатели чутки к дельным суждениям о социальных ожиданиях. Еще большее влияние на практику развития законодательства оказывают разумные предложения о совершенствовании системы выявления общих интересов и формирования общей воли, способной воплотиться в государственную волю, выраженную в законах и других нормативно-правовых актах. Если воля - источник права, то в демократическом государстве должен существовать официальный порядок выявления интересов и воль социальных групп, их согласования, достижения компромиссов, составления и принятия нормативно-правовых актов, воплощающих результаты формирования подлинно государственной воли. Если уже созданное право выражает государственную волю, то необходимы строгая соподчиненность нормативно-правовых актов, соответствующая иерархии государственных органов, наделенных правом правотворчества, а также существование специальных органов государства, охраняющих законность (прокуратура, конституционные суды и др.). Наконец, и само государство должно быть устроено таким образом, чтобы выраженная в праве государственная воля не противоречила сама себе и не попиралась самим государством.

Право и свобода

В процессе дискуссии в 70-80-х гг. о понятии права принятому в то время определению права как "возведенной в закон воли господствующего класса (или всего народа)" противопоставлялось понятие о праве как о воплощении свободы, равенства, справедливости*(76). Еще до того право иногда определялось как "мера свободы". Эти теоретические позиции были порождены стремлением связать общее понятие права с концепцией прав и свобод человека, получившей у нас признание и распространение примерно в те же годы.

Понятие права как воплощения свободы порождает ряд сомнений. Оно подходит для определения так называемого естественного права, содержащегося в общественном правосознании, оказывающего влияние на оценку проектов законов, на выработку законодательных предположений и подготовку отмены и изменения устаревших законов. Однако для определения сущности действующего (позитивного) права такое определение не годится.

Во-первых, из такого правопонимания следует, что история действующего права начинается только с XVII-XVIII вв., когда были выдвинуты и воплощены в праве идеи всеобщего равенства и свободы, а все предыдущее право не должно считаться правом. Между тем философия права как часть социальной философии имеет своим объектом историю человечества в целом и потому в своих выводах, понятиях и категориях должна стремиться выразить нечто действительно общее, объективно присущее предмету исследования на всем протяжении его существования. Именно поэтому философия права способна предсказать возможности, достоинства, а также опасности, недостатки права.

Во-вторых, если право - воплощение (бытие) свободы, то логичен вывод - чем больше права, тем больше свободы. Однако истории известны правовые системы, настолько дотошно определявшие все сферы жизни общества, что свободному усмотрению людей места практически не оставалось. Тотальное регулирование всех общественных отношений и (главное!) пресечение новшеств идеализировались некоторыми политико-правовыми доктринами.

Философ Древнего мира Платон, разочаровавшись в способности людей разумно управлять государством, пришел к мысли, что править должны законы, детально регулирующие частную и общественную жизнь. "Законодателю, - рассуждал Платон в трактате "Политик", - следует позаботиться о браках, соединяющих людей, затем - о рождении детей и воспитании как мужчин, так и женщин, от ранних лет и до зрелых - вплоть до старости. Он должен заботиться о том, чтобы почет, как и лишение его, были справедливыми, наблюдать людей во всех их взаимоотношениях, интересоваться их скорбями и удовольствиями, а также всевозможными вожделениями, своевременно выражая им порицание и похвалу посредством самих законов. Равным образом о гневе и страхе, о душевных потрясениях, происходящих от счастья или несчастья, о том, как отвратить их, обо всех состояниях, которые бывают с людьми во время болезней, войны, бедности и при противоположных обстоятельствах, - всему этому законодателю следует и поучать граждан и определять, что хорошо и что дурно в каждом отдельном случае. Потом законодателю необходимо оберегать достояние граждан и их расходы и знать, в каком они положении..."*(77). В том же духе в "Законах" рассуждается о регулировании численности населения, его занятий, ремесел, искусств, о военном деле и благоустройстве, о хороводах как о необходимом условии истинного законодательства и основе мусического воспитания*(78).

Идеи дотошной законодательной регламентации всех сторон личной жизни, хозяйственной, религиозной, политической деятельности граждан получили развитие в произведениях французских коммунистов XVIII-XIX вв. (Морелли, Бабёф, Марешаль, Кабе и др.). Известный критик марксизма К. Поппер даже усмотрел в политико-правовой концепции Платона обоснование тоталитаризма*(79). При всей спорности отдельных выводов Поппера очевидно, что избыток правового регулирования несовместим со свободой и ведет к застою.

Ближе к истине определение права как "меры" (ограничения + допущения) свободы. Такое определение восходит к трудам Гоббса: "Законы придуманы не для прекращения человеческой деятельности, а для ее направления, подобно тому как природа создала берега не для того, чтобы остановить течение реки, а чтобы направлять его. Мера этой свободы должна определяться благом граждан и государства"*(80).

Отсюда Гоббс делал вывод, что наибольшая свобода подданных проистекает из умолчания закона: "Там, где суверен не предписал никаких правил, подданный свободен действовать или не действовать согласно своему собственному усмотрению. И такой свободы бывает в одних местах и в одни времена больше, в других местах и в другие времена - меньше соответственно тому, как это представляется наиболее целесообразным тем, которые обладают верховной властью"*(81).

Порицая законы ненужные и непонятные, Гоббс обосновывал принцип гражданского общества - "гражданам (подданным) разрешено все, что не запрещено законом". Позже этот принцип получил воплощение во французской Декларации прав человека и гражданина, в ряде законодательных актов, нашел широкое обоснование в трудах Канта, Гумбольдта, Бентама и других либеральных мыслителей. Этот принцип выражает ряд аспектов действительного соотношения свободы и права: свобода гражданина не только ограничивается (запретами), но и гарантируется правом в том отношении, что создает уверенность в безопасности (от противоправных деяний других членов общества и от незаконного применения принуждения государством к лицам, не нарушившим правовых запретов). Поэтому с принципом "Гражданам разрешено все, что не запрещено законом" неразрывно связано правило: "Незнание официально опубликованного закона не освобождает от ответственности за его нарушение".

Право и порядок

Вопреки философам и ученым, считающим основной идеей права "солидарность", "свободу" или "волю господствующего класса", предлагается считать главной целью права порядок и социальную стабильность.

Право основано не (только) на солидарности, ибо с помощью права подавляются противники классового мира; оно - не воплощение свободы, потому что порой порабощает немалую часть общества; оно выражает не (только) волю господствующего класса, поскольку этот класс вынужден учитывать и защищать интересы других слоев общества. Но право всегда противоположно произволу, а также социальному хаосу и беспорядку. Право - это способ стабилизации и воспроизводства общественных отношений (с преимущественным учетом интересов социальных групп, способных определять содержание права).

Если в системе правовых категорий противостоящими являются правомочие и обязанность (в правоотношении), правовая норма и правонарушение (в правовой системе), то антипод права в целом - не бесправие, а социальный хаос, беспорядок, разрушение стабильности общественных отношений, нарушение их воспроизводства и динамики либо произвол чиновников и военных, организованных как иерархическая административно-командная система.

Подводя итог изложенному, право по его сущности можно определить как нормативную форму упорядочения, стабилизации и воспроизводства общественных отношений, поддерживаемую (охраняемую) средствами юридического процесса и государственным принуждением.

Можно заметить, что при изложенном взгляде на сущность права оно отождествляется с правопорядком. Это действительно так - действующее право представляет собой систему юридически оформленных отношений и норм, определяющих перспективы существования, воспроизводства и развития данных отношений. Порядок общественных отношений определяется не только как сущее (наличное бытие), но и как должное (будущее). Именно на этом основывается представление о правовом порядке как о режиме стабильности, устойчивости, предсказуемости.

Правопорядок есть основанный на праве порядок общественных отношений, при котором возникающие споры и конфликты решает "третье лицо" (правосудие) на условиях, определенных до возникновения данного спора или конфликта, причем исполнение принятого решения обеспечивается принуждением, монопольно осуществляемым государством.

Право и правопорядок не существовали в истории непрерывно. Они ослабевали и рушились в периоды завоеваний, гражданских и религиозных войн, революций и других исторических событий, разрушавших существующее общество. Нельзя назвать обществом, скажем, орды кочевников вместе с населением стран, грабежом которых они живут; трудно говорить об обществе в стране, народ которой завоеван пришлым войском, еще не определившим организацию и систему господства над покоренным народом. Общество не вполне соответствует своему понятию в периоды длительной (Столетней, Тридцатилетней) войны, революции и других чрезвычайных исторических ситуаций.

Из-за этнических конфликтов и нашествий, сословных и классовых междоусобиц, религиозных распрей и войн гибли миллионы людей, уничтожались общества и государства.

В периоды беззаконий оставались клочки права, сохраняли свое действие некоторые нормы, но в целом воцарялось "право сильного", т.е. господство не общих (нормативных), а частных решений, нарастание агрессии, разрывающей общество на атомарные части, борьба которых непрерывна, а судьба непредсказуема.

Однако даже в завоеванных странах произвол и принуждение не могут длиться бесконечно: они ведут либо к полному разорению, массовому бегству, гибели слабейшей стороны, либо к соглашениям об условиях господства сильных и подчинения слабых.

Одним из важных средств создания "замиренной среды", дающей возможность производящим классам воссоздать хозяйство, всегда было право. Уже в Древние времена и в Средние века установление фиксированного размера дани, собираемого завоевателем или военным вождем (вместо грабежа), означало создание нормы, вносящей порядок и стабильность в отношения между взимателем дани и подданными; поэтому попытки взимать дань сверх договоренного рассматривались как произвол, дающий право на сопротивление. В ряде стран Европы в XII-XIII вв. отношения между феодалами-землевладельцами и обрабатывающими их земли крестьянами вообще основывались, по словам Энгельса, на полюбовных соглашениях, определявших твердо установленные, умеренные крестьянские повинности; лишь через несколько веков сохранившиеся еще права крестьян были попраны, а сами они превращены в крепостных. Однако еще большее разорение крестьянству принесла Тридцатилетняя война, особенно произвол мелких вольных отрядов, мародеров*(82).

По своей сущности право призвано обеспечивать в обществе не краткое перемирие (между завоевателями и побежденными, собственниками и неимущими, богатыми и бедными, католиками и протестантами и т.д.), а долговременный мир. Однако истории известны не только эпохи стабильного права и правопорядка, но и периоды меняющегося, нестабильного и неавторитетного права, зыбкого, неустойчивого правопорядка, относящиеся обычно к временам коренных социальных изменений. Периоды почти полного отсутствия права, безвластия и беззакония соответствовали либо периоду замены одного типа общества другим, либо эпохе социальных войн и бедствий.

Из изложенного понятия сущности права в его приложении к реальной истории государства и права следует, что право не является единственно возможной формой упорядочения общественных отношений. В истории существовали (и существуют) режимы, управляющие обществом на основе полуправовых-полуадминистративных методов. К таким относится, например, режим полицейского государства, свойственный абсолютизму эпохи позднего феодализма (XVII-XVIII вв.). Полицейское государство не всегда считалось с им же созданными нормами права и управляло обществом с помощью команд, приказов, директив - меняющихся велений носителей власти. Директивный метод управления создавал в обществе обстановку нестабильности и поэтому требовал дополнительной опоры власти в многочисленном чиновничьем аппарате, наделенном обширными полномочиями надзора за всеми сферами общественной жизни. Этим предопределялось большое значение полиции, о которой в одном из регламентов самодержавного государства Петра I говорилось: "Полиция есть душа государства и всех добрых порядков, фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности".

В XVIII веке в Европе сложились два типа полицейского государства. Государство феодально-прусского типа держалось на тотальной и мелочной регламентации всех сторон общественной жизни с помощью норм-велений и правительственных распоряжений, обеспеченных дотошным чиновничьим контролем за соблюдением этих распоряжений и правил полицейской опеки. Самодержавно-крепостническое полицейское государство Российской империи поддерживало порядок более при помощи почти неограниченного

Поиск по сайту: