Неуклонно приближался момент полного разрыва. При двенадцатилетнем Бенедикте IX и его преемниках, папах немецкой национальности, уже не было канонического общения восточных Церквей с Римом.
Патриарх Антиохийский Петр писал в 1052 году папе Льву IX: «День и ночь я спрашиваю себя: почему произошло церковное разделение и как могло случиться, что великого Петра великий преемник, пастырь древнего Рима отлучился и отсекся от божественного тела божественных церквей и не соучаствует предстоятелям сих в божественных советах и не вносит своего участия в церковные попечешь и сам не получает от других братского и апостольского руководства». Патриарх Петр искренне желает восстановления единства, но прежде чем вписать имя папы в диптихи, он хочет знать о Православии папы. Все прошлое Римской Церкви говорило бы об этом. Но патриарх отрицает принципиальную непогрешимость папы и не исключает a priori возможности нарушения им чистоты веры и канонического порядка. В связи с этим патриарх посылает свое исповедание веры и просит того же от папы. Ответ пришел через два года. В ответном письме папа исповедовал свою веру в преимущества римского престола, на котором вера Петра «не оскудеет во веки веков», а также — в исхождение Св. Духа от Отца и Сына, но в перечне Вселенских Соборов он все же не шел дальше седьмого и о соборе 869 г. не упоминал. (Это ответ Льва IX сейчас у римо-католиков приравнивается к символам веры).
Надо заметить, что многие церковные деятели причину разделения видели в нарушения канонических норм и обрядовых отступлений Римской Церкви. Авторитет Римского престола за предшествующие 150 лет пал на Востоке очень низко, и не приходится особенно удивляться, что римские обычаи тут подвергались критике. Глава поместной Охридской Церкви (на Балканском полуострове) архиепископ Лев адресует в это время одному латинскому епископу в Южной Италии (Иоанну Транийскому, расположенному к. грекам) послание, которым хочет обратить внимание всех представителей Западной Церкви на неуместность соблюдения христианами иудейских обычаев. Речь идет преимущественно об употреблении опресноков в евхаристии. Письмо (в изданиях оно занимают две страницы печатного текста) заканчивается призывом оставить иудеям их обычаи, «да будем чистыми в правой и непорочной вере и стадом единым единого Пастыря — Христа». Как видим, и это письмо проникнуто заботой о восстановлении единства. Патриарх Антиохийский Петр, справедливо разграничивая догматы от обрядов, не считал совершения литургии на опресноках и других обрядовых разностей чем-то имеющим существенное значение, хотя и признавал преимущество за практикой употребления в евхаристии обычного хлеба. В письмо Михаилу Керулларию он писал: «Что касается меня, чтобы и я обнаружил свое мнение, то, если бы латиняне исправились в прибавке к св. Символу, — я ничего не потребовал бы от них сверх сего и даже вопрос об опресноках вместо со всем прочим оставлю безразличным».
В Римской Церкви незадолго до этого (1045–1047) было одновременно три папы (Бенедикт IX, Сильвестр III и Григорий VI). Этим тоже затруднялось дело воссоединения. На Сутрийском соборе (1046) по желанию Генриха III все три папы были объявлены низложенными. При поддержке того же императора на Римской кафедре утвердился (в 1049 г.) его родственник — Лев IX (Брунон д'Эгизгайм), завершивший дело разделения.
Письмо Льва Охридского попало в руки этого папы, и он использовал его по-своему. Осенью 1053 года Лев IX ответил на него целым трактатом (41 глава). Тон папского сочинения очень резкий. Папа обрушивается не столько на Льва Охридского, сколько на Константинопольскую Церковь, он отзывается о ней как об источнике заразы, обвиняет её в том, что она возводит на свой престол евнухов и даже, как «настойчиво утверждает публичная молва», женщин. В одном месте обширного послания папа упоминает о дошедших до него слухах о закрытии греками латинских храмов. Папа называет восточных «врагами света и истины», «знаменосцами мрака», их патриарха — «неучем», «неофитом», «слепым псом». Послание содержит обширные цитаты из «Дарственной Константина». Несколько раз папа упоминает о том, что «высшая кафедра никем не судится» (prima, sedes a nemine judicatur), Требует признать высший авторитет Римской Церкви, единственной матери «всех прочих церквей, «главы мира и госпожи народов», грозит восточным анафемой и «отсечением».
Через несколько месяцев после этого в Риме было получено послание Константинопольского патриарха Михаила Керулария. Подобно Антиохийскому патриарху Петру, Константинопольский патриарх выражает озабоченность тем фактом, что Римская Церковь обособилась от других поместных Церквей. Патриарх заявляет о своей готовности вновь вписать имя папы в восточные диптихи, если и папа окажется готовым восстановить общение с Востоком. В ответ на это миролюбивое предложению патриарха пала посылает в Константинополь (январь 1054 г.) посольство с письмом «архиепископу Михаилу». Папа подтверждает получение из Константинополя письма, в котором патриарх, по словам папы, «печется о деле согласия и единства». В дальнейшем, однако, послание папы полно выпадов против патриарха Михаила. Папа называет Михаила «неофитом, не по степеням проскочившим на высоту епископства», обвиняет его в «гнусном и достоплачевном святотатстве» — присвоении титула «вселенский», в гонении на употребляющих опресноки, о чем якобы говорит дошедшая до папы «молва». Сам папа решительно высказывается против употребления в евхаристии квасного хлеба, как содержащего в себе «тление», «искажение природы» и «порчу». Папа иронизирует по поводу предложения патриарха восстановить общение Римской Церкви с другими поместными Церквами. Римская Церковь «глава и мать церквей», могла ли оказаться обособленной? Она не нуждается в согласии других. Наоборот, «если на земном шаре какой-либо народ гордо разногласит с ней, то такой народ не должен ни называться, ни считаться какой-либо церковью, он — совершенное ничто или, лучше сказать, — это собрание еретиков, скопище схизматиков, синагога сатаны…» Папа отказывается иметь общение с пребывающими в заблуждении. Это письмо папы короче первого, но тон ещё более резкий. Учение о том, что для всех христианских народов в религиозных вопросах обязательна римская точка зрения, не только излагается здесь с полной определенностью, но и, как видим, сопровождается хулой на иную, кафолическую, концепцию церковности, исходящую из признания за всеми народами равного права на истину. Для папы Льва церковь, базирующаяся на таком принципе и считающая возможным не соглашаться с Римом — не церковь, а «синагога сатаны». Оба послания папы очень красноречивы и роль их в событиях 1054 года ясна. Ими был вполне предрешен злосчастный разрыв.
Можно себе представить, как вели себя в Константинополе легаты, снабженные таким письмом. «Они не сказали мне даже обычного приветствия, — пишет Михаил Антиохийскому патриарху, — не благоволили сделать самого простого поклона, не оказали ни малейших знаков уважения… Всего же удивительнее то, что они всякому твердят: мы-де прибыли сюда не для того, чтобы у вас учиться, но чтобы вас научить, вас заставить принять наши догматы».
В письме императору папа писал: «Собрат наш, архиепископ Михаил, направил нам письмо с призывом к согласию и единству… Но пусть знает твоя светлость, что до слуха нашего дошли вести о многих нестерпимых его поступках».
Ни в письме к императору, ни, тем более, в письме к патриарху папа не говорит прямо, с каким поручением легаты направляются в Константинополь. Но все содержание писем не оставляет никакого сомнения в том, что папа хотел привлечь Константинополь, а через него — и прочие Церкви Востока к признанию Римской Церкви главой и матерью всех Церквей. А это главенство, как мы видели, папа понимает не только как право осуществлять высшую административную власть над всеми Церквами, но и как привилегию на непогрешимое руководство в вопросах вероучения. Вместе с тем папа не хочет, чтобы признание такого главенства выглядело как введение чего — то нового. Он рисует дело так, что такое положение существовало всегда и сейчас существует везде, что Римская Церковь не одинока, когда учит об этом, и что исключение из общего положения представляет как раз Михаил Керулларий со своими сторонниками. Михаил, действительно, совершенно не склонен был признавать безусловный авторитет Римской Церкви и стремился, как видно, из его действий, к установлению с ней нормальных канонических отношений. Вот почему мирные предложения патриарха Михаила вызвали у папы даже большее раздражение, чем критические замечания архиепископа Охридского. Папа всеми силами старается скомпрометировать Михаила Керуллария, представить его нарушителем чего — то. В лице Михаила он видел препятствие к осуществлению своих церковных планов и считал нужным это препятствие во чтобы то ни стало устранить, едва ли понимая вполне, что это было препятствие не единственное, не обособленное и не случайное, что римской концепции церковности противостояла тут концепция кафолическая, имевшая на своей стороне прошлое Церкви и дух Нового Завета.
Кроме писем папы, легаты привезли в Константинополь и стали распространять полемическое сочинение «Против греческой клеветы». Всё сочинение написано в неспокойном, вызывающем тоне. «Вы потеряли рассудок», «дурак, если бы молчал, считался бы умным», «глупость ваша всем известна», — такие и подобные резкие выпады встречаются здесь часто. Касается это сочинение ряда обрядовых вопросов и заканчивается угрозой анафемы.
В очень спокойном тоне ответил на это сочинение монах Студийского монастыря, ученик прп. Симеона Нового Богослова, пресвитер Никита Стифат. Начинается его ответ с напоминания о любви, которая «все терпит, не превозносится, не ищет своего» и т. д. Никита пишет, что держащиеся опресноков находятся ещё «под сенью закона». Второе замечание Никиты касается поста в субботы Великой Четыредесятницы. Никита говорит о нарушении латинянами 64 апостольского правила, как известно, возбраняющего пост по воскресеньям и субботам (за исключением Великой Субботы). У латинян это нарушение имело место в Великую Четыредесятницу, когда 64-ое апостольское правило выполнялось ими лишь в отношении воскресных дней, в то время как субботы Великой Четыредесятницы у них причислялись к постным дням. Об этом отступлении латинян говорит и 55 правило VI Вселенского Собора, на которое тоже ссылается Никита Стифат.
Третье замечание Никиты касается совершения латинянами полной Литургии в постные дни Великой Четыредесятницы, при том в обычные утренние часы дня, вопреки 49-му правилу Лаодикийского собора и 52–му правилу VI Вселенского собора. Последнее, четвёртое замечание касается обязательного безбрачия духовенства. Отметив эти четыре канонических нарушения, Никита увещевает римлян избегать их, чтобы быть «светлыми очами всего мира и едиными с нами, вашими собратиями». Заканчивает своё писание Никита следующими словами: «Приветствуем вас во Христе Иисусе Господе нашем, Ему же слава и держава со Отцем и Святым Духом ныне и присно и во веки веков».
Кардинал Гумберт в ответном сочинении разразился бранью по адресу автора этих замечаний: «Ты глупее осла… Тебе место не в Студийском монастыре, а в цирке или лупанаре… Ты столько наблевал, что в извращении божественного учения не уступаешь скверным и бешеным собакам — Иулиалу и Порфирию… «(Migne, P.L. 143, col. 983–984). Возражение Никиты против обязательного целибата Гумберт расценил в своем ответе как николаитскую ересь и стремление «превратить Церковь Божию в синагогу сатаны и иезавелинскую блудницу» (P.L. 143, col. 997). Заканчивается это сочинение такими словами: «А ты, жалкий Никита, доколе не обратишься, будь анафема от всей Церкви Христовой со всеми, кои слушаются твоего превратного учения».
Главное препятствие к достижению взаимопонимания заключалось в том, что Восток и Запад стояли на принципиально различных позициях в вопросе самого метода решения опоров. Суть этого различия очень хорошо резюмирует в нескольких словах современный римско-католический византолог А. Венгер: «В Константинополе говорили: если есть расхождения, давайте разберемся сообща. Нет, отвечал Рим, надо подчиниться, ибо у нас примат, а это значит, что мы правы» (Vatican II. Chr. de la troisieme session. Paris 1965, p. 253).
Легаты так и не добились от патриарха заявления о послушании папе в духе тех тезисов, которые папа выдвинул в двух своих посланиях. Создать в Константинополе оппозицию против патриарха им также не удалось. И вот тогда (16 июля 1054 г.) они положили на престол Св. Софии приговор, увековечивший разделение. В нем «Михаил, несправедливо называемый патриархом и защитники его глупости» были обвинены в причастности к девяти ересям (симонианству, валезианству, арианству, донатизму, николаитству, северианству, духоборчеству, манихейству и назарейству) и преданы анафеме «с диаволом и ангелами его», — анафеме, которую заранее условно произнес на них папа.
Прежде чем покинуть Константинополь, легаты, как они сами говорят в своем отчете, привели в порядок дела латинских церквей этого города. Перед отъездом они успели опубликовать ещё одну анафему, — на всякого, кто стал бы принимать причащение от грека (т. е. от греческого священнослужителя), порицающего римскую евхаристию.
Нелепость происшедшего поразила всех. Император дал указание сжечь акт отлучения. Но Константинопольский Синод решил сохранить этот документ «на вечное посрамление и осуждение хулителей Бога нашего». Синод анафематотвовал «нечестивое писание» и легатов. Самого палу Константинопольский Синод все же прямо не задел в своем определении по этому вопросу. Вообще, как замечает католический историк Е. Аманн, «Михаил Керулларий сделал все, чтобы в ходе этого дела самому выглядеть безупречным». «В синодальном эдикте, — отмечает другой католический историк М. Жюжи, — он (патриарх) от начала и до конца сохраняет красивую роль, чтобы еще больше оттенить несостоятельность легатов»… «Что касается отлучения легатов Михаилом Керулларием и его «постоянным собором», — замечает Жюжи, — то оно не задевает ни папы, ни Латинской церкви в целом; это просто мера репрессии против нахальных иностранцев, которые посмели выдвинуть против Керуллария и его духовенства самые фантастические обвинения. И что самое удивительное, — заключает Жюжи, — ни слова об опресноках».