Помощничек
Главная | Обратная связь


Археология
Архитектура
Астрономия
Аудит
Биология
Ботаника
Бухгалтерский учёт
Войное дело
Генетика
География
Геология
Дизайн
Искусство
История
Кино
Кулинария
Культура
Литература
Математика
Медицина
Металлургия
Мифология
Музыка
Психология
Религия
Спорт
Строительство
Техника
Транспорт
Туризм
Усадьба
Физика
Фотография
Химия
Экология
Электричество
Электроника
Энергетика

По мотивам Филипа К. Дика 8 страница



– Хорошо, является ли любовь всем, что есть?

– Конечно. Если кому-то угодно называть "всё, что есть" любовью, никто не запрещает ему это делать. Лично я не вижу, как можно практически использовать это в целях пробуждения, но вы можете называть это, как вам заблагорассудится: Бог, Вселенная, Сознание, Дао, Ум – вот наиболее распространенные примеры. Почему не любовь?

Она улыбнулась, но упрекнула меня.

– Вы кажетесь несколько надменным.

– Знаю, это выглядит как надменность, но на самом деле это нечто другое, и я прилагаю все усилия, чтобы подать это в достаточно приемлемой форме.

Она посмотрела на меня строго.

– Но у вас плохо получается, не так ли?

– Всё зависит от того, какой вам нужен результат.

– Вы что, не хотите дать интервью, чтобы способствовать распространению вашей книги?

Я улыбнулся.

– Следующий вопрос, пожалуйста.

– Хмм, – она посмотрела на меня насмешливо. – Хорошо. Недвойственная философия утверждает, что…

– Нет такой вещи, как недвойственная философия. Давайте попробуем следующий.

– Погодите, – сказал Марк. – Существует большое сообщество приверженцев недвойственности по всему миру и в сети. И Адвайта, о которой вы хорошо отзывались, в действительности означает "не-два", не-двойственность.

– Всё верно, – сказал я, – но это не значит, что есть такая философия. Недвойственность это не философия, либо если кто-то превратил её в таковую, то он создал лже-адвайту для личной или финансовой выгоды. Недвойственность это не философия, это концепция. Это можно сравнить с двухмерностью. Вы можете понять двухмерность концептуально, но она не имеет практической ценности в трёхмерной реальности, и если вы хотите войти в двухмерность, вам нужно покинуть трёхмерность и ваше трёхмерное "я", чтобы сделать это.

– Такого рода заявление звучит как окончательный приговор, – сказал Марк. – Это может оттолкнуть многих людей.

– Что приводит нас к корню проблемы за этим столом, – ответил я сквозь сводящий скулы двойной зевок. – Если я не буду выводить людей из себя, я не буду делать свою работу. Это не хвастовство, так обстоят дела. Я бью их. Бью, чтобы пробудить, потому что каким-то образом они меня об этом попросили. Но здесь такая динамика не проходит. Здесь я должен просить людей поверить мне, положиться на меня, и купить мою книгу. Я не хочу просить людей доверять мне или положиться на меня. Я не знаю, как это сделать и зачем.

– Вы не хотите, чтобы люди вам доверяли? – спросила Меган с долей сомнения в голосе.

– Нет. Здесь дело не в доверии, здесь дело в самоопределении. Вот мы все здесь сидим с одной кажущейся общей целью рекламы книги, но в мой приоритет не входит продажа книг. В мой приоритет входит как можно лучше выразить свои мысли, а это уводит меня совсем в другом направлении. Вы, ребята, хотите сделать из меня глянцевую обложку для книги. А я здесь для того, чтобы выяснить, есть ли возможность оказать кому-то услугу, приняв участие в рекламе книги, но теперь уверен, что нет.

Этим я заработал четыре пары невесёлых глаз. Эти ребята рассчитывали получить солидный чек от издателей, а я им мешаю. Марк потратил ещё несколько минут, вновь объясняя процесс рекламирования, на случай, если я что-то недопонял. Им кажется, что "Прескверная штука" может стать бестселлером, но бестселлеры просто так не случаются – они требуют тщательной подготовки и разработки.

Я не держал секретов от них. Я объяснил Марку все шаги, которые мы предприняли, чтобы уберечь меня от участия в книжных проектах. Я частное лицо, сказал я ему. Я сделал свою часть – написал одну или две книги, которые, по-видимому, должен был написать, вот и всё. Полагаю, он всё равно думает, что я обманываю его или себя, поскольку мы продолжили, как будто я не сказал ни слова. Знаю, не подобает на деловых встречах вот так юлить туда-сюда, колебаться и нести чепуху, так что я постарался принять внимательный вид и кивать в правильных местах, но это было трудно. Я очень устал, был очень голоден, и никто не говорил на моём языке.

– Окей, – сказал Марк, – попробуем продолжить и посмотрим, что у нас есть, с чем можно иметь дело, окей?

– Окей, – сказал я.

Заговорила Меган.

– Окей, вот вопрос. Как жить глубже в настоящем моменте?

Я внимательно ощупал вопрос в поисках смысла, и вернулся с пустыми руками.

– Для чего?

– Что?

– Для чего вы хотите жить глубже в настоящем моменте? Что это значит?

– Я работаю над тем, чтобы более полно присутствовать…

– Где?

– Что?

– Более полно присутствовать где?

– В настоящем моменте, – сказала она, словно это было очевидно. – В сейчас.

– Когда?

– Что?

– Что такое сейчас? Настоящее, э, время?

– Да, – сказала она отрывисто, словно разговаривая с болваном, что вполне могло быть.

Снова усталость набрасывала на всё свой саван, поэтому я не мог сказать, это я такой тупой, или очутился в пространстве тупизны.

– Вы хотите быть более присутствующей в настоящем?

– Да, – сказал она. – Я пытаюсь углубить свою осознанность, жить более полно в каждом моменте.

Я почувствовал себя словно в сценке из "Монти Пайтон".

– Могу я спросить зачем? – спросил я неуверенно, стараясь не обидеть, но немного любопытствуя, что она имеет в виду под этой более глубокой осознанностью.

– Чтобы жить более полно в каждом моменте, – медленно произнесла она, помогая мне усвоить это. – Чтобы быть в более глубоком контакте со своей жизнью.

– Окей, чтобы быть в более глубоком контакте со своей жизнью. А как вам это удастся?

– Углубив свою осознанность, – ответила она с раздражением, и мне, наконец, стало ясно, что разговор идёт по кругу, и я вывожу её из себя по неуважительной причине. Кто-то продал этой женщине что-то, и теперь она в возбуждении приходит ко мне, чтобы спросить, как это работает, но я даже не представляю, о чём она говорит.

– Я не знаю, почему кто-то думает, что может спросить меня о жизни в моменте, – я вежливо попытался выйти из обсуждения.

Я часто задумываюсь, сколько есть людей в сообществе нью-эйдж, которые имели какие-то переживания под наркотиками, кислотой, грибами и всем прочим в дни своей молодости, и хотели бы получить эти переживания снова, может даже сделать их постоянными. Мне кажется, что многие учителя и техники становятся модными в духовной среде, поскольку обещают людям надежду оживить их прежние славные психоделические деньки. Если бы эта женщина, Меган, была моим студентом, с кем я мог бы говорить открыто, я сказал бы ей, чтобы она перестала морочить себе голову, пошла и приняла бы кислоты, если она этого хочет. Я уже говорил это десяткам людей. Сначала выясни, чего ты в действительности хочешь. Если ты этого не сделаешь, у тебя так и будет появляться рефлекс Павлова каждый раз, когда ты услышишь звон нового духовного шарлатана, въезжающего в город. Если ты хочешь снова посетить те внутренние пространства, к которым наркотики открывают доступ, тогда перестань трахать себе мозги всякими плацебо, а пойди и найди свои грибы. Если не можешь найти их, или боишься, или тебе стыдно, тогда присоединяйся к Стэну Грофу или Майклу Харнеру, или к тому, кто предоставляет жизнеспособный альтернативный путь.

– Но вы ведь духовный учитель, не так ли? – спросила Меган.

– Нет, не совсем. Скорее наоборот, – я вздохнул и потёр глаза. – Мне не хотелось бы вступать в подобную дискуссию. Если кто-то позвонит и спросит, что я думаю о новоиспечённом учителе, или технике, или книге, ничего хорошего из этого не выйдет. Я либо буду молчать, как истукан, либо покажусь оскорбительным, что, я знаю, нехорошо.

– Хорошо, – предложила Джанет, – мы можем просто обеспечить вас запасом готовых ответов, чтобы использовать их, когда возникнет что-либо подобное. Что-нибудь вроде "Я признаю заслуги такого-то учения", или "Я глубоко уважаю эту книгу". Знаете, иметь наготове набор ответов предпочтительно, но необязательно. Я набросаю сегодня пару идей, и мы составим список из того, что вам понравится.

Я не побеспокоился сказать, чтобы она не беспокоилась.

– О, вот неплохой, – сказала она, – Свободная воля или предопределение?

– Хм, правда, я не хочу специально всё усложнять, но этот вопрос тоже недопустим.

– Как это недопустим?

– Он не самостоятелен. Он расположен поверх различных предположений, которые изначально не были проверены. Он предполагает наличие других вещей, признанных верными, но которые не могут быть признаны верными. Понимаете, вот в чём дело: для каждого человека в каждый момент времени существует только один правильный вопрос. Моя работа состоит в том, чтобы помочь ему обнаружить этот вопрос, а не отвечать на него.

– Так молвил Джед МакКенна, – рассмеялась Джанет. – Вы не один из тех несерьёзных учителей, а?

– Я уверен, многим так не кажется. Вот почему была необходима проверка. В моей идеальной обстановке обучения есть структура и установленный процесс, который не включает задавание вопросов только ради задавания вопросов. Для меня это просто бесцельная болтовня, к тому же неинтересная. Из всех этих вопросов ни один не был от того, кто застрял в определённом месте и пытается двигаться вперёд. Ни один не был от того, кто ищет ключ, чтобы открыть следующую дверь. Всё это духовный онанизм, который можно ожидать лишь от людей боящихся и усиливающих своё эго. Поэтому я не желаю больше вступать в такого рода неконструктивный диалог. Никому это пользы не принесёт. Я привык иметь дело с голодными, отчаянными, серьёзными людьми. Я не собираюсь ухищряться и разыгрывать из себя строгого наставника или безумного мудреца лишь для того, чтобы выпотрошить туристов. Это самая чудесная и весёлая вещь на свете, когда принимаешь её серьёзно, и самая ужасная, ядовитая грязь, если нет.

Я встал.

– Простите, что отнял у вас время.

***

Марк догнал меня у лифта, когда я пытался понять, какая кнопка означает вниз. Он полагал, что встреча прошла довольно неплохо для первого прогона, и что мы обязательно должны снова встретиться. Я улыбнулся и кивнул. Потом он стал рассказывать о группе людей в Квинсе, с которыми он собирается, чтобы изучать Бхагавад-Гиту. Он сказал, что сегодня у них встреча, и попросил прийти. Я стал было отказываться, объясняя, как я устал – плохой день, не выспался, ещё домой долго ехать и всё такое, но он настаивал, а у меня была такая неразбериха в черепушке, что я согласился.

 

17. Гитская жизнь.

Что за слабость ничтожная в битве
овладела тобой, сын Притхи?
Она в рай не ведёт – к позору! –
тебе, арию, не подобает.

Малодушию не поддавайся,
не твоё это дело: ты воин!
Жалость жалкую сердцем оставив,
встань на битву, Врагов Губитель!

– Кришна, Бхагавад-Гита –

(перевод В.С.Семенцова)

Мы с Кертисом вышли из поезда на станции "Ямайка", поймали такси и через десять минут были у адреса, указанного Марком. Встреча проходила в цокольном этаже церкви, католической, но не совсем – какая-то новая усовершенствованная версия, в которой всё же не допускаются женщины священники, так что не настолько уж и усовершенствованная. В конце зала на столе стояли сок и поднос с бутербродами без масла. Запачканный подвесной потолок, выкрашенные эмалью кирпичные стены, жужжащие флуоресцентные лампы и потрескавшиеся плиты линолеума на полу – всё приобрело молочно-кофейный оттенок от многолетнего воздействия сигаретного дыма, создавая впечатление городского морга, где десятки лет встречались анонимные алкоголики. Длинные пластмассовые столы были липкими, шаблонные пластиковые стулья скользкими, воздух спёртым, я уставшим и голодным, и в довершение всего этого, Кертис был весёлым.

Столы были расставлены в форме большого квадрата, и тридцать с небольшим людей разместились вокруг них в два, а кое-где в три, ряда. На ниточке к потолку был подвешен вырезанный из картона и обёрнутый фольгой символ ОМ. Кертис спросил меня, что это, но я был не в настроении объяснять сейчас кому-либо священные слоги, да и вряд ли вообще смог бы. Высокий, худой, тридцати с лишним лет человек с хвостиком и в очках встал по диагонали справа от меня и обратился к собравшимся.

– Всем добрый вечер, – начал он, и будь я проклят, он тоже был весёлым.

Чему все так радуются? Кертис улыбался мне. Я сердито посмотрел в ответ, но, наверное, мне это не удалось, потому что его улыбка только расширилась.

– Приятно видеть так много новых лиц, – продолжал оратор, а мои глаза и сердце припали к значку выхода. – Может быть, перед тем, как начать, давайте быстренько по очереди представимся.

Ужас. Ужас.

Вообще-то, я сам во всём виноват. Как я позволил такому случиться? Для меня нет ничего особенного в том, чтобы кого-то обидеть, тем более такого, как Марк, которого, как я заметил с немалым раздражением, здесь не было. Так зачем же я здесь? Потому что устал. Вот так происходят увечья и аварии. Усталость – прямая дорога к хаосу. "Будь хорошо отдохнувшим" – вот первое правило счастливого водителя, а может, второе или третье, но где-то вверху списка, рядом с "Не торопись", "Меньше думай" и "Больше танцуй". Весь этот день изобиловал мелкими неприятностями, которые в нормальном состоянии не были бы даже возможны, но из-за того, что я плохо отдохнул, я словно проваливался в мрачный сон, где все события сговорились против меня, где обитало много премного карикатурных, нелепо говорящих созданий.

– Меня зовут Говинда, – сказал наш гид. – Я не считаю себя учителем, скорее пособником.

Он благожелательно улыбнулся. Мой мозг окоченел, и я не мог набраться сил, даже чтобы закрыть рот. Говинда говорил ритмично, словно напевая, как будто до этого он выступал с концертом в детском саду.

– Я в течении пятнадцати лет изучал индийскую письменность вообще и Бхагавад-Гиту в частности, но хотелось бы думать, что мне ещё есть чему поучиться, поэтому, я просто студент "Песни всевышнего", так же как и все вы.

Я быстро обшарил карманы, но не нашёл ничего, чтобы сделать петлю или вскрыть вену. Я поводил языком во рту – там было абсолютно сухо. Если бы у меня было что-то типа ведущей философии в жизни – и мне кажется, должно быть, о том, как быть просветлённым и всё такое – она по большей части касалась бы того, чтобы не быть в этом подвале с этими людьми, их жестяным ОМом и бутербродами без масла. Я просто не тот человек, который делает то, чего не хочет.

И я люблю масло.

Представления начались направо от Говинды, так что передо мной была куча народу, включая Кертиса. Непосредственно справа от меня сидел тучный, прикованный к креслу-каталке джентльмен лет пятидесяти, после первых слов разговора с которым у меня сложилось впечатление, что он посещает все без разбору мероприятия, проходящие в цокольном этаже церкви, особенно во время летних повторных занятий. Звали его Барри, перед ним на столе лежала потрёпанная Гита издательства "Пенгуин". Вообще, у всех, кроме нас с Кертисом, была перед собой Гита, в основном "Пенгуины", несколько "Стивен Митчелс", одну я узнал как изданную "Теософским обществом", и множество других.

Представления продолжались. Мелани работает в отделе потребителей, ей всегда интересно узнать что-нибудь новое. Рохану нравится исследовать красоту других культур, хотя он подозрительно смахивал на индуса, и я подумал, что это подсадная утка. Курт пытается применить уроки Гиты в жизни. Макс, один из таких скользких людей без определённого рода занятий, говорил что-то о служении и долге. Была ещё гей пара, обычная пара, испанец с тюремными наколками, несколько индусов и нью-эйджеров. Около половины людей, сидящих вокруг стола были похожи на искренних студентов, желающих чему-то научиться из Гиты. Другая половина – кто знает?

Представления продолжались, а безмозглый мизантроп Кертис всё улыбался, его яркая лучезарная улыбка радостно принимала всех и каждого в свои всё ширящиеся объятия. Банка из-под кофе "Фолджерс" с прямоугольным отверстием в крышке была пущена по кругу для помощи в оплате использования подвала. В это время пришла очередь Кертиса представляться, мои глаза плохо держались в голове, голова плохо держалась на плечах, а задница плохо держалась на стуле.

– Я здесь с моим новым другом Дж-, э, Маком, – сказал Кертис, – и я вообще-то не знаю, что такое Бхагдад-Гита, но я чувствую, что вы все очень интересные и искренние люди, и я счастлив быть здесь вместе с вами.

Они зааплодировали. Мои руки автоматически стали хлопать, но приказал им молчать. Где я ошибся? Вселенная пошла на меня войной. Моя очередь говорить привет. Я начал сползать со стула.

– Привет, – промямлил я. Одна рука поднялась в приветствии, изменница. – Я просто иду туда, где есть знание, – сказал я, усмехнувшись, но никто не поддержал меня. – Мы, э, с моим другом… – я не мог вспомнить, придумали ли мы кодовое имя для Кертиса, и чуть не выдал его. Запинка на его имени прозвучала так, как будто белокожий гей привёл учиться Гите своего чёрного студента, отчего я захихикал, и смог лишь выговорить, – Спасибо, что приняли нас. Надеюсь многому научиться.

Когда банка из-под кофе дошла до меня, я затолкал туда пачку банкнот, как будто желая оправдаться, но, вероятно, создавая ещё более беспорядочное о себе впечатление. Эта мёртвая петля в мозгу даст о себе знать позже, когда придёт пора расплачиваться с пилотом.

Когда представления закончились, Говинда попросил всех нас обратиться к четвёртой главе. Заметив, что у нас с Кертисом нет книг, он попросил наших соседей поделиться с нами. Мой приятель на коляске неохотно развернул свой "Пенгуин" ко мне – хорошего студента заставляют страдать из-за нерадивого. Я сделал вид, что усердно читаю открытую страницу с признательностью школьника, чтобы угодить ему.

В фильме "Матрица" есть сцена, где опытный Морфей безо всяких усилий скользит сквозь толпу людей в шумном городе, в то время как новичок Нео сталкивается, путается и извиняется. В потоке и не в потоке. Не имея предпочтений, не имея эго, которое требует постоянного наблюдения и контроля, имея спокойный, незатронутый ум, моя жизнь в основном напоминала скорее гладкое скольжение Морфея, чем игра в пинбол Нео. Когда этот поток нарушается, даже чуть-чуть, я остро осознаю это. Я останавливаюсь до тех пор, пока не обнаружу причину, вызвавшую ошибку. Я обеспечиваю глубокое и стабильное ровное дыхание, очищаю ум, и вновь возвращаюсь к ровному, расслабленному функционированию. Сама по себе ошибка не так важна, как её искоренение или внимательное рассматривание её источника. Если что-то затрудняет поток, главная цель это вернуть ему плавность, а не изучать препятствия.

Каждый в той или иной степени способен плыть в этом высшем потоке, и любой может научиться делать это лучше и чаще. В действительности, большинство людей смогут действовать гораздо более гладко и легко и гораздо дольше, если они просто научатся правильно дышать. Практически все удерживают дыхание только в верхней части лёгких, так что расширяется только грудь, а не живот. В результате такого поверхностного дыхания мы постоянно оперируем в паническом состоянии, как будто вся жизнь это выбор: драться или бежать. Это вызывает ментальное напряжение, которое мы принимаем за нормальное, и из которого мы ищем выхода посредством пристрастий и отвлечений. Это нарушает нашу активность в течении дня и наш ночной отдых. Когда мы дышим полными лёгкими, расширяя диафрагму, мы автоматически создаём ментальное состояние спокойствия и расслабленности, что потом отражается на нашем окружении.

Как красноречиво: мы это общество людей, которые даже не знают, как правильно дышать. А? Какой же ещё основной уровень своего бытия мы можем провалить? Ещё более красноречиво звучит, что когда мы узнаём об этом уродующем нас пороке, большинство из нас не сделают ничего, чтобы исправить его, так как эта суета будет мешать нам отращивать животик.

***

Мой мозг это отстой. Я никогда не страдал от других заболеваний, которые могли бы привести к расстройству гармонии с энергетическим потоком вселенной, поэтому не уставать это всё, о чём мне нужно беспокоиться, но сегодня я всё испортил, и, как результат, мой мир сорвался со своей оси. Неправильное правильно, я знаю, есть причина для всего, даже для этого, но принятие философской точки зрения не делает это более приятным.

Говинда стал читать из своей Гиты, и я еле различал слова. Кертис буквально прижался к симпатичной студентке слева от него, которая делилась с ним своей книгой. Говинда продолжал читать примерно с минуту, потом остановился и посмотрел на меня, впрочем, как и все остальные. Неужели я распустил слюни?

– Вы в порядке? – спросил Кертис шёпотом.

– Да, – сказал я медленно, пытаясь сообразить, почему все на меня глядят. Прокрутив в уме последние несколько секунд, я предположил, что стон, который, я думал, был у меня внутри, вырвался наружу.

– Вы хотели что-то добавить? – спросил Говинда. – Простите, я забыл ваше имя.

Я тоже. Я посмотрел на Кертиса.

– Мак, – прошептал он.

– Мак, – сказал я Говинде.

– Похоже, вы не согласны с тем, что говорил Господь Кришна, Мак. Думаю, всем будет очень интересны ваши замечания, если вы соблаговолите поделиться ими.

– Ну, э, нет, правда, нет. Спасибо. Извините. Пожалуйста, продолжайте.

– Окей, – сказал Говинда и вернулся к части, где Кришна говорит Арджуне, что показывает ему его универсальную форму, потому что Арджуна его преданный друг. Я представил себе звук тёплой ванной, и испугался, вдруг услышав его наяву. Говинда остановился и повернулся ко мне.

– Пожалуйста, Мак. Если у вас есть, что сказать…

***

Великий Мастер пришёл в класс под видом Скромного Ученика.
Глупый Учитель взял Великую Книгу и стал произносить слова,
противные слуху Великого Мастера. Не в силах далее выносить
ложное толкование Глупым Учителем Великой Книги,
Великий Мастер схватил стул и забил Глупого Учителя насмерть.
В тот самый миг Скромные Ученики достигли Полного Просветления.

– Учение Дзен Мастера Тухлоума –

***

– Он лжёт, – вырвалось у меня. Говорить не подумав это один из негативных эффектов усталости – я говорю тогда, когда в другом случае не стал бы говорить о том, о чём не должен был бы говорить.

– Кто лжёт, Мак? Господь Кришна?

– Да. Господь Кришна. Лжёт. Извините, правда. Пожалуйста, просто продолжайте. Со мной всё в порядке…

– Ничего, Мак. Я думаю, Господь выдержит немного конструктивной критики, – это вызвало всеобщий смех.

Я посмотрел на Кертиса. Он слегка пожал плечами, словно говоря, почему бы нет?

Да, почему бы нет.

– Он не Господь, – сказал я. – Это всё запутывает. Вы не можете понять Гиту, если не понимаете, кто есть кто.

Говинда засмеялся немного нервно.

– Господь, – сказал он, поднимая обложку книги, чтобы мне было видно. – "Песнь Господа. Бхагавад-Гита это история о том, как Господь полностью раскрывает своё великолепие перед своим преданным…

– Приятелем, – брякнул я. – Нет. Вы делаете её христианской. Но она не христианская, или индуистская, или какая-то ещё. Это самая крутая в мире штука, а вы просвистели мимо неё. Вы не понимаете, какая это на самом деле интересная и важная вещь.

Вот причина, по которой я оказался в этом жалком месте в этом жалком состоянии. Я чувствовал, будто застрял в роли вербовщика, чего меньше всего желал бы. Если предположить, я бы сказал, что кто-то в этом зале стоит на краю чего-то, и моё невероятное и вынужденное присутствие здесь было устроено для пользы этого человека – чтобы помочь ему сделать следующий шаг. Просто предположение, конечно, но положение настолько нелепое, что это должно быть чем-то вроде этого. Возможно, время покажет.

– Смотрите сами, – сказал я. – Смотрите, что Кришна только что сказал Арджуне: "Я показываю это тебе, потому что ты мой преданный друг". Даже принимая в расчёт небрежный перевод, это неправда. Кришна явно лжёт. Вопрос, почему? Почему Кришна лжёт?

На меня смотрели множество неприличных взглядов. Я произнёс ересь. Оп. Наверное, не стоило приходить в пятницу вечером на изучение Гиты в Квинсе и называть благословенного Господа большим жирным лжецом. Я встал и дотронулся до плеча Кертиса.

– Слушайте, простите меня. Вы правы, я сам не знаю, что несу. Нам нужно идти. Я забыл, нам нужно кое с кем встретиться…

– Прошу вас, останьтесь, Мак, – сказал Говинда, указывая на мой стул. – Если у вас есть теория о Господе Кришне, которую мы не рассматривали, я думаю, это цель нашей группы – рассмотреть разные точки зрения и самим принять решение.

Он посмотрел вокруг, но поддержки не получил.

– Пожалуйста, останьтесь. Продолжайте.

Я так устал, что казалось, вот-вот расплачусь. Каким-то образом я покинул солнечный свет и оказался в этом кромешном подземелье. Я застрял в этой абсурдной роли на этой убогой сцене, и похоже единственный выход из этого – идти напролом. Ничего не поделаешь, надо доигрывать. Я набрал воздуха и попытался установить хоть какую-то степень ясности.

– Окей, – я сел обратно, чтобы не казаться претендующим на роль ведущего. – Кришна лжёт. Кришна раскрывает себя Арджуне не по тем причинам, по которым утверждает.

Говинда, казалось, был смущён моей самонадеянностью.

– И почему же Господь Кришна лжёт, Мак? – у него в голосе ещё присутствовал тон снисхождения, но я не обращал на него внимания.

– Вы изучали Гиту пятнадцать лет, Говинда, и вы уже знаете, почему он лжёт. Ему что-то нужно. Что нужно Кришне? Зачем он в действительности говорит с Арджуной?

Говинда был не очень-то рад, когда все глаза повернулись к нему, я этого не хотел, но так вышло.

– Он хочет, чтобы Арджуна поднялся, – ответил он. – Он хочет, чтобы тот протрубил в раковину и подал сигнал к началу войны.

– Конечно. Значит, это не совсем правда, что Кришна выбрал это место и время, сидя между двумя огромными армиями, готовыми к атаке, чтобы отдать долг дружбе и преданности, не так ли?

– Ну, если посмотреть на это с персп…

– Не пытайтесь оправдывать Гиту, Говинда. Как вы сказали, она выдержит немного конструктивной критики, в отличие от некоторых толкований. В любом случае, дело в том, что Кришна здесь не важен. Речь не о нём. Это нас здесь не касается.

– Окей, Мак, – сказал Говинда, с видом лёгкого поощрения. – Что тогда важно? Что нас здесь касается?

– Почему Арджуна упал? – спросил я.

Говинда не замедлил с ответом.

– Арджуна упал, потому что он увидел своих любимых учителей и родных в противостоящих армиях, и он понял, что никакое богатство и славу не принесёт ему убийство своих любимых…

– Нет, нет, – я перебил, – не тратьте попусту время, это просто история, метафора.

Как я втянулся в это? Где чёртов выход?

– Это маленькая история об Арджуне и Кришне на поле боя. Нам она не интересна. То не история о каких-то чужеземных людях из древней культуры, сражающихся за трон. Это история о читателе. Ни о чём больше. Вот почему эта книга важна. Она не о людях в истории, она о том, кто читает историю.

Я сказал это Говинде, но потом повернулся к остальным, сидящим за столом.

– Это не теория, это практика. Это о вас, о вашей жизни, прямо сейчас, в эту самую минуту. Вы должны понимать эту книгу очень лично. Вы, читатели, это Арджуна. Это ваша война. Бхагавад-Гита о том, почему Арджуна встал и подал сигнал к войне, но вы не поймёте, почему он встал, пока не поймёте, почему он упал, но без обид, никто из вас не понял этого.

Уставший или нет, если уж я начал, я не остановлюсь до тех пор, пока не выражу полностью мысль.

– Когда вы сами увидите, что увидел Арджуна, что заставило величайшего воина на свете свалиться от страха и смущения, вы сделаете то же самое – свалитесь от страха и смущения, и не сможете подать сигнал к войне. Пока это не случится с вами, всё останется лишь теорией. Пока вы своими глазами в собственной жизни не увидите то, что увидел Арджуна, Гита для вас будет иметь не больше ценности, чем набор иероглифов. Бхагавад-Гита начинается, когда Арджуна падает, и затем идёт рассказ только об одном: Почему Арджуна вновь поднялся?

Я сделал паузу. Мысль, кажется, полностью выражена. Конец уже виден.

– Правда, простите. Я почти закончил. Гита это не какой-то бесплодный интеллектуальный поиск. Это великое, безшабашное, хулиганское приключение жизни – истина, реальность, свобода это реальные сокровища, и не важно, в кресле-каталке вы или молоды, или стары, богаты, бедны, мужчина, женщина, иудей, шинто, что угодно. Это за пределами всего. Но это не книга, которую вы читаете, это путь, который вы проделываете, и это не путь Арджуны, это ваш путь.

Я встал и схватил Кертиса за руку.

– Окей, это всё. Простите за идиотские разглагольствования. Надеюсь, я никому не испортил вечер. Нам нужно идти. Пока.

И мы сбежали.

***

В последнее время приходится возвращаться к этой теме, поэтому, думаю, стоит уделить этому внимание и сказать несколько слов. Кертис принёс мне письма от людей по поводу моей первой книги, и во многих письмах одно было общим: читатель думал, что эта книга о ком-то ещё, только не о нём, как будто "Прескверная штука" это книга о каких-то выдуманных персонажах, а не о персонаже, читающем её. Затем, Кертис выразил интерес к Пути Героя, Кэмпбеллу, "Звёздным войнам" и т.д., но остался в роли зрителя, и никто не объяснил ему, а сам он не понял, что жизнь это не зрелищный спорт – что герой его жизни он сам, и ему предстоит проделать этот путь. И снова, эта группа, Гита, и я вижу, что единственной причиной, по которой меня привело в это роковое болото, было ещё раз показать мне то качество, которое приводит нас в эту уютную иллюзию, что жизнь он где-то там и когда-то, что она что-то другое, чем прямо здесь и прямо сейчас. Многие из нас, не просто живут во сне, но и спят в нём.

 




Поиск по сайту:

©2015-2020 studopedya.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.